Явление прекрасной N

Евгения Райнеш, 2021

Спустя много лет Нира Эльман приезжает в Яругу и открывает заброшенный диско-бар, принадлежащий ещё её матери. У Ниры в городе детства осталось много друзей, но радости от встречи мешает одно обстоятельство: восемнадцать лет назад её объявили умершей. Алексей Гордеев, первая любовь Ниры, пытается выяснить, что же произошло тогда, и зачем на самом деле вернулась подруга юности. И… она ли это вообще?

Глава шестая. Жив ли ты?

Гордею снилось, что на нём просторный белый балахон, закрывающий колени. В руках он держал кипу бумаг и знал во сне, что это всё — истории болезни, записанные вручную. Он стоял на пороге прозекторской голыми босыми ногам, без штанов неуютно и непривычно. Обжигающий сквозняк гулял по щиколоткам, добираясь до бёдер.

— Я жив или уже нет? — спросил Гордей в этом своём сне.

— Ты — да, — сказал какой-то голос.

С нажимом на «ты». Словно кто-то другой умер.

Машину сильно тряхнуло на ухабе, и он проснулся. Гордей чувствовал, как сердце, сжавшись, пытается уползти в самый тёмный угол организма, притвориться невидимым. За ним в кровавом шлейфе тянулся след белковых сгустков.

Гордей испугался, увидев помятое и измождённое лицо в окне, но тут же понял — это отражение. Приложил ладонь ко лбу. Мокрый и горячий. Наверное, где-то подхватил грипп. В марте ещё стояли крепкие морозы, неужели так рано началась традиционная сезонная эпидемия?

С удовольствием подумал о том, что рабочий день почти закончился. Скоро доберётся до постели.

— Гордей, — сказала Ирина, — просят освидетельствовать, раз мы оказались поблизости.

Прежде, чем Ирина произнесла адрес, Гордей знал, что «это оно». Из мимолётного сна, в который он провалился буквально на долю секунды.

Ирина продолжала:

— Женщина, больше тридцати. Найдена без сознания в неестественном положении на полу закрытого кафе.

— «Лаки»? — прошептал Гордей.

— Да, — спокойно ответила Ирина. — Кафе так называется.

Этого не может быть. Объявленный погибшим при «воскрешении» живёт долго и счастливо. Такая народная примета.

Дорогу среди снежных заносов расчистили, Нира вызывала технику, чтобы машины с необходимым оборудованием могли подъехать к «Лаки». Они обогнали фургон с ярким рисунком на боку. Реклама местного мясокомбината.

Неотложка проехала прямо к знакомому входу.

— Десятая бригада первой подстанции, наряд номер…

— Проходите, — сказал немолодой майор. — Хотя я вам и так скажу — труп. Умерла до нашего приезда. Осторожнее, ладно? Мы ещё не фотографировали, ждём специалиста.

Он казался смутно знакомым. Наверное, сталкивались где-то по службе.

Гордей отодвинул ленту, перегораживающую вход в «Лаки». Ещё вчера они сидели здесь, чувствуя себя юными, и все дороги этого мира вновь открывались перед ними.

Ирина замешкалась в машине, и он вошёл один.

Всё как вчера. Кроме…

Она лежала на животе, неестественно вывернув шею. Левую руку подвернула под себя, а правую выкинула за голову. Словно потягивалась спросонья. Золотистые волосы рассыпались по глухому, чёрному как ночь свитеру.

Гордей, только увидев положение её головы, понял, что она мертва. И по ощущению: это уже не было Нирой.

Остальное происходило на автомате, буднично и привычно. Просто ритуал освидетельствования смерти. Гордей присел возле трупа, сдвигая глухой ворот свитера, попытался нащупать пульс на сонной артерии. Приподнял одно веко кверху, затем второе.

«…пальпаторно пульс на магистральных венах и артериях не прощупывается, аускультативно — дыхание и сердцебиение не выслушивается…»

Но что-то казалось странным.

Голова Ниры вывернута странным образом, но сам череп не повреждён. На ногах и руках нет ни царапины. Ни единого признака травм внутренних органов.

Гордей поднялся, подхватывая ящик, и направился к выходу.

Кивнул скучающему у перил майору, посмотрел на часы:

— Смерть констатирована в пять сорок четыре.

Он не в состоянии вникать в особенности этого дела. По крайней мере, сейчас. Пусть занимаются судмедэксперты. Вернее, один конкретный эксперт.

— По полу не елозили? — осведомился майор на всякий случай.

Гордей выразительно посмотрел на него.

— Это я для порядка, — оправдался тот. — Что на первый взгляд?

— Перелом шейного отдела позвоночника. Скорее всего, пятого или шестого. Задохнулась. Но…

— Я думаю, — сказал майор, — её принесли сюда после того, как скинули откуда-то.

Гордей покачал головой:

— Внешних повреждений нет. Указывающих на насилие, я имею в виду.

— Док, ты чего? — удивился майор. — Ты её голову вывернутую видел?

— Это мог быть судорожный припадок.

— Не криминал?

— Более точно вам судмедэксперт скажет. Кстати, не в службу, а в дружбу… Отправишь труповозку в первую городскую?

Тот не стал спрашивать: с чего это такое особое отношение, просто одобрительно кивнул:

— Там хорошее судмедотделение.

Водитель — не Николаич, какой-то другой, незнакомый, они в последнее время менялись от смены к смене — куда-то делся, и Гордей с Ириной ждали в салоне.

Они видели в окно, как деловитые люди вынесли из обвитого потухшими лампочками входа большой чёрный мешок, положили в распахнутые задние дверцы прибывшей труповозки, забрались в неё и уехали. Следом отправились и полицейские.

Гордей всё смотрел и смотрел в окно на резко опустевший двор, исполосованный следами от колёс. Всё в нём ныло и жгло. Той болью, от которой нет таблеток и к которой невозможно привыкнуть. От бессилия. Воду не превратить в вино, мёртвых не воскресить…

Потом в голове стало слишком шумно. И душно. В совсем свежих воспоминаниях диско-зал «Лаки» колыхался светотенями и цветомузыкой. Незнакомые лица, откуда Нира собрала их всех за такой короткий отрезок времени?

— Скажи, — спросил он её, — Зачем ты вернулась? На самом деле?

Пахло кофе, коньяком, потом энергично двигающихся людей. А ещё лилиями, мхом, мокрой зеленью, землёй. Это уже от Ниры, странные духи…

В голове пронеслась подхваченная где-то и застрявшая строка:

— Если не о любви, дорогая Мэри, все разговоры о вечности — сущий бред.

Гордей завёз заявление на отпуск заведующему, и тот, ни слова не возразив, волшебным образом подписал его. С завтрашнего дня. Даже не возмутился такому скоропалительному решению. Наверное, вид у Гордея был совсем удручающий.

***

Кайса стояла на балконе пятого этажа и вдруг поймала себя на мысли, что ей очень хочется очутиться в парке, за рекой, невидимой из-за густо прилепленных друг к другу хрущёвок. Они сомкнули свои ряды с мрачным упорством стариков, которым терять нечего.

В самом желании ничего странного не было. Удивилась Кайса, когда поняла, что при мысли о заснеженном парке она не думает идти туда пешком. Как-то очень естественно знала, что стоит распахнуть пошире примёрзшие к раме стёкла, оттолкнуться от плитки, которой выложен пол лоджии, сделать буквально три-четыре рывка, и она окажется на другом берегу реки.

Кайса настолько была уверена в естественности полёта, что даже когда пришла в себя, всё ещё сомневалась в бредовости желания оказаться по ту сторону замёрзших окон.

У неё в голове вообще творилось странное. Мысли стали мягкими, неопределёнными, они лениво плавали туда-сюда в сбитом воздушном креме, а в самой середине этого безобразия тяжело ворочался серый мохнатый ком. Он копошился, медленно перебирая торчащими в разные стороны ворсинками, раскачивался, подминая под себя зазевавшуюся мысль, набухал всё больше.

От этих неторопливых движений становилось жарко и неудобно, и тогда Кайса, не в силах терпеть жгущий изнутри огонь, выходила на балкон. Она даже не понимала, холодно или тепло на улице. Просто стояла и смотрела вдаль: сквозь верхушки деревьев и шеренгу пятиэтажек на промёрзшую набережную, всё больше склоняясь к необходимости попасть туда, минуя щербатые асфальты, ленты трамвайных путей и толпы людей.

Кайса знала, как хорошо бродить по облакам.

Что-то в самой глубине её души сопротивлялось прекрасному ощущению, запрещало делать это, тянуло вниз, возвращало обратно в комнату.

Чувствуя тепло, Кайса с удивлением смотрела на привычную обстановку и не понимала: почему она ничего тут не узнаёт?

Несколько раз звонил телефон, мелодия крутилась так долго, снова и снова, она вырывала из блаженного состояния, заставляла вспоминать.

Что-то случилось недавно, когда точно, Кайса не помнила, но понимала — случилось. Они ходили в диско-бар. Старый диско-бар «Лаки», они зашли в него с Риткой и Полиной, кажется, должны были с кем-то встретиться.

Потом сознание делало какой-то невероятный кульбит, и Кайса умирала от стыда, стоя перед Риткой Облако на коленях. Та крепко держала её за капюшон и заставляла сделать что-то ужасное. Когда Кайса пробовала вспомнить, что именно, в голове взрывалась бомба, расшвыривая в разные стороны осколки воспоминаний, и она валилась на кровать, воя и сжимая ладонями виски.

— Скоро боль пройдёт, моя сладкая, — шептал вкрадчивый нежный голос, и Кайса знала, что нужно немного потерпеть.

А потом…

— Что потом? — спрашивала она у голоса.

— Всё встанет на свои места.

Кайса кивала, понимая, что единственно правильно положение дел: когда всё возвращается на свои места.

Один раз она вдруг словно очнулась, посмотрела на часы и даже не удивилась, что Гордея всё ещё нет. Не мешало бы ему поторопиться, кажется, Кайса серьёзно заболела. Она плохо помнит, что делала с тех пор, как поругалась с Риткой около «Лаки» и до нынешнего момента. Она точно бредит, и температура наверняка высокая, раз ей становится так жарко, что приходится выходить на балкон. Нужно померить температуру, только вспомнить, где градусник, и ещё — позвонить Гордею. И чешется… Всё тело зудит, кожа лопается. Как будто лава рвётся сквозь корку пересушенной земли.

Кайса с трудом поднялась, подволакивая негнущиеся, словно чужие ноги, прошаркала на кухню. Где телефон? Где Гордей?

Открыла кран и принялась пить прямо из-под него, жадно ловя пересохшими губами прохладную струю. Внезапно вода стала приторно-сладкой, противной, Кайса отпрянула от раковины, а всё тот же голос, который обещал скорое избавление, спросил:

— Ну как тебе, моя сладкая? Достаточно?

Она плевалась прямо на пол, потому что во рту остался не просто сахарный привкус, он был тошнотворно-сладковатый, как от сгнившей груши. Кайсу вывернуло, но пошла только густая горькая желчь, и она поняла, что не помнит, когда ела в последний раз.

Желчь обернулась чернотой, и опять стало очень легко. Она обрадовалась, что стала той, которая ходит по облакам. Пределы рассосались, невозможное улетучилось. Боли нет, смерти нет. Лёгкость и бескрайность — вот что такое истина. Вернувшийся порядок вещей.

Кайса принесла тряпку и вытерла следы своего недавнего бессилия. Чтобы ничего не напоминало об отвратительном прошлом. Она хотела стереть всё, что называлось Кайсой. Беспомощной, слабой и подлой от своей слабости. Вот это чёрное, как дёготь — покидающая Кайсу душа. Самое время начать заново.

«Вернуть на свои места», — навязчиво повторило что-то внутри неё.

«Ладно», — согласилась та, которая больше не хотела быть Кайсой. — «Пусть будет так. Смысл от этого не меняется».

И стало жарко, кровь хлынула к щекам. Она была ещё слишком горячая. Эта кровь. Мешала. Пока остынет, придётся потерпеть.

Кайса бросила тряпку в ведро и пошла на балкон.

На кухонном столе надрывался мобильник. Количество пропущенных звонков перевалило за двадцать. От Ритки, Полины, мамы и Гордея. Пять — с незнакомых номеров. Скорее всего, спам от банков и клиник пластической хирургии.

Конец ознакомительного фрагмента.