У нашей жизни много красок… Рассказы

Екатерина Антонова

Простые короткие рассказы о жизни. О весёлом и грустном, о радости и горе. Книга будет интересна широкому кругу читателей.

Хлеб

На улице с утра опять моросил дождь. И чем дольше он продолжался, тем больше хмурился председатель Фрол Иванович.

— Авдотья, из району не звонили? — спросил он, глядя на улицу из окна сельсовета, у немолодой женщины, сидевшей за столом с бумагами.

— Покуда нет, — вздохнула она.

— Стало быть, не до нас… Голову-то сымут, что не до конца рожь собрали. А в такую непогодь куды деваться?

— Так оно.

Затушив папиросу, он снова обратился к женщине:

— Вот ты мне скажи, я похож на Змея Горыныча о трёх головах, чтобы за троих думать, как из ситуации выкручиваться?

— Ну, не будет же он вечно идти, этот дождь… — пыталась как-то ободрить Авдотья.

— Если и завтра не остановится — собирать будет неча. Всё сгниёт на корню… — вздохнул председатель. — Так и во врага народа попасть недолго…

Переживал Фрол Иванович не зря. Начался второй год войны, и спрос был жёсткий. Все запасы отправлены на фронт. До сих пор перед глазами у него стоят опустевшие амбары…

На следующий день погода преподнесла сюрприз: солнце начало с утра жечь, и от земли потянуло тяжёлым паром. Влажным горячим воздухом было трудно дышать. Полуголодные люди изнывали от дурноты, но упорно продолжали работать. В основном женщины, старики да подростки. Мужчины давно отправились на фронт.

— Ну, робяты, поднажмём, покуда погода даёт! — подбадривал односельчан председатель, работая наравне со всеми. У самого руки болели от мозолей, ныли поясница и нога, травмированные ещё на финской войне, но он, как мог, терпел.

— Ничего, председатель, зададим фрицам из тылу!

— Верно! Чтоб им провалиться!

— Иваныч, обскажи, как там, на фронте…

— Передавали, к Сталинграду подступились. Там бои идут, — сказал председатель.

— Неужель не остановят?! — испуганно спросила одна из женщин.

— Ты эту панику не подымай! Не допустят такого! — сердито шикнул на неё дед Севостьян.

— Как же не бояться-то! У меня в тех местах муж воюет… Сколько уж времени нет письма… — и на её глаза навернулись слёзы, губы мелко затряслись.

Переждав немного самый солнцепёк, перекусив скудными пайками, продолжали работать до самой темноты…

Почти ночью председатель, наконец, вернулся домой. Неуклюже стащил с гудящих от усталости ног сапоги, снял пропотевшую рубаху и, с блаженством улёгшись на кровать, тут же уснул…

Разбудил его тревожный стук в окно.

— Фрол Иваныч, вставай! Амбары горят!

Председатель, морщась от боли, поднялся. Прихрамывая, заторопился к окну.

— Амбары горят! — повторила прибежавшая перепуганная женщина.

— Я сейчас! — крикнул он, и заковылял одевать сапоги.

К счастью, было безветренно, не успело разгореться сильно. Сбежавшиеся сельчане прилагали все силы, чтобы спасти зерно. Так и не успевшие отдохнуть люди проявляли невероятную выносливость: кто — таскал воду, кто — баграми оттаскивал головешки, кто — с лопатой помогал… Даже дети, как могли, принимали участие.

Благодаря огромным усилиям, не только спасли большую часть зерна, но и удалось задержать поджигателя. Когда поймали, женщины едва его не убили на месте. Три деда, да два оставшихся мужчины-инвалида еле довели пленного в сельсовет. Никто не расходился. Громко кричали у крыльца, потрясая кулаками, требовали немедленного расстрела.

Поджигателем оказался среднего роста русоволосый парень. Он затравленно озирался по сторонам, переступая с ноги на ногу, не зная, как с ним поступят дальше.

— Кто такой? — спросил председатель, с трудом сдерживаясь, чтобы не ударить. У того уже был синяк на скуле, а в углу начинающего опухать рта — кровь.

— Я зольдат великой Германий, — негромко сказал заученную фразу немец, и вытер губы порванным рукавом пиджака.

— Фрол Иваныч, у него нашли фальшивый документ на какого-то латыша, — сообщил дед Митяй, и подал его председателю.

Тот, кряхтя, надел очки, прочитал, и спросил:

— А на самом деле как фамилия, имя?

Ответа не последовало.

— Ну, давай рассказывай, как тебя там… Как попал сюда, куда шёл?

— По большой ошибка выбросиль из самольёт раньше… Потерьял в темнота карта…

— Куда забрасывали? Какой город?

— Свердлёвск. Там дольжен быль попасть военный завод. Сдьелать большой диверсия.

— Я тебе сейчас без ошибки диверсию устрою! — накинулся на него дед Митяй. Насилу оттащили.

— Митяй! — крикнул председатель. — Подожди ты с кулаками! Надо же сначала узнать, что да как… Куда, говоришь? В Свердловск?…Эк, чего захотел! На поезде собирался доехать?

— Да, по чужой паспорт… — признался пленный.

— Один был, или ещё с кем?

— Один.

— Вот что… — сказал, подумав, Фрол Иванович, — Дело не простое. Надо ехать в райцентр, и передать этого гада в НКВД. Там с ним как положено, по закону разберутся! Семён, заводи машину…

Как только появились с задержанным на крыльце, ожидавшая толпа народа прихлынула ближе, закричала, с гневом махала кулаками. Женщины цеплялись за его одежду, пытались ударить, вымещая ненависть за своих ушедших на фронт мужей, братьев, за всех погибших. Большого усилия стоило провести диверсанта к машине сквозь плотное кольцо разъяренных сельчан, чтобы не допустить самосуд. Для острастки пришлось даже стрельнуть из ружья в воздух. Только после этого толпа немного отошла, расступились, мрачно и молча глядя на поджигателя.

И вот уже в кузове грузовика тряслись по дороге. Ехали молча. Смертельно хотелось спать. Фрол Иванович, слушая надсадное тарахтенье уставшего от почти круглосуточной работы мотора, облегчённо вздыхал. Он утешался тем, что смогли всё-таки спасти с таким трудом собранный хлеб…