Нити Дочерей Ночи

Евгения Санакоева, 2023

Насколько знают ныне живущие, мир един, лишь потому что им правят два Божества – Великий Черный и Великий Белый – жизнь и смерть. Со времен первого ткацкого станка воля Двух Великих доходила до людей через Орден Ткачих – девушек, ночами ткущих белые пледы благословения и черные пледы – предвестники скорой смерти. В Риате, где на горе из черного сланца стоит знаменитый трехтронный Замок Теней, погибает королева, а ее сын, отлученный от отца, отправляется на долгие годы учиться в далекие страны. Недалеко от столицы девочка, которой наречено стать Ткачихой, похищена сумасшедшей, но спасена Орденом. Знаменитый изобретатель вынужден стать нянькой юному принцу, а Воительница в золотых доспехах – сложить оружие. Через годы, на заре новой истории, их дороги сплетутся воедино. Но путь для покинутых справедливостью не бывает простым, и каждый сам решает: стать частью тьмы или идти к свету.

Глава 1

6066-й год эры Двух Великих

— Мама! Папа! Скорее!

Белокурая, совсем еще юная девушка почти визжала, прыгая от счастья и размахивая белым пледом, который принесла Теона. Поток чистой, ничем не разбавленной радости, которую излучала счастливица, буквально сносил Ткачиху с ног.

В дни даров Великого Белого реакция людей была одинаковой: вопли ликования, танцы, объятия, счастливые глаза. В эти моменты Теону все любили. На короткий миг она становилась полноправным членом чужой семьи и невольно начинала примерять на себя непривычный образ девушки, у которой есть родные. Но эта иллюзия тут же разбивалась о воспоминания о днях, когда она приносила в дома черные пледы. Реакция тогда была совсем другая: гнев, исступление, отказ верить в необратимое, поиск путей к отступлению, плохо скрываемая ненависть и презрение к той, что стала вестницей скорой смерти…

Сияющая обладательница белого пледа выбежала через заднюю дверь, нетерпеливо выкрикивая на ходу:

— Я же говорила, что выйду замуж в этом году! И уеду из этой лачуги! Я же говорила-а… мама, папа, скорее сюда-а!

Вместе с ее затихающим голосом рушились воздушные замки Теоны: это не ее семья, не ее дом и не ее счастье, она здесь лишняя. Теона уже было переступила порог скромного жилища, когда девушка вдруг вернулась, едва ли не силком волоча за собой опешивших родителей.

— Я вас всех отсюда заберу, не беспокойтесь… Ой, Ткачихочка, ты куда? Оставайся с нами праздновать! Мы такой пир закатим! Правда, мам?

— Конечно, конечно, госпожа Ткачиха, оставайтесь! — засуетилась полноватая женщина в грязном переднике с копной кудрявых, кое-как собранных в пучок волос. — Вы такую радостную весть принесли нашей Лили, да и нам тоже! Оставайтесь, мы вас накормим и напоим.

— Точно! Папа, доставай вино, которое позавчера выиграл в карты!

— Ну так одна ж бутылочка всего, может, уж до свадьбы сбережем? — робко спросил худощавый высокий мужчина со впалыми щеками.

— Скоро у нас будет сколько хочешь таких бутылок. Я знала, что Питер сдержит свое слово! Неси давай! Дочь замуж выходит, а ему вина жалко!

— Так это же еще вилами на воде про замуж… там же может быть и что-то другое…

Счастливица Лили метнула на отца свирепый взгляд, будто он собирался расстроить ее еще не назначенную свадьбу с Питером, у которого теперь, похоже, не было иного выбора, кроме как купить кольцо и опуститься перед девушкой на колено. Отец, поняв, что спорить с дочерью бесполезно, тяжело вздохнул и отправился за трофеем.

После бессонной ночи Теона была очень голодна и с удовольствием бы осталась на обед, но впереди забрезжил долгожданный отдых, и ее тянуло домой.

— Простите, но я правда спешу, у меня сегодня выходной.

— А потом опять черные саваны начнешь разносить? — резко и неприязненно спросила мать Лили, отбросив показную любезность.

Мираж растаял окончательно. Теона ничего не ответила. Она скомкано попрощалась и практически выбежала за дверь.

Едва оказавшись на улице, Ткачиха начала мечтать, как совсем скоро отправится в соседний городок на праздник по случаю начала лета, будет объедаться сахарными синичками и смеяться над Боном, который обязательно упросит жонглеров научить его ловко подкидывать булавы. Но тут кто-то грубо тряхнул ее за плечо, испугав и заставив вернуться в реальность.

— Тка… девушка… да подожди минутку! Как тебя, говоришь, зовут? — За спиной Теоны стоял отец Лили.

— Что-то случилось? — встревожилась Ткачиха.

— Я тут… — он сунул руку за пазуху и вынул золотую цепочку, — выиграл в карты, возьми.

— За работу Ткачих платит город, мне ничего не нужно. Я лишь передала вашей дочери послание от Великого Белого.

— Да в том и дело… возьми… и послание от Его Брата к нам не приноси. Ты же понимаешь, о чем я?

Последнюю фразу он сказал так тихо, что Теона даже понадеялась, что ослышалась.

— Ну… бери!

— Воля Богов не предмет для торга. Спрячьте свою… взятку.

Гнев захлестнул Теону от кончиков каштановых волос до мысков неудобных рабочих туфель, прилагающихся к платью. С ней не первый раз пытались торговаться. Вытканные руками Ткачих дары Богов не признавали сословий и доставались бедным, равно как и богатым. Последние часто сулили любые блага, лишь бы Ткачиха забрала свой дар — мерзкий сверток угольного цвета — и побыстрее исчезла. Но сейчас поступок отца Лили казался Теоне просто верхом неблагодарности — она только что принесла его дочери белый плед благословения, а он!

— Ну, чего ты… бери… бери, говорю, а если мало, то у меня еще брошка есть. — Мужчина воровато оглянулся, как будто кто-то мог подслушать их разговор, и сунул драгоценность в руку Теоне, но девушка разжала ладонь. Цепочка блестящей рыбкой нырнула в лужу и скрылась под слоем мутной воды.

— Ах ты! — рассвирепел даритель и даже замахнулся на Ткачиху, но быстро опомнился. Отведя взгляд и присев на корточки, он принялся загребать грязь из лужи, пропуская ее между пальцев.

Теона с жалостью и долей презрения пару секунд смотрела на эту картину, а потом круто развернулась и пошла прочь.

***

За три года жизни в Иризе — столице Риата, Теона выучила этот путь настолько хорошо, что могла бы пройти по нему с завязанными глазами. Вниз от городских ворот по брусчатой мостовой, шириной в две большие повозки, потом — по убегающей в хвойный лес тропинке, которая вела через тихий, полный смирения Бор Мертвых, через два зеленеющих холма. И вскоре из-за третьего покажется стеклянная крыша ее дома — с рамами, в уголках которых рос мох, и металлическим флюгером — катушкой ниток — эмблемой Ордена Дочерей ночи.

Дом достался Теоне от Греты — такой же Ткачихи, много лет служившей в Иризе. Новое жилище долго не принимало юную хозяйку, как и она его. Стеклянная стена в два этажа будто пыталась выставить напоказ все ее секреты, растения, которых в нем было несметное количество, сохли, как бы часто она их ни поливала, а ткацкий станок то скрипел, то дергал нити. Но со временем девушка влюбилась в мягкий солнечный свет, заливающий комнаты, в зеленые гирлянды, свисающие с потолка, ради ухода за которыми приходилось ставить два стула друг на друга. Она даже нашла подход к старому станку и постепенно начала воспринимать необычный полупрозрачный дом как личное убежище. Наглухо запирая большую синюю дверь, она получала возможность хотя бы на какое-то время не быть Дочерью Ночи, Избранной или Ткачихой. Здесь она была собой, такой, которую почти никому не показывала.

И хотя дом стоял одиноко и довольно далеко от охраняемых городских стен, Теона знала, что в нем она в полной безопасности. Никому бы в голову не пришло обидеть Ткачиху. Закон, принятый в незапамятные времена, гласил: тот, кто посягнет на жизнь или имущество члена Ордена Дочерей Ночи, поплатится жизнью. Та же участь ждала всю его семью. Хотели они того или нет, но горожанам приходилось считаться с тем, что вестница воли Двух Великих живет радом с ними, — иного выбора у них просто не было.

Теона уже представляла, как переоденется в любимый голубой костюм, оставив висеть на вешалке в шкафу свое рабочее облачение: тяжелое темно-синее бархатное платье с вышивкой по подолу в виде реки, символизирующей время, и двух светил по обеим ее сторонам — солнца и луны, того, с чего начинаются и чем заканчиваются истории жизней всего сущего. Но внезапно она услышала, как скрипят качели, висящие на крыльце. Они успели заржаветь от весенней сырости — Бон поторопился и достал их еще в марте. Сам он ни за что бы не сел на них, других гостей у нее не бывало, а значит, на качелях качался кто-то чужой.

Девушка обошла дом с черного входа и принялась осторожно выглядывать из-за угла, чтобы остаться незамеченной. Но едва она рассмотрела незваного гостя, как рванула вперед со скоростью кометы.

— Вероника! — на бегу закричала Теона.

— Девочка! — Наставница спрыгнула с качелей и сгребла девушку в крепкие объятия.

— Что ты тут делаешь? Я не ждала тебя раньше осени! О, Вероника, я так соскучилась!

Теона растаяла в объятиях Видящей. Вероника, хоть и была старше всего лет на пятнадцать, но практически заменила ей мать. Когда будущую Ткачиху еще малышкой привезли в Замок Теней, где обучались Избранные и жили загадочные и пугающие Сестры Ночи, именно Вероника взяла на себя заботу о девочке, а вместе с тем и обязанности по ее обучению и воспитанию. Про себя Теона звала Веронику Хрустальной Леди за ее всегда идеально прямые белые волосы и глаза цвета льда замерзших озер.

— Пришлось отобрать у развозчика партию ниток для тебя, чтобы приехать пораньше.

— Как же я рада тебя видеть! — Теона все еще не могла поверить в неожиданно свалившееся счастье. — Заходи в дом. Ты голодна? Я приготовлю твой любимый пирог! На сколько ты сможешь остаться?

— На пару дней, если ты не против.

— Конечно! Как здорово! — захлопала в ладоши девушка.

Теона приоткрыла входную дверь, и из глубины дома послышался оглушительный птичий гвалт.

— Ты завела питомца? — удивилась Вероника, переступая порог следом за воспитанницей.

— Это Эти́н — вороненок, мне его Бон подарил. Он родился совсем белым, и другие вороны на королевской воронятне его не приняли. Ой, — спохватилась Теона, — надо же предупредить Бона! Мы сегодня собирались в Келс на ярмарку.

Вероника на миг сделалась совершенно серьезной, а потом закатила глаза и фыркнула: сколько бы хорошего ни сделал Бон и как бы примерно себя ни вел, для нее он всегда оставался королевским избалованным сынком.

Теона сделала вид, будто ничего не заметила, чтобы снова не затевать долгие споры на эту тему. Она быстро написала пару строчек и вложила записку в маленький серебряный тубус, украшенный эмблемой двора, а затем прикрепила его к лапке ворона. Этин, услышав имя Бона, оттолкнулся от руки хозяйки и вылетел в открытое окно.

— Ты же знаешь, что я желаю тебе только добра, девочка? — Как бы Теоне ни хотелось избежать разговоров о принце, Вероника, как обычно, стояла на своем.

— Знаю, как знаю и то, что ты хочешь сказать. И тебе известен мой ответ: мы просто дружим, тебе не о чем беспокоиться.

— Но когда он найдет ту, с кем будет не «просто дружить», или за него это сделает отец, — беспокоиться начнешь ты. А что, если однажды он устанет дружить и захочет большего… любой ценой… — Фразы повторялись раз за разом одни и те же, но сегодня девушка не хотела портить ими радостную встречу.

— Прекрати, пожалуйста, — почти одернула наставницу Теона, хотя прежде никогда себе такого не позволяла.

— Я живу дольше тебя и к тому же далеко не так наивна, — не собиралась сдаваться Вероника

— А давай лучше ты посмотришь, что у меня со станком? — Теона решила сменить тему. — Может, подскажешь, как его починить. Он заедает в одном и том же месте — прямо в начале имени. На днях чуть не перепутала, кому плед нести: Бриксу или Вриксу.

Вероника глубоко вздохнула и снисходительно кивнула, показывая, что она разгадала уловку Теоны, но, так и быть, соглашается отложить неприятный разговор.

Станок находился в отдельной комнате в окружении десятка напольных подсвечников, залитых потекшим воском, и стеллажей с пузатыми мотками нитей. Особая магия этого места заключалась в том, что над станочной не было второго этажа, а роль крыши выполняло огромное окно, которое днем занавешивалось шторами, натянутыми под потолком на специальных тросах. И хотя дом достался Теоне в довольно ветхом состоянии, потому что Грета в последние годы не могла заботиться о нем так, как раньше, все хитрые механизмы, которые она изобрела в юности, работали как часы.

По традиции для новой Ткачихи привозят свой станок, но Теона упросила оставить тот, что уже «жил» в доме. В глубине души девушка надеялась, что вместе со станком к ней перейдет крупица мудрости от прошлой хозяйки, проработавшей за ним несколько десятилетий. Грету очень ценили и любили в столице, и девушке тоже очень хотелось прижиться в новом месте. Но пока что ничего, кроме постоянных проблем с наладкой, станок Теоне не принес. Какая уж там мудрость!

Теона видела современные станки в Замке Теней. Они были идеальными, подогнаны и продуманы до мелочей: часть деревянных деталей заменена на металлические, переключать ремизки и заправлять нити в навой было гораздо проще и быстрей, но списать на свалку своего скрипящего и постоянно ломающегося старичка она не смогла. Хотя порой, просидев за одним пледом вместо пяти часов всю ночь, девушка уже была готова послать письмо с просьбой о новом друге.

— Да у тебя ремизка треснула, — авторитетно заявила Вероника, выбираясь из-под махины, занимающей треть просторной комнаты. — Тебе привозили запасные части? Давай после обеда заменим.

— Кажется, у Греты были в сарае какие-то ящики. Пообедаем, и я пойду поищу, сначала отдохни с дороги.

***

Пока Теона возилась на кухне с тестом для пирога, замачивала в горячей воде сухие грибы и пыталась отыскать последнюю баночку варенья, Вероника развлекала ее рассказами о жизни в Замке и приключениях других Ткачих. Девушки не просили о чести стать Ткачихой — их отбирали с помощью таких, как Вероника — Видящих.

Обычно будущая избранность раскрывалась к двум годам. Семью девочки сразу предупреждали, что с ними живет будущая Дочь Ночи. С того момента, как Ткачиху помечала Видящая и у нее на шее появлялись два символа — желтый круг и белый серп, все вокруг понимали, что тронуть этого ребенка нельзя даже пальцем. Отметки исчезали, когда девушки после своего пятнадцатилетия прибывали на годовое обучение в Замок Теней. И уже после церемонии Посвящения у каждой Ткачихи появлялись постоянные татуировки: левое плечо украшало Солнце, а на правом навсегда застыла Луна.

После церемонии девушек распределяли по городам — туда, где требовались новые Ткачихи пледов судьбы. Теона еще в Замке видела, что далеко не все радовались избранности, но кто решится пойти против трех Сестер Ночи — Вечных, стоящих во главе Ордена Ткачих? И хотя ни один официальный закон не запрещал отказаться от привилегии всю жизнь просидеть за станком, но люди прекрасно понимали, что власть Ордена намного шире и страшней закона.

Избалованность и вера в свою исключительность давали повод каждой Ткачихе проявлять себя по-разному. Одна из знакомых Теоны тут же нарекла себя главной в городе и заставляла горожан самих приходить к ней за пледами по утрам. Другая собиралась сбежать с кузнецом из соседнего поселения, у которого неожиданно обнаруживались жена и пятеро детей. Третья и вовсе наняла помощницу, забыв, что воля Двух Великих передается только Дочерям Ночи, а потом удивлялась, почему имена на ее пледах такие неразборчивые и никого по ним не найти.

Теона достала из печки румяный пирог. От одного только его вида в животе заурчало. Ткачиха застелила стол недавно купленной в городе скатертью, поставила две тарелки и даже достала бутылку вина для Вероники, которую нашла на кухне, когда наводила порядок. Сидящая за столом Видящая наклонилась над пирогом и вдохнула его аромат.

— Не знаю, по чему я больше скучала: по тебе или этому чуду, — улыбнулась она.

Наставница уже приготовилась разрезать хрустящую корочку, но неожиданная трель дверного колокольчика заставила ее остановиться.

— Ты еще кого-то ждешь?

— Вообще-то нет. — Теона была озадачена. — Минутку, сейчас узнаю, кто там.

Теона распахнула большую синюю дверь с латунной ручкой в виде вездесущей катушки ниток. На пороге стоял Бон. Его лицо озаряла самая лучезарная улыбка из всего королевского арсенала. Такой улыбкой одерживают победы и добывают перемирие, очаровывают и манят в капканы. Теону прежде не одаривали столь щедро, поэтому первые несколько секунд она смотрела на принца и не могла понять, что в представшей перед ней картине было не так. Более того, Бон еще никогда не приходил к ней таким нарядным, в горчичном камзоле с золотой вышивкой на лацканах и воротнике-стойке, из которого выглядывала накрахмаленная сорочка белее снега. Его пшеничные кудри, отливающие на солнце медом, были аккуратно уложены и, кажется, даже подстрижены.

Как следует рассмотрев гостя, Теона наконец заглянула за его спину: на коновязи, рядом с лошадью Вероники, были привязаны Стоик — верный конь принца — и Рысь — рыжая кобылица, которую он обычно приводил для Теоны, когда они собирались в поездку.

— Готова? — как ни в чем не бывало спросил Бон, но хитрый прищур его прозрачных серых глаз говорил о том, что он что-то задумал.

Теона бесшумно вышла из дома, оттеснив его с порога, и прикрыла за собой дверь.

— Я же отправила тебе Этина. Я сегодня не смогу с тобой поехать, — почти шепотом сказала она.

Если Вероника и принц встретятся, это будет катастрофа.

— Видимо, он не застал меня. — Бон сделал удивленные глаза. — Что-то случилось?

— Вероника здесь! Перенесем поездку на следующие выходные. В Келсе каждый день новый праздник, так что без синичек мы не останемся. А сейчас уезжай, пожалуйста, — взмолилась девушка, — ты же знаешь, что она про все это думает. — Теона взмахнула руками, показывая, что под этимподразумевается неприемлемая, по мнению Видящей, дружба между Ткачихой и особой королевской крови.

Бон фыркнул, а затем пренебрежительно бросил:

— Уехать и дать ей возможность снова напеть про меня гадостей? Чтобы ты потом снова от меня месяц пряталась…

— Ну, если она тебя здесь увидит, то дело точно этим кончится.

— А знаешь что, я думаю, пришло время нам с ней познакомиться!

Бон неожиданно сорвался с места, толкнул незапертую дверь и нырнул внутрь. Ткачиха на секунду остолбенела, пытаясь понять, что сейчас произошло и чем ей это грозит, а затем рванула за принцем. Теона догнала Бона уже на кухне, едва не врезавшись ему в спину.

Бон притормозил у стола, за которым восседала Хрустальная Леди и, продемонстрировав идеальную выправку, представился:

— Иолантий Бониций Освальд Третий, наследный принц Риата, к вашим услугам, госпожа. — Он резко поклонился, стремительным движением достал короткий клинок из висящих на боку ножен и прижал его к груди.

Теона видела Бона, соблюдающим официальные протоколы, всего несколько раз в жизни и каждый раз покрывалась мурашками: в такие моменты, как этот, он был для нее неузнаваем и менялся настолько сильно, что больше не походил на человека, с которым она дружила уже три года и которому доверяла как себе. Сейчас на ее кухне снова стоял тот незнакомый человек с каменным лицом, чеканивший слова, как заправский военный.

Появление принца явно застало наставницу врасплох. Одно дело сплетничать о наследнике престола за его спиной, но совсем другое — наблюдать его воочию в такой неформальной обстановке. Но Вероника была не из тех, кого можно надолго вывести из равновесия. Она отложила нож, который держала в руке, сняла салфетку с колен и, преисполненная достоинством, вышла из-за стола:

— Вероника Матильда Оридж, Видящая Ордена Дочерей Ночи, к Вашим услугам, милорд. — Короткий поклон и гордый прямой взгляд, чтобы показать, что она не робеет в компании высочайших особ.

— Вот и славно, все знакомы, можно расходиться, — дрожащим голосом пропела Теона.

— О, у вас пирог, — сбрасывая с себя мантию серьезности, сказал Бон. Он подошел к столу и взялся за спинку стула: — Я как раз проголодался.

— Прошу, разделите с нами трапезу, Ваше Высочество, — напряженно ответила Вероника, возвращаясь за стол и буравя его взглядом. Теона могла поклясться, что наставница ни разу не моргнула с момента появления гостя.

— С удовольствием, — парировал Бон, поддерживая игру в гляделки. — О́ни, ты не против?

— О́ни? — повторила Вероника и вопросительно посмотрела на окончательно растерявшуюся Теону.

Бон остался стоять, дожидаясь, пока сядут дамы. Теона же думала, что ее колени просто не в состоянии согнуться, тело стало как каменное.

— Кому вина? — попыталась провернуть старый трюк со сменой темы девушка.

Не дождавшись ответа, она схватила со стола бутылку, откупорила ее и разлила гранатовый напиток по двум бокалам, стоящим на столе, а потом потянулась к полке, чтобы взять бокал для себя.

— Ты собираешься пить вино? — хором воскликнули Бон и Вероника.

— А знаете что? Да, собираюсь! — Теона резко сделала большой глоток и, выпучив глаза, зашлась в диком кашле, краснея и задыхаясь.

Бон с Вероникой подскочили к девушке, приобняв ту с разных сторон.

— Я о ней позабочусь, — отталкивала руку принца наставница.

— Нет, я! — не уступал тот.

— Святые Великие, что за дрянь вы пьете?! — прохрипела, откашлявшись, Теона.

Бон и Вероника подняли свои бокалы и, сделав по глотку, выплюнули выпитое обратно, а потом оба прыснули от смеха.

— Оно скисло еще до моего рождения, — сквозь смех сказала Вероника.

— Я, пожалуй, отдам остатки придворному алхимику, яд можно больше не изобретать — вот готовая формула, — в тон ей проговорил Бон.

Все еще ощущая мерзкий привкус во рту, Теона вдруг с удивлением поняла, что произошло чудо: люди, говорившие друг о друге исключительно колкости, не будучи даже знакомы, шутили и смеялись.

Но, будто прочитав ее мысли, гости перестали улыбаться и в одно мгновение стали серьезнее, чем прежде.

— Прошу прощения за вольности, Ваше Высочество, — смутилась Вероника и вернулась на свое место.

— Все в порядке, госпожа Видящая, — кивнул Бон.

Надежда Теоны на то, что между двумя самыми близкими для нее людьми наладятся нормальные отношения, снова начала таять.

Остаток трапезы прошел чинно, каждый старался держать нейтралитет. Успели обсудить погоду, ухудшающееся с каждым годом качество нитей для пледов и чаяния на богатый урожай этим летом.

Когда обед был закончен, над столом повисла очередная неловкая пауза. Вероника выдавила улыбку и сказала:

— Ну что же, мы не можем Вас задерживать, Ваше Высочество, наверняка государственные дела не могут больше ждать, да и у нас еще хлопот… Станок, нити, выкинуть старые свечи. Было очень приятно… — Вероника приподнялась из-за стола, надеясь побудить гостя сделать то же самое, но Бон, привстав было, снова опустился на место.

— А что случилось со станком?

— Ремизка сломана, — выпалила Теона, которая за последний час не произнесла и пары фраз.

— Так что же вы мне сразу не сказали? Я починю!

— Вы? — Вероника вытаращила на принца глаза.

— Я несколько лет учился проектировать и чинить самые хитрых механизмы у лучших инженеров в самом Гридиче, да и с этим станком давно знаком, в прошлом месяце у него задний вал заедал…

— В Гридиче? — перебила его Видящая. — Но это же другой край света.

— И мне повезло его увидеть, — ответил Бон, но грусть в его голосе выдала, что не такое уж это было везение. — Позволите осмотреть пациента, госпожа Видящая?

Теона посмотрела на Веронику и поняла, что в наставнице в этот момент что-то сломалось. Она, вероятно, вспомнила все рассказы девушки про Бона и его непростую юность и, наконец, в них поверила. Перед ней стоял принц, который прожил в своей стране несравнимо меньше, чем в университетах и школах по всему миру. Он совсем не казался избалованным и коварным соблазнителем, чей портрет рисовало ее воображение. За короной, титулом и именем Видящая наконец смогла увидеть юношу, еще в детстве потерявшего мать и тогда же практически отринутого отцом.

— Вероника. — Наставница разрешила называть ее по имени, чем в очередной раз удивила Теону.

— Госпожа Вероника. — Бон подставил локоть, но женщина, саркастически улыбнувшись, лишь отмахнулась от этого жеста.

— Только ничего не сломайте! — крикнула Теона вслед их удаляющимся фигурам и осталась прибирать со стола.

***

Теона мыла тарелки и слушала, как в комнате для ткачества гудят голоса Бона и Вероники. Она не могла разобрать слов, но понимала по интонации, когда они спорят, а когда шутят и смеются. Важность этого момента девушка ощущала всей душой, и ей было просто необходимо запечатлеть его в памяти. Поэтому она сделала то, чему научилась еще в детстве: создала живую открытку для своей картотеки воспоминаний.

Теона осмотрелась, запоминая каждый предмет, что ее окружал: столешницу с каплями воды, вылетевшими из тазика с пеной, в котором лежала грязная посуда, красные палочки для еды — трофей с прошлой ярмарки, когда к ним заехали торговцы из дальних земель. Теона много раз пыталась научиться орудовать ими, но пока еду приходилось буквально накалывать. Она перевела взгляд на тарелку с рисунком в виде колокольчика — символа Вероники. Теона шутила, что хрустальный перезвон этого цветка только подтверждает имя, которым звала ее воспитанница.

Затем девушка закрыла глаза, чтобы лучше запомнить запахи момента, — аромат пирога все еще витал в кухне, а сквозь приоткрытое окно до нее доносились ноты жасмина и весенней зелени. Стараясь не дышать, Теона прислушалась к звукам, которыми полнилась комната: голоса Вероники и Бона в станочной комнате, пение птиц за окном, стук колес телеги, которая катилась где-то вдалеке по брусчатой мостовой.

Теона прижала ладони к сердцу, словно стараясь навсегда заключить в нем этот прекрасный момент, и расплакалась — так ей было сейчас хорошо. Когда-нибудь она вынет это воспоминание из сердечной шкатулки, и оно станет для нее поддержкой в тяжелую минуту, или причиной для радости, когда душа наполнится печалью, или просто поводом улыбнуться, поможет разогнать тоску в череде одинаковых ночей, проведенных за станком.

***

Бон распутывал поводья лошадей и не заметил, как Теона возникла рядом. Ее тонкие пальцы робко коснулись его спины. Он отлично помнил каждое такое редкое прикосновение и прекрасно осознавал причину их отсутствия. С одной стороны, вместе с сундуками из замка Сестер Ночи Теона привезла твердую уверенность, что «счастье не для Ткачих». Ткачихи не выходят замуж, Ткачихи живут своей миссией, Ткачихи — жены своим станкам. С другой — она не хотела давать ему надежду на то, что между ними может быть что-то большее, чем дружба, а друзьям касаться друг друга совсем необязательно.

— Пока вы возились со станком, Этин вернулся. В его тубусе не было моей записки. — Она сделала паузу, давая ему возможность оправдаться, но принц молчал. — Спасибо, что пришел и наконец положил конец этой нелепой заочной вражде.

Теона прикусила губу, не решаясь продолжать, но все же заговорила снова:

— Я три года пыталась доказать Веронике, что ты хороший человек и что мне не нужно тебя бояться, но разрушить предубеждения Хрустальной Леди — та еще задачка.

Бон понимал, что у него есть шанс на еще одно прикосновение, пока девушка ничего не подозревает. Он вывернулся, прижал Теону к себе и поцеловал в макушку. Хороший человек так бы не сделал, но принц не мог больше с собой бороться.

— Ну и с чего ты взяла, что тебе не надо меня бояться? — по-доброму рассмеялся он, ощущая, что Теона словно обратилась в камень, — это была ее классическая реакция на любые неожиданные ситуации. — О́ни, я шучу… шучу, прости.

Бон ослабил хватку, выпуская из объятий Ткачиху, но успел на прощание прильнуть к ее кудрявым волосам. Она привычно пахла жасмином — запахом, который он любил и ненавидел. Любил, потому что это был ее запах. Ненавидел, потому что уже три года она была близко, но в то же время оставалась недосягаемой. Однажды Бон даже попросил придворного химика создать духи с ароматом жасмина, чтобы в долгие четырнадцать дней между ее выходными вдыхать этот запах, вызывая в памяти ее образ. Но жалкая подделка, преподнесенная в изящном стеклянном флаконе, не имела ничего общего с Теоной, застывшей в изумлении рядом с ним.

— Ну и дурак ты, Иолантий Третий, — смешливо отбрыкнулась девушка, хотя он ожидал сурового выговора.

Раньше она отреагировала бы куда серьезнее, ему не удалось бы избежать грозных взглядов и недовольного сопения. Но сейчас, в тишине последнего весеннего вечера, ее большие ореховые глаза смотрели так нежно, что он готов был поклясться — стеклянная стена, незримо стоящая между ним и вестницей Богов, треснула. Пускай пока трещина и была размером с усик летнего жука, но характерный звук надломленного стекла невозможно было спутать ни с чем. И принц был готов разбить кулаки в кровь, лишь бы окончательно уничтожить эту преграду и обнять Теону не только как друг.

***

— Он славный мальчик, Теона, — завела разговор Вероника, увидев мечтательную улыбку на губах вернувшейся в дом воспитанницы, — но ты сама все знаешь: ни твой Орден, ни его королевский двор не позволят вам быть вместе. Я очень беспокоюсь за тебя. Может, нам найти тебе другое место? Хочешь, я попрошу тебя направить отсюда подальше?

Нечаянная радость, заставившая сердце Теоны биться чаще, улетучилась.

— О нет, Вероника, пожалуйста, не надо! Я знаю правила, я все понимаю! Он друг, клянусь, просто друг. Я не хочу начинать все сначала. — Глаза девушки заволокло пеленой слез, готовых сорваться с ресниц в любой момент.

Вероника по-матерински притянула к себе воспитанницу, согревая ее в объятиях:

— Хорошо, девочка, но будь осторожна. В такого, как он, легко влюбиться. А вот забыть потом сложно. Наблюдать за тем, как он женится, как начинает жить той жизнью, ради которой рожден… Ткачиха должна оставаться рядом с жителями города и, в случае Ириза, рядом с королевской семьей до самой старости. Ты можешь думать, что готова к такому, но это намного сложнее, чем тебе сейчас кажется.

Теона всхлипнула и прижалась к наставнице.

— Я не знаю… — плакала она. — Но я не хочу ничего решать сейчас, не мучай меня, пожалуйста.

Вероника гладила непослушные волосы Теоны и глубоко вздыхала, а когда девушка успокоилась, неожиданно заявила:

— Мы еще подумаем, что делать с твоим принцем. Но я хочу поговорить о другом, девочка. Важно, чтобы ты меня выслушала и не задавала вопросов.

Теона отстранилась от Вероники и вопросительно посмотрела на нее.

— Пообещай мне, что никогда не поедешь в Келс.

Этого Теона ожидать никак не могла. Каким образом в их разговоре всплыл Келс. И почему ей туда вдруг нельзя в маленький городок полный радости и праздников?! Неожиданная и странная просьба смутила Теону.

— А при чем тут Келс? — спросила она.

— Просто пообещай и сдержи обещание, девочка, — чересчур резко ответила Вероника.

— Вероника! — вспыхнула Теона. — Я уже не ребенок, если что-то хочешь мне запретить — изволь объяснить почему!

Наставница замялась, понимая, что без объяснений она своего не добьется.

— Там живет…

— Кто? Кто там живет?

— Та сумасшедшая, что похитила тебя в детстве.

На лице Вероники отразились одновременно испуг и сочувствие. Теона побледнела и выставила вперед обе ладони, как будто это могло отгородить ее от услышанного.

— Откуда ты знаешь?

— Служба охраны Ордена. Мы следим за ней. Она уже как несколько лет поселилась в Келсе. Я не думаю, что тебе нужно с ней встречаться.

— Но почему она не тюрьме? Почему она разгуливает на свободе? А если она украдет кого-то еще? Другого ребенка?

— С тех пор как она похитила тебя у семьи, а Орден спас, прошло пятнадцать лет. Ее недавно освободили. Я молю тебя силой двух Великих, — Вероника взяла руки Теоны в свои и крепко сжала, словно закрепляя их устный договор, — пообещай, что никогда не поедешь туда и не станешь искать с ней встречи.

Теона молчала, не находя слов.

— Я могла бы тебе ничего не говорить, — разозлилась Видящая, — но ты, девочка, мне как родная, и я прошу тебя ради меня…

Не поддающееся разумному объяснению отчаяние Вероники смягчило Теону. Наставница выглядела такой встревоженной, что Ткачиха не решилась спорить.

— Я обещаю, Вероника, — кивнула Теона и отвела взгляд.

— Вот и хорошо. Спасибо, девочка.

Вероника обняла подопечную и поцеловала ее в макушку. В отличии от поцелуя принца, этот не принес ей радости, потому что в Ткачихе уже зародилась темнота, и она впервые обманула ту, которая заменила ей мать.

***

Когда Вероника заснула, Теона вышла в свой маленький садик и принялась рассматривать луну — символ Великого Черного. Не надеясь быть услышанной, девушка крикнула в небо:

— Ты! Ты сделал меня вестницей скорых смертей. Меня ненавидят и боятся, я обречена на одинокую жизнь и одинокую старость. Я провожу ночи за станком, создавая из нитей пледы, сообщающие людям, что им осталось жить три дня. А кто-то спросил, что я чувствую при этом? Что я обо всем это думаю? Нет! Я делаю то, что должна! И какую я получаю благодарность взамен? Ты не можешь даже отправить ей черный плед! За меня. За всю мою боль. За мои искалеченные детство и юность, проведенные в Замке Теней. Ты несправедлив, о Великий Черный, слышишь?! Ты несправедлив ко мне!

Лунный серп продолжал висеть среди звезд, немой и прекрасный. Ему не было никакого дела до разрываемой злостью на части девушки, рискнувшей озвучить всю ту боль и обиду, что она хранила в себе годами. Девушки, которая впервые в жизни решилась нарушить правила и отомстить за пролитые слезы и похороненные надежды.