Избранный выжить

Ежи Эйнхорн, 2002

Не будь палачом. Не будь жертвой. И ни за что, ни при каких обстоятельствах не стой в стороне… Этот завет проносит через всю свою жизнь автор книги – когда-то мальчик из еврейской общины в Варшаве; затем – узник концлагеря; свидетель ужасов фашизма; освобожденный; одаренный юноша, робко обретающий признание; всемирно известный врач, гуманист и политик. Его книга – пронзительное воспоминание об утраченном довоенном времени, о нарастающем безумии предвоенных лет, о настигающем ужасе, о преодолении немыслимых несчастий, о борьбе за жизнь и достоинство… и, наконец, об обретении своей судьбы и настоящей любви. Избранный выжить посчитал необходимым рассказать о тех, кому выжить не удалось – рассказать и предостеречь…

Предисловие

…для того же, кто лишит кого жизни, весь мир погибнет, если кто спасет кого, весь мир спасется.

Мишна, Санхедрин 4:5

Книга эта — не автобиография. В мои намерения не входило описывать себя самого или свою жизнь. Я хочу рассказать о людях, с которыми я встречался, и о судьбе ченстоховских евреев. Я — один из них.

Это и не исторический документ. Я не вел дневник, мог ошибиться в именах, названиях улиц и городов, точное время и последовательность событий также могли выветриться из памяти. Но все, о чем я пишу, было на самом деле: были такие улицы, и на них жили и умирали описанные в книге люди.

Мое повествование основано на деталях. Я помню, как выглядели дома, улицы, лестницы, комнаты, мебель, люди, помню выражение лиц этих людей, отдельные слова и целые предложения. Все, чем я живу сегодня, мои слова, поступки, ассоциации — все это оттуда. И для вас, тех, кто хочет прочитать книгу, я попытаюсь, насколько могу, передать врезавшиеся в память картины. И не только это. Я хочу поделиться тем, что я думал и думаю обо всем случившемся — не только тогда, в прошлом, но и теперь.

Память не могла вместить все то, что случилось много лет назад; поэтому, чтобы мое описание было как можно более точным, я говорил со многими людьми, с теми, кто вместе со мной пережил Ченстоховское еврейское гетто — с Каролой, недавно умершей младшей маминой сестрой, с моим младшим братом Романом, он живет сейчас в Канаде. Я говорил с Генеком Эпштейном, Соней Фрухт, Юреком Игра и Генри Фридманом — все они теперь во Флориде, и с жителями Нью-Йорка Хаймеком Ротенштейном и Генеком Уфнером, и с Митеком и Реней Шидловски из Аргентины, Игнацем Якоби, живущем во Франкфурте, и Абрашкой Вильгельмом — он, как и я, в Стокгольме. Все они — кроме Юрека — были со мной в лагере Хасаг-Пельцери и упомянуты в книге. Карола, Роман, Генек Эпштейн, Соня Фрухт и Хаймек Ротенштейн — это мое окружение с самого детства, а Генек Уфнер был моим школьным другом в Ченстоховской еврейской школе. Юрек Игра был участником еврейского движения сопротивления — «по другую сторону» гетто.

Мне также оказали помощь в создании этой книги следующие люди и организации: Джудит Клейман, заведующая справочным отделом, и Дани Узиель в архиве Яд-Вашем в Иерусалиме, они помогли мне с иллюстрациями, архив Красного Креста в Женеве, живущая в Лодзи доктор Хелена Ротштейн, доктор Ян Ягельский из отдела документов в Еврейском историческом институте в Варшаве, главный раввин Швеции Мортон Нарроу, а также доцент философии в Варшавском университете Карол Мартель. Недавно ушедший с поста ректор Уппсальского университета профессор Мартин Хольмдаль помог мне сопоставить документы, позволяющие понять события, произошедшие после того, как Нина и я оставили медицинский факультет в Уппсале.

Многие советовали мне написать эту книгу. Но только мой издатель Ева Бонниер не сдавалась, она уговорила меня набросать план и затем записать все повествование. И книга никогда бы не состоялась, если бы Рут Шаукат, Бритта Стернер и Эйра Дагерман не проявили бесконечное терпение и желание жертвовать свое свободное время, ранние утра и поздние вечера для правки моих бесконечных переписываний.

Мое формальное образование в шведском языке, мягко говоря, недостаточно — один семестр осенью 1946 года. И если эту книгу вообще можно читать, то это заслуга только моих редакторов.

Потребовалось пятьдесят лет, чтобы я смог заставить себя извлечь из глубин памяти эти страшные картины и попытаться проанализировать, как это все могло случиться. И когда я начал работу, меня охватили тоска и отчаяние. Постепенно я научился справляться с этим отчаянием — раны оставалась открытыми, но я уже мог заставить себя посмотреть на них.

Ничто из того, что я пережил, не могло поколебать унаследованное мной от отца, Пинкуса Менделя Эйнхорна, убеждение, что в основе своей люди добры, но и гораздо более подвержены влиянию, чем мы можем себе представить. Я также понял, что люди могут быть очень сильными, выдержать гораздо большие испытания, чем это принято думать, и при этом сохранить свое достоинство и твердую веру в людей и человечество.