Предсуществование

Евгения Усачева (2024)

Первая часть одноимённой трилогии — роман «Предсуществование» — погружает читателя в мир недалёкого будущего, где главной героине, некромантке Ананке, и её союзникам предстоит столкнуться с таинственным Вождём — зачинщиком Третьей мировой войны, посланным на Землю Городом-Богом Тронд-Дауром. Герои окажутся в смертельной опасности, и каждому из них придётся сделать выбор, который повлияет на судьбу всего Мироздания.

4

Тогда, в зачищенном от нацистской чумы дворе у меня промелькнула мысль, показавшаяся абсурдной. Но Слава сказал, что это правда. Реальность, слой за слоем, вскрывалась передо мной, и я видела те же змеиные глаза, что и Ярослав, скрывшиеся в темноте, а затем будто снова вынырнувшие из неё, на расстоянии пятидесяти километров. Враг как-то выследил тактическую группу моего друга и ударил именно в то место, где шла зачистка. Хотя, я ещё могла списать всё на случайность, если б поблизости не работало целых восемь таких отрядов для зачисток.

Солдаты тут же заняли оборонительные позиции, наводчики принялись искать координаты для ответного огня. Гражданские снова попрятались в подвалы.

Я знала ответ, как и Ярослав теперь уже знал, только не мог понять, зачем, к чему эта бессмысленная месть на последнем издыхании. Змеиные глаза ещё долго будут стоять передо мной. Его позывной мой друг узнал случайно. «Змей». Почему-то Славины сослуживцы решили звать его личного врага именно так — «Змей». Может, они сами и придумали ему такое прозвище, а на самом деле его позывной был другим. Неизвестно, но кроме моего друга никто его не видел. И я стала думать, что его, быть может, и не существовало вовсе… Хотя, бред, конечно. Змей, правда, существовал. Пусть не физически, но как коллективный отравленный разум всех тех, против кого воевал мой друг.

В ту пору стоял туман, дожди и непроходимая грязь, но это не мешало подразделению Славы выполнять задачи по уничтожению боевой техники и живой силы врага.

После освобождения ещё нескольких дворов мой друг получил приказ прекратить зачистку и выдвигаться на северном направлении. Ему передали координаты вражеских позиций. Всё оборвалось у меня внутри, ведь Слава отправлялся в место, где принял свою смерть. Но он на полпути повернул обратно на юг, куда вела его интуиция. Ему не давал покоя Змей. А я бы советовала Славе плюнуть на него и сосредоточиться на первоочередной задаче. Хотя… Возможно, его интуиция не ошибалась. Да и его личный враг вряд ли б отстал сам, пока мой друг его не остановил бы. Так что… Иного пути у него просто не осталось. Любая дорога вела именно в ту точку невозврата, в которой произошло необратимое. И с самого детства Ярослав не мог свернуть на какую-нибудь другую, окольную тропу, ведь всё, почти всё предрешено, и финал известен с самого начала. Только не нам. Мы, как безмолвные зрители, сидим перед экраном, на котором крутится наша собственная жизнь, не в силах изменить исход, который известен лишь режиссёру. Выбор — лишь иллюзия, искусно обёрнутая в этикетку случайностей и личных предпочтений. На самом деле никто ни над чем не властен. В наших силах лишь досмотреть этот фильм до конца, либо уйти с сеанса.

Эта идея — идея о вечном возвращении — свела с ума одного знаменитого философа. Она поразила его разум и заставила пересмотреть свои убеждения, если вообще, не отказаться от них. И, что самое страшное, к его великому сожалению, официальная наука подтверждала теорию цикличности Вселенной. Но тот философ пошёл дальше. Он предположил, что, если в каждом новом цикле Вселенная до последнего атома с точностью повторяет себя? Это значит, что всё когда-нибудь будет вновь, и каждому человеку придётся переживать все испытания бесчисленное количество раз. В таком случае неотвратимость судьбы и отсутствие выбора являются краеугольными камнями, на которых зиждется всё Мироздание. По-видимому, у него у самого была тяжёлая судьба, поэтому он так и боялся её повторения, и мысль о вечном возвращении стала для него потрясением.

Между тем официальная наука вовсе не утверждала, что Вселенная должна непременно повторять себя. Распределение и сочетание атомов и их частиц на заре формирования космоса происходило рандомно, поэтому вероятность того, что в каком-то из циклов могла возникнуть точная копия сегодняшней Вселенной практически равнялась нулю. Но откуда в сознании людей так прочно засела идея о фатальности, о том, что всё заранее предрешено, и чтобы они не делали, от судьбы не уйдешь? Наверное, от собственного бессилия перед лицом природы и обстоятельств непреодолимой силы: социальных катаклизмов, как жернова перемалывающих своих жертв, неизлечимых болезней, словно насланных свыше за грехи, и т. д. Слава бы сказал, что нужно лишь одно: бороться, бороться и не засорять себе голову ерундой. Он не верил в судьбу, а между тем, она вела его в одном известном ей направлении, и, глядя на неё, казалось, что, действительно, всё на свете предрешено.

***

Я постоянно чувствовала спиной чей-то взгляд. Пронзающий, обжигающий душу, будто личный враг моего друга был повсюду, и следил теперь не только за ним, но и за мной.

Возможно, Змея и не существовало на самом деле, это чутьё привело Ярослава в то место, где он был нужен больше всего. Тот бой запомнился мне больше всего.

Вместе с бойцами добровольческого батальона, Слава и его сослуживцы взяли в кольцо 105-ю бригаду. Ту, самую зверскую, солдаты которой безжалостно расстреливали пленных и издевались над мирными жителями. Но Змея в ней не оказалось. Из выживших осталось только тринадцать чудовищ. И их число стремительно сокращалось. Никто не собирался лечить ублюдков, и они просто тихо подыхали от ран. По-любому, их всё равно ждала смертная казнь.

Враги пытались прорваться небольшими группами, но по их бронетехнике нанесли удары гиацинтами, что лишило их возможности разомкнуть кольцо. Несколько дней бушевали чудовищные грозы, расчерчивавшие небо розово-красными гигантскими молниями. Когда вой взбесившейся стихии смешивался с грохотом артиллерии, становилось жутко. Мне казалось, что я попала в самый настоящий ад, хоть я и знала, что его не существует. Единственное, что меня тогда утешало: то, что всё это делалось не зря. И мне тоже хотелось что-то сделать, помочь воинам, но вмешаться сквозь время я не могла.

Слава похудел, отрастил бороду, стал намного меньше улыбаться. Но я всё равно запомнила его таким, каким он предстал передо мной в одном из воспоминаний, на присяге после поступления в училище. Девятнадцать лет — так мало, но в свои девятнадцать он был крепче духом, чем большинство в сорок. Теперь, после смерти, он тоже выглядел на девятнадцать, и если б не взгляд, в котором разливался океан всей пережитой боли, я бы решила, что он, и вправду, ещё мальчишка.

То, что ждало его теперь — настоящая истинная жизнь, но она казалась ему нереальной. Он погряз в воспоминаниях, они захлестнули его, как волны губительного океана. Я должна была упокоить его душу, и я упокаивала, говорила, что ему нужно сосредоточиться на себе и на своём дальнейшем Пути, но Слава тяжело отпускал прошлое, хотя поначалу, при знакомстве, мне казалось, что всё как раз наоборот.

Передо мной мелькали вспышки взрывов и пули прошивали насквозь, но я была бесплотным духом, сопровождавшим Ярослава в его воспоминаниях о земной жизни. Мне никто не мог причинить вреда. Как и ему. Отныне всё встало на свои места.

Ему показалось, что среди дыма, в самый разгар битвы, мелькнули, будто наваждение, красные, налитые яростью глаза, и блеснула мерзкая чешуя его личного врага. Мой друг пальнул в ту сторону очередь из автомата, но там никого не оказалось.

— Ты гоняешься за призраком. — Шепнула я ему. — Это дух врага, а не реальный человек.

— Гонялся. — Поправил он, и я снова забыла, что путешествовала лишь по его воспоминаниям, а не по реальным местам битв.

— Покажи мне, что произошло дальше.