Крысы кошкам не друзья

Екатерина Исакова, 2019

Канализация, Финский залив, полицейский участок, подземная река, цирк, темница… куда еще может занести человека за двое суток? Лев, молодой парень, пускается в путешествие, берущее начало в подъезде жилого дома на окраине Санкт-Петербурга. Встречи с эксцентричными героями своего времени, опыт работы в борделе, полеты на железных альбатросах – лишь малая часть того, что выпадет ему на пути поиска родных и переосмысления жизненных целей и идеалов.

Глава

4

Идеальных людей не существует. Тот, кто кажется идеальным, не такой, поверьте. Каждый может себе позволить чуточку расслабиться, отдохнуть, и вообще-то грешно не задержаться на озере Шендейя хотя бы на часок.

Мокнуть каждые полчаса уже входило в привычку, а потому без лишних сомнений, хорошенько разбежавшись, насколько это позволяла длина выступа, Лев с диким криком «Ю-ху-у!» сиганул в воду. Восторженный крик отразился от горы и эхом пронесся над кронами деревьев. Можно подумать, что он, как опытный пловец, вошёл воду «рыбкой», но это было не так. Вариант нырка «бомбочка» более подходил для того, чтобы описать тот громкий всплеск, забрызгавший рыб, когда Лев оказался в воде.

Водичка Шендейи была что надо, просто потрясающей. В меру охлаждающей, не соленой, стеклянной, как рисовая лапша. Лев поплавал на спине, потом брасом туда-сюда, еще нырнул, вынырнул и нырнул, и, как довольный пес, не омрачая себя спешкой, забултыхал к бережку. Там он стянул с себя потную порванную одежду, не удержался, булькнулся в озеро еще раз.

Пробултыхавшись в озере, пока пальцы не покрылись складками и не набухли, как переваренные сардельки, пока солнечный свет не потускнел, и ему на смену не явился приглушенный лунный, только тогда заплыву был объявлен конец.

Лев, как купался нагишом, также и вышел на берег. Прилёгши на ещё тёплую от дневного света землю, в уверенности, что его никто не слышит и не видит, он уставился на небо, расслабленно выдохнул и даже попытался отыскать парочку созвездий, ничего не смысля в астрономии. Он напевал песенку, сочиняя её на ходу:

–У меня такое чувство, что я жизнь свою не жи-и-ил. А внутри бывало пусто, так что миг покоя, я считаю, заслужи-и-ил…

В кустах возле леса раздался какой-то шорох. Лев резко обернулся и затаил дыхание в наблюдении. Он, если и научился чему за короткий срок пребывания в этом мире, то это тому, что никакие шелест, скрип или хруст не возникают из ниоткуда. У всего есть неживой, а чаще, к сожалению, живой звуковой источник. Хоть бы не медведь. Хоть бы не рибдер, черт знает, что это за фрукт.

Лев вглядываться в темноту, не решаясь спросить, есть ли там кто. Тишина. Всё было спокойно. Даже слишком. Но Лев пребывал в полной уверенности, что кто-то, а может, даже что-то, есть в этом лесу, и оно следит за ним. Тогда он решил ловить добычу на живца, а именно вести себя как ни в чём не бывало. Лев, на случай, если придётся бежать, спасаться, скрываться, надел штаны и привалился обратно на траву.

–Я вчера ещё не зна-а-ал, что бывают существа-а-а, — напевал голый ныряльщик, но искоса следил за кустами, — говорящие, как маки, да и Хлин ещё лета-а-ал. Чую, не обошлась без колдовства… Ага! Попался!

Копна пепельно-русых волос мелькнула в ярком свете луны. Лев поднялся с земли, до конца оделся, завязал пояс с мечом в ножнах вокруг талии и начал понемногу приближаться к кустам, в которых прятался таинственный гость.

–Ты думал, что я не замечу тебя? — Лев пытался вывести на разговор незнакомца. — Зачем прятаться? Не убью же я тебя… Или это ты меня прикончить собрался, а?

Когда до куста оставались каких-то пять метров, из них, как ошпаренная, выскочила тёмная фигура и устремилась в сторону леса.

–Ну, если глаза меня не подводят, то это женщина?! — изумился вслух Лев и рванул следом за фигурой.

Бегать по лесу приходилось всё чаще, что нисколько не радовало. Ко всему прочему, лунный свет не пробивался сквозь густые кроны деревьев, а потому без специальных очков, позволяющих видеть в темноте, разглядеть дорогу было попросту невыполнимой задачей. Уже давно потеряв из виду таинственную незнакомку, для Льва теперь было первостепенно выйти из проклятого леса. Он шёл вперёд, питая надежду не встретить дикого зверя или разбойников.

Ночное шастанье по лесу утомляло, но было не столько страшным, сколько непредсказуемым, особенно в мире с чертовыми рибдерами. Пока что компанию Льву составляли лишь шелест листвы да редкое угуканье совы или какого-то похожего на неё зверя. Кто их разберет? Неожиданно тихое безрезультатное брождение нарушил женский голос:

–Вот дрянь! Мерзкие подлецы! Ублюдки, подонки, паскуды! Сердца бы вам повырывать!

В сопровождение к благозвучному сочетанию слов послышался дружный мужской гогот. Не в силах пропустить всё самое интересное, Лев, конечно же, поспешил к месту, откуда раздавались голоса.

Он вышел на поляну с большим дубом и несколькими пеньками вокруг него. На дереве была натянута рыболовная сеть, в которой вертелась в отчаянных попытках освободиться молодая девушка. Под нею, на земле, стояли четыре мужика, одетых в рваное тряпьё. Они смотрели на свою поимку и смеялись.

–Ну, милашечка, ты там сильно не юли, мы эту сетку не под тебя одну брали, — кричал плотный мужик с пивным пузом и неровно остриженной бородой.

Лев тихонько подкрался к спине одного из бандитов и со всей силы ударил того по голове рукояткой меча. Мужик повалился на землю. Трое других направили свои полные непонимания и ярости взгляды на парня с мечом.

–Ты, к хренам свинячьим, кто ещё такой? — спросил мужик с пивным пузом.

–Твой пьяный папаша с ремнем!

–Зря, ой, как зря, щенок! — крикнул один из бандитов, что был помоложе, и бросился с дубинкой на Льва.

Шаг в сторону, и тот упал, пробив себе голову о камень, лежавший на земле.

–Не, ребят, давайте посерьёзнее, — Лев язвил, как мог, — я ещё ни с кем не подрался, а двое уже лежат.

–Мечом маши, а не болтай! — крикнула девушка.

–Так точно, миледи, — сладко произнёс Лев, сделав акцент на последнем слоге.

Отвлекшись на пафосную фразу, он и не заметил, как сразу двое здоровых, как быки, мужланов кинулись в его сторону, размахивая мясницкими ножами. Эта ошибка стоила Льву довольно глубокого пореза на левом плече. Горячая, как вареный сахар, кровь потекла по бледной коже.

–Опрометчиво, — сухо произнёс раненый боец.

Сначала стычка казалась своеобразной игрой. Теперь бурлили взаправдашние злоба и раздражение. Лев взял в правую, окровавленную ладонь меч и стал двигаться на бандитов. Он совершенно не умел обращаться с оружием, но недостаток мастерства сполна замещали агрессивный напор и желание победить. Окружив Льва с двух сторон, бандиты синхронно побежали на него, держа над головой ножи. Для одного — удар по животу, для другого — по ноге, а после прямо в сердце. Острый наточенный меч стражника по боевым характеристикам значительно превосходил бандитские ножички для резки мяса.

Как только четвёрка головорезов была повержена, Лев расслабил лицо, сделав его более дружелюбным и милым, хотя, когда из твоего плеча брызжет кровь, улыбка становится сродни тройного сальто.

–Ну, что же, мне с тобой делать? — язвительно спросил Лев и поднял глаза к верху.

–Пораскинь мозгами, если не отшиб все, — крикнула ему в ответ незнакомка.

Лев промолчал, развёл руками, явно не ожидая такой оригинальной благодарности за спасение жизни.

–Ладно уж, как тебя спустить то?

–Ох, ну спасибо! Догадался! — не менее ехидно продолжала девушка. — Полезай на дерево и режь верёвку.

–Так ты же упадёшь, а тут метров пять!

–Рыцарь без доспехов, делай, как говорю.

Лев не стал продолжать пустой спор и сделал так, как его попросили. Раздался глухой звук падения. Лев спрыгнул с дерева и подошёл к язвительной незнакомке. Благородство так и плескало в крови. Ей было около двадцати. Длинные волосы цвета молотого кофе доходили поясницы, которые сейчас были заплетены в две тугие косички-колоски. Большие, грустные по-щенячьи, ореховые глаза с чуть опущенными уголками придавали образу незнакомки печаль. Настоящая красавица, если бы часть лба вместе со всей правой щекой не была покрыта рубцами от ожога.

–Хватит палиться и помоги мне выпутаться, — велела она.

Лев достал ножичек с красной рукояткой, припасённый ещё во время визита к дядюшке Астри, и разрезал сеть. Девушка вскочила и, не сказав ни слова, направилась в чащу леса. Лев стоял столбом в полном недоумении. Он думал, если она и не поблагодарит, то скажет хоть слово, там, может, «Фух» или «Ну и денек».

–Эй, мадам, а может стоит сказать что-нибудь? — крикнул Лев, зачем-то помчавшись за незнакомкой.

–Если тебе надо, ты и говори! — отвечала она, убегая.

–Нет, ты, конечно, своенравная, это я понял. Но простые правила вежливости, вроде как, не отменили ещё.

–А кто придумал эти правила?

–Не знаю, наверное, люди, общество там всякое…

–А поконкретнее?

–Нет конкретного человека. Эти правила существуют, и всё тут!

–Нет конкретики — нет правил!

Разговор велся во время непрерывного бега.

–Может скажешь, хоть куда бежишь, нимфоманочка? — не желал отставать Лев.

Вдруг незнакомка остановилась.

–Как ты меня назвал? — переспросила девушка с неподдельным интересом.

–Спокойно, я не хотел тебя как-то обидеть этим словом…

–Да мне наплевать на твои слова, — таращила глаза та, — меня интересует, почему ты использовал именно это слово.

–Ты же сама подглядывала за мной, когда я голый на пляже лежал.

–Где это было? Что за пляж? На озере?

–Погоди-ка, так это не ты в кустах пряталась! Ну, точно, я-то думал ещё, были же русые волосы, а не коричневые.

–Да, это точно она! Покажи мне это место!

–Ну, для начала, рассекреть мне своё имя.

–Цецилия. Теперь место.

–Ну, а моё имя Леонес, если тебе так любопытно, — Лев стушевался. — Я точно не помню, где лежал, да и озеро найти в этой тьме сложновато будет.

–Я тебя вывожу к нему, ты показываешь место. Всё, не стой, действуем.

Цецилия была настроена решительно. Не тратя даром ни секунды, она двинулась куда-то сквозь деревья.

–Цецилия, а что мне будет с того, что я тебе покажу то место? Хочу отметить, я тебя ещё и спас…

–За это я тебя не прирежу, как поросячью тушку.

Лев поджал губы и закатил глаза.

–Справедливо. Но всё же, не думаю, что ты бы сумела.

–Ох, поверь, нельзя узнать человека за столь малое время. А потому не говори, что я могу, а что нет.

Цецилия уверенно шагала вперёд, иногда останавливалась и, как бы пытаясь принюхаться или прислушаться, стояла пару секунд, после чего шла дальше.

–Скажи хоть, кого ты или мы так рьяно ищем? — Лев не оставлял попыток завести беседу.

–Не твоё дело, — скупо буркнула девушка.

–Почему не моё? Наоборот, как раз так…

–Тихо-тихо, молчи!

Цецилия зажала рот Льва рукой. Она присела на корточки за большим валуном, выпиравшим из земли. Лев вопросительно смотрел на девушку, а та продолжала вглядываться в темноту. Такому странному манёвру не было разумного объяснения. Тишина бесила. Ветер прекратил выть. Ни хруста, ни свиста — ничего. Цецилия не опускала ладонь с губ Льва. Она явно была взволнованна и что-то высматривала. Через пару минут ожидания непонятно чего из чащи выбежала еще одна девушка в лёгком белом платьице и с русо-пепельными волосами; та самая таинственная тёмная фигура в кустах.

Внешне она была очень похожа на Цецилию, но только в лицо русоволосой въелись неглубокие морщинки. Лев даже предположил, что девушка в белом платьице могла быть сестрой его новой своенравной знакомой, и именно по этой причине Цецилия так отчаянно искала её.

–Это Влерастиша. Нам нужно без вреда для здоровья поймать её, — шептала Цецилия.

–Для чьего здоровья?

–Точно не для твоего, — холодно, неэмоционально ответила Цецилия. — Пойду поговорю с ней, но она не станет близко подходить ко мне. Ты в это время подойдёшь со спины и скрутишь ей руки. Всё понятно? Тогда приступаем.

Цецилия не спеша выпрямилась.

–Стиша, здравствуй, — тонко и протяжно заговорила она. — Ты же меня помнишь, верно?

Девушка в белом платьице дёрнулась от неожиданности и уставилась на Цецилию, после чего громко расхохоталась. Она начала прыгать и хлопать в ладоши, словно ребёнок.

–Милая, где твоя обувь? Нельзя же бегать по лесу в одних бинтах, — мерно продолжала Цецилия.

–Я её потеряла! — звонким голосом ответила Влерастиша.

–Как так произошло? Расскажи мне, пожалуйста.

–Ах-ха-ха! Ну ты глупенькая, не знаешь ничего и просишь всё рассказывать!

Лев в это время уже прокрался к дереву позади Влерастишы. Он слышал её слова, и они ему, точнее манера, в которой их произносили, что-то напомнили…

–Я гуляла-гуляла, а потом встретила большущего медведя! — хохотала Влерастиша. — Он мне сказал, что если я хочу поиграть, то должна ему дать частичку себя. Ну, я сняла ботиночки и отдала их. Да только медведь так рассердился, рассвирепел! Я испугалась тогда очень и убежала от него. Он глупый медведь. Не смог меня найти даже, хотя и считается королём лесов. Вот дурной мишка! Ха-ха-ха!

Пока Влерастиша с забавой рассказывала эту невероятную историю, Лев сумел незаметно подкрасться к ней со спины. Цецилия старалась наблюдать за каждым его шагом, попутно, делая вид заинтересованности в рассказе Стишы. Когда Лев уже дышал в спину своей жертвы, Цецилия кивнула головой, и тот схватил веселую рассказчицу за руки. Раздался дикий вопль, похожий на голос павлина, которого заживо режут на куски.

–Отпусти, чернокровный выродок! Паскудный мужлан! Я растопчу твоё достоинство! Как физическое, так и моральное! — верещала Влерастиша ржавым охрипшим голосом.

Когда на Льва посыпались пустые угрозы и обзывательства, то он тут же вспомнил, кого ему напоминало странное поведение Стишы. Грубость и подначки были идентичны тем, которыми его колола девчонка на берегу. Голос той тоже был поначалу мягким и нежным, она была приторно мила, много беспричинно смеялась и называла Льва глупеньким. А стоило ему её чуть задеть, так та резко сменила голос на надорванный и визгливый, точно, как Стиша сейчас. Залитые кровью безумные глаза девушки, слюни, брызжущие изо рта, когти, впивающиеся в кожу и оставляющие незатягивающиеся ранки, а ещё шрам в виде кружка в квадрате на лбу — все эти симптомы и факторы твердили о том, что эта девушка была больна той же болезнью, что и девочка на берегу. Или обе несчастные находилась во власти одного проклятья.

–Держи крепче! — крикнула Цецилия и достала из набедренной сумки длинную верёвку.

Влерастиша верещала, дёргалась, кусалась и царапалась всё то время, пока её пытались связать. Пара извергов превосходила силой непокорною бунтовщицу, поэтому, в конечном счёте, им удалось связать строптивую девицу. Рот ей заткнули импровизированным кляпом из куска ткани.

–Что теперь? — выдохнув, спросил Лев.

–Ты поможешь мне донести её до лагеря, а там, поступай, как знаешь. Можешь уйти сразу, можешь поесть и переночевать, а после уже уйти, — Цецилия отковырнула жука, въевшегося в лоб Влерастиши.

–Понесли.

Цецилия помогла взгромоздить уже немного подуставшую бороться Влерастишу на здоровое правое плечо Льва. В первые минуты путибойкая больная ещё пыталась шипеть и дёргаться, но вскоре успокоилась и вроде даже уснула.

–Цецилия, теперь ты можешь ответить на вопросы. Ведь больше никого отлавливать не надо? — спросил Лев.

–Не твоего ума де…

–..ло. Да-да, не моего, конечно. Но, может, хоть чуть-чуть приоткроешь занавесу этой тайны, просто всемирного масштаба? — улыбался Лев.

–Твоя правда, большелобый чудаковатый воин. Ты имеешь право узнать, кто мы такие, — уголки губ девушки чуть приподнялись. — Моё полное имя Цецилия Парнитайе, дочь Джургиса, сына воздуха и земли.

–Неслабо. Моё полное имя Петербургский Леонес Павлович.

–Ужасно странное имя, ты явно не из этих земель.

–Ага, это у меня странное…

–Тебе стоит называться по-другому. Никто не любит чужаков.

–Есть какие-нибудь предложения?

–Это не я должна решать. Имя отражает то, каким ты сам себя видишь и то, каким тебя видят остальные.

–Ну, допустим, я знаю, кем себя считаю. А что насчёт других? Каким я тебе представился?

–Слегка заносчивым, придурковатым, чрезмерно болтливым угодником, хитрым, но смелым, вечно ждущим какой-то награды… похвалы?

–Ладно-ладно, понял я. Сам подберу что-нибудь, закатил глаза Лев. — Что насчёт неё? Сестра? Вы немного похожи — огонек в глазах.

–Влерастиша моя мать.

–Крутой поворот, — сконфуженным голосом чуть слышно произнёс Лев. Тебе то тогда сколько лет получается?

–Мне четыре, ей шесть.

–Лет? Или я чего-то недопонял. Хотя, вы, наверняка же, считаете не по годам.

–Вот и правда из диковинного ты места прибыл к нам. Конечно, как вообще можно считать по годам? Мне четыре риплы со дня моего рождения. Одна рипла — это пять лет. Ну, если годом считать время, за которое лето сменяет осень, а за ней идёт зима, а после весна, а потом опять лето.

–Да.. значит тебе двадцать, а маме твоей три… — Лев поморщил лоб. — …дцать.

–Математик.

Неудобная пауза.

–А что с ней? Это какая-то болезнь или что-то в этом роде? Я уже встречал человека с таким же шрамом на лбу.

–Это истичизм.

–Ещё разок, исти, истичмимз? — невнятно произнёс Лев.

–Истичизм. Болезнь такая, на самом деле настоящее проклятье, и даже не для заражённых, а для их окружения. При ней человек ведёт себя, как ребёнок. Дурачится, ничего не воспринимает всерьёз, попусту смеётся, дразнит других. Но стоит его задеть словом, сказать что-то не то, слишком сильно прикоснуться, так просыпается монстр. Меняется голос, глаза краснеют, у некоторых идёт кровь из носа. Они начинают браниться, пытаются покусать, подрать кожу, иногда (всегда) переходят черту. Известны случаи, когда исчитцы убивали в приступе гнева. А на их лбах специально выжигают такой символ, в виде кружка в квадрате. Круг — это зараза, а квадрат — это как бы клетка. Знак, что исчитцов нельзя выпускать к людям. В твое общество… Это, конечно, пережитки прошлого, когда больных отбирали у родственников и помещали в отдельные отдалённые деревни, где они, в силу своей инфантильности не были в состоянии позаботиться о себе. Хех, ну или же они убивали друг друга, — Цецилия произнесла последнюю фразу с иронией в голосе.

–Спасибо за краткий ввод в историю ис-ти-чиз-ма, — у Льва наконец-то получилось выговорить это слова, но только по слогам.

–Да, поблагодарить стоит. Я тебе за две минуты рассказала всё, что необходимо знать об этой болезни. Ты избежал прочтение пятисот страничного справочника по истичизму и его симптомам. Лекарей заставляют зазубривать, — засмеялась Цецилия. — Ну, вот, мы на месте.

Слово за слово, и Лев не заметил, как изменилась местность. Тёмный лес уже давно кончился, сейчас они шли по нечто сходному с лесотундрой. Ноги терялись во мху, кусты с ягодками были в изобилии, а вдалеке виднелись огни. Подойдя ещё ближе, Лев приоткрыл рот, застопорился и чуть не уронил ценный груз. Какой там лагерь, такое называется передвижным цирком — шапито. Именно этот — «Крестьянка и королева». Вместо обычных походных палаток, там раскинулись красочные, пятнистые и радужные, красные и жёлтые, треугольные и квадратные. По периметру, каждые несколько метров, в землю были вбиты брёвна, а между ними туго натянут канат в несколько слоёв на разной высоте. На каждом углу стояли фонари со свечами, так что лагерь в буквальном смысле светился как образцовая звезда. Высокие, складные, расписные и цветастые доски с прорезями вместо ручек, служили главным входом. Через него то Лев с Влерастишей, ведомые Цецилией попали внутрь. Они шли по хорошо протоптанной, утрамбованной разноколиберными сапожками дорожке, а вокруг них выстраивались люди (не только люди).

–Нашли, всё-таки нашли пропажу! — наигранно пыталась достать ладонью до лба женщина с обычным телом, но с десятисантиметровыми руками и ногами.

–Шиня, держись стойко! — столь же эмоционально поддерживал её мужчина с двумя носами, похожими на носорожьи.

Людей в лагере насчитывалось на полноправное войско. Однако каждый солдат не поддавался копирке, обладал какой-то изюминкой, отличием, особенностью. У жонглёра не было рук, у канатоходца — ног, у трёх абсолютно одинаковых внешне мужчин, отличавшихся лишь по цвету волос на голове, были вставлены гвозди в разные части тела, как украшения. У высокой женщины в шляпке выпячивала из-под шелковой блузочки бурная растительность на животе, спине, груди, да даже на ладонях и стопах, и при этом волосинки она выкрасила в ярко-розовый. Льву даже почудилось, что среди всех них, он видел двух тигриц. Но чуть лучше присмотревшись, он понял, что его воображение дорисовало двум девушкам в костюмах и масках в полоску звериные атрибуты… а вот хвосты настоящие. Цирк, собравший самых уродов из цирков уродов.

Лев нёс Стишу, шагая следом за Цецилией как прислуга. Она брякала подкованными сапогами вдоль жилых палаток к самой большой, возвышавшейся в центре лагеря. Народ пристально смотрел на свиту, провожая каждый их шаг недобрым взглядом, может, нехорошим словом. Собрав чуть ли не весь лагерь, Лев с Цецилией в конце концов добрались до входа в шатёр и вошли внутрь, напоследок демонстративно захлопнув шторки.

–Вы циркачи? — это было первым, что спросил Лев после исчезновения с публики.

–Ох, сейчас тебя понесёт на вопросы. Но ты молодец, что молчал, пока шёл под прицельными оценивающими взглядами моих работников.

–Твоих? Так, значит, ты тут главная?

–Да, можно и так сказать. Но давай уже до конца дойдём.

Под куполом палатки висели длинные льняные шторы. Они разделяли шатерное пространство на зоны для сна, приёма пищи, репетиций, выступлений. В самом главном шатре жила верхушка, руководители цирка: Цецилия, её мать Влерастиша, ораторы, рекламировавшие «Крестьянку и королеву» на площадях больших городов, счетовод и два его помощника. Идя по длинным коридорам меж штор, Лев поразился тому, насколько здесь было тихо, по сравнению с уличной частью лагеря.

–Почему тут так, ну, нешумно? — спросил вполголоса он.

–Ночь же, — поморщила лоб Цецилия, — спят все.

–Та уличная толпа так не считает.

–Да кого там только нет! Попадаются экземпляры жуткие, которым не то, что спать не нужно, они могут месяцами не есть, не пить, и продолжать каким-то образом существовать, — говорила Цецилия о циркачах с явным отвращением.

–То есть, те люди…

–Какие же это люди! Отвратительные выродки. Ошибки природы. Большинство вообще не осознают, кто они или что, — с каждым словом Цецилия заводилась ещё больше, снижая шансы остаться не услышанной.

Льва весьма насторожило мнение Цецилии о циркачах. Он думал, что все актёры, жонглёры, клоуны, люди с нестандартной внешностью или с небольшими отличиями от общепринятых норм, являются одной большой семьёй. Они вместе едят, работают, путешествуют, живут. Как при таком отношении возможно поддерживать репутацию и благополучие цирка, Лев не представлял. Но решив не попадать под горячую руку Цецилии, он не стал вмешиваться со своим мнением в её бурный поток слов и эмоций.

Пройдя по извилистым коридорам, Лев с Цецилией добрались до «комнаты» (клетки) Влерастишы. Арка со свисающими с потолка лиловыми гардинами служила входом в нее. Около комнаты висела небольшая табличка из красного дерева, гласившая: «Вход только с разрешения госпожи Парнитайе». Цецилия распахнула шторы и вошла внутрь.

Интерьер не отличался роскошью и непосредственностью. Из мебели были лишь одноместная кровать с несколькими одеялами и подушками; два шкафа, один из которых заполняла одежда, а другой книги; туалетный столик с зеркалом; большое, уже изрядно потрепавшееся кресло. Несколько свечей догорали остатки жизней в медных подсвечниках с крашенными в красный цвет стёклами. В результате, недорого обставленная комната приобретала королевский огненный вид.

–Положи её на кровать, — указала на мягкую койку Цецилия. — Да, вот так, осторожно.

Лев аккуратно, придерживая голову, опустил Влерастишу.

–На, держи, — Цецилия протянула небольшой стальной нож с рукояткой в виде змеиной кожи. — Разрезай верёвки, а я подойду через пару минут.

Лев взял нож в руку и посмотрел на лезвие. На нём была выгравирована надпись: «Будущей королеве всех живых, моей любимой доченьке Цеце. С любовью, папа». Лев, с ювелирной осторожностью, начал резать веревку, стараясь не разбудить Влерастишу.

–Что-о… — чуть слышно застонала Стиша. — Где я? Всё так болит…

–Эм-м… — Лев сомневался, как правильно к ней обращаться. — Госпожа, всё хорошо. Вы уже дома, в своей кровати.

–Ты! Я тебя помню, ты поймал и связал меня, — на глазах Стишы выступали слёзы.

–Да, мне пришлось. У вас был приступ…

–Понятно, мне всё понятно. Цецилия и тебя обманула! Она сказала, что у меня истичизм, верно? — правый глаз Стишы нервно дёргался, а губы тряслись.

–Да, она сказала так, потому что вы больны, госпожа. А сейчас вам стоит отдохнуть.

–Ложь! Враньё! Я вполне себе здорова! — окончательно разрыдалась Влерастиша.

При красном кровяном свете Лев мог детально рассмотреть ее лицо. Она и вправду была практически копией Цецилии: рост, длинные волосы, нос, губы, глаза — всё одинаковое. Только вместо ожога, на лице искажало множество мелких шрамов, как от точечных порезов ножом. У мамы с дочерью отличался ещё и взгляд. У Цецилии он был цепким, скептическим, насмешливым и самоуверенным, а у Влерастишы отрешённым, растерянным и жутко тоскливым.

–Помоги мне сбежать отсюда, я больше не вытерплю, — Стиша резко вцепилась в руку Льва.

–Зачем вам бежать? Тут ваша дочь, которая заботится о вас…

–Ты совсем в людях не разбираешься, щенок! — в этот момент Стиша была похожа на дочь точь-в-точь.

–У вас это семейное дело, да? Оскорблять тех, кто вам помогает?

–Прости, прости меня. Я не такая, как она! Во всём виновата Цецилия — источник всех бед и зла, точно дьявол, — взволнованно щебетала Стиша.

Лев хотел услышать продолжение да с подробностями, но в комнату вернулась Цецилия, державшая в руке баночку с жидкостью болотного цвета.

–Держи её за руки и за ноги, — скомандовала она. — Надо залить ей это в рот.

–А не проще ли это было сделать, пока она была связана? — спросил Лев.

–Я сначала не хотела поить ее этой штукой, но наш доктор настоял.

–Это, кстати, что за бурда?

–Успокоительное.

–Она вроде спокойна, зачем ей это давать?

–Послушай, Лео. Ты проходил курсы в гвантине Жимайро?

–Гвантин и Жимайро. Целых два незнакомых слова на одно короткое предложение. Не проходил.

–Откуда же ты прибыл, раз не знаешь таких слов… — закатила глаза Цецилия. — Гвантин — это что-то типа здания, в котором молодые люди получают знания в той или иной сфере.

–Институт?

–Наверное, — улыбнулась Цецилия. — Ну, думаю, что да. Это твой, как это, институт. А Жимайро — это учёный, живший около 20 риплов назад. Я имею ввиду, около ста лет назад. Многие болезни исследовал, в том числе и истичизм.

–Ну, с каждым разом я узнаю всё больше, спасибо, — протараторил Лев. — Но сейчас речь о другом. Зачем вводить в организм совершенно ненужные вещества?

–Мы закончили же на том, что ты не учился в гван… — Цецилия поперхнулась, — ..институте Жимайро. Так откуда тогда тебе знать, что ей нужно, а что не нужно давать?

–Всё же, я бы хотел сначала увидеться с этим вашим доктором и лично узнать, что это за лекарство подозрительного цвета.

Цецилия нахмурила лоб, слегка оскалила зубы, сделав лицо похожим на морду тигра, готовящегося напасть на выбранную жертву.

–Слушай меня внимательно. Ты тут гость, не командир. У тебя нет никаких прав, ты лишен свободы передвижения в моем лагере. Всё, что ты делаешь, ты делаешь с моего позволения. А сейчас я не позволяю выходить из этой комнаты, усёк? — взгляд Цецилии, пока она рассказывала Льву, что он не должен делать, был свирепым, даже убийственным.

–Усёк, — коротко и покорно произнёс Лев.

Он посчитал неразумным выводить Цецилию из себя еще больше. Для начала, она командовала на своей территории. Попытайся Лев помешать ей, кто знает, может он оказался бы на месте Влерастишы. Ещё он не был до конца уверен в том, кому верить, а кому нет. Цецилия предстала перед ним жестокой, но довольно разумной и решительной. К тому же, не она сейчас лежала на кровати вся в грязи и царапинах, неся несвязную чушь. Влерастиша ещё несколько часов назад вела себя как дикая макака: верещала, царапалась, кусалась, пускала слюни. А сейчас этот зверек, наделенный способностью говорить, пытался убедить Льва в том, что он в своем уме; это её дочь злая, оклеветала матушку, а теперь издевается как может. Чутье, внутреннее, еле уловимое, подсказывало, что Влерастише можно верить. Но эти предчувствия, такие легкие… кто из разберет? Они не подтверждались аргументом. Логичным. Перед Львом факты выстилались ровным рядом. Опираясь на них, как и поступают здравомыслящие существа, он пришел к выводу, что сегодня изображать из себя несогласку он не будет.

–Я подержу её, — мягко произнёс Лев.

–Нет! Ты же не веришь ей! Я вижу! Она лгунья! Фурия! Сквернословка! — верещала во всё горло Стиша.

–Крепко держи! — крикнула Цецилия. — Ну же, мамуля, залетает птичка прямо в ротик. А-а-м!

Цецилия говорила это наигранно заботливым голосом, подавляя лезшее наружу Я. Её истинные чувства по отношению к матери выдавали глаза, пылавшие огнём и высокомерием. Циркача радовалась, что смогла одолеть Влерастишу; что несмотря на все попытки той спастись, уйти, провалились. Цецилия раздвинула губы матери, влила туда содержимое баночки, а после крепко прижала ладонь к её губам. Влерастиша пыталась кричать и выплёвывать лекарство, но Цецилия держала её железной хваткой, поэтому выходило лишь жалкие бормотание с писком.

–Глотай уже, а то задохнёшься, — не выдержал Лев.

Влерастиша посмотрела на него, как на предателя, затуманенными глазами и проглотила лекарство. Цецилия опустила ладонь, а Лев всё продолжал держать Стишу за руки, даже когда она уже не была в состоянии шевелиться. Он вдруг почувствовал себя злодеем мыльной оперы. Не главным антагонистом, не этим харизматичным гением, которого обожают зрители, а его помощником, второстепенной злючкой, по канону низковатому, лысеющему, слегка полоумному, вечно встревающему в комичные ситуации. В наиболее плачевных случаях еще и зубастым. В общем, выполняющим мелкие задачки, совершенно не важным для сюжета.

–Пару дней мы ее точно не услышим, — улыбнулась Цецилия, потирая руки. — Ты принял верное решение. Запомни ещё одно — истичцы всегда лгут. Им нельзя верить.

–Никому верить нельзя, — подмигнул Лев, вставая с кровати. — Ты говорила, что я могу остаться на ночь?

–Да, если хочешь, оставайся. Я прикажу подготовить тебе палатку.

–Я не против провести ночь под какой-никакой крышей.

–Чудесно. Сходи тогда, поешь, а как только спальное место будет готово, тебя позовут. — сказала Цецилия. — Столовая на улице в тёмно-синем шатре с оранжевыми кругами. Совсем рядышком, не ошибешься.

Лев кивнул и поспешил покинуть комнату Влерастишы (пыток). Улицу уже захватила глубокая ночь, народ постепенно разбредался, но кто-то до сих пор слонялся от палатки к палатке, заводя разговорчик то тут, то там. Среди них выделялся один маленький мальчик в замызганной рубашечке, вправленной в потрепанные коричневые штанишки. Тёмные волосы, доходившие ему до ушей, имели идеально ровный пробор по середине, как у графа. Не будь Лев уверен в том, что на дворе какой-то период средних веков, то сказал бы, что юный циркач использовал пасту для укладки волос. Но не только Лев заинтересовался джентльменом, джентльмен оказался не менее любопытным, даже более сговорчивым.

–Здравствуйте, добрый господин, — выразительным баритональным голосом произнёс он. — Представьтесь, чтобы я знал, как вас называть.

Лев до чрезвычайности удивился такому взрослому приветствию.

–Меня зовут Леонес, эм… — тут он вспомнил про совет Цецилии придумать себе имя попосредственнее. — …Пе-тер-гай-те?

–Очень приятно, Леонес Петергайте, — восторженно, но не меняя тональности, воскликнул мальчик. — Моё имя Линтерк Бесславный из рода Майндстинов.

–Почему бесславный?

–Потому что много лет назад я опозорил честь своей семьи. С тех пор я скрываюсь от мира вместе с этими славными людьми, — вещал Линтерк словно ведущий программы новостей.

–Тебе же лет семь, что ты мог много лет назад натворить? Родиться? — улыбнулся Лев.

–Очень смешно, господин Петергайте. Вы, как и все, судите о человеке по его коже, глазам, носу, количеству морщин. Но знаете ли, скорлупа обманчива. Это как орех! Гнилой он или нет узнаешь, расколов и распробовав. Так что, придержите свои умозаключения.

–Да уж, не ожидал, что маленький, а, может, и не очень мальчик будет учить меня жизни.

–Чтобы вы получше представляли ситуацию — мне шестьдесят два года. Неделю назад буквально исполнилось.

–Сколько? Да ладно. Была такая книга, где мальчик тоже дедом родился, а после начал молодеть. Этот случай?

–Не совсем верно. Я перестал расти, развиваться физически и внешне в возрасте восьми лет. До этого всё было по обыкновенному, как у всех.

–Так ты бессмертен?

–Не могу дать ответ на то, чего сам не понимаю. Но я думаю, что нет. Я не бессмертен. Мой мозг продолжил развиваться после того, как тело прекратило, соответственно, я старею. До конца, конечно, не исследована причина человеческой смерти. Это связано с тем, что очень малое количество людей доживают до моего преклонного возраста. Я ведь размышлял об этом… Как такое возможно, чтобы люди умирали именно от СТАРОСТИ? Обычно люди сгорают во время болезней. Так значит ли это, что старость — болезнь? А почему я не могу этим заразиться, ведь я уже старик?

–Люди умирают от болезней — это правда. У них отказывают разные органы. Но только почему? Потому что их увядший, истощённый организм не справляется. Так не значит ли это, что раз твоё тело не стареет, то ты бессмертен?

–Вы дали мне хороший старт для размышлений, Леонес. Спасибо, мне будет о чём подумать перед сном.

–Ещё один вопрос. А, нет, два вопроса. Могу я их задать?

–Конечно, спрашивайте, о чём хотите.

Лев призадумался. Да уж, вопросов с него наберется целая кучка. Размером с ванную. Конечно, не стоит перегружать Линтерка, не стоит выдавать раскрывать все карт, слишком много говорить. Наверное, сначала, вежливо будет поблагодарить его, а дальше как пойдет. Выразил благодарность Лев при помощи большого пальца на руке. Он оттопырил его, а четыре других сжал в кулак.

–Что ты делаешь? Прекрати сейчас же, убери руку! — Линтерк вытаращил глаза.

–Почему?

–Тебя мама не учила культуре? Или ты иностранец?

–Я издалека, так скажем.

–Стоило догадаться! — Линтерк сложил руки в виде креста. — Больно вид развязный, а манера речи неформальная, но не деревенская. Кхм… так вот, на чем я остановился… в Брондуре это означает полное неуважение к его величеству Вальдемару Винблютигману I.

–Все понятно, будем обходиться без жестов. Пустим в ход красноречивые слова.

–За ними, за словами, как раз-таки, нужно следить ещё внимательнее, — Линтерк приподнял одну бровь. — Но не суть. Что ты ещё хотел бы узнать?

–Что ты думаешь о Цецилии? Она хороший или плохой начальник?

–Не люблю слова «хороший» и «плохой». Они такие расплывчатые, невнятные, никак не характеризует человека. Цецилию можно назвать здравомыслящей, чётко выполняющей свою работу, как директор, не переходящую границы дозволенного. Сдержана на эмоции, хладнокровна. Если говорит, то только по делу, — перечислял Линтерк. — Это я заявляю не просто так, а как правая рука, доверенное лицо, так сказать.

–Статусную должность занимаешь… Конфликтов с коллегами по цеху не случается?

— Конфликты я старательно избегаю, а сплетничать, уж простите, не в моих принципах.

–Правильно. Нечего нам шушукаться, — отрывисто, не без иронии произнес Лев. — Где тут подают горячее? Валюсь с ног от усталости и голода.

–Время ужина подкралось, а я и не заметил. Пойдемте, Леонес, я провожу вас до столовой.

Шатёр, в котором готовили еду, было несложно отыскать среди прочих. Помимо яркого тента, превосходившего по яркости соседние, от него веяло соответствующими запахами. Такими, как свинина, тушенная с грибами и картошкой, приторно сладким глинтвейном или его местным аналогом, свежепорезанной морковью, огурцами и капустой. Простая кухня манила и отъявленных обжор, и тех, кто не славился обильным ночным аппетитом. В общем, местная столовая не страдала от недостатка внимания.

Внутри было спокойно. В голую вытоптанную землю были вкопаны ножки столов со стульями, собранные из подручных материалов. На столбах и перекладинах, служившими опорами, поддерживавшими немалую конструкцию, висели точно такие же подсвечники, как в комнате Влерастишы, но только не однотонные красные, а разноцветные. Так, благодаря вкусному запаху свежей еды, мягкому приглушённому свету, тихим разговорам любителей ночных перекусов, создавалась уютная и дружелюбная атмосфера, попадание в которую предвещает редкое чувство безопасности.

–Я займу нам столик, а ты наложи себе еды, а мне, будь так добр, захвати стаканчик яблочного сидра, — попросил Линтерк и отправился к свободному столу в углу шатра.

Повариха как раз поменяла пустой чан со свиным рагу на новый, еще побулькивающий после костра. Наложив себе полную тарелку еды и захватив два стакана бодрящего напитка, Лев, еле удерживая все это в руках, отправился к своему новоприобретённому другу.

–Леонес, не будешь возражать, если эти бравые джентльмены составят нам компанию? — поинтересовался Линтерк и указал на двух крепких парней, стоявших рядом с ним.

–Конечно, я всегда рад новым знакомствам, — улыбнулся Лев и поставил еду на стол. — Мне принести ещё два стакана?

–Нет, у нас всегда всё при себе, — ответил один из парней могучим сиплым голосом.

–Ну так-с, знакомьтесь. Это мой новый друг, — Линтерк вопросительно поглядел на Льва, — могу же я называть вас другом?

–Конечно, — отвечал Лев, не шибко придавая этому значение.

–Леонес. Мой друг Леонес Петергайте. А это братья Дримдо — Локис и Вилкас.

–Безумно приятно познакомиться, — Лев пожал им руки.

Братья Дримдо были погодками. Локис пониже, Вилкас повыше. Первый отрастил себе золотисто-карамельные волосы, аккуратно выбритые по бокам, но длинные на затылке. Лицо его было грубоватым. Маленькие узенькие глаза были иссечены шрамами, будто от кнута. Тонкие светлые брови не выдавали своего присутствия абсолютно, что делало его лицо похожим на одно большое белое яйцо. Крупный, чуть вздёрнутый нос придавал его грозному виду капельку непосредственности. Его верхняя губа вспухла, стала намного больше нижней, поэтому, когда Локис улыбался, всем казалось, что он злится.

Его брат, Вилкас, напротив, всегда казался весёлым. У него были приветливые круглые глаза, длинный орлиный нос с горбинкой, симметричные губы с острой ложбинкой наверху. В отличие от брата, его лицо было похоже на угловатый камень. Кудрявые волосы, доходившие до ушей и торчащие во все стороны, он нарочно выкрасил в бургундский цвет, чтобы выделяться даже среди чудаков.

Телосложение у обоих братьев было одинаково обыкновенное: не слабые, но и не тяжеловесы. Крупные плечи, узкая талия и таз, длинные ноги и огромный размер стоп. Такое непропорциональное тело и причудливый внешний вид делали их слегка комичными.

–Кто вы по профессии? — спросил Лев.

–А по нам не видно? Мы клоуны, — отвечал Вилкас.

–Но только это не профессия, а стиль жизни, — дополнял его Локис.

–Нравится вам ваш стиль жизни?

–Не жалуемся. Мы спим, едим, пьём, играем в карты, веселимся сами и веселим народ. Что же ещё нужно для жизни? — улыбался Вилкас.

–Справедливо, — Лев отхлебнул яблочный сидр. — Правда, все почему-то один голос твердят, что стремиться нужно к большему.

–Кто же это тебе твердит такой абсурд? — вопросительно развёл руками Локис.

–Жизнь надо жить так, как хочется. Ты умеешь строить корабли, а самое главное тебе это нравится? Так иди и строй. Нравится варить супы? Иди и вари их. Хочешь веселить и смешить народ? Иди и смеши. Если тебе что-то по-настоящему доставляет удовольствие, ты отдаёшься этому делу, то оно обязательно принесёт тебе не только наслаждение, но и деньги, — рассмеялся Вилкас и щёлкнул пальцами.

–Верно, брат. А те, кто говорит иначе, те, кто заставляет тебя следовать не собственным желаниям, а слушаться каких-то там умников, которые на самом деле не умники, должны идти на болото и целовать жаб! — подхватывал Локис.

Оба брата дружно захохотали.

–Ладно вам, пираты. Леонес ещё определится со своим местом в этой жизни, — уже допивая сидр, произнёс Линтерк. — Может ещё по одной, а?

–Не так быстро, я даже половины не выпил, — ухмыльнулся Лев.

–Медленно ты это делаешь. Эту жижу глотать сразу надо, за-а-алпом! А то вкус, как у протухшего молока. Ой, ик!

–Знаешь, Линтерк, твой детский организм, по-моему, не выносит столько алкоголя, — подметил Лев по-доброму, а сам слегка отодвинул стаканчик в сторону.

–Да что ты понимаешь! Я могу пить вечность! Ик! — глаза Линтерка бродили из стороны в сторону, а язык заплетался.

–Ему и правда больше нельзя наливать, — сказал вдруг Вилкас. — Он, когда вливает в себя больше двух стаканов, становится невменяемым.

–Вот клоун, а! Иди свои байки несмешные простачкам рассказывай, а не заблуждай тут моего друга! — Линтерк ударил своими маленькими кулачками по столу.

Лев ещё не свыкся с мыслью, что перед ним шестидесяти двух летний мужик, а не мальчик. Поэтому наблюдать за его нетрезвым поведением было более, чем странно.

–Всё, Линтерк. Сиди, слушай, иногда вставляй свои фразы, но пить ты больше не будешь, — с усмешкой произнёс Лев.

–Вот, чтобы ты не подумал, что я пьянчуга какая-то, я ни глоточка больше не сделаю! Умру лучше, но не выпью! — Линтерк сказал, как отрезал.

–Ладно с этим, ничего нового от него мы не ждали. Про себя рассказывай, ты то явно не из этих краёв. Как тебя занесло в наш цирк? — поинтересовался Локис.

–Меня выдаёт только одежда или что-то ещё? — отхлебнув еще сидра, воскликнул Лев.

–Твой балахон — это что-то с чем-то. Где ты раздобыл такой странный кафтан, да ещё и надпись такая красочная, явно не от руки писали. А как ты стираешь её, краска не смывается? — спрашивал Вилкас.

–Ну, в том месте, откуда я прибыл, это считается обыкновенной недорогой тряпкой. Толстовка называется, — Лев одёрнул себя за рукава. — А надпись — это название бренда, который это выпустил.

–Поцелуй меня русалка, что за слова такие ты произносишь! Толстовка, бренд… — негодовал Вилкас. — А штаны то твои, что за ткань? Может, себе закажу, пошьют…

–Джинсы сделаны, полагаю, из джинсовой ткани?! — Лев уж поднабрался.

–Джи-и-инсы… — протянул Локис, выпячивая нижнюю челюсть вперёд. — И ноги покажи свои, обувь то, наверняка, тоже чудная.

Лев, улыбнувшись, вытянул правую из-под стола и показал кроссовку.

–Ну, точно, дикость какая, — скептически поджал губы Вилкас. — Как ты в этом ходишь вообще? Они же тряпичные! Да и зачем эти мелкие дырочки на носках? Обманули тебя, брат, продали туфту!

–Это кроссовки, а дырки для того, чтобы ноги проветривались.

–Тьфу ты! Опять слово, которое я выговорить не смогу, — плюнул на пол Локис. — Тебе бы одежку сменить, а то не все в Брондуре рады иноземцам. Некоторые и побить могут, еще хуже страже сдать.

–Я попробую найти что-нибудь более, так сказать, схожее со здешними нарядами, — отвечал Лев. — Ещё спросить кое-что…

–Ночь длинная, дерзай!

–Что вы думаете о Цецилии? Как она относится к вам, в вашим друзьям, коллегам? Может слухи какие-то ходят?

–Мы ничего не думаем о госпоже Парнитайе, — синхронно проговорили братья.

–Да ну, я почему-то так не думаю, — Лев сложил руки на груди и откинулся на спинку стула (сосвсем страх потерял).

–А мне наплевать, что ты думаешь! — угрюмо проговорил Локис.

–Эй, брат, спокойно, — хлопнул того по плечу Вилкас. — Что именно ты хочешь знать о госпоже?

–Для начала, хочу сказать, что я вас не принуждаю говорить, — пытался смягчить ситуацию Лев. — Ну, а если вы надумаете что-нибудь рассказать, то я с удовольствием послушал бы, какое мнение бытует о ней в лагере. Я не имею ввиду именно ваше, а в общем, в целом.

Вилкас и Локис переглянулись.

–Значит так, мы тебе кое-что расскажем. Но только гляди, чтобы наша доброта и открытость не вышли нам же по боку. Иначе… — Локис провёл пальцем по глотке. — Ясно тебе?

–Предельно.

–Госпожа Парнитайе, скажем так, не ко всем относится снисходительно, — начал Вилкас в полголоса. — С нами то у неё никаких проблем нет, ты не подумай. Мы же сами можем есть, мыться, ходить на горшок.

–А ещё у нас лица человеческие! — подхватывал брата Локис.

–Да, а это играет не малую роль в её отношении к тебе. Знаешь, некоторые артисты приносят здоровенную прибыль одним только своим необычным видом. Им достаточно выйти на сцену, а может выкатиться или выползти. Как только публика их видит, то сразу же раздаются охи и вздохи, аплодисменты и смешки. Я сейчас говорю о таких ребятах, как Глип или Уку.

–Это кто ещё такие? — интерес Льва подогревался.

–Глип — это человек-палка. Славный паренёк, не глупый и открытый душой. Да только повезло ему, кхм… — закашлялся Локис.

–А скорее не повезло, — продолжил вместо брата Вилкас. — Родился он с руками и ногами, похожими на палки. У него есть кости и кожа, но только нет стоп и ладоней, а мышцы не развиты. Он поэтому и ходить не может самостоятельно. Его приходится таскать на руках или на носилках. За ним надо убирать, мыть, кормить с ложечки. В общем, нянчиться день напролёт. Хотя, парень он, конечно, хороший, неприхотливый. Но все мы ходим в туалет не по разу в день, так что морока ещё та. Вот и бывает, госпожа Парнитайе, как сказать то… срывается она.

–Срывается на Глипа?

–Ну да, на Глипа, на Уку…

–А кто такая или такой Ука?

–Наша звёздочка, лицо цирка. Ты, наверное, знаешь, что наше шапито носит гордое название «Крестьянка и королева». На постерах с рекламой изображены лица двух девушек: одна в короне, а другая чумазая и с растрёпанными волосами. Так рисовали их обеих с Уки.

–Так причём тут Цецилия…?

–У Уки лицо красивое, миловидное, самое главное — человеческое. А тело у неё больше на желе похоже. Всё дряблое, будто там не мясо с жиром, а вода под кожей! Она, так же, как и Глип, сама ходить не может. Но поёт, зараза, так, что слёзы даже у меня текут! А сама она искренняя, забавная и, ну уж очень молоденькая…

–То есть Цецилия срывается лишь на беспомощных?

–Вот ты мастер перефразировать. Но да, она может позволить себе приложить к ним руку, особенно после трудного нервотрепательного дня. А когда еще и не все билеты распродали… держите ее за подмышки!

–Линтерк говорил мне, что она «здравомыслящая» и «не переходящая границы дозволенного».

–Так это правда. Я, в самом деле, не осуждаю её. Госпоже Парнитайе двадцать лет стукнуло только в прошлом месяце, а на её плечах лежит забота о сотнях циркачей и успех самого шапито. Да, бывает она ведёт себя несколько жёстко, но как уследить за стадом без кнута? С другой стороны, подумай, тут все всегда сыты, напоены, в тепле, мы получаем стабильную зарплату. Не знаю, как у тебя на родине, но в нашей стране, очень редко встречаются такие ответственные и сильные люди, как она.

–И то правда… — задумался Лев и положил в рот очередную ложку рагу (они ее боятся).

Вдруг в шатёр вбежал запыхавшийся мальчик лет двенадцати:

–Господин Леонес, ваша палатка готова! Пойдёмте со мной, я вас провожу!

–Да, мне пора. Спасибо за приятную компанию, Вилкас, Локис, Линтерк.

Лев пожал каждому руку и пошёл за мальчиком к себе в шатёр. Специально для гостя поставили новую отдельную палатку, а в ней постелили тоненький матрас с выступающими наружу пружинами, а на него накинули несколько подушек и толстое пуховое одеяло. Рядом, из-под стульчика, торчали сапоги и лежала одежда, поверх который была приколота записка: Смени свой внешний вид, а то ты привлекаешь слишком много внимания. Цецилия.

Лев поднёс к носу записку. Пахло чем-то цитрусовым, скорее всего мандарином, вперемешку с глинтвейном (зачем я нюхаю бумагу?). Лев взглянул на одежду. Это были объёмная хлопковая рубашка со шнурками на груди, жакет из толстой многослойной кожи, такие же штаны, перчатки с железными вставками на костяшках и сапоги с укреплённой подошвой. В придачу две пары желтоватых панталонов, аккуратно свёрнутых в трубочку и перевязанных ленточкой. К ним был прикреплён листочек с фразой, написанной тем же почерком, что и записка:

Надеюсь, размер подходящий

Лев улыбнулся, нисколько не смутившись.

Долгий день давал о себе знать. Должно быть, уже около часа ночи, поэтому хорошенько зевнув и потянувшись, Лев отправился спать.

В этом мире Льву снились яркие сны. На этот раз, он видел горы, лес, речку… С кровью, вместо воды. Её было очень много. Трава, росшая вокруг речки, окропилась красными пятнами. Чья кровь? Кругом ни раненых, ни мертвых. Постепенно становились слышны звуки. Страшные, пронизывающие слабое сердечко насквозь. Звуки были похожи на истеричный смех с рыданиями. И шёл он из глубины леса…

Лев резко открыл глаза и вскочил с кровати. Он был весь мокрый.

–Жарковато тут, — прошептал он вслух.

Лев надел подаренный костюм и вышел из палатки. На горизонте появлялись первые лучи солнца. Что-то с ним было не в порядке. Слишком огромный огненный шар, оранжевый, как переспелый апельсин. Совсем не то солнце, которое должно восходить. Но это так, мимолетная мысль. В самом же лагере не было ни души; все уже давно разбрелись по шатрам.

Было прохладно, лёгкий ветерок обдувал лицо. Разгоряченные после буйного сна тело и лицо Льва постепенно остывали. Он решил пройтись, размять ноги, прежде, чем возвращаться в палатку. К тому же, ему представилась уникальная возможность исследовать лагерь без натиска недоверчивых взглядов и лишних вопросов.

Идя по вытоптанной траве, Лев смотрел по сторонам: разноцветные палатки, уже не кажущиеся веселыми, какие-то побольше, какие-то поменьше. На земле валялись пустые бутылки, куски еды, бумажки, цирковые наряды, рассыпанная пудра, парики. Цирк, как стадо быков, проносится по девственным землям и отравляет её мусором.

Замкнув круг вокруг лагеря, и уже подходя обратно к своей палатке, Лев увидел вдалеке, за заборчиком из верёвок, одиноко стоящую палатку. Внутри неё горел свет. Лев, знавший за собой излишнее любопытство и стремление всё знать, и на этот раз не смог удержаться. Оглядевшись и убедившись, что его никто не видит, он пролез под верёвками и в быстром темпе двинулся в сторону палатки, немного пригнувшись, как партизан, на всякий случай. На подходе к одинокой палатке, Лев замедлился и стал, как можно бесшумнее, красться. Подобравшись совсем вплотную, он лёг на живот и подполз ко входу. Лев тихонько отодвинул края шатра и заглянул внутрь. При входе, на стульях сидели двое мужчин. Их глаза были закрыты, а из уголков рта текли слюни. Они спали крепким сном. Позади них стояла небольшая звериная клетка с железными прутьями. Размером примерно два на два метра, внутри нее на полу были расстелены нестиранные тряпки. Поверх скудной простыни спало какое-то жалкое существо.

Стыд оно прикрыло лохмотьями. Существо болело: сыпь, волдыри и гнойники рассыпались по его телу. Волосы на головы походили на пучок соломы, собранную в тугую неровную косу. Фаланги пальцев на руках и ногах были отрублены. Всё тело, от макушки до низа, было перепачкано землей и экскрементами. Пахло от существа соответствующим образом.

Оно спало, развернувшись спиной ко входу. Лев не мог рассмотреть лицо. Тогда незваный гость с предельной осторожностью, ничего не задевая, прополз, словно крокодил меж камней, между стульями. Подобравшись к клетке и посмотрев на существо, он опознал человека.