Перевозбуждение примитивной личности

Екатерина Вильям-Вильмонт, 2003

Выбирать между любовью и одиночеством просто. Но когда любовь сваливается на тебя как снег на голову, да еще число претендентов на твои руку и сердце растет с каждым днем, – как тут быть? На ком остановить выбор? Главное – не унывать! И не бояться сделать шаг навстречу мечте. Ведь счастье рядом, нужно только не пройти мимо него…

Глава вторая

Тетка

Москва встретила меня холодом и цветущей сиренью. Я прилетела сюда в конце мая, последовав всем советам Додика — никому ничего не сообщив и сняв квартиру на Сретенке у его приятеля, который меня и встретил в Шереметьеве. Приятеля звали Юрой, он был очень приветлив и разговорчив, а квартира оказалась небольшой, но красивой, в новом шикарном доме с охраной.

— Это жена купила себе, когда была еще… не женой, одним словом. Нам тут тесно, продавать она не хочет, сдавать постоянно тоже, говорит, чужие засрут. Сами мы за городом живем, но иногда, по надежной рекомендации и ненадолго, почему не сдать, на булавки, как говорится? Так что живите на здоровье, я о вас много слышал от Додика. Вот вам все мои координаты, если вдруг что… Не дай бог что-то протечет или сломается, обращайтесь вот по этому телефону. Магазин тут прямо в доме, не бог весть что, но самое необходимое можно купить… Ну, вы же москвичка, разберетесь. Раз в неделю приходит женщина убираться, как раз вчера была, ее зовут Нонна Альбертовна, у нее есть ключи, но на всякий случай вот ее телефон. Я ее предупредил… Так, кажется, все. Одним словом, если будут вопросы, звоните мне, не стесняйтесь.

Все это он выпалил единым духом и умчался. А я осталась одна, в полном смятении чувств… Что делать? Как быть? Пока мы ехали из аэропорта, я смотрела в окно и мало что могла узнать. Море машин, пробки… А какое разнообразие марок… В моем детстве, если на улице появлялась заграничная машина, вокруг нее тут же собиралась толпа. Мужики голодными глазами смотрели на заморское диво, некоторые со знанием дела говорили, сколько цилиндров у этой марки, какая предельная скорость, сколько лошадиных сил и все в таком роде. А сейчас… Вон «бентли», а вон «ягуар», а уж о «мерседесах» и «ауди» говорить нечего! Этих как грязи… И реклама, всюду реклама! Раньше я помню только какие-то жуткие плакаты «Мир. Труд. Май», надписи на крышах: «Народ и партия едины», да дегенеративно прищуренного Ильича у въезда на Комсомольский проспект: «Верной дорогой идете, товарищи!» и почему-то совершенно не к месту вспомнился стишок, который ходил по Москве, когда у Калужской заставы поставили памятник Гагарину: «Москва, ликуй, тебе подарен железный х…, на нем Гагарин». Я спросила у Юры, как теперь называется Комсомольский проспект.

— А так и называется! И Комсомольская площадь тоже. Вообще комсомолу повезло, почти все названия сохранились, и «Комсомольская правда», «Московский комсомолец», и даже Театр Ленинского комсомола, который, правда, теперь называется одним вполне благозвучным словом «Ленком», и молодежь понятия не имеет, что эта аббревиатура значит, — охотно отвечал мне Юра.

Я подошла к окну гостиной. Оно было занавешено тюлем и выходило на другое крыло этого же нового дома, который Юра назвал «элитным». Так что Москвы за окном я не увидела. Кухня по западной моде была соединена с гостиной, и ее окно выходило туда же. Я пошла в спальню. Ее окно смотрело в переулок, где стояли кирпичные дома, абсолютно ничем не примечательные, и один старый доходный дом, весь в лесах. Скоро и он обновится, приобретет совсем другой вид… Наверное, это хорошо… Но как-то странно… И вдруг я почувствовала смертельную усталость. Время — девятый час, еще совсем светло, абсолютно нестрашно, тем более дом, похоже, хорошо охраняется, но мне стало как-то неуютно. Надо поскорее обжить эту квартиру, купить цветов, что ли… Но все это завтра, завтра! Я молниеносно развесила вещи, приняла душ и юркнула в чужую чистую кровать, впрочем, она оказалась на удивление удобной. Я хотела включить телевизор, но потом раздумала. Додик предупреждал, чтобы я не злоупотребляла телевидением, а то жизнь в Москве покажется мне слишком страшной.

— Ты сначала сама походи по городу, создай себе какой-то его образ, а уж потом смотри телевизор.

Додик уж точно плохого не посоветует. Книг в этом доме практически не было, только два затрепанных детектива в бумажной обложке и стопка глянцевых журналов. Я погасила свет и постаралась уснуть. Что вскоре мне и удалось.

Я проснулась рано и сразу ощутила зверский голод. В холодильнике стояло несколько йогуртов, десяток яиц, коробочка масла и упаковка плавленого сыра. А также хлеб для тостов. Юра позаботился, спасибо ему. Но чтобы нормально существовать, надо все-таки купить продуктов. Юра вчера сказал, что если выйти из Лукова переулка на Сретенку, сесть на троллейбус, то можно доехать до Рижского рынка, и там рядом есть еще и супермаркет. Мне вдруг стало весело. Тем более за окном светило солнце. Я свободна как ветер, я в родном городе, который сначала любила, потом ненавидела, а сейчас мне предстоит узнать его заново. Насколько я помнила, расстояние от Сретенки до Рижского вокзала не столь уж велико, и я решила пойти туда пешком, а обратно просто взять такси. Наскоро перекусив, я вышла из дома. Сретенка… Ее можно узнать, хотя многих домов уже нет, а многие изменились, помолодели, похорошели…

Кинотеатра «Уран» я не обнаружила, а впрочем, кажется, когда я уезжала, его уже не было? Не помню. Зато хорошо помню, как мы с Тоськой Бах бегали туда, когда прогуливали школу… Интересно, а «Форум» еще существует? Вот и бывшая Колхозная площадь, ныне Сухаревская. Справа какие-то палатки, круглое здание с рекламой японской закусочной. С ума сойти… Слева совсем новое здание торгового центра и отреставрированная церковь… Я уже заметила, что раньше церкви как-то стыдливо прятались, теперь же они, наоборот, как будто выставлялись напоказ… И на той стороне Садового кольца снесены многие домики. В одном из них был комиссионный магазин, где я купила себе первые туфли на высоких каблуках. Как сейчас их помню, черные замшевые лодочки с маленькой кожаной пупочкой… Как я была счастлива! Туфли были почти новые. Я решила немного отклониться от маршрута, чтобы посмотреть, существует ли «Форум» и гомеопатическая аптека рядом с ним. Я часто ездила туда за лекарствами для мамы. Она лечилась у гомеопата… А вот и «Форум», но он не функционирует, похоже, там ремонт. Зато аптека на месте, я хотела зайти внутрь, но передумала. Зачем? На другой стороне Садового кольца когда-то был хозяйственный магазин, теперь там обувной. Я перешла поверху сначала Садовое кольцо, потом и проспект Мира. Так. Книжный, кажется, и раньше здесь был, но в этот час он еще закрыт. Дальше торгуют сигарами, кафе-мороженое Баскин-Роббинс… Когда-то в Москве ходила легенда о том, что московское мороженое самое вкусное в мире. Тогда я в это верила. Но потом мне довелось пробовать мороженое в самых разных странах, и я решила, что это была просто патриотическая легенда…. Интересно, какое сейчас в Москве мороженое? Есть ли еще эскимо, фруктовое в бумажных стаканчиках? Но вот автоматов с газировкой, похоже, уже нигде нет…

Внезапно из-за дома выскочила девчонка лет шести, как-то воровато огляделась, словно ища, куда бы спрятаться. И тут же за ней выбежала пожилая женщина в куртке, накинутой поверх халата.

— Мура! — взвизгнула она. — Мура, не смей убегать, все папе скажу!

— А вот и не скажешь! — топнула ногой Мура. — Не скажешь!

— Немедленно домой!

— Ну, бабушка! — приготовилась реветь Мура.

— Я кому сказала!

Женщина схватила внучку за рукав и поволокла куда-то.

Мура! Как я могла забыть о Муре? Боже мой… Мура, моя родная тетка, мамина младшая сестра… Сколько же ей лет сейчас? Наверное, уже под шестьдесят. А жива ли она? Мне она и тогда казалась старой, ей было под сорок, когда я уехала… Я тогда возненавидела всех, кто так или иначе подталкивал меня к отъезду, а их было много и все желали мне добра, в том числе, конечно, и Мура…

— Дура ты, Динка, будешь жить как белый человек! Без очередей, без этого постоянного унижения из-за любого пустяка… Я вот еще молодая, красивая, а чтобы быть прилично, только прилично одетой, как мне приходится мудровать, сколько времени тратить… — твердила мне тогда Мура.

И вдруг я поняла, что безумно, до головной боли хочу ее видеть. К черту, к черту все, возьму сейчас такси и поеду к ней. Хотя, конечно, не факт, что она живет по старому адресу… Да и жива ли она вообще?

Мне Мура всегда нравилась, да что там, я ее просто обожала и втайне мечтала быть похожей на нее. Как она нравилась мужчинам, как умела покорять их… Большеглазая, темноволосая, статная, она лепила правду-матку в лицо, если кто-то ей не нравился… У Муры постоянно были какие-то романы, вокруг нее кипели страсти, вечно кто-то с кем-то дрался, кто-то кому-то угрожал, одним словом, мне, девчонке, казалось, что Мура живет полной жизнью, в отличие от мамы, которая после ухода отца словно завяла, да так и не ожила больше, стала медленно, но верно умирать… Но это было потом, а в детстве Мура вечно врывалась в наш дом и, заперевшись с мамой, изливала ей душу, а та даже с некоторой завистью, как мне иногда казалось, говорила: «Ох, и поблядуха ты, Мурка, ох и поблядуха!» В устах мамы, изысканно-интеллектуальной женщины, это звучало странно, как-то простонародно, что ли, и мне казалось: эта интонация — что-то вроде занавесочки, которой мама пыталась прикрыть свою женскую зависть… Хотя завидовать по всем маминым меркам было нечему. Мура не была замужем, у нее не было детей…

Я вышла на проезжую часть проспекта Мира и подняла руку. Почти сразу ко мне подкатила машина.

— На Шаболовку довезете?

За рулем старенького «Москвича» сидел такой же старенький человек.

— Как поедем? — скрипучим голосом осведомился он.

— Все равно.

— Ох, люди говорят «все равно», а потом начинают: почему так едешь, а не иначе. Вы уж лучше скажите!

— Мне действительно все равно, главное, поскорее туда попасть.

— Ну как хотите. А номер дома на Шаболовке какой?

— Не помню, я давно там не была, но я найду.

В машине я закрыла глаза, чтобы не пялиться на обновленные улицы, не отвлекаться от того совершенно забытого тепла, что разливалось внутри при воспоминании о беспутной тетке… Как я могла выкинуть ее из своей жизни на столько лет? За что? Боже мой, сейчас даже вспомнить страшно, какая ненависть ко всем и ко всему жила во мне в первые годы эмиграции… В ее огне сгорело и невеликое мое прошлое, да и настоящее она тоже выжигала. Как я жила тогда? И сколько лет меня все это мучило… А как я мучила всех, кто приближался ко мне… Я была одинока, и только Янек, польский эмигрант на десять лет старше меня, что-то понял, сумел разглядеть и полюбить… И я начала оттаивать, но прошлое, мне казалось, безвозвратно сгорело… А теперь…

— Мадам, вот Шаболовка, — проскрипел старичок.

Я открыла глаза. Шаболовка почти не изменилась. Слава богу!

— Вон к тому дому, пожалуйста!

Я подошла к подъезду. И тут мало что изменилось, только дверь была заперта. Ничего, скоро кто-то выйдет или войдет, я подожду… Господи, только бы она была жива… И вдруг я вспомнила, как она часто шутила: «Чтобы я уехала отсюда? Ни за что! Тут рядом два кладбища — Донское и Даниловское, соседкам будет близко ходить на мою могилку!» — и подмигивала мне, мол, это ерунда, я никогда не умру, не бойся…

Дверь открылась, вышел пожилой мужчина с шарпеем на поводке. Раньше в Москве шарпеев не было. Я проскользнула в подъезд. Пахло тут не слишком хорошо, и лифт не работал. Мне стало легче, вообще тут, на Шаболовке, все было ближе к прошлому… Я поднялась на третий этаж и с бешено бьющимся сердцем подошла к Муриной двери. На площадке было три квартиры. Но Мурина дверь была самой новой и элегантной. Я набрала в легкие воздух и позвонила.

— Кто там? — раздался молодой голос, не похожий на Мурин.

— Простите, Мария Сергеевна дома?

Дверь распахнулась. На пороге стояла девушка в одной майке, босая и растрепанная.

— Доброе утро. Вы к маме?

— Мне нужна Мария Сергеевна Северцева…

— А она на даче. И потом она не Северцева, а Юрьева. Северцева ее девичья фамилия.

— Так ты, значит, ее дочь?

— Ну да, а вы кто?

— Не знаю, говорила ли тебе мама… Я, собственно, ее племянница…

— Вы Дина? — закричала девушка. — Вы правда Дина?

У меня в горле стоял комок. Я только молча кивнула. Но девушка, видно, поняла мое состояние.

— Да вы заходите, что ж на лестнице стоять? Ой, вам плохо, да?

— Нет, нет, просто от волнения… Столько лет прошло… Я очень боялась… Но, слава богу, все хорошо, да?

— Ой, как мама обрадуется! Я ей сейчас позвоню!

— Погоди, а как тебя зовут?

— Майя. Ой, а вы, значит, моя двоюродная сестра? Кузина, да? Супер! — захлопала в ладоши Майя.

— Тебя, конечно, назвали в честь Плисецкой?

— А как вы догадались?

— Мура всегда была помешана на Плисецкой.

В этот момент из комнаты донеслось тихое покашливание. Майя вдруг залилась краской.

— Извините, пожалуйста, я… Я сейчас, да вы проходите на кухню, я кофе сделаю.

Она юркнула в комнату и прикрыла дверь, но я успела расслышать: «Быстро собирайся, моя кузина из-за бугра приехала».

Кухня была совершенно новая, с иголочки, уютная и красивая. Ни одной знакомой вещички я не заметила. С ума сойти, Мура замужем, у нее взрослая дочка, и, судя по всему, она пошла в мать…

Входная дверь захлопнулась. В кухню вбежала Майя. Какая хорошенькая!

— Хотите кофе или какао? Я обожаю какао! Вы вообще завтракали? А то я с голоду помираю.

— Что ж ты своего кавалера голодным выпроводила? — улыбнулась я.

— Перебьется! Ну супер! У меня есть двоюродная сестра!

— И у меня тоже! Здорово! Знаешь, говори мне «ты», а то глупо как-то.

— Вау! Я рада! Ну, хочешь мюсли или яичницу, есть брынза, помидоры. Можно овсянку из пакетика замурцевать!

— Нет, спасибо, только чашку кофе.

— А какао категорически нет?

— Какао? — словно пробуя на вкус это слово, повторила я. — А давай, сто лет не пила какао!

— Класс! Я тебе сейчас такое какао подам, закачаешься! Ой, а ты, вообще, откуда взялась?

— Из Бенилюкса… — не придумала я ничего умнее.

Майя с любопытством на меня взглянула.

— Так из Бе, из Ни или из Люкса?

— Понимаешь, живу в Бе, работаю в Ни.

— Понятно. Между прочим, в Ни я была. Мы с подружкой ездили в Германию, и нас оттуда возили в Амстердам. Клевейший город! Мы там даже травку курили, в кафе… Но мне не понравилось…

— И слава богу!

— А ты пробовала травку?

— Я еще в Москве пробовала план, это почти одно и то же. Но никакого впечатления.

— А что-то покрепче?

— Нет, слишком хорошо представляю себе последствия. И тебе не советую.

— Да что ж я, больная? У меня тоже были друзья, теперь конченые наркоманы… Нет уж, в жизни и так много радостей!

Вскоре Майя поставила передо мной большую красивую кружку какао, и не успела я опомниться, как она накрыла ее большой шапкой взбитых сливок из баллончика.

— Класс, да? Ты попробуй! А хочешь туда немножко виски, вообще отпад будет!

— А давай!

— Супер! Слушай, Дина, ты почему столько лет пропадала, а?

— Это сложно объяснить…

— А ты попробуй!

— Знаешь, давай как-нибудь потом, когда я сама во всем разберусь.

— Ладно, как хочешь, давить на тебя не буду.

— Майя, а ты что, учишься или работаешь?

— Учусь! В МГУ, на мехмате!

— Боже ты мой, какой серьезный факультет!

— Да, неслабый! Но я хорошо учусь, сессию досрочно сдала, мы с ребятами собираемся в Турцию, на дельтапланах летать…

— Ты летаешь на дельтаплане?

— Да, это так клево! Мы осенью уже там были… Класс!

— Мама не возражает?

— А что толку?

— Понятно, поздний ребенок царь и бог в семье…

— Да нет, дело не в этом, просто папашка у меня тоже вроде как экстремал, и у мамы на меня уже сил не остается. Ой, Дина, а у тебя дети есть?

— Нет. Только два кота и собака.

— А у нас никого. У мамы аллергия на кошачью шерсть.

— Боже мой, я даже понятия не имела, что Мура замуж вышла! И ты… такой приятный сюрприз. Но расскажи о маме, папе… Он кто?

— Он — Эдуард Сошников! — с гордостью произнесла Майя. Судя по ее тону, всякий приличный человек должен знать, кто такой Эдуард Сошников. Но я не знала.

— Ой, ну ты же не в курсах! Эдуард Сошников — самый сейчас знаменитый писатель, он детективы пишет! У нас одно время бабы-детективщицы всех по тиражам обогнали, но теперь папа занимает первую строчку! Вот так! Я тебе дам почитать! Хотя… тебе, наверное, не понравится…

— Почему?

— Не знаю, мне так кажется! Но это ничего, не страшно… Моим друзьям его книги тоже не очень нравятся… Ну и пусть, я не обижаюсь, у каждого свой вкус. У нас сейчас все тащатся от «Парфюмера»!

— От «Парфюмера»? Зюскинда?

— Ну да!

— Но это же старый роман, я его читала бог знает когда…

— Ну а у нас только сейчас разнюхали, чем пахнет этот парфюмер. Одного нашего парня интеллигентная литературная мама стала отговаривать от этой книги, а он ей прямо: «Поздняк метаться, мать, уже прочитано!»

— А тебе понравился «Парфюмер»?

— Честно?

— Честно!

— Понимаешь, он местами жутко неприятный, просто с души воротит, но все-таки, по-моему, это настоящее…

— Вот-вот, у меня были точно такие же впечатления.

— Правда? — просияла Майя. — А ты кем работаешь?

— Вообще-то я археолог, преподаю в маастрихтском университете.

— Значит, ты препод?

— Совершенно верно, Майя Эдуардовна.

Она вдруг рассмеялась:

— Да нет, я Майя Васильевна. Эдуард Сошников — это папин псевдоним, а на самом деле он Василий Васильевич Юрьев. Понимаешь, ему, когда он только начал писать детективы, в издательстве велели взять псевдоним, потому что уже есть другой детективщик Юрьев… А вообще-то папа авиаконструктор.

— Ну а мама-то как?

— Мама? Нормально! Очень даже клевая пис. дама!

— Что? — поперхнулась я.

— Ну, жена писателя, объясняю для неподготовленных. Она правит папины рукописи, следит за соблюдением авторских прав, а еще папа не любит компьютер, так мама набирает все. Ну и еще готовит, следит за здоровьем… Софья Андреевна наших дней, я так ее дразню. Ну и садом занимается, вкалывает по-черному, если разобраться. Но у них такая любовь, прямо старосветские помещики.

— Они постоянно живут за городом?

— Да, хотя у них есть квартира, но небольшая. А эту отдали мне. Слушай, я хочу тебя попросить… — она слегка потупилась.

— Не говорить маме, что у тебя тут парень ночевал?

— Ага, если можно…

— Но мама, наверное, догадывается?

— Она про другого догадывается…

— Но я же понятия не имею, который тут был, — расхохоталась я. — Поэтому лучше вообще промолчу.

— Да, правда… И потом, она так удивится, когда тебя увидит, ей не до того будет. Слушай, а давай прямо сейчас махнем на дачу? Устроим сюрприз! Я хочу это видеть! А потом папашка вставит эпизод в очередную нетленку!

— Мне немного страшно… Вдруг мама не захочет меня видеть?

— Мама? Не захочет? Я тебя умоляю! Сколько раз она вздыхала: «Ах, Диночка, бедная девочка, как она там одна?» Она ничего о тебе не знала. Случайно до нее дошло, что ты когда-то виделась со своим отцом. Но он даже ничего не сказал. Они отношений не поддерживают. Мама тогда позвонила ему, а он ее отшил… Вот на него она в обиде, а тебе будет рада до смерти! Правда-правда! Давай, поехали!

— А это далеко?

— Да нет! За час доберемся!

— На электричке?

— Зачем? У меня авто! Папашка на восемнадцатилетие отдал свой старый «жигуль». Знаешь, как я вожу! Формула–1 по мне плачет!

— Гоняешь как бешеная?

— Ничего подобного, просто вожу виртуозно, у меня талант… Я, когда на права сдавала, мне инструктор сказал, что я нутром машину чувствую… Не бойся, поедем на нормальной скорости, даже без ветерка. Ветеранов я вожу без ветерка! Ой, ты не обиделась?

— Знаешь, ты внешне не очень похожа на мать, но…

— Но у меня ее обаяние, да? Мне уже говорили!

— А ты уверена…

— Уверена, уверена, погоди пять минут, я только оденусь! Слушай, ты давно приехала?

— Вчера вечером.

— И прямо поутряночке к нам? Супер!

Действительно, через пять минут мы уже садились в темно-синие «Жигули»—«шестерку». Я помнила, как когда-то Костя Иванишин объяснял мне: «Если с молдингами, значит, «шестерка»!»

— Майя, наверное, надо что-то купить… Ну, какие-то продукты…

— Зачем? — искренне удивилась Майя. — Думаешь, тебя обедом не накормят?

— На даче всегда сложно с продуктами…

— Ну ты даешь! Ты куда приехала, а? Этих проблем уже нет, запомни!

— Хорошо, тогда давай заедем в какой-нибудь хороший магазин, я куплю конфет, что ли, вина, коньяку, ну я не знаю… Понимаешь, я ведь не собиралась… Я сама не знала… — жалко лепетала я, чувствуя себя последней скотиной… Как я могла ничего не привезти Муре из-за границы, могла забыть о ней вообще?

— Ну как тебе Москва?

— Супер!

— Молодец, схватываешь на лету! — одобрительно засмеялась Майя.

Я все-таки настояла на том, чтобы Майя привезла меня к супермаркету, где я в изумлении взирала на полные товаров витрины. И это в Москве, где купить нормальные продукты было всегда проблемой, а уж о выборе и говорить не приходилось. И пахло здесь, как в хороших европейских магазинах, а не лежалой, если не тухлой рыбой, как некогда… Я купила бутылку «Хеннеси», французский сыр, бельгийские конфеты и большой кусок севрюги. А когда подошла с покупками к кассе, кассирша, мило улыбнувшись, вручила мне чек со словами:

— Подойдите, пожалуйста, к администратору в центре зала, вам выдадут дисконтную карточку, это подарок от магазина.

Обалдеть!

Я, конечно, подошла, получила карточку… Когда впервые я столкнулась с этим за границей, то была потрясена и еще пуще возненавидела нищую оставленную родину и зажравшуюся Европу, которая уж не знает, что придумать, чтобы запудрить людям мозги… Какая же я была дура! Несчастная, кипящая ненавистью дура. Сейчас я только умилилась, что, разумеется, тоже глупо… Есть о чем говорить, казалось бы, а вот поди ж ты… Неподалеку от магазина торговали цветами, и я купила букет роз. Цветов много, но с Голландией, конечно, не сравнишь. А с другими странами сравнить уже можно. Только тут они стоят непомерно дорого.

— Ну и на фига ты все это накупила? Особенно цветы?

— Мура всегда любила розы, я помню!

— Ладно, дело твое. Ну все, можем ехать?

— Да! И чем быстрее, тем лучше. — У меня внутри уже все дрожало от нетерпения.

Майя весело что-то болтала, я почти не вникала в смысл ее слов, терзаемая раскаянием — как, почему, за что я когда-то вычеркнула из жизни Муру? Что плохого она мне сделала? Я ведь любила ее. Боже мой, каким уродом я была тогда…

— Ну вот и наш поселок! — возвестила Майя. — Ой, ты такая бледная! Волнуешься?

— Ужасно, — честно призналась я.

— Да ладно, сейчас столько крику будет, столько визгу! Мать задушит в объятиях, а потом начнет кормить на убой! И ни о чем не будет спрашивать, пока не убедится, что ты здорова, сыта, пьяна и нос в табаке. Это уже наша улица!

Улица представляла собой два сплошных ряда высоченных глухих заборов, выкрашенных темно-зеленой краской, через которые перевешивались ветви старых деревьев.

— Унылая картинка, да? — улыбнулась Майя. — Не то что у вас в Бенилюксе! Ничего не попишешь, старый генеральский поселок. Приехали! — Она выскочила из машины и открыла ворота. Потом вернулась и принялась неистово сигналить, прежде чем въехать. Я увидела, что на крыльцо старого двухэтажного дома выскочил мужчина в шортах, немолодой, с кривоватыми ногами. Майя въехала на участок, продолжая сигналить. И тут из дома выбежала Мура. Из машины мне показалось, что она совсем не изменилась…

— Майка, прекрати хулиганить! — крикнул мужчина.

— Тебе помочь выйти? — шепнула Майя.

— Нет, я сама… — Я попыталась открыть дверцу, но руки меня не слушались.

— Мама! Мама! Иди сюда, смотри, кого я привезла! Обалдеешь!

Я все-таки справилась с дверцей, вылезла и остановилась, а Мура, близоруко щурясь, спешила к машине. Я стояла столбом. Она вдруг тоже остановилась, нас разделяло метра два. И вдруг она всплеснула руками, потом бессильно их опустила.

— Это ты?

— Я.

— Господи, какое счастье! — негромко проговорила она, и мы бросились друг другу в объятия, заливаясь слезами. — Динка, Диночка, детка моя, боже мой, я и не чаяла… Как ты меня нашла? Дай я на тебя посмотрю! Вася, Вася, скорее, Вася, это Дина, Дина приехала!

Подошел Вася.

— Мурочка, ты задушишь девушку!

— А на меня, значит, ноль внимания, фунт презрения? — со смехом спросила Майя. — А кто, между прочим, вам устроил эти именины сердца, а?

Но мать, казалось, ее даже не услышала.

— Динка, какая ж ты умница, что нашлась… Вася, ты помнишь, мне вчера сон приснился, я еще тебе говорила, что видела во сне ее маму, вот к чему был этот сон, вот и не верь после этого снам. Какая ты стала… взрослая… А я уж совсем старая…

— Не выдумывай, ты вообще не изменилась.

Вася между тем закрыл ворота.

— Ну, девушки, идемте в дом… Что ж тут стоять на солнцепеке…

— Пап, погоди, возьми вот, Дина тут накупила…

Они выгружали из машины мои покупки, а мы с Мурой стояли обнявшись и молчали, как будто принюхиваясь друг к другу. Не знаю, что ощущала она, а я вдруг ощутила радостный покой.

— Мурочка, прости меня, если можешь…

— Господи, да за что прощать-то? Я так рада!

Майя с отцом ушли, а мы все стояли.

Наконец Мура спохватилась:

— Да что ж мы стоим, как две идиотки? Пошли, пошли… Ты откуда? Надолго ли?

— Недели на две…

— Ой, как мало… Ты есть хочешь?

— Что? Нет, не хочу! Мурочка, какая у тебя дочка, я и не знала…

— Да… надо же… Ой, а как ты ее нашла?

— Просто приехала на Шаболовку, позвонила в дверь, а там дочка…

— Хорошая девка, правда?

— Просто прелесть!

— А у тебя дети-то есть?

Я молча покачала головой.

— Ничего, еще не поздно, я вон в тридцать девять родила…

— Мне уже сорок два, и вообще…

— Мама, у тебя что-то горит! — не своим голосом закричала из дома Майя.

— О господи! — схватилась за голову Мура и помчалась в дом. Я нерешительно двинулась за ней, и тут же мне навстречу вышел Вася. Он успел переодеться, теперь на нем были брюки и черная футболка с надписью «Да!»

— Очень рад познакомиться! — Он взял мою руку и поднес к губам. — Много слышал о вас. Сколько ж лет вы не были в России?

— Больше двадцати.

— Потянуло на родину?

— Знаете, я… Меня пригласили на встречу одноклассников, и я вдруг поняла, что безумно хочу в Москву.

— Встреча одноклассников? Сейчас это стало модно… Есть даже телепередача… Ваша встреча уже состоялась?

— Нет, я только вчера приехала.

— И где вы остановились?

— Сняла квартиру в Луковом переулке.

— Ну зачем это? Перебирайтесь к нам, Мура будет счастлива!

— Спасибо, я очень вам признательна, но предпочитаю жить, никого не обременяя…

— Мура вам все равно не даст! Кстати, вы можете жить в нашей городской квартире… Зачем платить деньги, если можно их не платить?

— Спасибо, но я заплатила вперед.

— Ну что с вами делать!

Тут появилась Мура.

— Еще минутка — и картошка бы сгорела! — покачала она головой. — Динка, Вася тебя тут охмуряет?

Я сидела на диванчике, она подошла, села рядом, обняла меня.

— Скоро будем обедать, ты любишь зеленые щи?

— Обожаю.

— Вот и хорошо! А потом ты мне все расскажешь! Вася после обеда спит, Майка умчится в город… Ты ведь останешься у нас?

— Ну если только до утра… Мне еще надо… Кстати, как отсюда можно добраться до Москвы без машины?

— Я вас отвезу до станции, — сказал Вася. — Мураша, во сколько мы будем обедать? У меня есть часок на работу?

— Да.

Вася ушел.

— Ты с отцом видишься?

— Нет.

— И не собираешься?

— Еще не решила… А ты что-нибудь о нем знаешь?

— Так, слышала кое-что…

— Он все с той же женой?

— Да где там! Лет шесть назад переженился. Теперь у него пятилетний сын.

— Во дает! — ахнула я. — Значит, у меня есть маленький брат?

— И еще сестра, почти ровесница Майки. Красавица, надо сказать!

— Ты ее видишь?

— Видела года два назад в театре. Она была там с твоим папашей. А вот мальчонку ни разу не видела.

— А бабушка? Она умерла?

— Да нет, живехонька, ей уже под девяносто. Но, кажется, она в полном здравии. А вот Андрей твой умер года три назад.

— Я это чувствовала… Не знаешь, где он похоронен? Кстати, давай к маме на кладбище съездим?

— Господи, обязательно! Я за могилой слежу, ты не думай… А где Андрея похоронили, не знаю. Отец твой, возможно, и знает, а я просто прочла некролог в газете… Тебя сразу вспомнила, как ты из-за него с ума сходила… Он и вправду был хорош… Ой, Динка, пошли на кухню. Ты зелень нарезать в состоянии?

— Конечно! Могу и что-то посложнее сделать.

— А ты… Ты замужем?

— Нет… Муж умер уже довольно давно.

— Ну а любовник-то хоть есть?

— Сейчас и любовника нет.

— С ума сошла? Как можно в твоем возрасте?

— Что-то никто не нравится.

— А ты работаешь?

— Да, разумеется, преподаю, я археолог.

— Ты археолог? — безмерно удивилась Мура.

— Да.

— С ума сойти, вот уж никогда бы не подумала, что тебя потянет в далекое прошлое… Где же ты училась?

— В Германии, в Гейдельберге.

— Ой, Динка, я так хочу все о тебе узнать…

Но она не договорила, в кухню ворвалась Майя и плюхнулась на табурет.

— Ну что, мам, хорош сюрпризец, а? Кайф, я просто тащусь — у меня двоюродная сестра!

— Подумаешь, новости, я всегда тебе говорила, что у тебя есть двоюродная сестра.

— Ну мало ли кто у меня еще есть в огромном блистающем мире! Может, папуля настрогал еще две дюжины детишек, прежде чем тебя встретил, но я то их не знаю! Очень может быть, у меня есть клевейший единокровный старший брат, мечта всех девчонок! Гонщик Формулы-1! Или великий ученый!

— Размечталась, дурища! Кстати, как Алик?

— Да нормально! — Майка поскучнела. — Мам, скоро обед?

— Накрывай на стол!

— Слушаюсь!

— Мурочка, ты мне тоже должна будешь рассказать все.

— О чем это?

— О Васе, о вашем романе…

— Господи, когда это было! — растрогалась Мура. — Знаешь, я… Помнишь, твоя мама меня поблядухой звала?

— Еще бы!

— И она права была, но как Васю встретила — все, как отрезало, ни на одного мужика и смотреть не хотелось… Теперь уж что говорить, но тогда, помню, все удивлялись.

— Ты стала верная супруга и добродетельная мать?

— Ты еще помнишь русскую поэзию? — умилилась Мура. — И кстати, ты прекрасно сохранила язык. Сейчас масса эмигрантов приезжает, многие уже плохо говорят… Слушай, а что это за история, ну, будто бы ты кого-то там чуть ли не отравила?

— Боже, Мура, и ты могла в это поверить? — с тоской спросила я. Неужели эта гнусная выдумка обсуждается уже и здесь? Наверняка. Вот и Тоська вскользь упомянула…

— Нет, я не поверила, бред сивой кобылы, я сразу поняла. Если тебе неприятно об этом говорить, не надо! Забудь!

Но настроение у меня упало. И Мура сразу это почувствовала.

— Ты расстроилась, да?

— Мне эта глупость столько крови попортила…

— Все, забыли, или, как выражаются Майкины друзья, забили! Мы на это забили!

— Ну забили так забили. Как-нибудь я тебе расскажу, чтобы ты ничего такого не думала, но сейчас неохота портить настроение, понимаешь?

— Прекрасно понимаю!