Мой Совет

Егор Александрович Парфенов

Эта книга – песня невинности, она же – опыта. Опыта романтика семнадцатилетнего, который менять систему хотел, но столкнулся с неизменным. С природой человеческой. «Мой Совет» – это моя история. Это искренний поток размышлений рефлексивных. О школе, о мире, о себе…

ОСЕНЬ. ПУТЬ

«Мимо ристалищ, капищ,/мимо храмов и баров,

мимо шикарных кладбищ,/мимо больших базаров,

мира и горя мимо,/мимо Мекки и Рима,

синим солнцем палимы,/идут по земле пилигримы.

Увечны они, горбаты,/голодны, полуодеты,

глаза их полны заката,/сердца их полны рассвета».

И. Бродский

Чтобы дойти до чего-то, нужно хотя бы выйти. Об этом было «Лето». Эта глава о другом. Можно сказать, что о восхождении на мой личный Эверест.

«Осень» соткана из повествования, своего рода суповой набор судьбоносных поворотов, за каждым из которых — «пропасть или взлет».

Вас ждут страницы прошедшего времени. Вообще, летописание — штука нудная. Наверное, увлекательно выходит лишь у Парфенова. Я имею в виду Леонида Геннадьевича: «События, люди, явления, определившие образ жизни. То, без чего нас невозможно представить, и еще труднее — понять».

Прекрасная формула. Главное, чтобы у меня вышло не хуже. Но не знаю, я все-таки не Парфенов.

Школа

1

Наличие школы отличает цивилизацию. Мы, как вид, появились только после того, как начали заботиться о своих стариках. Мы их кормили, поили и меняли все это на драгоценные знания о мире. На опыт тех, кто уже видел многое. Это и была «протошкола».

Затем — трансформация. Новая, рафаэлевская «афинская школа», с прогуливающимся по ней Платоном и Аристотелем. Вот и переход от быта к идее, к философии. Теперь учат жить, а не выживать. Теперь это — настоящее образование.

Пропустим пару тысячелетий. С поправкой на Средневековье, тренд прослеживается. Школа все большее и большее место уделяет идеям. Всяким: теологическим и дарвинистическим, математическим и социальным. А как же жизнь то? Она же не помещается в научные концепции! Глупо это не признавать.

Школа как место получения знаний — неэффективна. Спросите у своих мам, помнят ли они второй закон ньютона. Скорее всего, нет. А ведь проходили. Проходили и сдавали.

На мой взгляд, смысл школы не в нашпиговывании детей теоремами. Он в том, чтобы научить их жить. Школа должна стать тренажёром, местом, где можно и нужно совершать ошибки. Зачем? Чтобы не допускать их в тридцать, когда от правильности решения будет зависеть очень много. Например, жизнь детей.

Школьное самоуправление — один из элементов этого тренажера. Основополагающий элемент. Почему? Говорят, что «все из семьи». Так-то оно так, но еще и «из школы». Нельзя построить гражданское общество, не построив его хотя бы в рамках школы. Нельзя искусственно придумать избирательное право и удивляться, что получилась автократия. Внедрите его в школу, воспитайте новое поколение, которое со «школьной скамьи» будет считать свободу главной жизненной ценностью. Вот тогда все измениться.

Все реформы нужно начинать со школы.

2

Я учился в ломоносовском лицее. В кузнеце олимпиадников нашей области. По сути, это США. Я имею в виду модель успеха этого заведения: оно соблазняет лучших. Выкачивает мозги области, как это делают Штаты. Именно поэтому лицей и ненавидят другие школы. За то, что он собирает сливки: уже воспитанных и выдающихся детей. А кто их сделал таковыми? Конечно, прошлая школа. Ну, такая у них, этих старых отстающих директрис, логика. От части, они правы. Но винить за собирательство талантов нельзя. Им то никто не мешал собственные шараги превратить в место притяжения для всех умных, красивых и амбициозных, верно?

Как только я переступил порог в восьмом классе, сразу понял, куда я поступил. Как? На входе играла музыка, под которую танцевали школьники. Они решили это сделать, а им никто не сказал и слова. Поднимаясь по лестнице, я увидел девочку, которая сидела на бетонном перекрытии и играла на гитаре. Просто играла, аккумулируя вокруг себя публику. А в столовой, надо сказать, совершенно невкусной, сидели парни и рубились в шахматы, попивая лимонник. Спустя четыре года обучения я разучился изумляться этим мелочам, в которых спрятана правда.

Я не знаю, каким образом достигалось это состояние «парника». Лицей не был «либеральным» заведением. Вовсе нет. Это вполне консервативная школа университетского типа, с четким профильным разделением и железной дисциплиной. Никакого вам «Liberal Arts» или даже кружка по фотографии.

Если искать параллели, то лицей вырос из серебряного века. Те же отношения художника и государства. Ну, в нашем случае, талантливого школьника и администрации. Расцвет науки, творчества и мысли в чрезвычайно автократичной, душной системе без школьного самоуправления. Без инициативы снизу и «права голоса».

Есть директор — железный мужчина военной выправки и такого же мировоззрения. Про таких говорят «статусный». Три бриллианта в обручальном кольце и серые, ледяные глаза в золотой оправе. Он эту школу сделал, и ей же 27 лет управляет. На год больше Лукашенко. Вокруг него — тёти замдиры, которых много. Хотя, конечно, они не заместители. Почему? Просто он не заменим. Ну, по крайней мере, все в этом уверены…

3

Лицей — зрелая автократия. Директор — настоящий «мужик», принимающий все решения. Конечно, у него есть замы. Один из них — по воспитательной работе. Точнее, она. Это учительница русского языка и литературы. Ей на тот момент и «принадлежал» Совет Лицеистов. Что это такое? Кружок массовиков — затейников, наряжающих школьную ёлку на новый год и организовывающий никому не нужные мероприятия. В него обязаны были входить представители от каждого класса. То есть, минимум 16 человек. Шестнадцать расстрельных позиций. В принципе, представитель от нашего выбирался чуть ли не русской рулеткой. Да, кто-то не хотел быть бесплатным «бэлбоем», поэтому прикрывался учебой, кто-то терпеть не мог эту женщину-замдира, властвующую там, и тоже прикрывался учебой. «Нам некогда, мы учимся». И не поспоришь…

Совет был руками и языком администрации. Вернее, так я его тогда видел. Что-то придумывалось сверху, спускалось вниз, к делегатам, которые уже разносили «высшее повеление» в свои классы. Как к любым повелениям, к «инициативам» Совета на местах относились ужасно. Часто не понимали, зачем им, условно, наряжаться в костюмы и трясти маракасами на сцене САФУ. Нет, ну правда, зачем?

Где в этой схеме обычный школьник? В какой момент спросили его? Да не спрашивали. За подростка решили, что завтра он трясет маракасами: «ты попал в лучшую школу региона, дружочек, так что возражения не принимаются». Собственно, как и предложения. Если у вас есть идея о том, как улучшить место, в котором 500 человек 6 дней в неделю проводят по 6 часов своей жизни — это никому не интересно. Тебя никто не спрашивал. Элементарно не к кому идти. Классный руководитель занят другим, а «владычица Совета» — тем более. Максимум ты расскажешь друзьям на перемене. Они оценят задумку и забудут на следующей пятиминутке. Крутая, реально полезная вещь не то, что не будет осуществлена, ее просто никто не произнесет вслух. Лицей стоит на кладбище. Кладбище нереализованных идей и сердец. К сожалению, не только он.

Разумеется, это нужно менять. Но как? Как создать самоуправление? Тогда я подумал, что есть одно красивое решение: перестроить уже имеющийся Совет. Сделать из неприятного нисходящего фонтанчика систему, работающую в двух направлениях. И вверх, и вниз. Сделать из Совета сердце, качающее кровь идей и инициатив снизу вверх и сверху вниз. Такой мостик между администрацией и простым школьником. Своеобразный школьный парламент что ли. Площадка для диалога между «власть имущими» и теми, кто учится и работает здесь каждый день. Амбициозно? Возможно.

Дежурство

1

Для того, чтобы провернуть это, недостаточно желания. Чтобы к тебе прислушались — нужен политический вес, авторитет. Вряд ли директор рассмотрит твое сногсшибательное предложение, даже если у тебя будет железная аргументация.

Для понимания скажу, что в сентябре меня не знал никто. И тут, понимаешь, этот «no name» собирается учить нас, как строить школу?! Нет. Даже самая лучшая идея нуждается в авторитетной протекции.

Мы — Homo Sapience. Это бинарная номенклатура, которую придумал Баугин, а мы все думаем, что Карл Линней. Просто он был авторитетнее. И такая ситуация повсюду.

Странно говорить о реформах того, с чем ни разу не соприкасался. Поэтому стало ясно, что, прежде чем болото осушить, нужно замочить в нем ноги, пробить склизкое илистое дно. Но внедриться и «не отсвечивать» — неправильный план. Нужно зайти и запомниться с первого слова. Почему? Тот, кто хочет взобраться на олимп, должен делает это быстро. Да и к тому же, у меня был лишь год.

2

В лицее много военщины. Отпечаток директорского прошлого. Так, например, пожилая вахтерша для него — пограничник, а дети-дежурные — личная жандармерия. Существует целый «институт» дежурства, то есть принудительной службы для поддержания порядка. Все классы строго по расписанию несколько раз в год надевают галстучки и оказываются «по другую сторону баррикад». Конечно, это ни у кого не вызывало рвения. Мало кто хочет простаивать все перемены на коридорах, шпыняя товарищей.

Как и все обязательное, качество дежурства оценивалось. Этим и занимался Совет. Обычно представители классов от балды называли цифру от 1 до 10, повторяя одни и те же замечания. Абсолютная фикция, формальность, как и перекличка в начале. Глупость, в которой я разглядел шанс. Шанс ярко открыть дверь в Совет.

А что, если организовать лучшее дежурство? Во-первых, в очередной раз проверить себя, а во-вторых — это замечательный повод для того, чтобы заявить о себе там, на Совете, отстаивая себя и свой класс. Но как это сделать? Как продежурить лучше всех?

3

Я учился в хим-био. В самом апатичном и погруженном в учебу классе. Просто так взять и убедить его сделать что-то, выходящее за грани молекулярной биологии — практически невозможно. А тем более, убедить сделать это на высшем уровне. Но все мы — люди, и на нас действуют старейшие механизмы убеждения. Например, «кнут и пряник». Зачем изобретать велосипед? Единственное тонкое место такого подхода — легитимность. Нужно иметь четкий ответ на то, с какой стати именно ты ставишь целый класс на развилке между наказанием и поощрением. И это первое, о чем нужно задуматься.

Существует два главных типа легитимизации: харизматический и правовой. Чтобы достичь успеха, нужно замиксовать оба. Во-первых, получить формальный статус главного дежурного, а во-вторых, заинтересовать собой людей.

Вот уже несколько лет подряд главным дежурным нашего класса была дерзкая блондинка. И в принципе, у нее получалось. Все ее подружки — главные заводилы любого бунта — молчали в тряпочку, чтобы не подставлять друга. Без их молчания дисциплины не выйдет. Поэтому мне нужна была эта блондинка. Ее опыт и влияние. Но нужна была главой, на меньшее она бы не согласилась. Тогда я изобрел должность заместителя главного дежурного. Благодаря этому получив и правовую легитимность, и саботажников класса в кармане.

Перед тем, как выносить спорную идею на обсуждения толпы, поговорите с некоторыми отдельно. С теми, кто потенциально может ее поддержать. Убедите их это сделать. При обсуждении окружите этими людьми потенциальных противников. Тогда их будет просто меньше слышно. Ваши люди — это очаги поддержки, гасящие вопли несогласия. А они, к сожалению, будут. Вне зависимости от качества идеи.

Ну вот, осталось только поделиться той системой, которую вы хотите внедрить. Моя задумка была такой:

Первое, что надо ввести, «кнут и пряник». С пряником было сразу ясно: пропуск урока в гардеробе. У дежурных существует обязанность — обслуживать лицеистов в гардеробе, и при чем, даже во время уроков. Поэтому на каждую пару в нем оставалось по два человека, пропуская занятия. Раньше право прогулять предоставлялось всем, по принципу живой очереди. Но теперь пропуск ненавистной геометрии — настоящая награда.

С кнутом сложнее. Как такового наказания не существовало. Раз нет — нужно создать! И я создал: дежурство в столовой. Кому будет приятно шкрябать тарелки и выливать недопитые компоты? Конечно, раньше в столовой дежурили. Но потом это прекратилось само собой. Что ж, я возродил.

Система простая: хорошо дежуришь, получаешь плюсик, пропускаешь нелюбимый предмет. Дежуришь плохо — получаешь минус — грязные тарелки. Вот и все. Но кто будет выставлять эти оценки? Я с блондинкой? Ну уж нет. Как только кому-то поставишь минус — тут же поднимется визг. Надо разделить негатив с другими.

Вторая базовая вещь — внедрение «прослойки» между главой и людьми. Ситуация, когда между царем и народом — выжженая земля, обречена на семнадцатый год. Поэтому я ввел старших дежурных на всех локациях. Они должны были организовывать работу своей группы. Во-первых, это улучшило контроль, потому что за всеми не уследишь, во-вторых, отвело лишний негатив от меня с блондиночкой. Почему? Да просто именно старшие дежурные оценивали свою команду. А мы — их. Эффективно было делать старшими главных подстрекателей. Они начинали ощущать ответственность и усмиряли свой пыл.

Конечно, не без трений, но мы продежурили лучше всех. Рекорд. Потом завуч просила меня прочитать лекцию о том, как повторить этот успех.

Дебют

1

Раньше никакой главный дежурный на заседания Совета не ходил. Бедному представителю класса наваливали замечаний, часто тех же, что наваливали ему неделю, месяц, год назад. «Дежурные в телефонах, в телефонах дежурные, дежурные снова в телефонах!» и это тащилось от заседания к заседанию. Я — первый дежурный, пришедший на Совет. Раньше все вопросы задавались как бы в пустоту. В надежде, что представитель класса передаст. Редко, когда передавал.

Конечно, я пришел, чтобы «и себя показать, и других посмотреть». Подошел к кабинету с подругой, которая все это время представляла наш класс. Мы аккуратненько, не показывая всех козырей сразу, ждали в сторонке. Дверь открылась, и вышла низенькая розовощекая девушка с широкой улыбкой. Нынешний председатель. Тогда я даже не знал ее имени. Она упала в объятья к одному, ко второму — их имен я тоже не знал. Милования закончились, и мы ввалились в 3.3 — кабинет замдирки по воспитательной работе, который по субботам становился пристанищем Совета. Он чем-то напоминал переговорку: крупный офисный стол в центре, и хоровод стульев — вокруг. Стулья были хорошими, с кожной обивкой в цвет слоновой кости. Мебель клерков, но какая!

Главное — сразу себя поставить. Поэтому, я, нагло распихивая людей, занял место на том роскошном стуле, у окна. Мне было видно все: кресло замдирки, стоящее в изголовье, пространство для председателя по правую руку, два ряда зевак, пришедших на заседание…

Председательша объявила начало. Первое — перекличка. После — оценивание дежурства. Я с умным видом достал записную книжку. Уже необычно. Еще удивительнее стало, когда я начал в ней что-то писать, слушая замечания и оценки. В принципе, чаще я слышал десятки. Но тут очередь дошла до 9 «Б». У меня ужасная слуховая память: имена и музыка — сразу вылетают из головы. Я визуал. Отсюда и память на лица. Лицо мальчика, представляющего этот класс, мне показалось смутно знакомым. И я его вспомнил!

Около года назад меня попросили подменить учителя химии. Первая пара была в 8 «Б». В принципе, я люблю физ-мат классы: у этих ребят много энергии. С ними непросто, но если у тебя получается их завлечь, то начинается плотная работа. Так, объяснив дистилляцию через самогоноварение, я это сделал. Единственная заноза — понторез, сидящий на задней парте. Пытаясь его заткнуть, я ставил двойки. Вызывал — позорил — ставил оценку. Потом пару минут он молчал. К концу занятия этот мамкин хулиган накопил двоек шесть или семь. Конечно, я объявил «амнистию». Помню, что потом он даже поблагодарил меня за урок. Хочешь сделать человека счастливым — отними, а потом верни.

Так вот, пролетел год. Этот паренек нашел себя в общественной деятельности. И в тот день сидел с серьезной миной, оценивая мою работу. Работу моего класса. Вердикт — «7». Тут уж невозможно было молчать! Я перебил этот парад глупости и начал попунктно отражать все претензии, называя наши достижения: благодарность работников столовой, дежурством в которой раньше никто не занимался; благодарность директора и завуча за быстрое дежурство в гардеробе (наш состав одевал лицей за 4 минуты, когда остальные классы — за 7—10); железная дисциплина: все в галстуках, никаких опозданий и телефонов на постах…

Повторюсь, мы получили лучшую оценку. Выходя после заседания, меня остановил этот физ-матчик:

— Ты что, писал речь?!

— Экспромт.

За весь год пребывания в этой кастрированной структуре, он в первый раз услышал связную речь. Услышал эмоцию и принял участие в дискуссии. То, что Совет — место для дискуссий — для него казалось просто удивительным. Видимо, как и для других.

2

Вот уже 15:30. К этому времени заседания обычно заканчивались. Но тут председательша решила взять слово. Я насторожился. Она сказала примерно следующее: все течет, все меняется, пора и нам меняться. Я предлагаю составить новое положение о Совете.

Трудно описать мои эмоции в эту секунду. Какой-то «секс на пляже» из ревности, тревоги и запаха возможностей. С одной стороны, она опередила меня и накрыла медным тазом все мечты о «Революции». С другой — приоткрыла другую дверь. Дверь к прогрессу через Эволюцию. Через компромисс, договор и сотрудничество. На самом деле, я ей благодарен. Она лишила меня мучительного выбора, показав путь.

«Всех, кто хочет присоединиться к нашей группе для написания положения — милости просим!» — сказала она в окончании заседания. Дважды меня приглашать не надо было.

Положение

1

В любом деле важна оперативность. А уж тем более в вопросах власти. Если бы «штурм» Зимнего растянулся даже на неделю, никто бы сегодня не знал, кто такой Ленин.

Мне подвернулась замечательная возможность нежно изменить все. Заложить новую правовую основу, пусть и вместе с другими. Да, «геройства» в компромиссе меньше, но выхлопа больше. Пока группа не сформирована, нужно успеть набрать вес. В субботу был Совет, а в понедельник я уже принес свой вариант положения. Зачем? Ну, понятно, что фраза «всех ждем» — абсолютная формальность. Нужно было ярко и метко заявить о том, что у меня тоже есть виденье. Конечно, мое положение было невозможным. Ну просто чересчур. В нем я гиперболизировал свои идеи, сразу обозначив вектор. Всегда, когда хочешь получить сто рублей, просить нужно тысячу. Я поступил так же. Буквально на следующий день я, через знакомую, договорился о встрече. Ей она не могла отказать. Встретившись, я показал проект. Она позвала в группу, а я согласился.

2

Наверняка, решения в этой группировке будут приниматься демократическим образом. Разве что, с решающим словом председательши. Поэтому нужно ввести туда моих людей. Благодаря этому и я буду чувствовать себя раскрепощённее, и лишний голос за мои предложения не помешает. Пригласил ту, с кем и сидел на этом судьбоносном заседании.

У меня много друзей и подруг, но такая — одна. Самое меткое слово в ее адрес — «удобная». Ходячая травма материнской многодетности. Совершенно не глупая, но альтруистка. Она сама загнала себя в состояние жертвы. Эту модель поведения уже не изменить: жертва, ищущая доминанта. Нашла меня, а я ее. Мне с ней было очень легко, как и любому эгоцентрику. Такой человек поддерживает и слушает, слушает и поддерживает. А на том этапе это все, что мне нужно было.

Как я позже узнал, в эту группу входило пятеро, включая меня с подругой. Один — кудрявый пацифист, другая — большеглазая отстранённость. И председательша — во главе. Если описывать ее, то это явная экранизация «доктора Джекила и мистера Хайда». Супер-дупер friendly фасад, прячущий зверя. Не дай бог увидеть его появление в стрессовой ситуации. В этом смысле она — крепко отстоянный борщ: вся малоприятная гуща скрывается на дне, а в кастрюле плавает лишь вода с румяными пузырями масла. Для всех нас — любителей бульона — это только к лучшему. Пьешь с поверхности и не углубляешься! Но стоит эту кастрюльку встряхнуть, и рыхлое мясцо лезет наружу. Причем, в ее случае — далеко не говядина.

Я ее уважал, она была хваткой и принципиальной. Хотя почему «была»?

3

Элитный, свежий дом. Я стою на улице, пришел раньше всех. Решили писать на квартире у большеглазой, хотя других вариантов никто и не предлагал. На другой стороне улицы увидел идущую подругу, через шесть минут — кудрявого на велосипеде. Даже не удивился. Крути педали, как говорится…

Все в сборе, поднимаемся по лестнице этого свежего, элитного дома. Мама хотела купить тут однушку для сдачи, не срослось. Думаю, что к лучшему. Подъезд вроде новый, но уже весь в бычках. Вот и вся элитарность.

Зашли в квартиру. Тесно. Впятером жмемся на одном полуметровом коврике. Надо же как-то разуться! Проходим по коридору, цвет обоев уже не помню. Помню, что чистенькие. Поворот на лево, брюхастая женщина лет 45 сидит на кресле и ест сочный арбуз. Играет Муз-тв, а мы конвоем здороваемся. Видимо, это хозяйка. Она ничего не ответила. Похоже, отстраненность передается по наследству.

Заходим в комнату: коробка два на три с девичьем тапчаном-кроватью у стенки. Мило, но душно. Даже не душно, а спёрто. Ощущение, что тебя похоронили заживо. Причем, в братской могиле. В самом процессе не было ничего необычного. Впятером писали, спорили. Что важнее — дышали. Сказать, что воняет — невежливо, всё-таки в гостях, терпеть — тоже уже невозможно. Вот и сидишь, ждешь, пока кто-то первый предложит проветрить.

Я яростно отстаивал ценности «Liberté, Égalité, Fraternité», пока пацифист, заикаясь, лепетал про доброту и товарищество. Он понимал, что никакого парламента и независимости от админки не выйдет. Что нужно построить сommunity единомышленников, которым хорошо вместе. Я же считал это проявлением слабости, даже политической импотенцией. Забавно, но в итоге кудряш оказался прав. А я — нет.

Председательша напоминала мне «Христа в пустыне» Крамского. Кудрявый ангелок затирал ей про любовь и дружбу, а дьяволический я искушал независимостью от замдирки. Ей и самой надоело это хождение под администрацией. Но, с другой стороны, она не хотела открытой конфронтации. Я не завидую ее положению, потому что Сатана всегда убедительнее.

Конец ознакомительного фрагмента.