Книга цвета пустыни накануне дождя

Евфраим Непойман

Сын кузнеца растёт в мечтах о море и с холодным оружием в руках, но в обычной жизни не всё решается силой, а море перестаёт удивлять, когда наблюдаешь его с палубы грузовых кораблей, мирно ползущих из порта в порт. Однако, непотопляемое чувство юмора и жажда авантюр, постоянные спутники нашего героя, не позволяют ему сгинуть в пучине серости, и вот однажды он оказывается в самом центре таинственных событий, полных риска, безрассудства и, конечно, горячей любви.

II

Забравшись на ограду и поудобнее устраиваясь между пиками острозаточенных брёвен, чтобы затем выдернуть мечи из расселины, я разглядел двух крепких винглингов на длинной привязи, один из которых лежал в тени забора, а другой, по всей видимости, утолял жажду, засунув голову, наверное, на самое дно — как я мог судить по тому, что грудью он упирался в борта бочки… Впрочем, может быть, он так охлаждался, или, например, прятался — кто его знает.

Возле нашего дома торговые винглинги появлялись примерно раз в дюжину дождей, когда их хозяева продавали отцу железо для работ, и я был уверен, что время их возвращения ещё не наступило.

Нередко нас посещали и другие торговцы, приземлявшие своих винглингов на центральной площади города и радовавшие жителей сладостями, вином с Предгорья, сушёными морскими обитателями и разными бытовыми изделиями мастеров других городов, как, например, гребешками для расчёсывания волос, которыми славился точильщик по кости из нашего поселения.

Помню, в раннем детстве мы всей такой же босоногой, как я, ребятнёй начинали ждать прилёта торговцев заранее, а однажды даже несколько дней подряд уходили за ограду, чтобы вглядываться в небо, ожидая появления очертаний двух винглингов, несущих в люльке между собой большой сундук с разными отделениями, после приземления превращающийся в лавку всего-на-свете. Но в тот раз мы не рассчитали быстроту полёта винглингов, и, пока бежали обратно в город от ближайших холмов, торговцы уже сели на площади.

Обычно, пока один из них отдавал винглингов на попечение местному погонщику или сам отводил их в заранее условленное место, второй раздвигал верхнюю крышку сундука и устанавливал в углы жерди, расходившиеся в стороны, потом натягивал между ними плотный холст — и так получался широкий навес от солнца. Далее, уже вдвоём, они раскладывали товар и объявляли об открытии лавки. Мне запомнилось, что общением с покупателями всегда занимался только один из них, а второй иногда что-то подавал ему, а в остальное время просто стоял, наблюдая за тем, чтобы никто — особенно, наверное, детвора — не трогал товар руками перед покупкой, но никогда никого не отгонял — чаще всего детвору отпихивали старшие, чтобы пробраться к лавке.

Воспоминания из детства схлынули, я вынул мечи, спрыгнул с забора — винглинг, лежавший в двух шагах, даже не пошевелился — , заглянул в бочку — воды было на самом дне и винглинг, свесивший туда голову и всю шею, едва доставая мордой до воды, казалось, спал — , окликнул отца в дверь кузни, понял, что он в лавке, и подошёл к навесу с внешней стороны.

Ко мне спиной, опёршись на прилавок и что-то весело рассказывая отцу, стоял незнакомец в грубой свободной одежде, которая хорошо защищает как от солнца, так и от ветра. Не оставалось сомнений, что это он привёл тех двух винглингов, один из которых наверняка принёс его на себе в город. Но только когда он повернулся на звук моих шагов, многое сразу встало на свои места — это был один из тех двух торговцев, который обычно больше наблюдал, чем общался. Я не посещал их лавку с тех самых пор, как отец взял меня в кузню, но сейчас сразу же вспомнил его. У него были глубоко прятавшиеся под бровями, но вместе с тем очень живые глаза, от которых ничто, казалось, не могло ускользнуть. Это был, однако, взгляд не надзирателя, но человека наблюдательного, интересующегося.

Конец ознакомительного фрагмента.