Проживая счастье

Екатерина Аполлонова

Только тексты. Магия в буквах. 36 свойств счастья. Они о горизонтах взгляда на счастье, хранящееся в нас и, так или иначе, присутствующее в нашей жизни. От души приглашаю читать только по одной зарисовке за раз: день, неделю, месяц. Дадим раскрыться информации. Дадим жизни потечь через нас в новом русле.

Свойство Счастья 4

На сегодня урок Счастья банален по звучанию, но глубок по исполнению: наслаждайся счастьем.

Подумать только, как многого нас лишает среда, затирающая в сознании гениальные словесные находки и откровения афоризмов, которые могли бы служить и служить. Но из-за частого использования становятся пустым звуком. Пустяком.

Наслаждаться счастьем, — только вслушаться, только впустить в себя это чудо. Откроются великие дары и глубины этих слов. Иногда счастье не нужно искать. О нём достаточно просто вспомнить. Где-то оно с нами уже было:

— в детстве;

— в школе: знания, друзья, влюблённости;

— в новых опытах, коих по жизни уже было столько, а будет ещё сколько…

Если мы получили в раннем детстве опыт счастья, можно считать, что нам повезло. Наше подсознание и тело (у тех, кто умеет его слушать, например, спонтанно танцуя или долго гуляя) помнят опыт счастья из детства. Стоит отпустить своё сознательное внимание, отпустить силой намерения контроль жизни (хотя бы на несколько мгновений), представить, что в нас остались те дети, какими мы были раньше — и счастье пробудится. Через беззаботность, предвкушение чуда, просто так, без предпосылок. Так мы возвращаем счастье, чувствуем его щекочущее присутствие, через память, через наши «корни».

Если, конечно, у нас есть этот опыт.

А если нет, нам есть над чем поработать. Перед нами стоит задача найти счастье в той реальности, в которой мы жили без него многие годы. Для этого нужно усилие. Небольшое.

Отсутствие счастья в детстве — не приговор. Мы можем познакомиться с ним и в зрелом возрасте. Счастье намекает на себя постоянно в случайных встречах и образах. Оно зовёт нас через отражения облаков в лужах. Смущает нас тёплым трепетом в глазах прохожих: добрых и нежных. Нам просто нужно это разглядеть.

Даже без настроя на счастье, в самый обычный день, в ровном состоянии открыть для себя идею, что счастье может быть рядом — и оно проявит себя. Просто дать ему зародиться, не требуя его у пространства и не отталкивая, когда появится на чуть-чуть. И наслаждаться. Успевать наслаждаться даже той крохой, что проклюнулась на мгновение и уже скрылась. Новая встреча с ним будет чуть дольше.

Наслаждаемся и предвкушением её.

*Антреме*

Голубой свет движется вдоль моей руки. Я чувствую его осторожность. Мне приятно и комфортно, кожа подрагивает. Волнуется моё существо. Я жду, что будет дальше. Голубой ныряет иголочками под тонкую кожу к сухожилиям, удерживающим пальцы. Я охаю от неожиданности. Заинтригована. Опускаю ресницы, заботливо, как тонкие хрустальные изделия. Одновременно приподнимаю плечи дыханием, извиваю непослушную шею. Привлекательна. Прохлада меня успокаивает.

Голубая ручка голубой двери уже в моих голубых пальцах. Чувствую её надёжность. Порядок восстанавливается в размякшем теле. Одежда, которая только что была будто бы наброшена, становится объятиями и нежно покрывает, занимает собой поры. Тревожит сознание струящимися переживаниями.

Осознаю, что смесь тонкого потока и плотной надёжности — это то, что мне сейчас нужно. Тело пульсирует, чувствуя, что продолжение моей жизни за этой дверью.

Сжимаю голубые губы, прикладываю бархатное усилие. Голубой воздух наполняется тяжестью душного мороза. Мне непросто дышать, но только до тех пор, пока лёгкие не превращаются в голубой. Теперь они такие. Выдох — открываю дверь.

За ней — я. Моя заброшенная часть Души. Голубая. Холодная. Она одинока, но не печальна, медленно ходит по голубой комнате. Сейчас я ей не интересна.

— Так же, как и я тебе, — зазвучала она голубым голосом.

— Я не хотела… — мне стало тепло от её тона.

Мой голос был серым. Я замолчала. А где-то внутри попросила: «Спой для меня что-нибудь живое».

— Не хотела запереть меня здесь? Я есть! — она стала гигантско-голубой и вязкой. — Я есть!

От её слов веяло чёткой правдой и естественной силой женщины. Великой. Я куталась в эти ощущения холодной любви, которая знает себе цену. Хотела пасть перед ней на колени, настолько она восхищала меня. Завораживала. Манила.

— Я знала, что ты есть. Но не хотела знать тебя. Я стеснялась тебя…

— Но я с тобой осталась, — она прикоснулась ко мне. Моя кожа покрылась рябью. Мне нравилась её власть. Я отдалась ей, как порыву сильного ветра, против которого не устоять. Ветру, который не гонит в пропасть, но надувает паруса. Она замерла. Её ладонь мёрзла на моей щеке. Она приближалась, и я чуть прикрывала глаза, готовясь к поцелую. Мышцы на лице расслабились. Губы приоткрылись. Холодная часть Души коснулась их, и меня обдало жаром, волнением приятного напряжения. Я согрелась окончательно и открыла глаза. Тревога сменилась блаженством. Душа сказала: «Я осталась. И это навсегда».

Голубой холод Души видит, как я жестом предлагаю выйти из комнаты на прогулку. Соглашается. Знает — пришла его пора. Я следую за ним. В его походке, движениях, взгляде читается уверенность и надёжность, и мне от этого спокойно.

— Теперь ты станешь холоднее, — говорит. Сжимает мою руку. Я доверяю этой руке. Крепкая, твёрдая, не слишком большая. Удобная.

— Мне страшно, — признаюсь.

— В страхе ты прекрасна, но это не моё поле. Не ври себе, накличешь голубое горе.

— Честно: мне нужна я и картина жизни моя, не однобокая, но целая. Тень приняла, боль поняла.

— Теперь холода время. Ты не станешь чрезмерно холодной. Но научишься пользоваться дарами этого поля.

Душа и её холод остановились. Вместе мы прошли несколько километров к лесу. Перед нами разворачивались картины дремлющей природы. Я замерла. Сделала несколько шагов в одиночестве. Дикая боль от холода пронзала меня, останавливала, но я продолжала идти.

Только сейчас живи,

Просто вперёд иди,

Делай за шагом шаг,

Просто вперёд иди.

Будущее не зови,

Оно ждёт впереди,

Но ты сейчас живи,

Будущее не зови.

Она подошла со спины и осторожно обняла меня. Я ожидала укол мороза. Но это было прикосновение силы нежности. Она развернула меня к себе. Заглянула голубыми в мои бледно-серые. Мы начали сливаться. Я почувствовала себя ею.

Она запела: «Мы теперь снова вместе. Открой глаза».

Открыла. Увидела её снова. Красивую до того, что дыхание перехватывало.

Она запела: «Ты насилуешь себя, когда пытаешься кому-то что-то объяснить. Не объясняй. Рассказывай, — это мой урок для тебя. Не впихивай. Предлагай. Не берут, не понимают, не готовы, — отходи. Иди ко мне. Иди».

Я увидела картинку, где отхожу от человека, которому пытаюсь что-то втолковать. Мои брови сведены, руки и плечи исковерканы болью непонимания. На них словно висят кандалы, которые тянут меня к земле, а я сопротивляюсь. Затем я перевожу внимание на глаза слушателя: холодные, пустые. Он не воспринимает. Просто ждёт, когда закончится этот разговор. Ждёт, когда я устану. Души нет в теле. Оппозиция. То, что следует после провокации к разговору.

Моя задача, понимаю я — выйти из сетей. Прикасаюсь к картинке голубым. Сеть замерзает так, что волокна распадаются снежной пылью. Я выхожу в холод и замолкаю на полуслове. У оппозиции сопротивление:

— Давай договорим!

— Давай не сейчас, — отвечаю я. Красивое равнодушие. Красивый покой голубого неба над голубым океаном тишины. Красивая бесцветная линия горизонта соединяет их прозрачным танцем.

Я делаю вдох силы и выдох тишины.

Холодная часть Души дождалась меня. Закончила петь и улыбнулась, глядя мне в глаза с такой добротой и почтением, что я почувствовала себя ещё более живой.

Мы заговорили обо мне. О нас. Мы были уже одним целым, но и сами по себе. Холодный контакт — тоже контакт. «И более настоящий, видишь?» — спросила она. Я кивнула. Голубой воздух замедлялся и очень осторожно меня обволакивал. Я начала понимать титаническую мощь лёгкости голубого.

Цвет небесный, синий цвет

Полюбил я с малых лет.

В детстве он мне означал

Синеву иных начал.

И теперь, когда достиг

Я вершины дней своих,

В жертву остальным цветам

Голубого не отдам.

(Николоз Бараташвили, перевод Бориса Пастернака)

«Холод исцеляет»