Приключения зеркала – 4. В поисках Славика Вселенского

Евгения Хамуляк

История повествует о Славе, девочке из детского дома, где у нее остался друг Славик Вселенский, мальчик, мечтавший полететь в космос, чтобы там отыскать своих родителей. Они условились встретиться после того, как вырастут. Но однажды Слава почувствовала – с другом что-то не так. Не зная как достучаться до него, она решает отправить ему сообщение через электрические провода. Ведь электричество да еще много разных чудес доступно девочке с детства. Скоро она узнает, что это не просто так.

Глава 1. Просыпаются Каи и Герды

— Ведьма! Ведьма!

— Открой! Помоги! — кричали люди.

— Ведьма!!!

И не спрашивая разрешения, врывались в резной дом, срывая толстенную деревянную дверь с искусно выкованных железных петель.

На такой крик и шум из дальней комнаты выбежала молодая женщина, одетая в летнее льняное платье, держа в руках расшитую цветами подушку. Видно было, что переполох и незваные гости застали ее врасплох за застиланием постели в этот утренний час.

— Василина, помоги! — неожиданно из толпы упал ей в ноги здоровый мужик. И, не дожидаясь ответа, стал хвататься за подол ее платья, за ноги, целуя льняные тапочки с вышитыми подсолнухами. На все это время хозяйка резного домика будто замерла в недоумении, наблюдая за толпой, шумящей в ее горнице, обезумевшим здоровяком и вносимыми самодельными носилками, на которых лежала бездыханная девочка с лицом ангела и с черной обугленной грудью, словно кто-то выстрелил ей прямо в сердце.

— Василина, помоги! Заступница ты наша! — не унимался здоровяк. И только после этих слов хозяйка словно проснулась. Глаза ее заблестели, губы сжались в тонкие бордовые ниточки, щеки впали и побелели от ярости.

— Опять ты, Семен! — злобно прошептала молодая женщина, еще минуту назад такая милая и симпатичная, а теперь и в самом деле похожая на ведьму из книг со страшными сказками. — Мало тебе с нашего последнего свидания сталось?

— Знаю, знаю, — затараторил Семен, обливаясь потом и слезами, которые капали ему прямо на рабочую форму человека власти. — Обижал тебя незаслуженно в прошлом и ищеек своих напускал. Только мы ведь поплатились тогда. Три креста на кладбище стоят, семьи скорбят по ушедшим… — и метнул взгляд за спину на друга, что держал носилки с ребенком.

— Кто меня обидит — тот три дня не проживет… — будто заговор повторила хозяйка и с удивлением посмотрела на слугу народа. — От чего ж это ты жив-здоровехонек остался… А ведь с топором на меня ходил!

— Не гневись, Богом тебя молю! Во всем разберемся потом! Только помоги сейчас! Заступница ты наша…

— Какая я тебе заступница!!! — еще злее прошипела женщина, неожиданно оказавшись в другом углу комнаты, подальше от подползшего здоровяка.

— Все оплачу! Все твои расходы, все потери… Дом, дачу, машину продам. В долг возьму — только помоги, Василинушка! На тебя одна надежда…

Люди зашептались за спиной, прослышав про топор да про наезды чиновника.

— Что защебетали?! Если б меня ваш начальничек со своими дружками укокошил, принесли б хоть цветочек ко мне на могилку? — сказала Василина и вдруг как засвистела, аж волосы дыбом у народа поднялись, и люди, будто подгоняемые этим свистом, стали из домика вываливаться.

— Те останьтесь, у кого сердце по-настоящему болит! — приказала страшным шепотом Василина. И людишки, как оловянные солдатики повыскакивали из дома в разные стороны. А она тем временем удачным броском точнехонько забросила подушку прямиком на вершину подушечьей пирамиды в другую комнату, чтобы ничего не мешалось в руках.

В комнате остались четверо незнакомцев и бездыханная девочка.

— Зачем мне твои фантики, дурак! — Василина рукой отстранила достающего кошелек с деньгами Семена, усаживаясь на деревянную лавку у красивого стола. — Ты мне лучше скажи, кто тебя научил мои мины проходить? Ты как, паразит, торсионные поля пробил?! Магнитные катушки к чертям разорвало. Знаешь ли ты, раб Божий, что мне теперь за ними в Мексику ехать придется? А хозяйство на кого брошу? Кто дом сторожить останется? — и в сердцах чертыхнулась, от чего нехорошо зажглись ее глаза.

— Все расходы оплачу, только спаси Славушку! — мужчина молебно сложил руки и со всей раболепностью, на какую был способен, уставился на разгневанную Василину.

— У нее сильные ожоги, сердце уже как час остановилось, — наклонилась она к Семену. — Здесь только может помочь чудо…

— За ним и пожаловали, — хором откликнулись гости, прильнув к бездыханной девочке.

— Что ж вы думаете, я вам — ваш Господь Бог, оживлять умерших умею? — иронично высказалась Василина и, теперь серьезно взглянув на девочку, задумалась.

— У тебя ж, Семен, никогда детей не было… Да и быть не могло. Вы с Тамарой, проклятые, гребете только под себя, кроме своих кошельков ни с кем не считаетесь. На тебе одном, — и она пригляделась к нему, будто подсчитывая что-то, — только сто пятнадцать грехов против совести, не считая трех смертных… А ты, Тамара, — и ведьма взглянула в заплаканное лицо молодой женщины, одетой и накрашенной по современному, — искромсала лицо, теперь тебя никакой род не признает. Чудо-юдо какое-то, а не баба! Может, только кикиморы решатся… Да и они народ приличный, уважают себя.

Василина посмотрела в потолок.

— Не должно быть детей. Что накопили за века прародители — вами все и растрачено.

Потом взглянула на еще одну пару.

— Мы крестные, — несмело отозвались те.

— Крестные… — издевательски передразнила Василина. — Где вы были, крестные? Ребенок полез на электростанцию…

— Она взрослая, умненькая, самая умненькая из всего класса! — стала оправдываться крестная, заламывая руки с длинными розовыми ногтями. — Но не как другие дети. Немножечко глупенькая, что ли… Наивная. Все в сказки верила. Что может письмо отправить по электрическим проводам своему мальчику…

— Из детдома мы ее взяли, — стала дополнять Тамара, заламывая руки с точно такими же ногтями.

— И у вас на роду крест стоит, — всмотрелась лучше Василина. — Двести долгов перед совестью, перед законом, перед людьми, три погубленных судьбы… Да вы что тут?! Издеваетесь, что ли?! Сломали мне катушки! Теперь любой дурак пожалует: кому приворожить, кого отсушить, болотной воды для денежного колодца налить!!!

Вскочила Василина и хотела уже засвистеть, чтоб прогнать из дома нежеланных гостей, но тут заметила что-то интересное, привлекшее внимание… И, забыв про свист, направилась к мертвой девочке.

Люди разошлись в стороны, хватаясь за руки в надежде на чудо.

— Мертвая.., а сердце бьется…

Семен ахнул.

— Не тот мускул, что ты сердцем зовешь… А настоящее сердце, коих сейчас у людей не осталось. Оно после первого века жизни только появляется. Вам, короткоживущим, этого не понять. — И протянула руки с широко расставленными пальцами к бездыханному телу с черной дырой посередине, из которой белели детские обугленные кости.

— Спаси солнце, Василина. Если надо, жизнь мою забери. Но спаси Славушку.

— И мою забери.

— И наши, — горько вторила пара крестных.

— Ишь, что творится… — еле слышно обескураженно произнесла Василина и, неожиданно развернувшись, с большим удивлением посмотрела еще раз на людей, будто впервые их увидела и услышала.

На лицах присутствующих хранилась решимость пожертвовать собой.

— Видели люди, как ты по лесу гуляешь, животных после охоты оживляешь. Как с деревьями разговариваешь, как они, словно живые, тебе отвечают, ветками машут… — трепетно пересказывал сплетни Семен. — Оживи и солнце наше. Оно погаснет — все вокруг погаснет. Я без нее все равно не жилец. Как только мы с Тамарой ее из детского дома привезли, другая жизнь у нас началась. Права ты, раньше все себе хапал, загребал. Сам не знал, зачем мне столько! А как солнышко засветило — жить захотелось. Без денег, понимаешь?! Я ж уроки с ней делал… Мы даже с Тамарой ссорились, кто с ней больше времени проведет. Я отгулы брал, чтоб ее по паркам возить. В кино водить. Стал ей игрушки самолично стругать. Она уж больно деревянные буратинки любила, чтоб они как живые на ниточках двигались… Спаси! — и вновь с раздирающим криком бросился под ноги.

Зарыдали и остальные, не в силах поверить, что дочки больше нет.

Василина же, будто не слыша воя, с подозрением подошла к плачущему мужчине, подняла его смиренную голову, оттопырила веко и стала внимательно вглядываться в глаз.

— Святая Мара Превышняя! Каи с Гердами просыпаются… Что же это происходит такое сегодня? — озабоченно проговорила Василина и, отпустив бугая, в задумчивости побрела к столу, опять усаживаясь на лавку. — Давно, ведать, я в народ не ходила. А у вас там перемены неслыханные. В коем-то веке случалось, что б люди человеками становились, собой жертвовали ради чужого ребенка…

А потом обернулась и сказала:

— Есть способ девчонку из другого лока вытянуть, пока не затянуло окончательно. Сердце ее за эту жизнь цепляется, бьется пока. Но… у меня никогда не получалось этого сделать раньше. Я отца родного перетащить так и не смогла.., — с суровой печалью проговорила Василина. — И цена уж очень высокая. На это действо чужая жизнь, а может, не одна уйти должна.

Люди закивали, соглашаясь со всеми условиями.

— Да и зачем она вам сдалась? Вырастет, повезешь ее по Кембриджам учиться, а она оттуда тебе женишка заморского привезет, от вида которого тебя инфаркт хватит… Поселятся в ваших хоромах, заживут трутнями, наворованное тобою годами растрачивая… — сказала Василиса скучным голосом, будто книгу бухгалтерскую со статистикой читала. — Вот и вся песенка. А мне влететь так может, всю душу перетрясет, — и, прищурившись, посмотрела на родителей.

— Неправда! Солнышко бы отсюда никуда не уехала, — отвечал Семен с просохшими глазами, чувствуя, как дает слабину ведьма.

— Она б не уехала. У нее здесь жених имеется. Детдомовский, — подтверждала мать.

— Только об этом и судачила: мол, найду его и сделаем мир лучше. Чтоб ни одного детского дома на земле больше не осталось, — вспоминала крестная.

— И так складно сказки свои рассказывала, мы уж сами представляли, как институт она местный управленческий закончит, как я ее в администрацию устрою, — смахивал слезу крестный.

— А потом бы и Славика ейного отыскали. Вот такую б свадебку сыграли! — помахал мягким кулаком в воздухе плачущий отец. — И все вместе б навели в регионе порядок. Занялись бы беспризорными…

— Настоящее сердце в гробу будет еще долго биться, как вечная батарейка, хотя тело начнет разлагаться, и чем дальше, тем меньше шансов спасти, — четыре пары глаз с надеждой устремились на ведьму. — Четыре судьбы в расход пустить придется, чтобы заплатки наложить на дырку.

Лица родственников погрустнели, но не испугались.

— Что нужно от нас, не томи?

— Дело сложное… Если не выгорит, четыре… нет, пять мертвяков у меня в избе окажется. Придут вас искать и меня на дыбы сажать. А я без сил лет на пять, открытая всем злым ветрам останусь, — она сжала кулаки. — Поэтому в случае неудачи ее сердце себе возьму как батарею для обороны. Купол поставлю, чтобы лет пятьдесят меня никто не тревожил. Но чужое сердце без разрешения брать нельзя. Совесть равновесные силы потревожит, поэтому спрашиваю вас как попечителей, согласны на такой уговор?

— А если получится? — спросил Семен, не павший духом.

— Ну а если получится, она оживет, а каждый из вас помертвеет немного, ибо поплатитесь той частью души, что за чувства, радость, желание жить отвечают. Станете рабами бездушными. Манкуртами. Хотя вам и не привыкать, собственно. Может, даже и не почувствуете разницу, — она скучно пожала плечами. — Останется у вас только два тела, физическое и родовое. Потому совесть вами командовать станет. И только служа роду и народу, от этого станете к жизни силы черпать. Все пресно сделается, кроме сострадания к ближнему и желания помочь каждому встречному-поперечному.

Все четверо побледнели, но не запротестовали. И кивнули головами в знак принятия условий.

— Не все это… — и ведьма опустила глаза в пол. — Девочка у меня останется жить. Навсегда. Ибо ей в людское племя, краткоживущее, больше входа не будет. Перестанет она быть человеком в вашем понимании: станет мысли читать, сквозь стены ходить, все живое понимать, по воздуху летать. Не стареть… А за чудеса, Семен, ты не понаслышке знаешь, какими средствами, топорами да винтовками приходят расправляться, — и посмотрела на большую раму, в которой стояли черно-белые фотографии родных. Среди прочих фотография красивой женщины с пышной старинной прической, очень похожей на Василину. — Останется девочка у меня жить и моей ученицей станет. Изредка, может, позволю навещать. Только вы сами ее забудете скоро.

Родственники печально молчали.

— Небеса закрыты на замок. Ангелы уже давно не слышат наших молитв. Мой отец знал, как Верхний лок открывается. Да, вместе с его гибелью тайна открытия порталов ушла. Ваше солнышко достать можно лишь через инферно поганое, оттуда силу вызывать придется. Найти помощника средь чудищ адовых, кто сквозь миры гулять умеет, привести его сюда и… Если смогу устоять перед звериным соблазном сожрать вас с потрохами, — скрипнула зубами Василина, — то оживлю девчонку. А если поддамся зову чудовищному расквитаться с людишками паршивыми, в аду гореть достойными, — и она нехорошо улыбнулась парочкам, — не ропщите! На то духи древние навные и заточены.

Молчаливые согласия были получены и Василина удалилась в соседнюю комнату. Возвратилась оттуда с какой-то коробкой. И стала доставать и раскладывать неизвестный прибор, похожий на музыкальный, с металлическим гонгом посередине. Она привела его в действие, и тот, словно маятник, стал раскачиваться в разные стороны, глухо ударяясь о звучный металл.

Тун-тун-тун, — сначала заговорил маятник, потом успокоился, и вновь — тун-тун-тун, — с каждым разом чуть ускоряясь в полете. Василина покрутилась вокруг своей оси несколько раз, опустила голову на грудь, будто уснула, ее волосы разметались в разные стороны… И вдруг, заговорила с маятником, который теперь двигался несинхронно, на незнакомом языке.

— Тун-тун-тун-тун, — стучал маятник, как будто отвечая Василине.

Смотреть на это зрелище становилось жутко, но родители, лишь сглотнув горькую трусливую слюну, молча наблюдали.

— Что есть ведьма… — тихо произнесла Тамара, вслушиваясь в разговоры неживой игрушки и хозяйки избушки, — черная магия… — и от страха прикрыла рот, чтоб не закричать. Молодые женщины зажмурили глаза и крепко обнялись, предчувствуя нехорошее.

Наконец, ведьма нетвердой рукой сбросила прибор со стола и стала тяжело и шумно дышать в такт гонгу, который неподвижно валялся на полу, а звук его все слышался в воздухе. Не по-человечески выпуская весь воздух из легких, словно загнанное животное, Василина вдруг запела или завыла, словно звала кого-то. И чем протяжнее выла, стараясь как можно дольше тянуть зов, тем чернее становились ее глаза, устремленные в никуда.

Люди оторопели. Сначала послышался шум ветра и приближающегося сильного дождя, загремел гром. Из ниоткуда угрожающе каркнул ворон. А волосы Василины резким ветром отбросило назад. Лицо потемнело, под глазами образовались страшные тени, будто свинцовые тучи нависли над ней. Но молодая женщина, как и другие, все так же находилась в комнате. Под потолком, крышей и за окном на улице небо переливалось чисто голубым. Василина взглянула наверх и прищурилась, словно увидала там стаю птиц.

Люди не могли оторваться от этого зрелища, будто тоже перенеслись в другой мир, в какой-то сказочный лес, звуки и жизнь которого оживали прямо на глазах.

— Услышала тебя. Нашла, — шепотом произнесла ведьма, и уже не походя на себя, по-собачьи бесшумно спрыгнула на пол, стала вылизывать себе руки, на глазах покрывающиеся серой шерстью. Изо рта ее росли гигантские клыки страшного монстра.