Миллионы не моего отца

Екатерина Басманова, 2023

Книга о времени, которое было, но ушло, и, кажется, больше не вернётся. Трансграничные перелёты, деньги, которые не пахнут, офшоры, международные бренды, «глобальные русские». Интеллектуальный детективный триллер, который заставит вас вслед за героями путешествовать по Европе в погоне за неизвестностью. Молодой москвич узнаёт, что может стать наследником состояния, но для этого ему нужно отыскать пропавшую девушку и выяснить, что за секреты скрыты в сейфе кипрского банка. Он, выдающий себя за сына погибшего бизнесмена, и она – femme fatale, интеллектуалка, чей дневник расскажет нам больше, чем она сама. Путешествие не обещает быть безопасным – найдутся и другие претенденты на деньги и тайны.

Билет в Баден-Баден

— Не знаю даже, что посоветовать тебе, но никаких прав у тебя на это наследство нет, — розовощекий, с вальяжно расстегнутым воротом франтоватой сиреневой рубашки, чуть вспотевший, с бежавшим на спинку кресла синим пиджаком, адвокат лихо накручивал спагетти на вилку, и видно было, что еда рождала у него больше энтузиазма, чем вопрос, которым побеспокоил его Вадим.

Вадим, с многонедельной бледностью лица и взглядом тусклым и алчущим одновременно, кажется, лишался последних надежд:

— Но послушай, мы же с ней в официальном браке и, потом, долги…

— Долги, о которых ты говоришь, большей частью оформлены на твою фирму — жена не обязана оплачивать их.

— А Смирнов, — не унимался Вадим, — это же он финансировал предприятие, как насчет его обязательств?

— Проблема в том, что вы не заключили никакого договора на предмет регулярных инвестиций.

— Но мы же родственники…

— Вот и решай все с женой полюбовно — уговори ее погасить долги. Развод сейчас невыгоден тебе: вы слишком мало пробыли в браке, ничего не нажили — ты ничего не получишь. Что до наследства тестя, то по закону оно целиком отходит к твоей жене.

— Черт, черт бы побрал всех этих Смирновых! — елозил в кресле Вадим и даже разгневанным выглядел не впечатляюще. Официанты совсем позабыли о нем и не несли заказ.

— Это, кстати, был бы выход, — хихикнул жующий адвокат. — В смысле, случись что с твоей женой, других наследников, кроме тебя, у нее нет.

Вадим устало зевнул: «Мечтать не вредно».

— Ну хоть что-то реальное ты мне можешь посоветовать? Там же действительно большие деньги.

— Боюсь, только нереальное: алименты по инвалидности — будь ты инвалид; ограничение дееспособности в случае, если она пила или ширялась; признание недееспособной психически больной…

— Стоп! Она же болела, не знаю, правда, чем, но в клинике лежала — клинике неврозов.

— Ну, это не то же самое, что психиатрическая. Нужно серьезное заболевание, шизофрения там, маниакальный психоз, а не это: «Доктор, у меня детские травмы».

— А как вообще это установить?

— При подозрениях назначается судебная экспертиза, больного помещают в стационар. Если подозрения подтвердятся, суд признает гражданина недееспособным и назначает опекуна. Как правило, это близкий родственник, например, супруг. Далее опекун получает право управлять имуществом подопечного. В основном схема работает для родственников пожилых людей с деменцией, чтобы те не разбазарили будущее наследство.

Вадим, чья голова гудела, кажется, еще больше после чашки выпитого кофе, попытался обдумать услышанное. Мысль задребезжала как школьный звонок, запрыгала в висках, сделала голову на пуд тяжелее. Вадиму стоило бы обеспокоиться своим душевным здоровьем, но вместо этого он задался вопросом, а была ли безумна его жена? Все свидетельствовало об обратном, и даже маленькая интрижка с Анной не говорила ни о чем. Лиза со всей ее выдержкой и рациональностью, порой доходящей до цинизма, была последней, о ком можно было такое подумать. И тем не менее Вадим подумал.

На миг Вадима охватила жгучая, бурлящая раскаленным маслом уверенность, что жена его абсолютно безумна. Казалось, безумие это проявляло себя с первых дней их знакомства, скрываясь за отрешенностью, задумчивой тишиной, а после показало себя в хладной решительности ухода из дома. Да весь этот брак для нее был безумием, если подумать. А Вадим был дурной, невнимательный муж, которого если бы не сумасшествие, полюбить было б невозможно.

Но Вадим не знал, любила ли она его. Кажется, ему это никогда не было важно. Кажется, ее безумие вполне устраивало Вадима, пока не обратилось против него. И ему, не имевшему ни безумия, ни любви, а только нараставшую головную боль, крыть было нечем.

Вадим почувствовал страх, поняв, что придется схлестнуться с женой из-за ее наследства. Это был особый, предупреждающий страх несмелого человека, доводящий до тошноты при мысли о предстоящей схватке.

* * *

— Ну что, задрот столичный, как будешь бабло отдавать? — осененное недоброй курносостью лицо Бавыкина лыбилось, обнажая ряд ровных зубов, серо-желтых от кариеса и табака. Дмитрий уже разбил Вадиму губу, прошелся по ребрам и сейчас размышлял, подбить ему глаз или сразу сломать нос. Последнее хотя и было б Бавыкину приятно, но могло поставить крест на дальнейших истязаниях.

Бавыкин любил ставить людей на место. Место человека он определял по собственному внутреннему убеждению. Вадим, по его убеждению, на свое место еще не отлетел.

Бавыкин снова был у Вадима дома. В прошлый раз, воспользовавшись невнимательностью Вадима и царившим в квартире беспорядком, он утянул с коридорной тумбочки связку ключей, так что звонить в дверь ему не пришлось.

Сегодня истек срок, который был щедро предоставлен Вадиму провинциальными кредиторами, поэтому Бавыкин был снова здесь. Так как Бавыкин еще раньше разузнал адрес квартиры родителей, Вадим больше не видел смысла там скрываться. Да и родителей он подставлять не хотел.

Вернувшись в квартиру на Большой Декабрьской, Вадим рассчитывал, что в случае визита Бавыкина просто ему не откроет. Шум Бавыкин устраивать не будет, потому что дом не из бедных — соседи тотчас вызовут полицию, а Бавыкин вряд ли хотел здесь видеть своих коллег.

Но все-таки опасения были, и чтобы их заглушить, Вадим попросту напился. Таким, погруженным в нетрезвый сон, Бавыкин и застал его и тотчас пристегнул его руку к ножке дивана.

Нависая над сидящим на полу Вадимом, Бавыкин понимал, что денег сегодня он едва ли получит, и стремился получить хотя бы моральное удовлетворение. Проблема была в том, что Вадим не понимал, что такое Бавыкин. Этот изнеженный молодой москвич, кажется, никогда не лишался денег на школьные завтраки, не скрывался от хулиганов по подворотням, не стоял под ударами отца-алкаша или армейских старослужащих. Он также не попадал к ментам, за исключением одной короткой поездки в автозаке с либерального митинга, заснятой на видео и трехминутным роликом выложенной в инстаграм. У Вадима не было опыта столкновения с насилием, потому сейчас на Бавыкина он смотрел растерянно и изумленно, как на стихийное бедствие или фонарный столб, в который влетел его автомобиль. «Совсем страх потеряли», — негодовал Бавыкин. С Вадимом ему было сложно.

— Ты думаешь, я сейчас вышибу тебе пару зубов и успокоюсь, но нет, — говорил Бавыкин, хватая Вадима за плечо и пытаясь растрясти в нем страх, — через пару часов сюда подъедет бригада оперов, которым уже проплатили за тебя, они хорошо поищут и совершенно случайно найдут у тебя в доме наркоту. И ты сядешь, поверь мне, зять Манукяна из прокуратуры позаботится об этом.

Вадим вспомнил об остатках марихуаны, спрятанной в пианино, и подумал, что и подкидывать не придется. То ли от алкоголя, то ли от ощутимых ударов Бавыкина по голове, Вадим сейчас находился в состоянии звенящей тупости и как отвратить от себя Бавыкина сообразить не мог. Он просто смотрел на него влажными пустыми глазами вместо ответа, чем еще больше выводил Бавыкина из себя.

— Не спать! — услышал он над собой рев, и струи воды полились по его голове, неприятно попадая под ворот рубашки. Оказывается, он вырубился, и Бавыкин полил его из чайника. Наступило минутное просветление, когда Вадим вдруг почувствовал присутствие третьего в комнате. Он с самого начала был здесь, — вернее, она. Лиза надменно смотрела на него со своего портрета, и по ее взгляду Вадим понял, что ей нравилось все, что сейчас происходило с ним. Она получала удовольствие от его страдания. А у него — у него сейчас даже не было сил, чтобы ее ненавидеть. Нужно было много сил, чтобы объять ненавистью такую женщину, как она.

Вадим опять лишь мелочно злился. Опять обижался на нее.

В его насквозь промокшем сознании, наконец, шевельнулось что-то, дернулось и оборвалось.

Вадим вдруг понял, что может предложить ее Бавыкину.

Вадиму осталось что заложить — свою жену.

— Слушай, у меня денег нет, но они есть у Лизы…, у моей жены, — начал он невнятно, но Бавыкин тотчас приноровился слушать, — все деньги у Лизы. Просто надо найти ее.

— Ха, легко сказать! Ты сам-то давно свою жену видел? Стрелки на нее не переводи. Не надейся, я с тебя не слезу.

— Ты не понимаешь…

— Все я понимаю: я буду жену твою искать, а ты сбежишь. За идиота меня принимаешь, а? — ощутимый пинок в бок растекся по телу Вадима гулкой болью.

— Ты не понимаешь, о каких деньгах идет речь.

— Давай, рассказывай мне сказки!

— Лиза получила от отца очень большое наследство, там миллионы, и не рублей…

— Ну, хорошо, наследство — а что ж ты без гроша? Давеча вон еще один наследник приходил в поношенной куртке, в ботинках заляпанных — тоже миллионер, небось, поехал отсюда домой на метро.

— Это наследство целиком Лизы, оно мне не принадлежит по закону.

— Ну, так и уговори жену сбросить тебе крохи с барского стола.

— Мне не нужны крохи.

— Ух ты! А мне нужны! Мне от тебя к Манукяну идти без копейки совсем не престижно. Сломать тебе что-нибудь тогда надо, чтобы сохранить лицо.

— Ты и Манукян получите гораздо больше, если поможете мне отыскать Лизу.

— Ну, допустим, отыскали мы ее, и что? Как мы на нее повлиять можем? Разве что так, как сейчас на тебя. Ну, повлияли мы на нее, заплатила она нам какие-то деньги, а завтра она в прокуратуру шасть — в генеральную! Кто знает, какие связи ей папаша вместе с деньгами завещал. И что с нами будет тогда? Нет, ну ее, эту дочку Смирнова!

— Она ненормальная…

— Что?

— Она больная.

— Вот точно больная, раз вышла за тебя, губошлепа. Вон, как посмотришь на стене — висит красивая баба. На кой ты ей сдался?

— Она психически больна… была когда-то. В клинике лежала. Мне юрист сказал, это можно использовать против нее.

— Как?

— Признать ее невменяемой.

— Вот если она тебя, придурка, порешит, тогда и будем признавать, — зашелся Бавыкин прерывистым смехом.

— Ее недееспособной можно признать через суд. Тогда суд назначит опекуном меня, ее мужа.

— И что? — смеяться Бавыкин перестал.

— Я смогу управлять деньгами, всеми. Я смогу расплатиться и с Манукяном, и с Фонаренко, и с тобой.

Бавыкин присел на ручку кресла, морщины побежали по его лбу, словно энцефалограмма, фиксируя редкую мозговую деятельность в его голове. Бавыкин сейчас пытался думать сложно. Он пытался понять, можно ли провернуть все то, что обещал Вадим, что для этого потребуется — кому позвонить и к кому обратиться, не брешет ли этот парень про психованную жену и нужен ли им в этом деле Манукян. Цепочка мыслей оказалась непозволительно длинной и оборвалась.

— Ну-ка, еще раз и с самого начала — как для протокола! — гаркнул Бавыкин. «Пусть расскажет еще раз, и еще, и если где-нибудь собьется, будет знать, как меня дурить!», — сердито подумал он. Но мечты, мечты о больших деньгах уже охватывали его, застилая глаза туманом. Туман пробирал до мурашек и простирался далеко-далеко, подступая к порогу почернелого деревянного дома в рязанском поселке. Москва начинала оправдывать надежды.

* * *

Проехав несколько километров Новорижского шоссе и свернув на одном из поворотов, «тойота» Вадима остановилась на подступах к приземистому замку, родовому гнезду Смирновых, сложенному в начале девяностых из красного кирпича. Этакий оплот феодала, окруженный внушительной стеной, напоминал о тех временах, когда денег было меньше, а опасностей — больше. Люди уровня Смирнова давно пооставляли свои старые замки, сменив их на белоколонные дворцы — гибриды барских усадеб и советских домов культуры, или на современные шале со страниц западных журналов. Цитадель Смирнова все держалась, свидетельствуя о старомодности и непритязательности ее владельца, о нежелании менять обжитые места.

— Домик что надо у тестя твоего, — одобрительно присвистнул Бавыкин, отдавая должное «классическому стилю», популярному в провинции до сих пор. — Наворовал, видать, много, а сильно не выпендривается. Забор вон отгрохал какой.

Не слушая его, Вадим несколько раз призывно посигналил. Он ожидал открытия ворот, но распахнулась лишь боковая дверь. Показался Семен, один из смирновских охранников. Чинно, без спешки он проследовал к машине.

— Здравствуй, Вадим! Давно тебя не видел. А в доме и нет никого, кроме меня, — произнес этот седоусый отставной военный, глядя не столько на Вадима, сколько на его сопровождающего.

«Колючий старик, — подумал Бавыкин, — небось, вохровец».

— Ты по какому-то делу? — спросил Семен.

— Я по делу, — ответил Вадим нетерпеливо и кратко. — Открой ворота — мы заедем.

Семен задумался, напрягая лоб:

— Тебя я могу впустить — ты муж Елизаветы Георгиевны, а вот кто с тобой рядом?

— А тебе ли не все равно, папаша, кто я? — взвился Бавыкин.

— Я здесь все охраняю, — пояснил Семен, выдерживая прежний спокойный тон.

— А мы не украдем.

— Послушай, Семен, давай мы заедем, а там разберемся, — увещевающе попросил Вадим.

— Елизавета Георгиевна велела посторонних не пускать.

— Лиза — так она здесь?! — воскликнул Вадим.

— Она была здесь пару недель назад — приезжала на похороны отца. Тебя я на похоронах не видел.

Пропустив упрек мимо ушей, Вадим с нетерпением продолжал:

— А уехала куда?

— Не знаю, не посвятила меня в планы.

— В Россию или за границу?

— Говорю же, не знаю.

— Послушай, — обратился к Бавыкину Вадим, — давай ты пока здесь подождешь, а я пойду в дом и попытаюсь выяснить, куда уехала Лиза.

— Чего это? — возмутился Бавыкин. — С какой это стати?

— Ну, видишь, Семен не пустит тебя.

— Э-э-э, — поманил Бавыкин охранника, — ты чего самоуправствуешь? Я вообще-то с ним, друг семьи, так сказать.

Но Семен не удостоил его ответом.

— Ты напрасно плохо о нас думаешь. Я, может, из органов, — заветная корочка раскрылась перед носом Семена.

Семен с прищуром осмотрел удостоверение рязанского омоновца:

— Корка у тебя, может, и ментовская, а рожа — бандитская, — заключил он. — Без постановления не пущу. Вадим, проезжай один, если хочешь.

— Я из машины не вылезу, — запротестовал Бавыкин, — вон, накрапывает — стоять тут под дождем.

Вадим хлопнул дверцей «камри» и последовал за Семеном за забор.

— Старая вохра, — проворчал Бавыкин им вслед.

Оказавшись в доме Смирнова, Вадим вновь испытал смешанное чувство победы и поражения: надменный и самоуверенный хозяин был мертв, а Вадим — жив, однако он так и не стал хозяином дома. Как много Вадим потерял: если бы с Лизой он повел себя по-другому, в его жизни сейчас не было Бавыкина и неоплатных долгов, а был бы этот дом, неограниченный счет в банке и красивая, пускай и сумасбродная, жена. Если бы он тогда послушал Смирнова и, позабыв о гордости, поехал за Лизой, или хотя бы взял у Смирнова ее адрес в Аликанте, — сейчас были бы идеи, где ее искать. То, что пришлось выдумывать план присвоения Лизиного наследства и вовлекать в это дело Бавыкина, было гадостью, о которой Вадиму неприятно думать. Если бы только Вадим умел от души, на всю катушку ненавидеть, то ненависти было бы достаточно, чтобы оправдать этот план. Но Вадим так выразительно ненавидеть не умел — гораздо более он умел обижаться.

Усилиями Бавыкина предложенный Вадимом план за несколько дней оброс деталями и перестал казаться нелепым. Благодаря своим контактам в полиции Бавыкину удалось выйти на главврача одной подмосковной психиатрической клинки. Этот главврач обещал оказать помощь в деле, и даже посоветовал нужного судью. Со слов Бавыкина, все складывалось как нельзя лучше.

Бавыкин вообще был доволен, и это пугало Вадима. Его пугала перспектива не найти Лизу, но также и перспектива найти ее, потому что за этим последовал бы полнейший криминал. Наверное, можно было бы уговорить Лизу дать денег и откупиться от Манукяна и Фонаренко, но как избавиться от Бавыкина? Бавыкин о своих провинциальных нанимателях уже позабыл: он отныне работал на себя, хотя и пытался убедить Вадима, что он с ним в одной команде. Он по-прежнему держал Вадима в заложниках.

Вадим мог сбежать от Бавыкина, если бы был уверен в Лизе — но в ней он был уверен меньше всего. Она его оставила, и не было никаких гарантий, что она согласится вернуться и начать все с начала. Надежда разделить с ней наследство Смирнова таяла, а значит, Дмитрий Бавыкин был нужен Вадиму. Лишенный сентиментальностей Бавыкин сделает все как надо, пока Вадим постоит в стороне.

— Это ты убирал здесь? В доме так чисто.

— Горничная приходила с утра, — ответил Семен. — Она приходит дважды в неделю, как заведено.

— А кто вам теперь всем зарплату платит — Лиза?

— Не знаю, деньги просто поступают на счет.

Удивительное дело, но после смерти хозяина дом продолжал жить как обычно. Мозг давно умер, а тело продолжало существовать: кровь бежала по жилам, легкие наполнялись кислородом, мерно стучало сердце, — а все благодаря денежным потокам, шедшим из фирмы, зарегистрированной в княжестве Лихтенштейн. Хорошо настроенный механизм не требовал вмешательства или регулировки. Так без Смирнова, он мог проработать и год, и два.

— Мне нужно осмотреть кабинет, — сказал Вадим, отчаянно дергая закрытую дверь за ручку.

— Он заперт, — констатировал Семен.

— Лиза заперла?

— Нет, запер я по ее указанию.

— Ну так открой!

— Не могу — не велела открывать.

— Ты что, издеваешься, что ли?! — вскрикнул Вадим с неуверенностью и возмущеньем. — Я вообще-то ее муж — муж твоей хозяйки!

— Послушай, ты бы Лизе позвонил, поговорил, она скажет мне кабинет открыть — так я сразу открою, — отвечал Семен, и по его неловкости и успокоительному тону было понятно, что без ее приказа он не отопрет дверь.

— Тогда дай мне ее номер!

— Вот, — подал Семен Вадиму свой смартфон, — но кажется, номер она сменила. После ее отъезда пытался с ней связаться, не отвечает телефон.

Вадим прокрутил список контактов в телефоне Семена, нашел ее имя, и да, это оказался номер, который и у Вадима был.

— Слушай, если не откроешь — взломаю дверь!

— Этого я не позволю, — произнес Семен сухо. — Ты, конечно, ее муж, но откуда мне знать, что там между вами. Знаю, что вместе вы не живете — а вдруг уже развелись? Из кабинета пропадет что, а я отвечай.

В бессилии Вадим звонко ударил в дверь кулаками.

— Не психуй, — прозвучало уже как приказ. Даже охранник в доме Смирнова ни во что не ставил его.

Все, что оставалось Вадиму, это подняться наверх и попробовать поискать в комнате Лизы — благо, что Семен не препятствовал этому.

Необжитая комната была полупуста. Лишь следы временного, короткого пребывания были оставлены здесь: томик Франца Кафки на прикроватной тумбочке, забытая на консоли губная помада; свитер, который, вероятно, не поместился в чемодан. Стены цвета чайной розы, шторы майской зелени должны были замкнуть в себе идеальный девичий мир и были полны меланхолии без своей хозяйки.

Здесь же обнаружился стационарный компьютер, и Вадим решил начать с него. «Только бы не запаролен, только бы…», — молился Вадим, и на этот раз повезло. Вадим судорожно начал просматривать последние сохраненные файлы, — и вот, среди немногих документов на рабочем столе маршрутная квитанция на самолет!

Вылет из Москвы одиннадцатого марта этого года, прибытие в Баден-Баден в четырнадцать с половиной часов.

«Что это — конечная цель путешествия или пересадочный пункт?»

Вадим забил в строку поиска «Баден-Баден», и вуаля — целая папка с таким названием! Создана три года назад и только фотографии в ней. Значит, Лиза бывала в Баден-Бадене раньше. И не только она — на фото и ее отец, и человек, которого Вадим знал по семейным шашлыкам Смирнова — Виктор Мещерский. Старая архитектура Бадена, игрушечная помпезность, открыточный лоск, улыбающаяся Лиза в кадре, — «и почему она не любила вести инстаграм?», — и дом, несколько раз один и тот же двухэтажный особняк серого камня, с боссажем на углах и балконной балюстрадой, и здесь же Смирнов, Мещерский, Лиза. Наверняка, были и шашлыки.

«Отец полетел в Баден-Баден, к Виктору Александровичу, — вспомнилось вдруг Вадиму голосом Лизы. — Конечно же, ведь Мещерский в Баден-Бадене жил! Его в России было не застать. Так значит, Лиза сейчас в его доме? Обратный рейс на самолет у нее восемнадцатого апреля. Пока не поздно, надо лететь в Баден-Баден и искать ее там!»

* * *

Вадим даже на это не надеялся, но Бавыкину удивительно быстро сделали шенгенскую визу в абсолютно чистый паспорт, а еще Бавыкин по своим каналам пробил, что Елизавета Георгиевна Смирнова Российскую Федерацию покинула одиннадцатого марта этого года и обратно не возвращалась. Бавыкин был полон решимости отыскать Лизу за бугром.

«Не хочет отпускать меня — боится, что сбегу, — кусал Вадим локти. — А я бы и сбежал: только бы с Лизой все уладилось, и тогда я пошлю Бавыкина к черту. Что он сделает мне? У Лизы столько денег, что она придумает, как избавить меня от него. Долг Манкуяна мы погасим — а что такое Бавыкин без Манукяна и его прокурорских родственников? — Пустое место!»

Вадим был полон оптимистических мыслей и когда регистрировал багаж на самолет, несмотря на то, что Бавыкин дышал ему в спину:

— Ха, когда б еще слетал за границу! — радовался Бавыкин. — Я ж, не поверишь, вообще никогда там не был. Вон заграник сделал, чтоб к тестю съездить на Украину, а то теперь не пускают без него.

Не поворачиваясь к Бавыкину лицом, Вадим хмурился: «Таких как Дмитрий Бавыкин вообще из этой страны выпускать нельзя». По мере приближения к паспортному контролю родина все больше превращалась для Вадима в «эту страну».

— А командир еще хотел отобрать у нас эти паспорта, говорил: нефиг в Турцию — езжайте в Крым. Что, зря присоединяли, что ли? Еле упросил его — у меня ж тесть после инсульта. Лекарства, отвести чего надо там. А на Крым все равно денег нету.

Нет, родина упорно преследовала Вадима в лице Бавыкина, и ее даже нельзя было сдать в багаж.

— А тут Баден-Баден! — Дмитрий упорно произносил название города с мягкими «е». — А почему такое название, двойное?

— Мэр города заикался.

— Серьезно? Ха!

Наконец они были в зале ожидания. Наполненный воздухом и солнцем, аэропорт готовился их отпустить. Уже пристыковали самолет, нетерпеливые пассажиры составили очередь на посадку. Чтобы расслабиться перед полетом и не созерцать толпу, Вадим закрыл глаза и тут же получил толчок в плечо.

— Я не понял, а этот откуда здесь взялся? — воскликнул Бавыкин.

У вендингового автомата, добывая себе бутылку воды, стоял, приткнув у ног бывалую дорожную сумку, Михаил Старостин, aka Мещерский, по всему, тоже ожидавший посадки в самолет.

Бавыкин резко снялся с места, но Вадим ухватил его за рукав:

— Стой: устроишь шум, и мы не улетим никуда. Давай лучше я поговорю с ним.

Бавыкин вернулся на место — не хотелось оказаться снятым с рейса за дебош. Хорошо, что коньяк в дьюти-фри оказался дорог, а то бы не удержался.

— Ладно, только здесь, не уходя из зала — на моих глазах.

«А ведь он тоже в Баден-Баден, но зачем: по своим делам или к ней?», — спросил себя Вадим, хотя в том, что Михаил едет к ней, почти не сомневался.

— Привет, — услышал Михаил протяжный, с грустными нотками голос и, оборачиваясь, не сомневался, что Вадим стоит рядом с ним.

* * *

«Добрый день, Михаил!

Как странно, что мы не знакомы с вами. Я хорошо знала Виктора Александровича, но абсолютно не знаю вас.

Но мои юристы сказали, что с вашими документами все в порядке. Я и сама изучила их и ничего подозрительного не нашла.

Такое бывает, что люди расстаются и не общаются больше, как ваши мать и отец, — хотя мне и трудно это понять. То, что ваш отец не поддерживал связи с вами — большое с его стороны упущение, но речь сейчас не о нем.

Нам, безусловно, необходимо встретиться и решить все вопросы, которые беспокоят нас обоих.

Я не хочу писать здесь детально, потому что рассчитываю увидеть вас.

Но я сейчас не в Москве и в России в ближайшее время не появлюсь.

Есть ли у вас возможность приехать в Баден-Баден на несколько дней? Я сейчас там.

Баден-Баден должен быть для вас еще тем интересен, что здесь находится дом вашего отца — я остановилась в нем.

Конец ознакомительного фрагмента.