Предисловие к Полярному дневнику. Роман

Егор Востов

Первый роман популярного сетевого автора. Как и в коротких рассказах, на страницах произведения раскрывается тема альтернативной реальности, влияния субъективного сознания не только на настоящее и будущее, но и на далекое прошлое. Видим ли мы то, что находится прямо у нас перед глазами? Или же нам внушают, что именно мы должны видеть? Ответы на эти вопросы читатель найдёт на страницах этой увлекательной книги, совмещающей жанры исторического романа и современной прозы.

2

Масляные лампы мазали оранжевые блики по грубой штукатурке стен, все же не достигая низкого свода потолка. Из-за этой смыкающейся над головой тьмы тяжесть нависающего потолка ощущалась почти физически. Лампы были расставлены на приличном расстоянии одна от другой, так что, двигаясь по коридору, приходилось то нырять в полумрак, то выходить на свет. Поэтому Витя не мог толком разглядеть идущего впереди человека. Он и себя-то толком разглядеть не мог. То есть не себя, а того кем он обернулся. Словно в компьютерной игре, Витя парил невысоко над макушкой своего персонажа. Крупный мужчина в казацкой меховой шапке и плаще с меховым же подбоем. Шедший впереди носил короткий кафтан с широким кожаным поясом и кривой саблей у левого бедра. Сзади шел еще кто-то, судя по металлическому звону — стражник каземата. Неизвестно откуда, но Витя знал, что идут они по коридорам тайной темницы Казанского кремля. Коридор изломился вниз на три ступени и снова потянулся вперед. В молчании прошли еще шагов двадцать, дойдя до глухой стены, остановились. Налево была низенькая, окованная железом дверь, на массивных петлях. Витина догадка о втором спутнике оказалась верной. Только почему-то стражник одет был в монашескую рясу, на поясе его действительно висело большое кольцо со множеством ключей. Отобрав нужный, он отпер замок. Другой спутник потянул тяжелую дверь, нижняя грань ее сильно скребла по полу, шум отдался в длинном коридоре и угас, словно канув в морскую глубь. Витин персонаж первым переступил порог каземата. В углу, на жиденьком снопке соломы сидел человек. Выглядел он перепуганным и несчастным. Стражник-монах внес лампу и поставил на пол. От света человек сжался еще больше, заслонил лицо рукой, показав вошедшим грязную мозолистую ладонь.

— Неужель этот? — заговорил Витин персонаж, обращаясь к своим спутникам. В голосе его звучала ни то насмешка, ни то удивление.

В то же мгновение человек чуть опустил руку, посмотрел поверх нее на вошедших. Он щурился, будто силясь разглядеть лица. Взгляд его внезапно замер на лице Витиного персонажа. Сначала послышался только сиплый свист, а потом смех. Монах отступил назад. Из широкого рукава своей рясы он быстро вытянул шелковый шнур, кинулся словно кошка и набросил его на шею Витиному персонажу. Тот попытался отшвырнуть убийцу, но второй спутник сбил его с ног. Витя медленно поднимался все выше и выше. Уже гораздо выше, чем мог быть потолок в таком каземате. Внизу он продолжал наблюдать яростную, но предрешенную борьбу. Слышал клокот влажных хрипов, видел судорожно замолотившие пол ноги. Конечно, боли он не чувствовал, но вместе с жертвой переживал ужас от непоправимости случившегося.

Витя открыл глаза. Пережитый во сне тягучий страх неизбежности придал утру неприятные тона. В любом событии он привык искать скрытый посыл или урок. И такое сновидение настораживало. Он понимал, что могло быть источником подобного сна. Образно говоря, Валера тоже держал для него шелковый шнур в рукаве. Но, во-первых, Витя совершенно не собирался настолько драматизировать ситуацию, во-вторых, подобное толкование казалось слишком прямолинейным, даже отдавало какой-то фрейдистской пакостью. За виденной сценой пряталось что-то другое, пока не разгаданное. Однако на толкование сновидений времени не оставалось. Требовалась максимальная концентрация на реальности.

Витя осуществил свой замысел и вызвонил Толю. Тот попытался было отвертеться от поездки, но сдался довольно быстро. Из чего Витя также сделал выводы: тайное сотрудничество с Валерой не доставляет ему большого удовольствия, вернее — не приносит достаточно выгоды. Теперь следовало ждать звонка от самого Валеры, посмотреть на реакцию. Но тот не торопился выдавать себя.

Витя подобрал Толю по пути в Николину гору. Толя держался легко, как обычно. По дороге все время болтал за жизнь. Смеясь, рассказывал о своих злоключениях в ФМС, о том, что жену его депортировали и занесли в список не въездных, поэтому они развелись и жена его фиктивно вышла замуж, чтобы въехать в Россию под новой фамилией. И вот теперь, ждет пока кишиневский паспортный стол выдаст ей новый паспорт, и хорошо бы побыстрей, потому что участок они уже купили и посадили огород и птицу завели, а кому за этим приглядывать? Витя слушал, но как только в Толином монологе возникла пауза, спросил:

— Толя, кто тебя на работу брал?

Толя чуть замешкался, вопрос казался настолько простым, что не мог оказаться без подвоха.

— Вы, — растеряно хлопая глазами, ответил он.

Витя кивнул, словно бы удостоверившись в том, что Толя верно понимает ситуацию. Как и ожидалось, этот короткий вопрос и последовавшая реакция, произвели на Толю правильное впечатление. Витя уважал ораторское искусство и людей, владевших им, но в то же время знал, что порой не нужно никакого красноречия, чтобы внушить собеседнику необходимую мысль. Теперь Витя убедился — Толя понял, что ему известно о его маленьких проказах с Валерой, и ему предстоит сделать выбор, с кем работать? Остаток пути Толя задумчиво молчал.

Когда они уже подъехали к воротам участка, телефон у Вити зазвонил.

— Витя, привет! — раздался в трубке бодрый голос Валеры. — Ты чего это, сам по заказчикам стал ездить?

Валера давно усвоил эдакую ироничную манеру общения, когда речь у них с Витей заходила о производственных вопросах. Мол, любое вмешательство Вити непосредственно в эти процессы — не больше чем барская прихоть.

— Желание клиента, Валер, — спокойно ответил Витя. Он не обращал внимания на его колкости. В конце концов, дело свое Валера знал, работал исправно, а Витя — не хрупкая курсистка, чтобы требовать к себе нежного обращения.

— Это, конечно! Слушай, а чего он тебе-то позвонил? Кто-то из старых что ли? — расспрашивал Валера.

Витя на мгновение задумался. Это действительно странно. Уже пару лет он не оставлял свои личные контакты на рекламе фирмы. Заказчики звонили или на Валерин номер или в офис. Может, правда, кто-то из старых заказчиков скинул его номер дяде Коле? Ворота раскрылись, Витя тронулся вперед, но тут же затормозил. Навстречу выезжала другая машина. Пришлось резко выворачивать руль двумя руками.

— Не, не из старых, — сказал Витя, неудобно прижимая трубку плечом к уху. — Не могу говорить. Потом обсудим…

Витя сбросил звонок и оглянулся. Ворота уже закрывались, так что он толком не успел разглядеть машину, только самые общие черты — наглухо тонированный «мерин» представительского класса. И все же он успел заметить главное — номер автомобиля. Вернее, его отсутствие. Ему приходилось слышать, что это новая, модная фишка в кругах высшей власти. Всякие там магические буквенные сочетания в регистрационных номерах типа «А… МР», «Е… КХ» и т.п., остались для среднего и высокого звена государственных управленцев, а верхушка решила обходиться вообще без опознавательных знаков. На дорогах Витя таких машин пока не видел, что в общем-то и не удивительно. По Москве он ездил не так уж часто. Возможно, это был очередной урбанистический миф о власть имущих. Витя склонялся именно к этой мысли, особенно теперь. Что бы мог делать такой персонаж на даче у… Собственно, кем был дядя Коля? Да, неважно! Все равно не может быть. Наверняка, кто-то из богатых родственников заехал, похвастаться «обновкой», и может прямо сейчас едет в ГИБДД регистрировать авто, а транзиты не поставил из пижонства. Телефон снова зазвонил. Опять Валера.

— Вить, ты Толю надолго увез? — сразу начал он и довольно агрессивно.

— На весь день. А что?

— Да, нет… Ничего. Просто тут текучка…, — должно быть Валера не был готов к такому прямому ответу. Однако, нашелся довольно быстро. — Ты, конечно, не в курсе, но у нас сейчас горячая пора. А ты еще всех на склад отправил. Хоть бы посоветовался. Ты там какой-то заказик нашел, теперь все должны все побросать, так что ли?

— Не парься, Валер. Я знаю, что делаю.

— Ага. В общем так, Леня один не вытягивает. Скажи, где вы, я подъеду заберу Толика сразу как он закончит, чтобы время не терять.

— Да, чего тебе мотаться? — Витя продолжал играть в простака. — Давай, я сам его подвезу. Скажи куда?

— В смысле — куда? — снова растерялся Валера. — В мастерскую…

Он явно насторожился. Да, и Толя тоже. Витя заметил краем глаза, как он подобрался.

— Без проблем. Значит, там и увидимся. Всё, отбой.

Витя оборвал разговор, не дав Валере возможности ответить. Пускай он без истерик относился к серым начинаниям своего управляющего, но облегчать жизнь ему точно не собирался. Хочет завести свой бизнес, так пусть поучится решать непредвиденные проблемы. Глядишь и передумает. Насчет Толи беспокоиться вообще не стоило. Он хоть и выглядит простоватым, но соображает очень хорошо. А когда увидит предстоящий заказ, то вообще никуда не денется.

— Пошли, Толь, — скомандовал Витя, подхватил кожаный портфель с образцами дерева и первый вышел из машины.

На этот раз дядя Коля не вышел встречать. Дожидался в доме. Витя отправил Толяна делать замеры, а сам прошёл в кабинет. Дядя Коля сидел за столом и читал что-то с экрана ноутбука.

— Надеюсь, мы вас не отвлекли, — сказал Витя.

— Нет. Вы как раз вовремя, как мы и договорились, — дядя Коля как будто удивился.

— Просто, у вас были гости…

— Скорее посетители, — улыбнулся дядя Коля. — Не беспокойтесь, я прекрасно умею управлять своим временем. И сейчас, не хотел бы его тратить…

— Да, конечно, — Витя раскрыл портфель и разложил на столе образцы.

Дядя Коля внимательно осмотрел их, провел рукой по поверхностям.

— Давайте-ка, еще раз на чертежи взглянем. Так нагляднее будет, — сказал он, наконец. — Я специально для вас копию подготовил, сможете ее забрать.

Сдвинув дощечки на край стола, он разложил над ними чертеж. Витя ждал этого момента и собственно ради него приехал сам. Что-то подсказывало ему, что он и на этот раз увидит в рисунках совпадение со своим сном. Но ничего похожего, даже отдаленно, отыскать не получилось. Вообще, теперь он заметил, что картины по большей части представляют собой красочные, развернутые аллегории, преисполненные особой символикой. Наверное, подобные символы можно было бы назвать масонскими, каббалистическими, астрологическими или даже сатанинскими, в зависимости от приверженности смотрящего к той или иной традиции. Витя был никудышным эзотериком, поэтому толкованием и даже обыкновенной характеристикой символики заняться не спешил. И все же, сколь странно не смотрелись бы картины, некоторые персонажи узнавались легко. Так, без сомнений Витя опознал Петра Первого. Российский Император участвовал в нескольких сценах, особенно Витино внимание привлекла та, на которой Петр, преклонив колени, принимал дар от условных иноземцев, на их протянутых руках лежала маска двуликого бога. На всех остальных картинах Петр появлялся только в маске. А на одной из последних картин с его участием появилась еще одна фигура, в такой же маске и такой же одежде, как и у Петра. Как и все остальные сюжеты, эти изобиловали всевозможными пирамидами, звездами, солнцами, геральдикой, мифологическими тварями и прочим. Правда, последние элементы в массе своей служили фоном, на первом плане всегда оставались люди. Видимо, воплощенные в дереве, они должны были выступить на перовом уровне рельефа, а символика уйти на второй и третий.

— Итак, что скажете? — спросил дядя Коля.

Должно быть он и до этого что-то говорил, но Витя слишком увлекся картинами и не слышал.

— Решение за вами, — быстро нашелся он. — Насколько я понимаю, для вас эстетика, так сказать в приоритете… По параметрам твердости, устойчивости к влиянию среды все образцы схожи. В любом случае, вы получите свое вечное дерево.

Дядя Коля снова задумался.

— Тогда остановимся вот на этом, — он тронул дощечку ипе.

— Отлично, — Витя убрал остальные образцы в портфель.

— И такой вопрос — как будет выглядеть исходное полотно?

— В смысле? — Витя не сразу понял, что имеет в виду дядя Коля. — После замеров рассчитаем точную ширину каждой панели, исходя из этого соберём полотно из нескольких досок…

— А из одной широкой доски нельзя будет сделать?

Витя чуть растерялся. Хоть замеры еще и не были готовы, но и так было ясно, что панели слишком широкие. Массив такой ширины…

— Так что скажете? — дядя Коля как будто терял терпение. — Найдется у вас такой материал?

— В наличие доски такой ширины мы не держим, — Витя быстро выходил из ступора. — Но по спецзаказу можно привезти.

— Ну и хорошо, — подвёл итог дядя Коля.

— Но это дополнительное время и стоимость конечно…

— Я не тороплюсь. И вам не советую, — ответил дядя Коля.

Витя не успел ничего ответить, в дверь кабинета постучали.

— Можно? — раздался Толин голос.

Витя вопросительно посмотрел на дядю Колю.

— Я бы предпочел остаться здесь, — он слегка понизил голос, видимо, не желая быть услышанным. — С вашим человеком, вы и без меня справитесь, а видеться нам ни к чему.

Витя кивнул. Пару раз ему уже попадались клиенты, которые желали оставаться инкогнито. Что ж, желание клиента…

— Хорошо. Только позвольте…, — Витя указал на эскизы.

Дядя Коля сделал приглашающий жест рукой.

— Закончил? — спросил Витя, выйдя за дверь.

— Да. Прикинул. Площадь хорошая, можно работать, — Толя говорил с характерным певучим говорком.

— Пойдём, глянешь эскизы, — позвал его Витя.

Они вернулись в пустую комнату, Витя разложил чертёж прямо на полу.

— Ой-ё! — Толя покачал головой, увидев картины. — Из бразильского ореха резать хотите?

Витя кивнул.

— Сразу стамесок закупить побольше нужно, — улыбаясь, сказал он. — На одной такой доске, я свой инструмент до рукоятки сточу.

— Это еще не всё, Толя. Клиент хочет из единого полотна резать

Толя посмотрел на Витю, растеряно улыбаясь, как будто не понимал, шутит он или говорит серьезно.

— Зачем? — переспросил он. — Сгоним доски заподлицо, стык заполируем, даже не угадаете где он.

— А со временем не рассохнется?

— С каким временем? Через сто лет что ли?

Толя снова улыбался, но Витя оставался серьезным.

— Желание клиента, — сказал Витя. — Сколько там получается?

Толя посмотрел свои записи, глянул на чертежи:

— Всего десять панелей… Ширина семьдесят будет.

— Вполне реально, — Витя прервал его, чтобы Толя не начал дальше распинаться о сложности и невозможности работы. — Справишься с такой задачей?

— Да. Я всю жизнь руками работаю. Полотно найдете, всё сделаю.

— Знаю, Толь, но сам видишь… Работа не простая.

Толя вздохнул и развёл руками.

— Установку как делать будем? — спросил он.

— В смысле?

— Ну, располагать? Вплотную или чтобы зазор между панелями остался?

— Вплотную, так чтобы полностью стены закрыты были.

— Тогда одну нужно больше брать. Та стена, где дверь, слева от угла до проема восемьдесят пять. Если из массива делать, так надо сразу такой ширины и заказывать.

— Значит, лучше сразу разметить, где какая панель стоять будет, установить последовательность, так? — уточнил Витя. — Последовательность должна соблюдаться строго. Инача бардак будет…

— Тогда прямо на чертеже пометки сделаем? — спросил Витя.

— Конечно, это наша копия, рабочая. Делай разметку, а я пока детали с заказчиком утрясу.

Толя снова взялся за карандаш и рулетку, а Витя вернулся в кабинет.

— Может, чаю пока ваш человек занят? — предложил дядя Коля.

— С удовольствием, — ответил Витя.

На самом деле Витя чувствовал смущение. То, что ему не удалось найти картину своего сна в чертежах, странным образом тревожило его. Главное же, он и сам не мог определить причину этой тревоги. То есть, с чего он вообще взял, что его сны и чертежи так плотно связаны. Просто исходя из первого совпадения, того самого гнедого битюга? Это и правда могло быть лишь совпадение. Странное, почти мистическое, но все же — лишь совпадение. С другой стороны, он понимал, что его чувства и интуиции основаны вовсе не на зримых образах, а на чем-то вечно остающимся за покровом видимого (даже во снах) мира. Когда-то давно он прочел притчу о каббалистах, которые выходят из дому за хлебом, не имея ни копейки денег, они просто уверены, что вселенная подарит им эту необходимую буханку. Как именно это произойдет — не важно, просто это должно случиться и всё. Витя хоть и оставался недостижимо далеко от иудаистской магии, зачастую ощущал себя именно таким каббалистом. Если он был уверен, что событие произойдет, он происходило. Практически всегда. Сегодня же коса нашла на камень. Витя понимал, что упускает нечто важное.

Они спустились на первый этаж, на кухню. Эта часть дома также не поражала изысканностью или утонченностью интерьера. Светлые крашенные стены, белый холодильник в сувенирных магнитах, гарнитур «уголок», небольшой квадратный стол на четыре человека. Единственный элемент украшательства — небольшие формата А4 репродукции в рамочках, что-то вроде эскизов машин Леонардо Да Винчи. Между ними висели небольшие квадратные рамки, в них под стеклом разнообразные морские узлы.

Дядя Коля поставил чайник на газ. Витя сел за стол.

— Если не секрет, о чем эти чертежи? — Витя решился спросить прямо, настрой был не тот, чтобы пускать ум окольными путями.

— Может, просто декорация? Для красоты? — дядя Коля все еще стоял у плиты, и отвечал не поворачиваясь.

Витя еще раз окинул взглядом кухню.

— Вы уж меня извините, но не похоже, что у вас есть тяга к какому-то особенному декору.

— А как ты сам думаешь, что там изображено? — дядя Коля повернулся к нему лицом.

— Очевидно, ряд исторических сюжетов. Просто они какие-то… Слишком иносказательные что ли…

Дядя Коля смотрел на Витю, как на младенца, пытающегося объяснить логарифмическое уравнение, мол, сама попытка достойна всяких похвал и наивность очаровательна, но результат нулевой.

— Я могу ответить на твой вопрос, — сказал он. — Просто потому что однажды решил никогда не врать. Но сначала я должен понять две вещи, первая — зачем тебе это знать? Удовлетворять простое любопытство, ни твое, ни чье бы то ни было еще, я не собираюсь. Я уже говорил, что дорожу своим временем. Второе — готов ли ты услышать и понять мой ответ?

— Думаете, не выдержу правды? — прямота дяди Колиных слов, подталкивала к дерзости.

— Не уверен, что ты готов поверить в правду. Ведь, лож куда привлекательнее и привычнее. Для правды всегда нужно быть готовым, в том числе интеллектуально.

— Ну, я конечно не академик…, — Вите этот разговор становился все интереснее, его нисколько не задевали сомнения дяди Коли в его умственных способностях. Он-то в себе не сомневался, значит и обижаться не на что. Да и давным-давно почерпнутая у дворовой шпаны истина — «на обиженных срать ездят», крепко засела в его сознании.

— Причем тут это? — махнул рукой дядя Коля. — Как раз академику-то зачастую элементарную истину вдолбить не получается. Он ведь — академик! А при этом не понимает, что образование — способ формовки людей. Как кондитер тесто в формочки помещает и в духовку ставит. На выходе румяные печеньки. А он со своими докторскими уже в такую ковригу спекся, что хоть гвозди заколачивай.

— Хотите сказать, образование не помогает понимать истину?

— Если речь о формальном образовании, то нет. Ни образование, ни воспитание. Сам смотри, вот этот твой рабочий, — дядя Коля кивнул в сторону второго этажа, где работал Толя. — Он что говорит? Я, говорит, руками работаю. А почему?

Витя пожал плечами. На самом деле в уме его сверкнула совсем другая мысль — как дядя Коля услышал Толины слова из кабинета? Может, где-то в комнате скрытая камера с микрофоном? Что ж, возможно… Во всяком случае понятно, почему хозяин запросто позволяет расхаживать посторонним людям по дому. Однако толком это обдумать не получилось, дядя Коля продолжал:

— Потому что его так научили — есть люди, которые руками работают, а есть — которые умом. Но это же чушь, притом откровенная! Сколько всего ему нужно знать, чтобы просто распланировать мой заказ? А когда вырезать начнет, что головой работать не будет? Причем очевидно, что котелок у него варит. И все равно — я руками работаю, думают пускай другие. И то же самое — люди интеллектуального труда. Возьми любого интеллектуала, самого отвлеченного, физика теоретика там, все равно, создавая свою теорию струн, он создает абсолютно реальный продукт, физически выраженный в виде книги или статьи в интернете или фильма. И все эти объекты создаются руками, а не одним только умом.

— То есть, по-вашему, нет разницы между книгой и табуреткой?

— Я говорю о том, что работа ученого и столяра не имеет сущностных различий. И то и другое — производительный труд. Разделять человеческую деятельность на умственную и физическую — не имеет смысла. Тем не менее, это делается. Для чего? Подумай сам.

Витя действительно задумался:

— Так не может быть, — сказал он.

Дядя Коля удивленно поднял брови. Чайник на плите засвистел.

— Почему же? — спросил он, наливая кипяток в чашки.

— Всегда существуют полюса. Не знаю, как это объяснить, но ведь очевидно, что общество — не единый муравейник, где все что-то производят. То есть, достаточно посмотреть в окно… Да и производительный труд, он не однородный и не равнозначный, — Витя говорил сбивчиво, просто он не привык рассуждать на подобные темы.

— Ты знаешь, что в Древней Греции не существовало разделения на ремесло, искусство и науку? Все это называлось одним словом — техно. Это и было залогом общественного равенства. Все как заводные болванчики кричат — демократия! А какая может быть демократия, если общество принципиально разделено. Ты профессор — получай малиновые штаны. А ты пэтэушник — тебе оранжевый жилет. Не может быть никакого равенства, если одна часть общества ощущает себя чумазыми чмошниками, а другая — раздувается от сознания принадлежности к интеллектуальной элите. А им в уши льют — вы одинаковые, у вас равные права. Они смотрят друг на друга, и как ты говоришь — в окно, и понимают… Вернее, ничего не понимают. Кто посообразительнее, до того доходит, что равны они только в одном — в одинаковом бесправии. Вот тебе и расклад.

— Почему же у греков получилось, а больше ни у кого не получается?

— Ну, тут разные факторы…

— Типа другая ментальность?

Дядя Коля засмеялся:

— Ты хоть сам понимаешь, что кроется за этой фразой? Ее часто произносят, с экранов политики там, социологи и прочие знатоки. А обозначает она очень простую вещь: людям говорят — построить гармоничное, справедливое общество не получается, потому что вы стадо дебилов, и годитесь только на заготовку рогов и копыт. И это на самом деле так.

— И все-таки почему? Не могут все быть дебилами.

— Во-первых, нужно не чтобы все были дебилами, а всего лишь большинство. Потом, может тебе это покажется странным, но дебилами не рождаются, а становятся. Клинических дураков не так уж много. Поэтому дебелизм приходится воспитывать. Если тебе интересно, как это делается посмотри на программы Министерства образования… Ну, а если возвращаться к грекам, у них все получалось благодаря одному существенному факту, который упускают все современные ударники демократического строительства: в греческих полисах строго регулировалась численность населения. Они там рассчитали — стабильное общество на данной территории может быть построено при таком-то количестве участников. То есть нашли меру. Но поскольку жизнь в полисах складывалась благополучно, то численность населения росла. Вот, и когда она достигала определенного предела, часть граждан откалывалась и шла в чисто поле, строить свой новый полис.

— Получается модель-то рабочая.

— Да. Только не всем она нравилась. И параллельно существовала другая — египетское рабовладельческое общество. Мощнейшая система, к тому же стремящаяся к расширению. А в самом Египте куда расширятся? Плодородная долина Нила, а вокруг пустыня. Значит, нужно приобретать другие страны. Вот, к египтянам и приехал умница Платон, поучился и написал свое «Государство», в котором общество построено в виде пирамидки. Платона, кстати, за эти идеи чуть не убили.

— Но ведь не убили же…

— Не убили, потому что с греками тоже не так просто всё, — вздохнул дядя Коля. — Их демократия, она ведь не для всех была. В смысле демос — это не все население полисов. Это определенная группа граждан, наделенная правами иметь собственность, рабов, носить оружие, голосовать… А все остальные назывались охлос — толпа. Опять-таки управляемая масса. Фактически, демос — не народ, а административная единица, созданная для контроля над охлосом. Так что идеи Платона об общественной пирамиде не были в принципе противны грекам. Просто, время тогда еще не подошло. Да, и требовалось многое перетряхнуть, зачистить старую элиту, допустить чужих. Так просто это не делается. Но в итоге все получилось. Именно со времен Платона Греция и покатилась…

— А Египет?

— Ты не на том фокусируешься. Как страна Египет тоже давно канул, но модель осталась. А значит и ее создатели. И им — создателям, в принципе без разницы, в каких границах лежит подконтрольная территория, как она называется, на каком языке там говорят. Это похоже на подсечно-огневое сельское хозяйство. Одну рощицу подрубили, сожгли, создали плодородный слой, собрали урожай, на следующий год переместились. А как именно называлось предыдущее поле — Греция, Египет, Вавилон, и как будет называться следующее по большому счету — без разницы. Только счет тут идет не на годы, а на десятилетия и даже века. Меняются только имена и названия, а система прежняя.

— Хотите сказать, что мы до сих пор в рабовладельческом обществе живем?

— А что есть сомнения?

Витя задумался.

— Подождите, но ведь есть разница в производительном труде и рабском.

— И ты можешь сказать какая? Изменились лишь методы порабощения, а принцип остался. И один из главных — нельзя создавать сплоченное общество. Отсюда разделение — умственный, физический труд. Это тоже лишь один из примеров. Реально существует только производительный труд, а противопоставлен ему управленческий труд. Тот самый полюс, как ты выразился. Ведь, производство требует контроля. Сам понимаешь.

Витя снова замолчал, осмысляя услышанное.

— А вот вы мне все это говорите и…

— Что? Открыта страшная тайна? — иронично спросил дядя Коля. — Вот, как ты можешь этим распорядиться? В интернет выложишь?

— Хотя бы.

— И правильно. Эта мысль приходит в голову каждому, кто услышал что-то новое. Немедленно запостить, твитнуть, расшарить и ждать лайков. Именно поэтому сейчас сложилось вполне определенное мнение: любая информация попавшая в интернет считается чушью. И не надо думать, что это случайность. На рубеже нулевых, действительно, была опасная ситуация. Сеть фактически не контролировалась. Конечно, те кому следует потихоньку выпиливали экстремистские сайты, но делалось это лениво. Поэтому к сетевой информации относились с доверием. А теперь… Ну вот представь, кто-то взял и выложил видео, на котором в небе взрывается самолет, или еще лучше — кто-то снимал с той самой зенитки, откуда пустили ракету, ну и видео на ютьюб. Что будет? Тут же набежит куча специалистов, которые тут же в комментариях тебе докажут, что и самолет не тот, и съемка не того года, и след ракета должна оставлять другой, и солнце не с той стороны. Потом, естественно, появятся другие блоги. Они расскажут, что автор видео — агент спецслужб, давно прикормлен и вообще пишет и выкладывает только то, что скажут. Ну и так далее.

— И что, все эти комментаторы у кого-то на зарплате?

— Зачем? — искренне удивился дядя Коля. — Я же говорю, создана такая среда, где каждый суслик — агроном. Великий стратег и геополитик, временно работающий охранником в «Пятерочке». Каждый может спокойно высказаться, каким бы идиотом он ни был. А то, что твой оппонент в чате — идиот, как правило выясняется достаточно поздно, и это главный и самый показательный момент. Знаешь, как Черчилль говорил: если ты долго споришь с идиотом, скорее всего он делает то же самое.

— Есть ведь и не идиоты, — хоть Витя во многом и соглашался с услышанным, но все-таки он с оптимизмом смотрел на человечество.

Дядя Коля вздохнул, как будто устал объяснять ребенку некую азбучную истину:

— Есть. И что толку? Представь, что ты подошел к коллекторным резервуарам мосводоканала и плеснул туда стаканчик родниковой воды. Стали они чище? Вот! И также с неидиотами. Подливают понемногу, а жижа по-прежнему вязкая и смердящая. Плюс к этому существуют люди, которые постоянно вслух сомневаются в том, что вода в стакане родниковая.

— Не понял. Если человек излагает внятно и с доказательствами, в чем тут сомневаться?

— Так ведь все излагают внятно и доказательно, — развел руками дядя Коля. — Тут другое дело. Попробую на примере. Читал недавно у одного автора о приемах видения диспута в среде заключенных. Прием на самом деле один, но очень действенный: нужно поймать оппонента на малейшем несоответствии, и не важно касается оно предмета спора или нет, затем хохотать во все горло и тыкать в противника пальцем, выкрикивая — Слыхали?! Во дает?! Хочет так повернет, хочет эдак! Ну и в таком духе. Естественно человек начинает теряться, выходить из себя, путаться еще больше. То же самое случится и с тобой, если, допустим, ты решишь записать то, что я говорю и выложить у себя в ЖЖ или там на сайте, в блоге, не важно. Первое что ты услышишь — во, появился еще один срыватель покровов, конспиролог! Ирония — мощнейшее оружие. Совсем необязательно развенчивать какую-либо теорию, ее достаточно грамотно осмеять. Тем более, то о чем я говорю — далеко не новость.

— По-вашему конспирологи и альтернатившики более достоверны?

— Не обязательно. Идиоты есть везде. Когда появляется по-настоящему стоящая теория. До кого-то наконец доходит, что картина мира несколько иная, чем в новостной ленте, к нему сразу прилипает толпа чудаков, злобных, смешных, безумных. А короля, как известно делает свита. Блогер и вся его деятельность в окружении тупых хомячков и начинает выглядеть тупостью и чушью. А большего и не надо.

— Получается, что понять где правда, а где ложь невозможно.

— Нет. Если ты о постах в интернете, — улыбнулся дядя Коля.

— А вообще? — вопрос прозвучал настолько наивно, что Вите стало стыдно.

— А вообще можно. Если, конечно, в голове у тебя погуще и почище, чем в тех самых коллекторах. Тут важно понять, что подсказывать тебе путь к истине никто не собирается.

Чай за время разговора успел остыть, Витя осушил чашку в два глотка. Встал и понес к раковине. Краем глаза он заметил, что на стене за холодильником висят такие же морские узлы в рамках, как и на других стенах, но одна рамка несколько больше. Витя остановился и посмотрел на нее. В рамку и за стекло был заключен свернутый петлей шелковый шнурок. Тут сомнений быть не могло. Шнурок из ночного кошмара. Также Витя не сомневался в том, что раньше он не мог видеть этот предмет. В свой первый приезд он не заходил на кухню. Разве что хозяин только сегодня его перевесил, а раньше он висел на другой стене, на втором этаже или в кабинете, вот подсознание и зацепило. Но остальные стены дома были пусты, ни картин, ни фотографий, ни репродукций… Витя стоял с чашкой в руке и смотрел на рамку.

— Что такое, Виктор? — дядя Коля смотрел на него с не меньшим интересом, чем Витя на шнурок.

— Так… Показалось кое-что… Интересная вещь.

— Да. Это чтобы помнить, — туманно сказал дядя Коля. — Не думал, что она так бросается в глаза. Что показалось-то?

Витя не собирался вот так с ходу открывать свои видения, поэтому нужно было менять тему. Он поставил чашку в раковину.

— Вы все-таки не ответили, что же изображается на этих панелях?

Дядя Коля тяжело вздохнул:

— Как бы тебе это объяснить… Это и есть своеобразная библиотека.

— Вы же говорили, что у вас на компьютере библиотека?

— Дело тут не в носителе, а в содержании. Компьютер просто заменяет бумажные книги. Суть при этом абсолютно та же. Деревянные панели будут рассказывать другую историю.

— Историю в смысле, как науку?

Дядя Коля поморщился при слове наука:

— В смысле как истину.

— Как-то замысловато. Чем вас не устраивают толстые бумажные тома. Есть ведь какие-то академические издания…

— История — самая ангажированная из всех наук. Бумажные тома всегда пишутся в определенной политической обстановке. Ты знаешь, что при СССР школьным учителем истории мог быть только член партии? Само по себе достаточно красноречиво, нет?

— Теперь-то не СССР.

— Да-да, информации полно. Открытые источники, рассекреченные архивы, — в голосе дяди Коли звучала даже не ирония, а какие-то прямо издевательские нотки. — Про альтернативщиков мы уже говорили. Повторяться нечего. Меня интересует только подлинная история. Её сохранение.

— А откуда она известна вам? — неосторожно спросил Витя.

— Я не говорил, что она мне известна, я не говорил, что она известна мне одному, я не говорил, что собираюсь делиться этими знаниями, — дядя Коля говорил подчеркнуто внятно и холодно, последние слова воспринимались как предупреждение.

Витя не хотел терять того доверительного тона, который только начал устанавливаться между ними.

— Все равно, картины на чертежах такие, что сам черт ногу сломит, — улыбнулся Витя. — Подлинная там история или чистая фантазия все равно не разберешь.

— Ты же разобрал, — вдруг сказал дядя Коля. — Думаешь, я не заметил как ты прямо впился глазами в чертежи?

— Я… да, нет… Ведь ничего не понятно…

— Так и задумано. Не владея матрицей, информацию с этих панелей не считаешь. Расслабься.

Несмотря на успокоительные слова, Витя заметил, что дядя Коля смотрит мимо него, в сторону шелкового шнурка. Ситуация каким-то чудным образом совпадала с настроением сновидения. Витя чувствовал, что на спине проступила ледяная роса.

— Ты не напрягайся, я с тобой эти разговоры веду только по одной причине, чувствую, что ты уловил нечто. Сам пока не понимаешь — что. Но может в уме у тебя просветлеет. А за тайну я не боюсь. История, даже самая обычная, из школьного учебника штука такая путанная и темная, что разобраться в ней вообще мало кому под силу. Да и нет у нас исторической памяти в принципе.

— В смысле?

— Ну ты знаешь, кем был твой дедушка?

— Так, примерно…, — ответил Витя.

— Вот именно! А про прадедушку и речь не идет. Истории собственной семьи никто не знает, за то каждый второй — геополитик. А самое главное — и узнать не старается. Им и не зачем.

Витя не понял кому «им», но и уточнять не стал.

— Реально достоверная история, как объективный процесс, доступна в лучшем случае в пределах сотни лет. А в большинстве случаев, ограничена отрезком в жизнь поколения. Да и там, мутно. История всегда должна оставаться немного в тени. Для масс, само собой.

— А не для масс? — Витя чувствовал, что подобные вопросы снова могут привести к памятному сувениру, висящему за холодильником, но удержаться не мог.

— И не для масс тоже. Но кое для кого, прошлое должно оставаться предельно ясным. Иначе — хаос.

— А так? Тотальный контроль?

— Модель не рабочая. Уже доказано. Хитрость в том, что контролировать народные массы очень сложно. Особенно сейчас. Как ни крути, но с чисто информативной точки зрения интернет навсегда изменил общество. Я бы сказал, что сегодня массы контролировать вообще не возможно. Хотя многие со мной не соглашаются. Потому что дураки, — дядя Коля уже говорил как будто бы и не Вите, а просто озвучивал давно продуманные мысли. — Да и задача — контролировать, не стоит. То есть это вторичная задача. Реально населением планеты можно только управлять. При контроле, по чистой логике, происходит сегрегация. Контролеры становятся элитой, остальные… ну понятно кем. Недовольство растет, и очередная Варфоломеевская ночь становится вопросом времени. Её можно предотвратить. Вернее отстрочить. Запалить небольшую войну, например. Переключить внимание. Но правильнее, рассчитать этот процесс и направить в нужное русло. А потом представить в самом героическом свете. Для этого официальная история и нужна.

— Какое русло может быть у Варфоломеевской ночи? Элиту ведь все равно перебьют?

— Если сил хватит. Да, ее и не жалко, — махнул рукой дядя Коля. — Новая нарастет. С теми же задачами.

— Значит, любая революция бессмысленна?

— Почему? — дядя Коля удивленно посмотрел на Витю. — Любая революция преисполнена смыслом. Только не для тех, чьими руками она делается. Для народа Афганистана был смысл в восстании талибов?

— Думаю, нет…

— А для США или России?

— Наверняка.

— Вот то-то и оно. Революции управляемы, это, кажется, уже ни для кого не секрет.

— Кем управляемы?

Дядя Коля усмехнулся.

— Оно тебе надо? Знать такое?

Витя немного растерялся. Несмотря на чрезвычайный личный интерес к теме, все-таки он воспринимал этот разговор, как обычный светский, кухонный. По крайней мере в самом начале. А теперь ему на самом деле предстояло ответить самому себе на вопрос: а надо ли? В любом случае, Витя понял, что дядя Коля дальше говорить не намерен. Может не в этот раз, а может и никогда вообще.

Витя посмотрел на часы:

— Что-то заболтались мы. Толя, небось, уже закончил.

— Не смею больше задерживать.

Витя вышел из кухни. Дядя Коля не стал его провожать. Толя сделал все нужные замеры. И довольно давно. Следуя какой-то природной деликатности, он не стал прерывать разговора Вити и дяди Коли. Стоял и курил на крыльце. Витя и Толя выехали за ворота. Только тогда Толя открыл окно и выкинул давно погасший бычок на обочину дороги.

— Да, работка предстоит…, — протянул он.

— Ага, — чуть небрежно ответил Витя. — Если сомневаешься, что справишься, лучше сразу скажи.

— Почему не справлюсь…?

— Ну, время много потребуется. Ты сейчас и так занят.

— Ни чем я не занят, все сделаю, — засуетился Толя.

— Ну, смотри, — сказал Витя и замолчал. Он мог бы еще покошмарить Толю, допечь его до признания в леваках и покаянного возвращения под Витину крышу, но делать этого не стал. Решил, что Толя и без того в правильной кондиции и образе мыслей. К тому же, сейчас ему хотелось думать совсем о другом.

В своем портфеле, вместе с образцами, он увозил копию чертежей и реквизиты, по которым выставит счет, пока за материалы, но все-таки это уже значило достаточно много. Главное же, сегодняшнее видение, новое совпадение со снами натолкнуло его на мысль о том, что сами по себе картины могут иметь для него вторичное значение. Куда важнее знакомство с этим человеком. И радовался Витя по большей части не хорошим барышам, которые получит с заказа, а тому, что благодаря заказу он сможет держать связь с дядей Колей. Главными всегда остаются люди. Витя давно это понял, и сейчас получил очередной шанс в этом убедиться. Собственно, и его назревшее противостояние с Валерой, на самом деле являлось борьбой за людей, образно говоря, за владение ими, их производительным трудом. Витя поймал себя на мысли, что думает терминами, услышанными от дяди Коли. Их разговор снова всплыл в памяти. И, странное дело, его слова уже не казались каким-то откровением. Прошло менее получаса, и теперь уже Вите казалось, что он и сам знал все то, о чем говорил дядя Коля. Может, просто не умел облечь в слова или хотя бы внятно выразить для самого себя. Тем не менее, припоминая разговор, он ощущал приятное чувство погружения в родную стихию. И правда, все, что Витя услышал задело и взволновало его скорее на эмоциональном уровне, чем на интеллектуальном. С точки зрения чистой информации, ему не открылись тайны вселенной. Да, Витя не силен в античной истории и политологии, но был уверен, что все эти сведения о полисах, греческой демократии, Древнем Египте и прочее, легко нагугливаются, никаких печатей для этого взламывать не придется. К тому же, интуитивно Витя понимал разницу между знанием и эрудицией. Знание реально и даже утилитарно. Эрудиция — полезная штука, но скорее внешняя мишура. Что-то вроде умения шевелить ушами, в каких-то социальных группах такой навык ценится куда выше, чем умение цитировать Катулла на латыни. А знание ценится во всех обществах. У Вити и складывалось ощущение, что он краем коснулся какого-то знания. Будет ли оно открываться дальше и полнее, целиком зависело от дяди Коли. В этом тоже сомневаться не приходилось. Чтобы это произошло нужно как-то расположить к себе дядю Колю. Подумать об этом еще предстояло. Пока же Витя решил просто смотреть на мир, через лобовое стекло. Это простое и повседневное действие, порой, приносило огромное удовольствие. Потому что случались дни, когда Витя чувствовал: мир говорит с ним. Мир одушевлен и наполнен невидимыми сущностями, которые одновременно, и прячутся, и желают быть увиденными. Чистое голубое небо, с пухлыми бляшками облаков смотрело на Витю. Он кожей чувствовал на себе этот взгляд и хотел ответить и мог отвечать. Нет ничего страшного в том, чтобы смотреть в бездну, даже если бездна в этот момент смотрит в тебя. Время, когда пространство приоткрывается во всей своей мощи и величии, лучшие мгновения жизни, хотя бы потому что Витя понимал — в этот момент именно он становится мерой этого величия. А значит, он включен в мировой порядок, ход вещей, а не просто существует на фоне. Подобные ощущения, самопроизвольно возникающие, всегда становились для него предвестниками чего-то хорошего, главное не рассеиваться и не впадать в экстатизм. Витя притопил педаль газа. Дела повседневные лучше шли под взглядом неба.