Король-Предатель

Егор Михнегер

Чудовищный апокалипсис стёр с лица земли всё живое. Лишь горстке гномов удалось укрыться глубоко в недрах гор, предав сородичей и другие разумные расы.Оставшееся в изоляции общество деградирует. Разделившееся на чернь и знать население ненавидит друг друга. Ещё более все презирают стражей, элитных солдат короля.Обстановка с каждым днём накаляется, назревает продовольственный кризис невиданных прежде масштабов. Скоро за элементарную пищу придётся расплачиваться уже не деньгами, а жизнью.

Глава 6. Пастырь

Умение легко перейти от шутки к серьёзному и от серьёзного к шутке требует большего таланта, чем обыкновенно думают. Нередко шутка служит проводником такой истины, которая не достигла бы цели без её помощи.

Фрэнсис Бэкон

Фомлин был в ярости.

«Он что, совсем рехнулся? Заломить за насквозь прогнившую грибокартошку такую цену?! Почти в три, ТРИ, твою за ногу, раза больше прежнего! Да раньше мясо кротосвинок столько стоило! Охренеть…»

— Рыжеруб, — еле сдерживаясь, проговорил он сквозь зубы, — если ты считаешь, что мы в Квартале, как вы говорите, «черни», сидим и над златом чахнем, боюсь, ты ошибаешься, причём ну очень так сильно. Тех грошей, что удаётся передать своим семьям пашущим на вас, законнорожденных, слугам, едва хватает, чтобы не сдохнуть с голодухи и то не всегда. Эта цена неподъёмна! Да за такое качество я и вполовину прежнего не готов заплатить! Ты же прекрасно видишь, какое дерьмо продаёшь!

Фомлин подхватил одну из грибокартошин и сжал в кулаке — во все стороны брызнула гниль.

— Ты считаешь, это нормально? Поверь, я покупаю для своих сограждан такую дрянь не от хорошей жизни. Просто на лучшее у нас денег нет. Нету их! Понимаешь?!

По руке стекала мерзкая жижа, но если на Рыжеруба и произвела впечатление тирада Фомлина, тот никоим образом сего не показывал. Пожав плечами, рыжебородый гном лишь чуть виновато улыбнулся:

— Прости дружище, не знаю, как вёл с вашими торговцами дела Скалозуб… да и знать, в общем-то, не хочу. Но если ты не в курсе, у нас в Оплоте сейчас кризис. Как бы тебе объяснить… Жратвы мало. Жратвы на всех не хватает, поэтому жратва стоит дорого. Сечёшь?

«Сволочь держит меня за недоразвитого неуча, каковыми считает всех бедняков, — понял Фомлин. — Решил, что я такой же безграмотный, как прислуга! Так, спокойно. Эмоциями эту бессовестную мразь не проймёшь. Ладно, не будем спешить с опрометчивыми действиями. Хотя немного приструнить гада нужно».

— Знаешь, когда Безбород…, вашему Скалозубу то бишь, оглашали приговор, народу пообещали, теперь голод кончится. Мол, это законнорожденные вас объедают, взгляните на их представителя, вот кто обманывал бедняков! А выходит, Скалозуб у нас едва ли был не святой! Кормил голодных за умеренную более-менее цену, — Фомлин сделал вид, что чешет задумчиво бороду. — Очень последовательная политика Короля, не правда ли? Интересно, сам-то Маронон в курсе вершимого правосудия и таковой «справедливости»?

Рыжеруб на мгновение помрачнел, но затем расплылся в улыбке ещё пуще прежнего:

— Решил доносом Королю меня запугать? Ты? Меня? Законнорожденного?! Ха-ха! Да тебя и близко никто к дворцу не подпустит! А ну, пошёл отсюда вон, голодранец! Вон!!!

Голос неадекватного дельца сорвался на визг. От греха подальше Фомлин попятился к двери.

— Дорого ему! Жрать захотите, купите и добавки попросите! А если кто-то из вас, нищеброды, ещё раз попробует пригрозить мне королевским правосудием, сам ощутит его на собственной шкуре! Возомнили о себе невесть что! Вали на хрен отсюда! Вали!!! Угрожать он мне будет…

Фомлин уже не пятился, а со всей поспешностью стремился убраться из владений нового поставщика. В спину продолжали лететь яростные вопли ополоумевшего от жадности гнома:

— И запомни дебилоид, у нас сейчас кризис! К-Р-И-З-И-С! Знаешь, есть такое слово?! Либо покупаете, либо дохните с голоду, мне насрать! В Оплоте К-Р-И-З-и-ссс…

* * *

Скалозуб привычным образом восседал на корытце-нужнике, периодически шевеля кистями и головой. Иногда он начинал переминаться с ноги на ногу, растягивать спину и производить иную, непонятную для окружающих, «дерготню». Долгое нахождение в одной и той же позе, пусть даже самой удобной, утомляет и тело, и дух, а он пробыл в ужасно неудобном положении одному Праотцу ведомо сколько времени. Даже малоамплитудные, почти незаметные телодвижения были лучше, чем полная неподвижность.

Мысли вяло перетекали в сознании. Ни желаний, ни особых переживаний сейчас не было. Нельзя сказать, что он смирился со своей участью, периодически его накрывало, но, как говорится, гном привыкает ко всякому. Всё чаще его радовали, казалось бы, незначительные мелочи вроде общения с Бойлом, Кларком и Хиггинсом, свежая водичка, жидкая кашица. Снующие туда-сюда бедняки тоже привыкли к новому «интерьеру» и почти не обращали внимания на закованного в центре площади законнорожденного.

Можно сказать, жизнь шла своим чередом…

Внезапно примчавшийся откуда-то Кларк словно разбудил ото сна всех волею судеб оказавшихся поблизости гномов громогласными возгласами:

— ПАСТЫРЬ! Народ, слышите?! Скоро сюда придёт вещать Пастырь! Уху!

Гиперактивный юноша чуть ли не расцеловал Скалозуба:

— Взбодрись, Безбородый, ты что-то совсем заскучал! Наконец и ты услышишь проповедь Дедушки!

Кларк вприпрыжку умчался зазывать народ, оставив ошеломлённого Скалозуба с открытыми, словно блюдца, глазами.

Шедшие по своим делам гномы разом позабыли, куда направлялись. Вокруг колодок постепенно собиралась оживлённо переговаривающаяся толпа. С удивлением для себя Скалозуб осознал, что знает если не по имени, то в лицо очень многих из них.

«Сколько же времени я здесь нахожусь? Когда последний раз видел Бригитту, отца и родных? Живы ли они? Что с ними?» — вопросы. Вопросы, на которые никто из присутствующих не мог дать ответ.

Подковылявший к нему Хиггинс как-то странно улыбнулся. Пристроившись рядом, старик облокотился на колодки, столь долго удерживающие приговорённого гнома, и молча стал ждать.

Скалозуб скосил глаза, пытаясь разглядеть задумчиво поглаживающего бороду учителя ювелирного мастерства.

— Не волнуйся, Скалик. Всё хорошо, — успокаивающе проговорил Хиггинс. — Будь что будет, на всё Воля Праотца! И да поможет сегодня нам Его милость…

Скалозуб похолодел и выпучил глаза пуще прежнего. От его недавнего спокойствия и умиротворённости не осталось теперь ни следа.

«О чём, Проявленный его побери, говорит старый Хиг? Будь что будет?! На всё Воля Праотца?! Мда, похоже, дело действительно дрянь…»

Скалозуб совершенно не понимал, что имеет в виду бывший учитель. Не понимал, что за сумасшествие обуяло всё подтягивающееся и подтягивающееся к центру площади население трущоб. Но ситуация ему крайне не нравилась.

Всеобщее возбуждение нарастало. Народу собралось хоть и меньше, чем на оглашении приговора, но больше, чем на любом, пусть даже самом масштабном, банкете законнорожденных. Увидев Фомлина, Хиггинс подбадривающе похлопал по спине Скалозуба и поковылял к стоявшему в первых рядах старосте. Тот выглядел не менее озабоченным, чем старый учитель.

Зато толпа, похоже, была в приподнятом расположении духа. Подпрыгивающий от переполнявшей его радости Кларк начал жонглировать и показывать трюки рядом с закованным гномом. Обычно угрюмые жители Квартала на сей раз весело хлопали и смеялись над дурачеством юноши. Скалозуб же мог только таращиться на народ и дивиться внезапной трансформации окружающих.

С замиранием сердца он осознал внезапно воцарившуюся на площади тишину. Увлёкшийся Кларк продолжал ещё какое-то время жонглировать цветными светлокамешками. Уловив резкое изменение в настроении, молодой гном буквально остолбенел, затем поспешно подобрал попадавшие на землю камни и, виновато улыбаясь, ретировался к Фомлину, Хиггинсу и своему другу Бойлу.

Толпа самым почтительным образом расступалась, пропуская в центр площади того, о ком столько раз слышал ото всех Скалозуб.

Дедушку. Пастыря.

Меж расступившихся оборванцев к эшафоту лихой походкой вышагивал гном с невероятно кучерявой белоснежной шевелюрой, обрамляющей лысую макушку. Несмотря на солидный возраст, гном двигался уверенно и даже немного вальяжно. В правой руке бодрый дед нёс кривой витой посох с ярким синим светлокамнем в навершии. Похоже, посох предназначался более для солидности, нежели для опоры.

Остановившись напротив, старичок пристально посмотрел Скалозубу в глаза.

Взгляд пророка гипнотизировал. У гномов, живущих глубоко в недрах гор, преобладал карий либо жёлто-янтарный цвет глаз, однако у Дедушки… ярко-голубые зрачки сияли словно бы изнутри. «Такого цвета могло бы быть небо…» — промелькнула странная мысль. Действительно, странная, учитывая, что так называемое небо ни один ныне живущий, за исключением Предателя, не видывал отродясь.

Незаметно подмигнув Скалозубу, гном плюхнулся на колени, демонстративно сгорбившись в молитвенно-поклонной позе до самой земли.

— О великий, восседающий на троне столь превосходном, что заставил бы лить слёзы зависти владыку всех эльфов!

Глубокий чистый голос Пастыря далеко разлетался по площади. И без того притихшие гномы, казались ошеломлёнными настолько, что боялись даже вздохнуть.

— Вести о славе твоей достигли ушей старика! Восседая на нужнике, ты властвуешь над умами гномов как император давно ушедших времён! И вот явился и я, дабы склониться пред мудростью и могуществом твоим, господин!

Ничего не понимающий Скалозуб тупо пялился на распластавшегося перед ним старика. Пастырь сидел на коленях в глубоком поклоне и не издавал больше ни звука. Площадь словно застыла. Народ удивлённо смотрел то на пророка, то на Скалозуба, понимая происходящее не больше самого «императора». Один только Фомлин покусывал губы и трясся, будто сдерживал смех.

Внезапно Пастырь расхохотался как сумасшедший, перевернувшись на спину и держась за живот. Старик смеялся заливисто как ребёнок, топая и брыкаясь ножками:

— Великий повелитель нужника, ха-ха-ха! Император говна в корытце!!! Аха-ха!

Напряжение собравшихся стало рассеиваться, на лицах появились нерешительные, поначалу, улыбки. Фомлин не утруждал себя сдерживанием, его прямо-таки распирало от смеха. Уперев руки в бока и согнувшись, он хохотал почти так же громко, как Пастырь.

Настроение двух самых уважаемых гномов Квартала быстро передалось всем остальным. Какое бы представление не задумал пророк, расслабить зрителей и завладеть их безраздельным вниманием ему удалось.

Поднявшись наконец-то с земли, Дедушка небрежно отряхнулся, вновь обратив сияющее от радости лицо к Скалозубу:

— Кстати, отличная стрижка, а, Безбородый! Я слышал, ходить без бороды теперь высший шик среди законнорожденных, правда?

Толпа веселела всё больше.

«И вот это — пророк? Глас Праотца? — с горьким сожалением подумал про себя Скалозуб. — Публично издеваться над беспомощным гномом… хорош же святоша!»

Пастырь, будто прочтя его мысли, потрепал осуждённого по голове:

— Эгей, сынок, да ты не грусти! До свадьбы отрастёт, ха-ха-ха! — задорно рассмеявшись, пророк повернулся к толпе.

Дождавшись пока вконец разомлевший народ малость успокоится и притихнет, пророк обратился к гномам с уже совсем иной интонацией:

— А вы что, дети мои. Издеваетесь и мучаете несчастного ребёнка? Презираете его? Думаете любой из вас лучше? Ведь так?

На лицах собравшихся отразилось непонимание.

— Но ведь он обманывал нас!

— Законнорожденный продавал нам гнилую грибокартошку!

— У себя-то в Пещере жрут сколько влезет!

— Да его убить мало!

Дедушка усмиряюще поднял руки:

— Хорошо, хорошо, я вас услышал. Значит, сей гном продавал вам сгнившую грибокартошку?

Стоявшие в первых рядах утвердительно закивали.

— Скажите, чада мои, сейчас, когда подлый обманщик закован, что-нибудь изменилось? Вам дали качественную еду? Кто-то торгует с вами вообще?

Толпа вновь затихла. Голодранцы задумчиво переглядывались и мотали отрицательно головой. Вперёд робко шагнул типчик в не очень опрятного вида фартуке, косясь на Фомлина и нервно потирая руки:

— Эээ… простите… извиняюсь… — смущённо начал гном, но прокашлявшись заговорил громче и увереннее. — В моей лавке почти не осталось запасов продовольствия, братья. Законнорожденный, который торгует теперь вместо него, — выступавший указал скрюченным пальцем на Скалозуба, — заломил цену более чем в три раза за насквозь прогнившую грибокартошку! В три раза, можете представить себе?! Ни мне, ни Леху, ни даже Фомлину не удалось вразумить сумасшедшего. Ненормальный талдычит про какой-то «крызыз» и ничего и слышать не хочет! Говорит, срать ему, пусть даже мы все сдохнем с голоду, братья!

— А что же сделал наш справедливый и добрый король Маронон? Спаситель обездоленных и угнетённых! — саркастически вопросил торговца пророк.

— Какой там Король, меня и близко к дворцу не пустили. А Фомлину, так вообще угрожали за «лживую клевету» голову оторвать! — запричитал лавочник.

Фомлин утвердительно кивал головой, соглашаясь с докладчиком.

— Братья, благодаря вот ему, — неудачливый торгаш вновь ткнул пальцем в сторону Скалозуба, — мы с вами могли хоть как-то концы с концами сводить, а что делать теперь я не знаю, — гном удручённо хлопнул руками по бокам. — Простите, Дедушка… извините…

Настроение толпы вновь сменилось, от недавнего возбуждения не осталось теперь ни следа. На Скалозуба и пророка взирали мрачные, усталые лица. Атмосфера безнадёги будто придавила тяжёлым сводом ещё недавно улыбавшихся гномов.

Однако Дедушке было не до уныния. Звучный голос разносился по площади, проникая в самую душу. Сильной речи гнома, в которого верили без капли сомнения, внимал и стар и млад:

— Теперь вы видите, дети мои, не всё так однозначно и просто, как кажется на первый взгляд. Да, Безбородый поступал нехорошо. Но, как оказалось, среди власть имущих остальные ещё хуже! Жадность, алчность, наплевательское отношение к ближним своим — вот к чему приводит со временем власть. Бойтесь её, чада мои, ибо нет в мире более страшного искушения!

«Неужели пошли-таки нравоучения, а не только издёвки? Может, старик всё же спятил не до конца…»

Пастырь поднял руку с оттопыренным указательным пальцем, подчёркивая важность слов:

— Хочешь узнать гнома — дай ему власть. Ты быстро увидишь, каков тот на самом деле, сколько дерьма там внутри! Думаете, любой из вас, получив достаточно полномочий, сделает мир хоть чуточку лучше? Ха, как бы не так! Власть пробуждает пороки, наше самолюбие, нашу похоть и неуёмную страсть хапнуть как можно больше. Хапнуть себе, забрав у других! Поверьте, дети, во сто крат легче перенести голод и нужду, чем получить могущество и остаться чистеньким, добрым. Слишком много возможностей, слишком много соблазнов и всё это на фоне безнаказанности — попробуй тут устоять!

Пророк сопровождал речь активной жестикуляцией, голос то понижался до шёпота, то возвышался, отдаваясь эхом от свода огромной пещеры:

— Наша раса проклята, чада мои! Гномы всегда отличались корыстолюбием, жлобством. Даже противные дрыщи-эльфы со своим высокомерием и рядом с нами никогда не стояли! Их древние сокровища меркли по сравнению с нашим богатством! Люди с их ненасытностью могли лишь дивиться прижимистости жителей подгорного царства! Орки… ну те всегда были орками, безмозглые твари не в счёт.

Чего же ждать от правителей нашего рода теперь, когда мы остались во всём мире одни? Они будут заботиться о нас? Переживать за наши жизни, благополучие? Пффф! Зачем это им, ведь больше нет конкурентов, нету врагов, а нам деваться особенно некуда… — старик удручённо покачал головой. — Нет, дети, мы обречены на медленное, но полное вырождение. У нас нет будущего. Тем, кто у власти, на нас наплевать. Всё, чего хочет Предатель и прочая шваль, так это получить от жизни побольше удовольствий и благ, да передать всё наследство тупорылым доченькам и сынкам! Которые ещё хуже родителей, ибо не добивались своими силами ничего, — пророк тяжело вздохнул, печально покачал головой. — Вот такая вот правда без прикрас и соплей. Такая вот правда…

Пастырь замолчал, точно выдохшись. Опустил плечи. Теперь он казался всего лишь уставшим от нелёгкой жизни сгорбленным стариком.

Послышался детский плач. «Каким нужно быть безумцем, чтобы притащить сюда младенца?» — поразился Скалозуб.

В толпе он заметил и компанию Григги. Выглядевшие сейчас словно ангелочки подростки смиренно стояли, грустно понурив головы. Несколько пожилых женщин начали причитать:

— Что же нам делать, Дедушка?

— Как выжить в этом жестоком мире?

— Почему всё так несправедливо?!

Пророк стоял молча, не шевелясь, давая толпе осознать ситуацию.

Постепенно переживания начали проявляться не только у женщин и детей, но и у взрослых гномов. Правда, в форме куда более агрессивной:

— Пора заставить законнорожденных заплатить за все преступления!

— Зачем нам такой король?! Долой власть!

— Ресурсы рабочим!

Пастырь усмехнулся:

— Но-но! Полегче, ребятишки. Ишь, уже власть свергать собрались! Вы бы сперва у себя в Квартале порядок как следует навели! Видел я, по пути, парочку головорезов вашего, как его, Корки? — пророк покачал головой. — Если не можете приструнить даже их, как вы собираетесь справиться с профессиональными воинами Короля? Не смешите мою бороду дети, вас изрубят как кротосвинок на бойне. Тут нужно нечто иное…

Выдерживая паузу, Дедушка демонстративно обводил взглядом собравшихся. Горячившиеся с минуту назад мужики стеснённо опускали глаза.

— Дип-ло-ма-ти-я, — произнёс, чуть ли не по буквам, чудное для оборванцев словечко пророк. — Кто-нибудь из вас слышал такое словцо? А? Вот то-то и оно, что не слышали, иначе не стали бы размахивать кулаками, да околесицу нести невпопад. Безбородый! Да, ты-ты. Поверь, тут больше ни у кого нет столь модной стрижки, — Пастырь ухмыльнулся. — Ну-ка просвети народ, что это за термин такой неведомый. Давай, давай, не стесняйся!

Безусловно, Скалозуб прекрасно знал, что означает это понятие, но нежданный вопрос застал его врасплох. До сих пор он был лишь пассивным участником публичных собраний черни. Никому и в голову не приходило о чём-то спрашивать его при народе. Однако видя, что Пастырь выжидательно смотрит на него, словно учитель на нерадивого ученика, Скалозуб заставил себя собраться и, преодолевая смущение, ответить так громко, насколько позволял охрипший от долгого молчания голос:

— Дипломатия, — он призадумался ещё на пару секунд, подыскивая наиболее простое, точное и ёмкое определение, — это наука, придуманная людьми, жившими задолго до Рокового дня, о ведении переговоров, заключении соглашений, союзов. Дипломатия — это поиск решений, которые позволяли в конфликтах не прибегать к применению грубой силы. Найти компромисс так, чтобы все остались, если не довольны, то хотя бы удовлетворёнными сделкой. Именно благодаря дипломатии люди сумели занять доминирующее, или иначе говоря, главенствующее положение в мире. Им было далеко до мощи магии эльфов, человеческие безделушки и рукоделие не шли ни в какое сравнение с искусствами гномов, а по силе мышц даже самые могучие из людей не могли сравниться с орками!

Скалозуб сам удивился, как разошёлся, давая объяснение несложному, в общем-то, термину. Но как говаривал Хиггинс: «Коли начал — уж будь добр, закончи изделие».

— Самые слабые сумели со временем возвыситься над сильными. Одолеть тех не в бою, не в открытом противостоянии! Превозмочь благодаря дипломатии или, если угодно, хитрости. Приспособленности и гибкости. Говорят, гномы пытались внести понятие дипломатии в систему истинной Философии, но по-настоящему этой наукой владели лишь люди.

Воцарившуюся на площади тишину, чем бы ни была она вызвана: удивлением от заумной речи гнома, коего все считали не более чем элементом интерьера, или презрением к законнорожденному, вздумавшему их поучать, — нарушило громкое хлопанье в ладоши Пастыря:

— Браво, Безбородый, браво! Отлично сказано, лучше, пожалуй, и не объяснишь! Тебе не грибокартошку бы продавать, а деток обучать, глядишь, вырастили б нормальное поколение…

Дедушка задумчиво поскрёб бороду. Похоже, он тоже не рассчитывал услышать от Скалозуба нечто внятное, и был приятным образом удивлён.

Так или иначе, на сегодня речи пророка ещё не закончились:

— Чада мои, теперь вы понимаете, почему нам следует действовать крайне осторожно? Мы с вами словно древние людишки, у нас нет практически ничего, что мы могли бы противопоставить власть имущим. Но наша сила в понимании нашей слабости. Трезвая, честная оценка собственного положения — всё, что сейчас у нас есть. Да, это ничтожно мало, но ещё хуже непонимание происходящего. Возомните о себе, совершите хоть один необдуманный поступок, и пострадать могут все! Наше выживание висит на волоске старческой бороды, чуть дёрни, и прости-прощай.

Угрюмость и безысходность читались на лицах собравшихся на площади гномов. Даже Скалозуб, давно переставший тешить себя иллюзиями хоть о каком-нибудь будущем, приуныл пуще прежнего.

— Наступил трудный час, дорогие, любимые мои сыны и дочери! Одному Праотцу ведомо будущее, но ясно одно — грядёт ужасная буря!

Сердце обливается кровью, предвидя страдания народа нашего! Не стоит ждать чуда, нельзя уповать на помощь свыше. Как бы ни был милостив Он, мы слишком долго грешили и должны заплатить по своим счетам и счетам наших предков сполна. Ничто не остаётся безнаказанным, всё возвращается к нам снова и вновь, пока не очистит наши души, не подготовит к последней встрече с Отцом.

Мы пережили остальные расы, но в кого превратились? Что сталось от нашего величия, славы и чести? Зачем миру такое спасение? Такая раса? Какое будущее мы можем построить? Задумайтесь, как низко мы пали, как неправедно все живём. Загнивающая цивилизация, после которой не останется ничего…

Пастырь бил словом, будто кнутом. Все стояли, понурив головы, никто не смел поднять глаз.

— Понимаете теперь, почему Праотец сурово наказует всех нас? Или по-прежнему считаете Его несправедливым? Его, знающего всё — от начала и до конца времён?!

Ха, все получают то, что заслуживают. Так или иначе, раньше или чуть позже. А поскольку нет невиновных, наказан будет каждый из нас! — «Жизнеутверждающие» заявления Пастыря заставили бы встать дыбом волосы у любого, имеющего хоть капельку веры. — Но в отличие от власть имущих, вы, дети, слышите, как вещаю я вам Волю Его! Вы примете очищение, примите горесть, страдания, муки!

Многие, большинство, не выдержат грядущего, но избранные продолжат свой путь. Только просеяв песок, можно найти золото. Лишь пройдя через немыслимые трудности, у нас будет шанс построить новое будущее. Снискать милость Праотца, возродить жизнь под землей и на ней. Нет дороги трудней, но нет и иной возможности.

Я верю, — пророк обвёл взглядом собравшихся, — кто-то из вас выдержит испытание, преодолеет преграды. Это можешь быть ты! Ты или ты! — Пастырь наугад тыкал пальцем по толпе. — Да что там, это можешь быть даже ты, Безбородый. Кому ведомы пути Всеобъемлющего?

Старик поднял изогнутый посох над головой, потрясая им и громко крича:

— Сыны и дочери мои, больше не вправе я уединяться и покидать вас! В столь трудное время обязан пастырь пристально следить за паствой своей! Не унывайте, но помните сказанное: соберитесь с силами, подготовьте душу свою к испытаниям!

И быть может, появится у расы гномов надежда на новый мир и спасение. Вдруг Праотец даст нам ещё один шанс? Ибо кто знает, докуда простирается Его милосердие?!

По толпе пробежал вздох облегчения. Весть о решении Пастыря пожить среди черни невероятно обрадовала собравшихся.

«Насколько сильна вера народа в этого гнома, если после столь угнетающей речи его не то что не освистали или, тем паче, забросали камнями, а готовы носить на руках, лишь бы старик жил вместе с ними?! Или мне следует говорить уже не „с ними“, а „с нами“?»

— А что скажешь ты, император нужника? Готов ли принять вызов, пройти очищение наравне с остальными? Или предпочтёшь восседать на троне своём, не принося окружающим пользы? Осознал ли ты себя частью нашего братства? Раскаиваешься в грехах и преступлениях в угоду выгоде эгоистичной? Ответь, Безбородый, ибо больше не принадлежишь к числу законнорожденных ты, но и одним из нас не стал до сих пор.

И вновь неожиданный вопрос Пастыря застал Скалозуба врасплох.

«Раскаиваюсь ли я?! За то, что меня обвинили во всех бедах мира?! Разве не торговали втридорога товаром низшего качества с чернью и до меня? Разве не заломили за ту же гнилую грибокартошку цену в три раза выше после?

В чём на самом деле моя вина? Кому перешёл я дорогу? Похоже, есть лишь один способ выяснить это…»

Паства пророка притихла, ожидая грядущей развязки.

Хиггинс, смотря прямо в глаза Скалозубу, утвердительно кивнул головой. Фомлин со свирепым видом крепко сжал кулаки. Бойл нервно перешагивал с ноги на ногу. Кларк теребил в руках светлокамушки для жонглирования.

«Они верят в меня! — невероятная мысль буквально пронзила сознание. — Но почему? Чем я могу им помочь? Что в силах сделать для своих друзей? Друзей?! Да, пожалуй, именно для друзей. А может, и для всех остальных. Не понимаю… Хотя чего, в конце концов, я теряю? Да поможет мне Праотец».

— Я… — голос Скалозуба охрип от волнения, но, сглотнув, он заставил себя продолжить, — не знаю, имею ли права просить прощения. Всю жизнь я провёл среди законнорожденных, не имея ни малейшего представления, как тяжело живётся обычным гномам. Как было глубоко моё заблуждение, как гнусно высокомерие! Только сейчас я стал понимать, насколько несправедливо положение сословий в Оплоте.

Некоторые из собравшихся закивали, соглашаясь с последним утверждением.

— Никто из нас не ценит того, что имеет, мы все принимаем блага как заслуженную данность, но это не всегда правильно! Виной тому наша гордыня. Порок, заставляющий сильно преувеличивать свои достижения и крайне преуменьшать труд и свершения окружающих.

Никто не вправе возвышаться за счёт других, паразитировать на чужом страдании, горе! — Скалозуб демонстративно вздохнул. — Мне очевиден мой грех, как хотелось бы мне хоть что-то исправить…

На лице Пастыря расплылась широкая улыбка. Старик ласково потрепал осуждённого по голове.

— Видите, чада мои, зачем Праотцу подвергать нас трудностям, испытывать, очищать? Посмотрите на этого гнома. Ещё совсем недавно он считал себя маленьким королём, имеющим право повелевать судьбами и жизнями многих из нас! Ныне страдания преобразили его. И это внушает надежду. Если возгордившийся власть имущий может решительно измениться, то неужели никто из вас не сможет войти чистым в завтрашний день?! Я верю, мои родные, верю, у гномов будет ещё один шанс!

Пророк приподнял лицо Скалозуба за подбородок, пронзая ярчайшими голубыми глазами до самых глубин естества:

— Скажи, Безбородый, истинно ли раскаиваешься ты в своих преступлениях? Готов ли навсегда отказаться от непомерной гордыни? Отринуть своё происхождение, принять судьбу угнетённых, стать, как вы говорите, одним из черни?

По лицу Скалозуба заструились слёзы. Он уже и сам толком не понимал, что говорит. Жалость к себе захлестнула его, закружила в водоворотах несправедливость происходящего с ним.

— Простите меня! — всхлипывающий голос срывался на плач. — Я раскаиваюсь! Я, я так виноват перед вами! Никто не имеет права называть вас чернью, слышите?! Законнорожденные не имеют права использовать чужой труд задаром, строить собственное благополучие за счёт остальных! Часть не может быть важнее целого!

Мысли путались, но наблюдение за реакцией окружающих подсказывало Скалозубу, что он на верном пути. Сейчас были важны эмоциональность и искренность. Усилием воли он подавил ту часть сознания, что не очень-то верила произносимым словам.

— Я стыжусь своего происхождения, мне тягостно за мои прегрешения. Почему я не понимал этого раньше? Почему?! Как мог быть я столь слеп?! Как мог вести себя столь неправедно по отношению к ближним?! Простите меня, простите невежество! — насколько позволяли колодки, он обвёл взглядом толпу. — Вы можете делать со мной, что хотите, братья и сёстры. Я целиком и полностью заслуживаю любого вашего наказания.

«Ну вот и всё. Теперь будь что будет. Может, не стоило так истово каяться? А, неважно, сказанного всё равно не вернёшь. На всё Воля твоя…»

Гномы на площади явно нервничали. В сердцах своих они давно осудили приговорённого к смерти, списали его со счетов. Никто кроме Хиггинса, Фомлина, Бойла и Кларка не считал Скалозуба заслуживающим внимания персонажем. Объект интерьера, гадящий в корытце, не более. Пусть и раскаявшийся, что им с того? Какая может быть польза от него окружающим? Лишь ещё один голодный рот.

Ворчание толпы пресёк вышедший в центр площади Фомлин. Обведя суровым взглядом Скалозуба, Пастыря и притихший народ, неформальный лидер Квартала заговорил, не обращаясь ни к кому конкретно, но сразу ко всем:

— Братья и сёстры! Что ропщете, чего сомневаетесь? Или не слышали, что говорил сегодня нам Пастырь? Как надеетесь пройти грядущие испытания, если трясётесь над крохами своими, словно над златом? Боитесь, законнорожденный вас объест? Гадаете, какая может быть с него польза? Откройте же глаза и уши свои, подумайте головой!

Есть среди вас хоть кто-то столь умный и образованный, как этот гном? Вам объяснили, что такое дипломатия, разве не так? Считаете, от одного понимания странного слова решатся все наши проблемы? Не будьте наивны, переговоры легче не станут. Необходимо найти к власть имущим подход. И никто, никто не знает сих тварей лучше него! — Фомлин яростно ткнул пальцем в сторону Скалозуба. — Законнорожденные не ведают, какого врага обрели! Ничего не подозревают, считая нас тупыми животными! Мы покажем, настолько глубоко они заблуждаются. Докажем, что и среди нас есть выдающиеся умы!

Нам не выжить поодиночке, друзья. Только используя возможности каждого, мы сможем выстоять в противостоянии, занять подобающее место в мире.

Пастырь одобряюще кивал, слушая Фомлина.

«Неужели они действуют сообща? — мысль не показалась Скалозубу такой уж абсурдной. — А почему бы собственно нет? Это объяснило бы странное поведение Хиггинса перед исповедью пророка. Да много чего прояснило бы. Тогда почему же никто и словечком ни о чём мне не намекнул? Ведь я бы смог подготовить обдуманные ответы, тщательно обмозговать свою речь…»

— Дети, горестно мне видеть сомнения ваши! — выступил в свою очередь Пастырь. — Заблудшая душа раскаялась, неужели не осталось в сердцах ваших места для сострадания? Будто власть имущих вас заботит лишь собственное благополучие! Что ж, ежели вы переживаете так за крохи, что пойдут в пищу ближнему, не останусь и я, дабы вас не объедать!

Гномов на площади будто разом всех подменили. Собравшиеся запротестовали и закричали наперебой. Такой расклад явно пришёлся им не по вкусу.

— Пусть остаётся!

— Дедушка, не покидай нас!

— Ничего нам не жалко!

Пожилая гномиха, рыдая навзрыд, кинулась Пастырю в ноги, о чём-то невнятно того умоляя. Вновь послышался детский плач.

«Сколь легко удаётся старику манипулировать настроением толпы! Кто он на самом деле такой? Или кем был раньше? А может, он просто столь же безумен, как окружающие? Как животные понимают друг друга без слов, так и сумасшедший находится в резонансе с себе подобными… Чего же тогда и я сопереживаю его суждениям?»

Стараясь перекричать не на шутку разволновавшийся народ, Фомлин громко, словно обращался не к стоявшему рядом Пастырю, а к гномам в задних рядах, вынес своё предложение:

— Дедушка! Пастырь! Не в силах выразить я, как дорог ты нам! Светоч во мраке кромешном, указываешь путь душам незрячим! Куда забредём, лишившись слова твоего мудрого?

Будь с нами, пророк! Веди паству свою, даруй надежду и веру нуждающимся! Помоги стать хоть чуточку лучше… — Фомлин широким жестом прижал руку сердцу. — Раздели кров мой вместе с душой сей раскаявшейся. Не жалко мне ни места в доме, ни пищи! Только останься с нами в час нынешний и в час грядущий. Прошу тебя… Дедушка.

Собравшийся на площади недалёкий народец притих, ожидая ответа пророка. У Скалозуба вдруг дико зачесалась нога, мысли смешивались, перескакивая с одной на другую:

«Не чесаться! Стой ровно, сейчас может решиться твоя судьба! Перестань ёрзать, долбанный идиот! Да что же он всё молчит?! Как же хочется расчесать ногу…»

Пастырь закрыл глаза и поднял лицо к своду пещеры, прислушиваясь к одному ему ведомым голосам.

Воцарившаяся тишина была практически осязаемой. Скалозуб слышал собственное прерывистое дыхание. Чесотка прошла так же нежданно, как и возникла. Уставившись на пророка, словно верная собакоморда, он в полной мере осознавал, как жалко выглядит со стороны.

— Да будет так! — внезапно провозгласил Пастырь. — Сын мой заблудший, прощён будешь ты. Но под строгим наказом моим ступать нынче должен, дабы исправить согрешения и встать на путь праведный! Доколе не отрастёт вновь твоя борода, во всём послушаться должен Воле Праотца чрез моё бренное тело вещаемой!

Клянёшься ли ты, за преступления на верную смерть осуждённый, отринуть прошлое своё, умерить гордыню и старику подчиняться беспрекословно? ОТВЕЧАЙ!

Скалозуб яростно закивал головой, бормоча какие-то уверения, но по опасно сузившимися глазам пророка, понял, что тот ждёт чёткого, однозначного и, самое главное, громкого ответа.

— Клянусь! — из глаз ручьём текли слёзы. — Слышите?! Я клянусь! — Скалозуб непроизвольно попытался воспроизвести возвышенный стиль речи Пастыря. — Твоё слово ныне приказ для меня, желание твоё — Воля Праотца всемогущего! Никто я теперь, чистый лист! Во всём клянусь повиноваться, докуда не искуплю грехи все свои! Покамест не очищу душу от мерзости ранее совершённой! До тех пор, пока не исполню свой долг! Прошу, указуй мне путь праведный… Дедушка.

На сей раз ответ, похоже, удовлетворил старика. Лицо гнома подобрело, чему Скалозуб, с изумлением для себя самого, невероятно обрадовался.

«Видать, моя крыша съехала следом за крышами окружающих…»

Пророк нарочито медленно повернулся к Фомлину:

— Приятно слышать предложение твоё, мудрый гном. Не выразить словами благодарность за гостеприимство любезное! Неслыханно повезло нам, слышите? — Пастырь повернулся к толпе — Сам Праотец являет вам милость воочию! Староста наш — словно истинный король эпохи минувшей! Законнорожденные от зависти должны бы кипеть, ибо та дрянь, что правит ими, и рядом с лидером Квартала не стояла!

Пророк демонстративно пожал руку Фомлину:

— Честью для меня будет жить в доме твоём! Поверьте, чада мои, вдвоём мы преобразим Безбородого! Как преобразуем в итоге и остальных! Никто не войдёт в день завтрашний не изменившись! — Пастырь вновь вскинул вверх посох. — Смотрите и внемлите событиям разворачивающимся! Ибо хоть и невероятно трудное время нынешнее, но открывает возможности безграничные! Найдёт выход ищущий! Спасётся, кто пробует, а не ропщет!

Завершил проповедь старичок в своём излюбленном высокопарно-саркастическом стиле:

— Ступайте, дети мои! Запомните всё, что слышали и видели вы сегодня! Передавайте из уст в уста братьям и сёстрам своим! Нельзя сидеть сложа руки, ожидая великих событий, но каждый должен заниматься делом!

Да, и сыщите плотника или кузнечных дел мастера. Пора низвергнуть с трона императора, довольно гонял он в корытце дерьмо!

Ступайте же, чада! Теперь среди вас я, всяк знает, где меня отыскать.

Нехотя гномы начали разбредаться. Кларк вновь принялся жонглировать разноцветными светлокамешками, развлекая немногочисленных ребятишек. Пастырь беседовал в сторонке с небольшой кучкой особо ретивых прихожан. Хиггинс выглядел сколь же счастливым, столь и усталым. Подмигнув Скалозубу, старый учитель удалился, сказав, что будет ждать его «дома».

Один только Фомлин стоял напряжённым, до тех пор, пока Бойл не вернулся вместе с задумчивым гномом, несущим увесистый ящик. Поняв, чего от него хотят, умелец широко раскрыл глаза, но потом пожал плечами и молча стал рыться в ящике с инструментами.

Скалозуб вздрогнул от сильных ударов молотка по колодкам и вдруг ощутил поистине невероятную благодать, когда верхняя створка со скрипом приподнялась над шеей.

Он будто управлял чужим телом, настолько странным было ощущение вновь обретённой подвижности. Не веря происходящему, пробывший невероятное долгое время в жутко неудобной позе гном едва распрямил одеревеневшую спину.

Сразу закружилась голова. Земля ходила ходуном, и чтобы не упасть, Скалозуб был вынужден вновь вцепиться в колодки.

Отвращение к орудию публичного унижения, однако, быстро пересилило страх падения. Словно дитя, бывший пленник сделал маленький неуверенный шаг, затем другой и, наконец, оторвался от ненавистных колодок.

Только сейчас он заметил, что оставшиеся на площади гномы затихли и смотрят на него, как на нечто сверхъестественное. Пастырь подсказал остолбеневшему Кларку захлопнуть рот и пародирующими неуклюжую походку Скалозуба шажками подковылял к освобождённому.

— Сколь же долго ты просидел на корытце, раз почти разучился ходить? — увидев нервное мотание головы, пророк успокаивающе поднял руки. — Ладно-ладно, не боись, Безбородый! Нынче ты свободный член почётного общества нищих! Ну, или почти что свободный, учитывая клятву послушания, хе-хе-хе.

Фомлин и Бойл обступили с двух сторон Скалозуба, взяв того под руки.

— Извини, что приходится поторапливать, но нам стоит добраться до моей берлоги как можно скорее, — Фомлин казался взвинченным, то и дело оглядывался по сторонам, словно ожидая нападения. — Боюсь, далеко не всем придётся по нраву твоё освобождение. Отпустили тебе грехи или нет, для большинства ты всё ещё зло во плоти. Думаю, встреча с Дорки и его мордоворотами не лучший способ отпраздновать второе рождение, ты согласен? То-то и оно. Давайте ребята, двигаемся. Вести расходятся быстро, но мы должны быть быстрей.

Так же, под руки с двух сторон, как его когда-то приволокли на злосчастную площадь, Скалозуба теперь уводили прочь. Всё дальше от колодок, «трона», боли, страданий и унижений. Чему лишённый бороды, но обретший новое мировоззрение гном был сказочно рад.