Тысяча и одна минута. Том 1

Иван Ваненко, 1843

«Не знаю в каком месте и в какое время, – да кажись и знать не для чего, – жил-был человек, человек Русский и с Русским именем – Пахом, да дело не в том… грамоту знал он себе сколько нужно, а кто больше его смыслил, тому не перечил – да не всему же и верил, что иной, хоть и грамотный, про заморское станет рассказывать. Если же навернется такой, что Французскую пыль глотал, да аглицкую ветчину немецким калачом закусывал, да своими ногами гранил булыжник в иностранных землях, и станет разные тамошние диковинки небывалые рассказывать…»

Кирша Данилов.

Начало

Не знаю в каком месте и в какое время, — да кажись и знать не для чего, — жил-был человек, человек Русский и с Русским именем — Пахом, да дело не в том… грамоту знал он себе сколько нужно, а кто больше его смыслил, тому не перечил — да не всему же и верил, что иной, хоть и грамотный, про заморское станет рассказывать. Если же навернется такой, что Французскую пыль глотал, да аглицкую ветчину немецким калачом закусывал, да своими ногами гранил булыжник в иностранных землях, и станет разные тамошние диковинки небывалые рассказывать… то — пока он говорит про зверей невиданных, про дворцы и палаты узорчатые, про вины, каких нам во сне не пить, и про всякое съестное неизведанное — дядя Пахом ни гу-гу, слушает будто верит… а как зачнет бывалый на чужбинке врать про людей тамошних, что они и добрее наших, и ладнее живут, и больше нас все знают, и лучше суд и расправу ведут, — то дядя Пахом махнет рукой и пойдет прочь от такого рассказчика. «По мне, говорит он, что хочешь городи, только на нас охулы не клади; везде есть ночи, везде есть и дни — и люди, как люди, везде одни; а где лучшего много, да хорошего нет, там худое без счету живет! — Знай в книгах толк, как дьяк, да разумей и в каше смак, — умей красно говорить, да умей и на брюхо угодить; — в пустом ври себе, завирайся, а в путном назад оглядайся, что бы по потылице не вытолкали; сказку читай без указки, псалтырь по толкам.»

Таков был наш дядя Пахом, не любил, что не по нем. Пожил он в свете, был тертый калач, понагляделся, поднаторелся кое чему, знал что китайка, а что кумач, — его было трудно провести!

Бывало кто глупо соврет илы сделает, или еще только замахнется сделать что-нибудь неразумное да прилунится тут быть дяде Пахому, то он не станет такого бранить или там советовать да говорить как знахари книжные: это вот де не так, это вот не этак, сделай вот то-то, да поди туда-то, — а он вымолвит свою любимую поговорку: постой-ка на минутку! — да и расскажет тебе побасенку или присказку, а буде язык порасходится, то и целую сказку сварганит и, рассказавши, редко, редко растолкует к чему что рассказано, — а любил, что бы всякой сам смекал.

После, подстарост, дядя Пахом так пристрастился к своим сказкам и присказкам, что бывало на всякое дело у него по дюжине басен готово… да и красно ж рассказывал; сидишь, сидишь с ним — не видишь как день пройдет, — а о вечерах и говорить нечего!.. Только бывало хочешь от него идти, возьмется за скобку, — а он молвит: постой-ка на минутку!.. и начнет историю… слушаешь, слушаешь — глядь, ан уж вместо минутки-то и часа нет!

И много же было охотников послушать дяди Пахома, — бывало только он дома, то в его избушке и места нет, — сидит он себе лапотки плетет, а сам тем, кто у него при лучится, сказку строчит узорчатую — да что не раз кочетком ковырнет, то и прибаутку в сказку ввернет! — У него-то я этих сказок понаслушался, которые вам теперь намерен передать, мои братцы-товарищи, — знаю я, что вы до них лакомы!.. Только буде я что не гладко скажу — не вините дяди Пахома, — он куда красно рассказывал — да мне нельзя же хорошо упомнить, так ли оно было сказано или иначе, лишь бы с толку совсем не сбиться… Дядя Пахом говорил: «Не сумеешь связать в две петли, — вяжи в одну; а узлом затянешь — и зуб не возьмет!»

А за тем я, братцы-товарищи, сказки дяди Пахома назвал минутами, что он бывало и в начале сказки, и в средине, и на конце иногда по разу и более приговаривал: «постойте на минутку!» — Если кто хочет уйти до время, всей сказки не дослушавши, — он скажет ему свою любимую поговорку, — или если лыко у него иной раз лопнет во время сказки, он сейчас примолвит: «Фу ты пропасть!.. постойте на минуту — возьму свежее!» а там опять пойдет читать точно по писаному…

А потому я не разделил сказки его на минуты и вполне их рассказываю, что не припомню где он останавливался, — а самому придумать, пожалуй не поверят, что он поминутно рассказывал, и что тут есть тысяча и одна минута!..

«Нет,» скажете вы, братцы-товарищи, «не то у тебя в голове было, — а ты думаешь, что это будет покудреватее: есть-мол тысяча и один день, тысяча и одна ног, тысяча и один час, тысяча и одна четверть часа, тысяча и одно дурачество, — то дескать и я назову тысяча и одна минута! — а другие, думал ты, поверят, что твои сказки также хороша, как и те сказки заморские!..»

— Ну, где ж хороши; я этого не думаю: ведь тысячу и одну ночь рассказывала султанша хорошенькая, на пуховой перине, под парчовыми одеялами, в палатах мраморных… а ведь дядя Пахом — простой человек, в лаптях, сидя на скамье в дымной избе их складывал!.. Название-то точно присоветовал приложит один из моих приятелей, — вот по какому случаю…

Ну да подождите на минутку, я после это расскажу, а дайте мне прежде сказки переписать, чтобы как чего и впрямь не запамятовать!