Нет рецепта для любви

Евгения Перова, 2018

Молодой человек просыпается в чужой квартире, знакомится с хозяйкой и ее подругами, в одну из которых – Олесю – влюбляется. Он ничего не помнит о себе, но, к счастью, через сутки память о прошлой жизни возвращается. Артем вспоминает все, что с ним происходило в последние дни. Но может ли иметь значение прошлое, если в этом прошлом нет девушки, без которой он теперь не мыслит своей жизни? Олеся… Нежная, беззащитная, похожая на журавлика. Олеся… птица со сломанным крылом…

Часть вторая

Ника

Зачем ты сделал меня такою живою,

Вынашивающей терпение, нежность,

усталость

Так, как другая вынашивала бы

под сердцем ребенка…

Екатерина Симонова

Глава 1

Развод и прочие неприятности

За полтора года до описываемых событий в небольшом офисе на седьмом этаже высотного здания, расположенного недалеко от метро «Нагатинская», плакала женщина. У нее только что окончательно завис компьютер, и это оказалось последней каплей среди всяческих неурядиц сегодняшнего дня.

Веронике Валерьевне Заварзиной сегодня исполнилось сорок пять лет, и эта дата совершенно ее подкосила. Как это может быть? Когда успело пройти столько времени? Она еще и не жила, а только собиралась — и вот, уже пятый десяток! А ей-то кажется, что она все та же восемнадцатилетняя девочка, которая мечтала «о морях и кораллах»! Никаких морей, никаких кораллов, да и кораблик ее оказался «из газеты вчерашней».

Выглядела Ника в свои сорок пять пусть и не на восемнадцать, но на тридцать пять вполне: маленькая, стройненькая, с черными, коротко стриженными волосами и яркими синими глазами, внешние уголки которых слегка опускались книзу, что придавало ей чрезвычайно трогательный и беззащитный вид. Если бы не короткая стрижка и не синие глаза, Ника была бы вылитая принцесса Лея из «Звездных войн»! Первым это заметил племянник Кузьма — для домашних просто Курзик. Он фанател от «Звездных войн», обожал принцессу и безуспешно упрашивал тетю Нику завести себе такую же прическу, как у Леи, — с косой вокруг головы.

Собственная кукольная внешность Нику слегка раздражала, поскольку совсем не соответствовала ее решительному и упорному характеру, а порой и мешала в работе: Вероника Валерьевна была нотариусом, и клиенты иногда сомневались, способна ли эта куколка справиться с их проблемами. Но «куколка» была на самом деле очень опытным юристом и прекрасно разбиралась во всех заморочках, с которыми являлись клиенты. Ей, конечно, хотелось бы стать повыше ростом — в семье Ника была самая маленькая: и мама, и отец, и младшие сестры смотрели на нее сверху вниз. А еще Веронике страшно не нравились собственные щеки — все казалось, что их слишком много, и время от времени она пыталась похудеть, хотя совсем не была толстушкой. Но щеки не сдавались, и она в конце концов махнула на них рукой — пусть!

«Но зато я похожа на маму Лизу!» — утешала себя Ника. Дело в том, что у нее было две мамы: Лиза и Соня. Та, что родила, и та, что вырастила. Ника всегда знала, что маме Соне она неродная. Да и как было не знать, когда фотография мамы Лизы висела на почетном месте, и отец иной раз стоял перед ней в задумчивости. И на кладбище к маме Лизе Ника ездила с самого детства — сначала с Соней или с бабушкой Леной, потом сама. Отец же всегда навещал могилу первой жены в одиночестве.

Бабушек у Ники тоже было две: баба Даша — Сонина мать, и бабушка Лена — мать Лизы. Бабушку Лену Ника не очень любила и даже слегка побаивалась — благо, виделись они нечасто. Зато бабу Дашу Ника просто обожала, а та — ее. Да и как было не любить такого прелестного ребенка, как Вероника? Мама Соня наряжала ее в собственноручно сшитые платьица с оборками, а таких бантов, как у Ники, ни у кого на целом свете не было. Все родные лелеяли и баловали девочку, рано оставшуюся без матери. И это, как ни странно, нисколько ее не испортило и не сделало капризной эгоисткой. Нежное сердечко, лучик света, девочка-улыбочка — так называл ее отец. Ника выросла умной, доброй, внимательной и заботливой девушкой. Но, несмотря на наличие мачехи и двух сестер, она нисколько не напоминала Золушку. Ника невольно стала маленькой хозяйкой их большого дома — и отец, и мама Соня всегда прислушивались к ее мнению и спрашивали совета. И младшие сестры со всеми бедами сразу шли к Веронике, потому что довольно скоро вслед за ней научились скрывать свои неприятности от родителей: уж очень переживала мама Соня, да и отец тоже, хотя и старался не подавать виду.

Это была дружная и счастливая семья — каждая из сестер мечтала создать такую же, и ни у одной не получилось. Татьяна, средняя, долго не могла выйти замуж, хотя поклонников вокруг нее крутилось много, а потом вдруг нашла себе итальянца и уехала в Рим. Своих детей у нее не было, но сыновья мужа относились к ней неплохо. Анечка, самая младшая, находилась в долгих и мучительных отношениях с женатым мужчиной, который метался между двумя женщинами, ни в силах расстаться ни с одной из них. Анечкиному сыну Курзику недавно исполнилось двенадцать. Родители, конечно, переживали за младших дочерей и радовались за Нику, у которой с виду все было в полном порядке: хорошая работа, шикарная квартира на Зубовском бульваре, прочная семья: муж — успешный бизнесмен, дочь — красавица. Но только Ника знала, что скрывается за этим блестящим фасадом. Она почти никогда не жаловалась родным, стараясь сама решать все свои проблемы. А их за двадцать с лишним лет брака накопилось достаточно.

В последнее время Ника чувствовала себя загнанной в тупик. Почти два года назад им с мужем на голову свалилась свекровь, которая сломала руку — хорошо не шейку бедра! Из больницы Нинель Павловну привезли прямо к ним, она давно выздоровела, но съезжать обратно не собиралась. Собственно, она и не смогла бы: Нинель Павловне было уже за восемьдесят. Ника давно предлагала мужу нанять матери сиделку, но Миша категорически воспротивился: «Не хочу, чтобы за моей матерью ухаживал чужой человек». В результате за все больше впадающей в маразм свекровью ухаживала именно Ника: ежедневно звонила, навещала каждую неделю, возила еду, убиралась, помогала помыться, вызывала при необходимости врача, выслушивала бесконечно повторяющиеся рассказы и терпеливо отвечала на такие же бесконечные вопросы. А муж только страдальчески вздыхал: «Бедная мама!» И норовил поменьше с ней общаться, потому что общение обычно заканчивалось бурной ссорой с криками и последующим питьем валокордина. Кричал и пил валокордин муж, а свекровь, к счастью, все забывала через десять минут.

Конечно, с одной стороны, Нике стало значительно удобнее — не надо ездить на другой конец Москвы. Но, с другой стороны, работы у нее прибавилось неимоверно: приезжая к свекрови, Ника убиралась по-быстрому, не нарушая тот привычный порядок, а вернее, беспорядок, в котором жила Нинель Павловна. Теперь же этот беспорядок расползался по всей квартире, и Ника после работы только и делала, что ликвидировала последствия не всегда разумных действий свекрови: вытирала, мыла, перекладывала, перемывала, зашивала, собирала и выбрасывала. Ника постоянно пребывала в раздражении: все ее разговоры о домработнице или сиделке муж пропускал мимо ушей, хотя по своим доходам мог нанять целую роту сиделок! Ника не собиралась платить домработнице из своих заработков, несравнимых с мужниными, но чувствовала, что к тому идет: мало того, что она каждый раз с боем вытрясала из него деньги на крупные хозяйственные нужды и одежду дочери, стараясь обходиться собственными силами, так теперь еще и свекровь ей придется содержать за свой счет? Свекровь резко сдала после пребывания в больнице — стала гораздо хуже слышать и соображать, но упорно лезла во все дырки и встревала во все разговоры, так что любимая внучка Алина скоро стала закрываться от бабушки в своей комнате, а муж совсем пропал на работе, появляясь дома ближе к ночи. Так что Ника принимала весь удар на себя. После очередной «аварии», случившейся с Нинель Павловной, Ника совершенно озверела: ей пришлось вымыть полквартиры, начиная с туалета. Дождавшись мужа, Ника устроила ему небольшой скандальчик, требуя вернуть маму домой и нанять ей сиделку:

— Я вам не домработница. И не нянька, — кричала Ника. — Вы с Алиной палец о палец не ударите, а я должна бегать за вами с тарелками и тряпками, а теперь еще и дерьмо подтирать за твоей мамой. Я устала.

— Я, что ли, буду подтирать? Я работаю, между прочим. Деньги зарабатываю.

— Вот и найми человека. Я тоже работаю.

— Могла бы и не работать.

— Ну да, окончательно превратиться в уборщицу? Еще не хватало!

— Конечно, ты такая деловая. Можно подумать. А со своей дочерью сама разбирайся. Вырастила лентяйку.

— Я вырастила? А ты ни при чем?

Нику просто бесила эта Мишина манера мгновенно отрекаться от провинившейся в чем-нибудь Алины, которая в обычное время была обожаемой папиной принцессой. «Твоя дочь!» — говорил он и умывал руки. В этот день они доорались до того, что Ника чуть было не ушла из дома, в таком бешенстве она пребывала:

— К черту! Хватит с меня! Живите как хотите, а я ухожу. Пусть твоя мать остается, а я перееду туда.

— Куда? — изумился муж. — В ее квартиру?

— Это, вообще-то, моя квартира, если ты забыл.

Именно из-за этой квартиры и случился их первый с Мишей кризис, из которого они выбрались с большим трудом. Поженились они по любви, и Ника была преисполнена благих намерений и самых радужных надежд: Миша Заварзин казался ей той самой каменной стеной, о которой мечтает любая женщина: взрослый, умный, серьезный, перспективный, обеспеченный, воспитанный и привлекательный. Но в нагрузку к этому «подарочному набору» прилагалась Мишина мама, с которой им предстояло существовать вместе. Большая трехкомнатная квартира на Зубовском бульваре была предметом особой гордости Нинель Павловны — Садовое кольцо, практически центр! Дышать, правда, в этом центре совершенно нечем: днем и ночью грохочут автомобили на Садовом — еще счастье, что одна из комнат (самая большая) выходит окнами во двор. Конечно, именно там и жила Нинель Павловна в окружении антикварной мебели, ковров, хрустальных вазочек, вышитых крестиком подушечек, плюшевых собачек, фарфоровых куколок и фотографий незабвенного мужа Аристарха Филипповича, который, как не сразу поняла Ника, скончался уже лет десять тому назад, а вовсе не в прошлом году.

Нинель Павловна с успехом играла роль безутешной вдовы, хотя кавалеров, желающих ее развлечь, было предостаточно. Когда юная Ника вошла в семью, свекрови едва перевалило за шестьдесят, и выглядела она великолепно: не особенно красивая, но весьма женственная и кокетливая, она умела привлечь к себе мужское внимание. Нинель Павловна за всю свою жизнь не работала ни дня: Аристарх Филиппович, важный номенклатурный работник, полностью обеспечивал ее запросы. Домашним хозяйством она тоже не утруждалась — в семье всегда были домработницы и разного рода приживалки. После мужа остались приличные накопления и связи, так что будущее сына было надежно обеспечено.

«Ах, — восклицала Нинель Павловна, — я всю себя посвятила Мишеньке, просто всю себя!» Мишенька при этом слегка морщился и отворачивался: на самом деле Нинель Павловна всегда занималась только и исключительно собой. Ника первый раз столкнулась с таким явлением, как Нинель Павловна, и не сразу осознала, что Мишина мама просто самовлюбленная эгоистка, капризная стерва и паталогическая врунья. Хотя, наверное, вруньей ее называть было неправильно: свекровь свято верила собственным измышлениям и фантазиям — правда, все они каким-то удивительным образом играли ей на пользу.

Надо сказать, что Нинель Павловна тоже обманулась в невестке: маленькая и хорошенькая Ника показалась ей безобидной и кроткой куколкой, но очень скоро выяснилось, что за ангельской внешностью скрываются крепкий характер и ясный ум. Первым пробным камнем стала уборка квартиры: Нинель Павловна как раз поругалась с очередной приживалкой и попыталась свалить на Нику все домашнее хозяйство. Ника работала, училась на вечернем и убивать все свободное время на уборку не собиралась. К тому же она не понимала, что мешает неработающей, здоровой и не сильно еще старой женщине самой взять тряпку в руки?

Конечно, их с Мишей «любовная лодка» не сразу разбилась о быт, но первая течь появилась именно тогда. Довольно скоро между свекровью и невесткой началась холодная война — Миша самоустранился, стараясь не слушать жалобы Нинель Павловны: он любил Нику и слишком хорошо знал собственную маму с ее неуемной фантазией. Ника же старалась не жаловаться и избегала общения со свекровью, как только могла.

Это было тяжелое для молодой семьи время: поженились Заварзины накануне перестройки, которая изменила весь расклад — прежние связи рухнули, а накопления сожрали дефолты и реформы, так что Мише пришлось начинать свой бизнес практически с нуля. В это время Ника оформила опекунство над бабушкой Леной, которой уже исполнилось восемьдесят, и надеялась, что когда-нибудь они с Мишей смогут съехать с Зубовского бульвара и поселиться в доме на Чистых прудах, где появилась на свет и выросла ее мама Лиза. Бабушка Лена умерла, когда Ника была на восьмом месяце беременности — после двух выкидышей это стало настоящим чудом! Родители Ники сами сделали ремонт в бабушкиной квартире, и Ника планировала после родов переехать туда, но из роддома муж привез ее обратно на Зубовский бульвар: последний месяц Ника лежала на сохранении, и за это время свекровь сама переехала на Чистые пруды. У Ники случилась истерика:

— Это моя квартира! — кричала она на Мишу, который только страдальчески морщился. — Как она посмела? Почему ты пошел у нее на поводу?

— Она сказала, ты не против. И вообще, все к лучшему — эта квартира больше, и мы будем тут одни, как ты всегда и хотела.

— Мы с ней вообще это не обсуждали, никогда.

Ника так разъярилась, что позвонила отцу с просьбой забрать ее домой — и уехала. С Алиной на руках и с двумя сумками, полными детского барахла. Она прожила у родителей полтора месяца, а Миша каждый день умолял ее вернуться. В конце концов общими усилиями ее уговорили, и Ника вернулась на Зубовский бульвар, хотя простить Мишу не могла еще долго, а со свекровью не разговаривала несколько лет.

Ника прекрасно понимала, почему свекровь решилась на такой шаг: ей совсем не улыбалось существовать рядом с младенцем, да еще, вполне возможно, как-то помогать. И остаться одной на Зубовском бульваре ей вовсе не хотелось: а кто же будет наводить порядок в огромной квартире? А квартирка на Чистых прудах совсем маленькая, только что отремонтированная, там она как-нибудь справится, к тому же какая прекрасная возможность — рассказывать всем знакомым, что она пожертвовала собой ради сына и его семьи. «Ах, я всю себя отдала Мишеньке, просто всю себя! Конечно, некоторые не способны это оценить. Бедному мальчику так не повезло с женой. И что он в ней нашел, не понимаю?» — Ника так и слышала жеманный голос Нинель Павловны.

И вот теперь Нике приходится ухаживать за ненавистной свекровью. Что за насмешка судьбы! И как разрешить эту проблему, она не представляла — не уходить же, в самом деле, на Чистые пруды? К тому же вдруг выяснилось, что это и не удастся, потому что Миша за спиной Ники эту квартиру кому-то сдал.

— Временно, — объяснял он, отводя глаза. — Это временно. У людей чрезвычайная ситуация, пойми.

Ника смотрела на мужа в растерянности:

— Почему ты мне не сказал?

— Замотался, прости. Послушай, ну сколько еще маме осталось? Может, ты как-нибудь пока справишься? Черт с ним, пусть кто-нибудь приходит убираться, что ли! Только ты контролируй. Нет, не знаю… Посторонний человек в доме…

Кончилось тем, что он дал Нике денег — неожиданно много! — и она, плюнув на все, добавила из своих и купила новую машину, а то старая совсем дышала на ладан. «Черт с ней, со свекровью — как-нибудь потерплю. Действительно, не будет же она жить вечно», — подумала Ника. И теперь лихо разъезжала на зеленом «Мини-Купере», который обожала и ласково называла козявочкой. Это была ее единственная радость на фоне бесконечно длящегося «дня сурка»: одно и то же изо дня в день, одно и то же, до одурения. А ей так хотелось… цветов и музыки — как называла это состояние подруга Нонна.

Вот и сегодня утром, как всегда, Ника встала пораньше, чтобы приготовить три разных завтрака: муж предпочитал яичницу с беконом и черный кофе, свекровь — творожники и чай, а дочь требовала по утрам свежеотжатый апельсиновый сок и мюсли с йогуртом. Впрочем, если не уследить, свекровь могла после сырников смолотить и Мишину яичницу — на мюсли она не покушалась. Сама Ника хватала какие-то кусочки, запивая чем попало. Муж, слава богу, вставал сам, а Алину надо было еще поднять, что было делом долгим и мучительным. Поднять, накормить, собрать, выпроводить — и все это под неумолчное бормотание свекрови, которая просыпалась первой и медленно перемещалась по квартире, путаясь у всех под ногами и занимая ванную в самый неподходящий момент. А уже потом собраться самой и постараться не опоздать на работу. Какие уж тут цветы и музыка.

Ника накрасила один глаз, когда вдруг вспомнила, что сегодня пятница. Пятницы она особенно не любила — впереди выходные, заполненные бесконечными домашними делами. Тоска. А потом осознала, что у нее день рождения. И опять огорчилась. Конечно, они тоже забыли, если уж она сама не помнит. Ника постояла, рассеянно глядя на себя в зеркало, потом вздохнула: «Ну и ладно. Не буду напоминать. А то придется собирать в субботу гостей, весь день торчать у плиты и суетиться по хозяйству, пока они там пьют за мое здоровье, а вечером рухнуть без сил. Нет уж, лучше вообще никакого дня рождения, чем так».

Ника решительно докрасила второй глаз и выбрала помаду поярче. А что? Она еще вполне ничего. Конечно, и морщинки есть, и верхние веки как-то набухли, и уголки губ слегка опустились книзу, но никакой седины в блестящих черных волосах и ни грамма лишнего жира во всей ее стройной фигурке. Ника вздохнула и взяла сумочку, проверив, на месте ли ключи от машины.

— Веро́ника! — в прихожую выползла свекровь. Она с самого первого дня стала так называть невестку, словно Ника была героиней мексиканского сериала. — Веро́ника! Мы с кем сейчас воюем? С Наполеоном?

Никогда нельзя было догадаться, что придет свекрови в голову в следующий момент, вот и сейчас ее вдруг озаботил Наполеон. Ника хотела было сказать, что Нинель Павловна всю жизнь воюет вовсе не с Бонапартом, а с собственной невесткой, но передумала. Она быстренько объяснила свекрови про Наполеона, стараясь говорить погромче, и выскочила за дверь, чувствуя привычное утреннее раздражение, которое только усилилось, когда она увидела свежую царапину на капоте машины. Ника так разозлилась, что раздумала покупать на работу тортик в честь дня рождения — все равно никто наверняка не помнит, еще напрашиваться на подарки, да ну!

Они работали в конторе втроем — нотариус Ника и пожилая супружеская пара адвокатов Левиных: Натан Львович и Инна Ефимовна. Да еще секретарша Ксюша, которая записывала клиентов, выписывала им пропуска и бегала вниз встречать самых непонятливых клиентов. А еще варила кофе, зависала «ВКонтакте» и трещала не умолкая.

Впрочем, Левиных на работе не оказалось, так что тортик Ника купила бы зря: Ксюша сладостей категорически не ела.

Так целый день все и шло у Ники наперекосяк: и тортик не купила, и в пробку попала, и клиенты попались один бестолковее другого, и вот теперь компьютер сломался. Только-только упорхнула, отпросившись пораньше, Ксюша, которая хоть что-то понимала в компьютерах, как он и завис. Да еще флешка там застряла! И что теперь делать?

Вероника Валерьевна похлюпала еще немножко: что-то так жалко стало себя, всеми забытую, никем так и не поздравленную, лишенную не только цветов и музыки, но и тортика. И компьютера. Потом встала и пошла в туалет, где долго умывалась, вздыхала и уныло разглядывала себя в зеркале. Хотела было накраситься заново, но потом махнула рукой. Все равно сейчас она сядет в машину и поедет домой, а домашние и не замечают, как она выглядит. «Ну что ж ты страшная такая? — спела она сама себе. — Ты такая страшная! Ты ненакрашенная страшная и накрашенная!» И показала язык своему отражению, вполне миленькому, а вовсе и не страшному, несмотря на покрасневший носик и опухшие от слез глаза. Выходя из туалета, она на кого-то налетела и чуть не упала — оказался высокий молодой мужчина, который в это время проходил мимо по коридору. После взаимных извинений они разошлись было в разные стороны, но вдруг Ника остановилась и оглянулась:

— Молодой человек. Простите. Можно вас на минутку?

Он повернулся и направился к ней — Ника тут же пожалела, что не накрасилась.

— Простите, пожалуйста, вы же занимаетесь компьютерами, да? Вы не могли бы мне помочь? Я вам заплачу. Вас, кажется, Андрей зовут? Я Вероника, можно просто Ника.

— Я Артём, — улыбнулся он. — Что у вас стряслось?

Он выслушал ее сбивчивые объяснения, посмотрел на часы и сказал:

— Ну давайте посмотрим, что там у вас. Если смогу, поправлю.

Артём потыкал в разные клавиши, почесал затылок и сказал:

— Так, понятно. Можно мне от вас позвонить?

— Да, конечно.

Из короткого разговора Ника поняла, что Артём предупреждает кого-то о своем опоздании, и взволновалась:

— Я, наверное, нарушила все ваши планы? Необязательно заниматься этим прямо сейчас. Может, лучше в понедельник?

— Спокойно. Я вполне могу задержаться. Тут не так много работы. А вы пока сделайте мне кофе, хорошо? Или чай.

Ника засуетилась, пожалев, что так и не купила тортик: вот чем сейчас угощать этого милого молодого человека? Сухими хлебцами? Она заглянула в холодильник и, к счастью, обнаружила там сыр, который сама же и принесла два дня назад. Хлебцы с сыром, вполне ничего. И лимон нашелся, и сахар. И мармелад, не совсем еще засохший. Ника накрыла на стол и пошла поглядеть, чем занят Артём. Он сосредоточенно шелестел клавишами и, мельком взглянув на Нику, улыбнулся:

— Уже скоро. Ничего страшного не случилось. Я сейчас налажу, а в понедельник еще зайду, поставлю вам новый антивирус.

— Спасибо вам огромное!

Он опять покосился на Нику и спросил:

— Это вы из-за компьютера так расстроились?

— Да нет. Просто это стало последней каплей. У меня сегодня день рождения. А никто так и не поздравил.

— О! Я вас поздравляю! Желаю здоровья и счастья в личной жизни.

— Спасибо! — невольно улыбнулась Ника и подумала: «Ну вот, напросилась».

— Вы знаете, мне тоже почему-то всегда грустно в день рождения, — улыбнулся Артём.

— Правда? А вообще, как-то достало всё. У меня свекровь в полном маразме, так что… сами понимаете.

— А сколько же лет вашей свекрови?

— Восемьдесят шесть.

— Почтенный возраст.

— Мы с ней никогда не ладили, а теперь вот приходится…

«И зачем я ему все это рассказываю?» — изумилась Ника, обычно очень сдержанная с незнакомыми людьми. Но Артём сочувствующе покивал:

— Да, это тяжело и с близким человеком, а уж когда отношения плохие… У моей мамы инсульт недавно был, так что я вас очень даже хорошо понимаю.

— Так это к ней вам надо было бежать? А я вас задержала. Боже мой, простите!

Артём рассмеялся:

— Перестаньте. Это было четыре месяца назад, сейчас мама в приличном состоянии. К тому же за ней соседка присматривает, так что не волнуйтесь. А ваш муж — он что, намного старше вас?

— Почему вы так решили? Старше, да. Но всего на девять лет.

— Но у него такая престарелая мама…

— Да, она поздно родила — в тридцать два.

Артём повернулся и задумчиво вгляделся в Нику — чувствовалось, что он считает в уме:

— Подождите… Вы что хотите сказать… Что вам за сорок?

— Сорок пять сегодня стукнуло, — призналась Ника: ей было приятно недоверчивое изумление Артёма.

— Да ладно!

— Могу паспорт показать, хотите?

— Даже паспорт меня не убедит. Никогда не дал бы вам больше тридцати.

Ника рассмеялась:

— Ну и льстец же вы! Знаете, как охмурить женщину, да?

— Нет, не знаю, — очень серьезно ответил Артём. На какую-то долю секунды они встретились взглядами, и у Ники ёкнуло сердце. — Я не по этой части. Сказал, что думал, и всё. Ну вот, порядок. Кажется, кто-то обещал кофе? Или чай!

За чаем они застряли надолго — все разговаривали и разговаривали. Артём рассказал Нике про маму, про девушку, которая его бросила, про свои мечты стать поваром.

— Поваром? — удивилась Ника.

— Шеф-поваром. Вы знаете, что лучшие повара — мужчины? Мне очень нравится готовить, как-нибудь я вас угощу своим фирменным блюдом — чахохбили.

— Вы любите грузинскую кухню?

— Не только грузинскую. Я собираю разные рецепты. Давно, еще со школы. Мама работала много, а я был на хозяйстве. «Кухонный мужичок» — так мама шутила.

— А почему же вы сразу не пошли в повара?

— Не хотел маму огорчать. Она учительница литературы, так что профессия повара ей казалась какой-то… несерьезной. И Ольга Петровна не одобряла. Ольга Петровна — это… сложно объяснить. Ну, скажем, наша родственница, почти бабушка. Тоже учительница, только математики. Ну вот, я и стал программистом. А готовка так, хобби. У меня знаете сколько кулинарных книжек? Даже Молоховец есть! Прижизненное издание, с ятями. Истрепалась вся, правда. Там такие забавные рецепты. Одни названия чего стоят! «Испанский ветер», например. Или «Баба капризная».

— А что это?

— «Испанский ветер» — это такое пирожное: безе с миндалем. Я раз делал, вкусно.

— А «Капризная баба»?

— Булочка сдобная! Как ромовая баба — знаете? А капризная она потому, что трудна в приготовлении. Молоховец пишет, что баба чрезвычайно вкусна, когда удается, но редко удается. У меня вроде как получилась, маме понравилось.

— Вы очень любите маму, да?

— Да. Нас только двое, никого больше нет.

— Ой, а нас много! У меня еще две сестры, племянник.

— А дети у вас есть?

— Дочь. — И Ника вздохнула. — Алина. Сложный ребенок. Мне с ней трудно. Знаете, я выросла в очень теплой семье. Мы все старались помогать друг другу. Даже не надо было просить о чем-то — каждый сам знал, что сделать для другого. Такие дни рождения устраивали, домашние спектакли, сюрпризы, розыгрыши! А когда замуж вышла… Понимаете, я не жду никакой особой благодарности, но… Все, что я делаю, принимается как должное. Мне кажется, меня и замечают только тогда, когда обед не успела сварить, например. Муж меня даже по имени не называет! Так, междометиями обходится. И дочь… Да что это я? Загрузила вас своими проблемами!

— Ничего страшного. Я рад был с вами поговорить. Моя жизнь тоже не слишком веселая. — Артём вдруг поднялся. — Вы знаете, я вспомнил: у меня кое-что есть для вас. Я быстро. Не уходите, хорошо?

— Ладно, — улыбнулась Ника: что он еще придумал? Артём действительно вернулся очень быстро — Ника так и ахнула, увидев у него в руке два больших красных цветка на одном длинном стебле:

— Амариллис! Какой красивый. Откуда вы его взяли? А-а! — догадалась она. — Срезали? Где ж такой расцвел?

— Места надо знать.

— Спасибо! Это так мило. — Ника пристроила цветок в банку с водой и поставила на окно. — Но какой же красивый! Красный цвет — это праздник души, правда?

Она обернулась к Артёму, глаза ее сияли просто нестерпимой синевой.

— С днем рождения! — сказал Артём и поцеловал Нику в щеку, вполне невинно, а Ника, поддавшись порыву, привстала на цыпочки и тоже чмокнула его, попав в уголок рта. И в этот момент с ними случилось что-то странное: пространство свернулось в тугой кокон, притянув их друг к другу. Ника не сразу осознала, что не только позволяет Артёму обнимать ее и целовать, но и сама весьма пылко ему отвечает. С трудом оторвавшись от губ Ники, Артём не отпустил ее — они никак не могли разомкнуть объятий. Потом Ника тихо сказала:

— Лучше всего, если ты прямо сейчас уйдешь. Немедленно.

Артём отступил на шаг и скрылся за дверью, а Ника плюхнулась на стул и некоторое время смотрела в одну точку. Потом кое-как собрала себя по частям и вышла из офиса, осторожно оглядевшись по сторонам: больше всего она боялась, что Артём ждет ее где-нибудь за углом. Но никакого Артёма на горизонте не наблюдалось, и Ника беспрепятственно добралась до машины. Она села за руль, рассеянно посмотрела на ключи, зажатые в руке, и задумчиво сказала сама себе: «День рождения явно удался!» А потом вдруг рассмеялась.

Немного успокоившись, Ника поехала домой, но всю дорогу переживала: зачем она целовалась с молодым человеком — пусть и милым, но совершенно незнакомым? Зачем столько рассказала ему о себе? Зачем жаловалась на дочь и мужа? А кому ей еще пожаловаться? Только незнакомцу. Словно случайному попутчику в поезде. Может, они больше и не увидятся. Хотя… Он же сказал, что зайдет в понедельник! Какой ужас.

Ника действительно почти ни с кем не обсуждала свою семейную жизнь. Со школьной подругой Нонной они виделись редко: та меняла мужей как перчатки и растила троих детей от разных отцов. Только с сестрой Анечкой Ника была откровенна, но Аня в последнее время что-то неважно себя чувствовала, и Ника старалась ее беречь. После того давнего «квартирного кризиса» Ника совсем перестала рассказывать что-либо родителям: все хорошо, все нормально, все в порядке. Но все было далеко не в порядке: когда Алине исполнилось три года, Ника узнала об измене мужа. Они не развелись, но так и не смогли толком наладить отношения, даже разошлись по разным спальням. После вселения свекрови им пришлось снова существовать в одной комнате, и обоим это давалось тяжело. К тому же Миша страшно храпел. Он почти не бывал дома, отговариваясь делами, а в последние года полтора стал совершенно невыносим: срывался в ответ на малейшее замечание и постоянно пребывал в мрачном настроении. Ника решила, что у него какие-то неприятности в бизнесе, но на все ее осторожные расспросы муж огрызался, и Ника отступилась. Она подозревала, что Миша по-прежнему ей изменяет с какой-нибудь секретаршей, но не пойман — не вор.

Гораздо больше огорчений доставляла Нике дочь. Долгожданная, выстраданная, обожаемая Алина, такая красивая и способная! Она словно забрала все самое лучшее от обоих родителей: высокая и длинноногая, как отец, черноволосая и синеглазая, как мать. Свои длинные волосы Алина теперь собирала в хвост, а ведь еще совсем недавно Ника с такой нежностью расчесывала густые тяжелые пряди и заплетала дочурке косички! Теперь Алина справлялась сама и только по большим праздникам позволяла матери заплести ей какую-нибудь особо сложную французскую косу. Алина вообще с младенчества была весьма самостоятельна и настойчива, даже упряма, и умела добиваться своего: да и как отказать такому прелестному ребенку? Но прелестный ребенок с возрастом превратился в капризную, своенравную и весьма эгоистичную девицу. Алина все больше отдалялась от матери и замыкалась в собственном мире. Что с этим делать, Ника не представляла. Она не понимала, почему у нее с дочерью не сложилось таких теплых и доверительных отношений, как с сестрами или родителями.

Не сразу Ника осознала, что Алина — другая. Первые звоночки начались еще в детстве: Алина все время фантазировала. Все дети любят что-то сочинять, выдумывать несуществующих друзей, но истории Алины были какими-то уж очень фантастическими — и реальными одновременно. Настолько реальными, что в первый момент было трудно не поверить. Потом-то Ника научилась сразу опознавать выдумки Алины, но поначалу просто впадала в ступор. А как еще реагировать, если воспитательница детского сада с участливым видом расспрашивает тебя о самочувствии: пятилетняя Алина на полном серьезе, со слезами на глазах рассказывала всем подряд, что мама тяжко больна и вот-вот умрет, а папа их бросил, так что Алине придется жить с бабушкой, которая ее кормит только хлебом и водой! Ника долго разговаривала с девочкой, даже ходила с ней к психологу, но ничего не помогло. В отличие от свекрови, черты которой Ника с содроганием узнавала в собственной дочери, Алина не получала никаких выгод от своего вранья, которое рано или поздно разоблачалось: проверить ее выдумки было раз плюнуть.

— Зачем? — с тяжким недоумением спрашивала Ника. — Зачем ты сказала учительнице, что папа перекупил «Макдоналдс»? Ты же знаешь, что это не так.

Алина только моргала с невинным видом и в следующий раз сочиняла еще что-нибудь настолько же неправдоподобное. Училась она хорошо, хотя Ника подозревала, что пятерки ей часто ставят незаслуженно: красавица Алина прекрасно умела манипулировать взрослыми. Но только не матерью — Ника видела дочку насквозь, чувствуя, что именно поэтому та и отдаляется. Так горько было осознавать, что произвела на свет ребенка, из которого получился совершенно чужой человек.

Подъезжая к дому, Ника остановилась у супермаркета и купила все-таки тортик, бутылку красного вина и большой букет алых роз, таких же алых, как амариллис, оставшийся на работе. Дома, как ни странно, были все: муж сидел у компьютера и одновременно говорил по мобильнику, свекровь дремала перед телевизором, Алина с кем-то болтала по скайпу и при виде матери тут же свернула окно.

— Вы ужинали? — спросила Ника, любуясь дочерью. Невозможно было не любоваться такой красоткой: черная блестящая челка, ангельский взгляд. И капризный голосок:

— Папа в городе поел.

— А ты?

— Да ела я, ела.

«Отстань!» — так и слышалось Нике.

— А бабушка?

— Какую-то кашу хомячила, я видела.

— А я тортик принесла. Пойдем попьем чаю?

— Ну, ма-ам, ты же знаешь, мне вредно мучное и сладкое. Ты нарочно, что ли?

Фигура у Алины была великолепная, но она упорно придерживалась версии, что с огромным трудом поддерживает идеальные формы, сидя на жесткой диете и занимаясь фитнесом. На самом деле она могла слона съесть без ущерба для стройности, унаследовав эту особенность от матери.

— Ладно, не хочешь — мне больше достанется.

И Ника в полном одиночестве расположилась на кухне — поставила в центр стола вазу с розами, открыла вино, отрезала себе внушительный кусок торта… И тут зазвонил мобильник. Это был отец, который виноватым тоном поздравил Нику с днем рождения, а потом передал трубку маме. «Что-то они слишком взволнованы!» — подумала Ника, но тут позвонила сестра Таня из Рима, потом Курзик, потом подруга Нонна, коллеги Левины и даже секретарша Ксюша — всех как прорвало к вечеру. Ника запивала вином телефонные поздравления и закусывала тортом. Настроение у нее становилось все лучше и лучше. Пока Ника наслаждалась жизнью, Алина, которой на самом деле страшно хотелось тортика, прискакала на кухню, увидела розы, вино и услышала, как мать говорит по телефону. Ой! И Алина побежала к отцу:

— Па-ап! Там мама вся в цветах! Пьет вино! Тортик купила! Ей все звонят! Слушай, у нее же день рождения. А у меня подарка никакого вообще нет.

— День рождения? А какое сегодня число? Точно… Вот черт! Погоди… Сколько же ей исполнилось?

— Папа, сорок пять! Помнишь, прошлый раз все шутили на эту тему?

— Ну да: сорок пять — баба ягодка опять. Надо же, как неловко. А, погоди! У меня есть кое-что! Сейчас…

И отец извлек из ящика стола небольшую фирменную коробочку — Алина ахнула:

— Папа! Это что — от Fendi? Из новой линии? Я тоже такие хочу.

— Рано тебе такими духами пользоваться.

— Ну, па-ап.

— Алина, отстань. Мы маму поздравляем, забыла?

Ника была весьма удивлена такому подарку — Миша сроду не дарил ей духов. Наверное, Алина надоумила, решила Ника. В конце концов, день рождения на самом деле удался: розы, пусть и купленные самой именинницей, благоухали, вино плескалось в бокалах, а тортик исчезал с невиданной быстротой. К семейному чаепитию присоединилась и проснувшаяся свекровь — в полном убеждении, что празднуют ее именины. Но даже это недоразумение не могло сбить Нику с радостного настроя: она только посмеялась. И если бы кто-нибудь ей сказал, что это последний праздник в семейном кругу, она бы искренне удивилась, потому что все-таки решила собрать завтра вечером гостей и долго не могла заснуть, придумывая, как их угостить. Проснулась Ника посреди ночи, как от толчка. Она села, прислушалась — Миша не храпел. Ну да, его попросту тут нет — соседняя постель была пуста. Ника встала и отправилась на кухню — страшно хотелось пить. На кухне и обнаружился Миша в одних трусах и с мобильником, в который он тихо и страстно бормотал:

— Ну, прости, прости. Я знаю, что обещал. Люсь, ты пойми: у нее завтра юбилей, гости придут. Не могу я слинять, никак не могу. Да поговорю я с ней, поговорю. Но не завтра, хорошо? Надо правильно выбрать время. И вообще. Ну, заинька! Я прошу тебя! Ты же знаешь, как я тебя люблю!

— И как? — спросила Ника, а Миша подскочил от неожиданности. — Как ты ее любишь? Значит, заиньку зовут Люсей?..

Ника прошла к холодильнику, открыла дверцу, посмотрела рассеянно, забыв, зачем полезла. Увидела недопитую бутылку вина, налила себе в первую попавшуюся чашку и залпом выпила. Миша следил за ней с растерянным взглядом, а в трубке все бился встревоженный женский голосок.

— Ты ответь девушке-то. А то вон как надрывается, — заметила Ника.

— Я перезвоню, — буркнул Миша в трубку и отключил телефон. — Послушай, я тебе все объясню.

— Да не надо мне ничего объяснять. И так все ясно. Я спать пошла, а ты как хочешь.

Ника легла, а Миша, судя по звукам, доносившимся из темноты, оделся и ушел — Ника услышала, как хлопнула входная дверь. Она снова встала, зажгла свет, посмотрела — да, ушел. Ника села на кровать, прикусив губу и тупо глядя в пространство… К утру у нее в голове сложилась вся картинка: началось это года полтора назад — именно тогда Миша и стал таким нервным. А духи явно предназначались неведомой Люсе. Ника вспомнила, что этот аромат она почувствовала от Миши где-то полгода назад — он страшно смутился, когда Ника спросила, чем от него так приятно пахнет, и тут же сказал, что пахнет туалетной водой, которую ему подарили на работе. Давно подарили, еще на Новый год, да вот только сподобился открыть. На следующий день он принес домой эту туалетную воду: «От Fendi, о!» — с почтением в голосе произнесла тогда Алина. Ника в брендах не очень разбиралась, но то, что с тех пор количество туалетной воды в фирменном флаконе не уменьшилось, заметила: Миша вообще-то никогда в жизни не пользовался никакой туалетной водой.

Значит, Люся. Интересно…

Вдруг Нике пришла в голову одна странная мысль, и прямо с утра она отправилась проверять это безумное предположение: нет, не может Миша быть таким мерзавцем! Или может? Она приехала на Чистые пруды к одиннадцати и долго сидела в машине, собираясь с духом. Потом решительно направилась к подъезду старого дома, так хорошо ей знакомого. Поднялась на лифте и, чуть помедлив, нажала на звонок. Через пару минут дверь распахнулась: на пороге стояла высокая, очень красивая молодая блондинка в пестрых легинсах и свободной блузе-тунике. В руке она держала ложку. Блондинка вопросительно посмотрела на Нику, потом на ее лице появилось выражение ужаса — она явно знала, кто такая Ника.

— Люся? — осведомилась Ника и шагнула в прихожую.

— Миша! — истошно закричала блондинка, прижавшись к стене. — Миша! Она пришла!

В дверном проеме показался Миша. На руках он держал ребенка, совсем маленького, с румяной мордочкой, перемазанной каким-то бледно-зеленым пюре. Некоторое время Ника с Мишей смотрели в глаза друг другу, потом Миша сунул ребенка Люсе и шагнул к Нике.

— Послушай…

— Это не то, что я думаю, да?

— Ника…

— Все, с меня хватит. Я подаю на развод. Немедленно. И прошу освободить эту квартиру! Завтра же! Мы с дочерью будем жить здесь. А пока переедем к моим родителям. Прямо сегодня. Всего хорошего.

— Ника, подожди!

— Как ты мог так подло со мной поступить? Я не хочу тебя больше видеть! Все кончено, прощай.

— Ника…

— Ах да! Я забыла! Возвращаю вам духи. Я немножко подушилась, уж простите. Я ж не знала, что они для вас. — И Ника кинула флакон на пол к ногам Люси. Та испуганно шарахнулась.

По дороге домой Ника просто пылала от ярости: нет, какая же сволочь! Поселил любовницу в квартиру, принадлежащую жене! Сэкономил! Конечно, поэтому он и маму не хотел туда возвращать. Поэтому и возражал против домработницы, чтобы Ника, занятая домашними делами, как можно меньше вникала в его жизнь. Сволочь, сволочь! И Ника заплакала, с силой ударив несколько раз руками по рулю. Сзади загудели, и она рванула вперед, с силой нажав на клаксон — вот вам!

Вернувшись, Ника сразу же пошла к дочери — Алина сидела перед монитором и неохотно повернулась к матери: недовольное личико в обрамлении блестящих черных волос, ярко-синие глаза, капризный рот… Синий маникюр на длинных ногтях — и как только они не мешают Алине стучать по клавишам? Тесная короткая футболка, туго обтягивающая молодую грудь и не скрывающая белый живот с пирсингом в пупке — предмет страданий Ники. И длинные ноги, обтянутые почти такими же легинсами, какие были на этой проклятой Люсе. Каждый раз, видя дочь, Ника искренне удивлялась, как ей удалось произвести на свет столь совершенное существо. Ну, если не считать пирсинга. Вот и сейчас она почувствовала привычную гордость и нежность, быстро сменившуюся тоже привычным раздражением: в комнате у дочери царил бардак. Стараясь не смотреть по сторонам, Ника села на кровать:

— Алина, нам надо серьезно поговорить.

— Что опять не так?

— Дело в том… Послушай, ты не могла бы отвлечься от компьютера?

— Ну, ма-ам. Вечно ты…

— Алина!

Алина надула губы и прищурилась на мать:

— Да слушаю я, слушаю.

Ника начала рассказывать про измену мужа — сердце у нее колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет. Но Алина, как ни странно, нисколько не взволновалась — Ника запнулась на полуслове и нахмурилась:

— Ты что… Ты знала?

— Я случайно узнала, правда! Совсем недавно. Я все думала, говорить тебе, нет…

— Что ж, тем лучше. Собери свои вещи — самое необходимое, остальное возьмем потом. Я сейчас тоже соберусь, и мы поедем к бабушке с дедушкой, поживем там, пока отец не освободит ту квартиру.

— Почему?

— Что значит — почему? Потому что я развожусь с твоим отцом. Я не стану это терпеть, хватит.

— Ну вот! Я так и знала! Ты не могла подождать, пока я доучусь? Мне что, менять школу накануне выпускных?

— Не надо менять, зачем?

— И что, мне через всю Москву в школу ездить? На метро?

— Я буду тебя отвозить. И забирать. В чем проблема?

— Ну да, знаю я тебя! Пару раз отвезешь, а потом…

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Ма-ам, давай все останется по-прежнему, а?

— Алина, прежнего больше не будет! Как ты себе это представляешь? Делать вид, что ничего не произошло?

— А что такого? Все так живут.

— Не знаю, как все, а я так не живу. Твой отец меня предал, если ты не поняла. Завел другую семью. У него там ребенок!

— Ну и что? Может, у него любовь. Может, он всегда хотел сына. И я тоже мечтала о братике. А ты не захотела больше детей. Ты и меня-то не хотела, я знаю. И вообще, ты никогда папу не любила. Вышла за него из-за денег. Всегда только о себе и думала.

— Алина… Что ты говоришь? — Ника так растерялась, что не находила слов.

— Никогда! — кричала Алина. — Ты никогда меня не понимала! Ни меня, ни папу! Только пилишь нас без конца! Конечно, ты такая правильная! А мы все ничтожества, да? Никуда я с тобой не поеду, мне и тут хорошо. А ты катись куда хочешь!

Ника вскочила и отвесила дочери мощную пощечину. Впервые в жизни. И заплакала, закрыв лицо руками — заревела и Алина. Опомнившись, Ника попыталась обнять дочку:

— Ну прости меня, детка, прости. Я сгоряча. Больно? Давай холодный компресс приложим?

— Отстань! — Алина с ненавистью взглянула на мать и оттолкнула ее руку.

— Хорошо, я отстану. — Ника выпрямилась и гордо подняла голову. — Но прежде, чем уйду, я все-таки скажу. Не знаю, откуда у тебя в голове такие мысли — подозреваю, что бабушка постаралась. Мы поженились с Мишей по любви. Он просто обожал меня, на руках носил. А я без него жить не могла, пылинки сдувала. Никаких денег не было и в помине — в девяносто первом году мы потеряли почти все. Как раз ты родилась, а тут — денежная реформа. Потом дефолт, потом бабушка вложила, что осталось, в МММ. Мы начинали с пустого места. И я всегда помогала твоему отцу, всегда! Так что его бизнес — и мое детище тоже. Я очень хотела большую семью, много детей. Но не получилось. До тебя у меня было два выкидыша, я долго лечилась, а когда наконец забеременела — такое счастье было! Такое счастье…

Ника улыбнулась сквозь слезы. Она не смотрела на Алину, а та исподлобья мрачно поглядывала на мать.

— И от токсикоза страшно мучилась, и целый месяц на сохранении лежала — буквально. Месяц лежала на спине. Все равно — счастье! Только бы ребенок здоровенький родился. Бабушка была против — такое тяжелое время, а они ребенка заводят. А мне уже под тридцать… Господи, какая ты была крикунья! Целый год спать нам не давала. Ночи напролет тебя укачивала, ходила по квартире туда-сюда, туда-сюда… И болела ты много… Да, тяжело пришлось. Но я не жалуюсь. Я благодарна судьбе за свою чудесную девочку. Но больше я рожать не могла, понимаешь? Физически не могла.

Чудесная девочка опустила голову. Ника смотрела на нее с болью в душе:

— Когда тебе было три года, твой отец мне изменил. Я простила. Он клялся, что больше никогда. Теперь я не могу простить. Все кончено. Я ухожу, а ты как хочешь. Прости, что ударила. Мне так же больно, как тебе.

Ника вышла из комнаты дочери, постояла, сжав кулаки — внутри у нее все мелко тряслось от напряжения. Она накормила обедом свекровь, позвонила родителям — предупредила о своем приезде, потом Нонке и прочим друзьям — отменила празднование дня рождения и отправилась собирать вещи.

Ника снесла все вниз и запихнула в машину, потом вернулась за сумочкой, ноутбуком и норковой шубкой. Ах да! Она сгребла из ванной свою косметику и ссыпала все в пластиковый пакет. Потом прошла в комнату, постояла, посмотрела по сторонам, вздохнула, с трудом стянула с пальца обручальное кольцо и положила в хрустальную пепельницу: прощай, Миша. Все это время Алина не показывалась из своей комнаты, и Ника, не выдержав, крикнула из прихожей:

— Алина, я ухожу!

Увидев мать с норковой шубкой, перекинутой через руку, Алина вытаращила глаза:

— Ты что, правда, уходишь?

— А ты думала, я шучу?

— А как же я?

— Ты сделала свой выбор. Надеюсь, Люся будет тебе лучшей матерью, чем я.

— Ну, ма-ама!

— Что?

— Как может какая-то Люся заменить тебя, ты что? Ты… Ты больше не любишь меня, да-а? — Алина страдальчески подняла брови, и слезы ручьями полились из ее синих глаз. — Ты меня теперь ненавидишь, да-а?

— А тебе нужна моя любовь?

— Нужна-а! Очень нужна! Мамочка, прости меня! Я наговорила тебя всякой херни… Ой…

Алина испуганно прикрыла рот рукой, а потом зарыдала, некрасиво распустив губы и сморщившись:

— Прости меня-а… Я больше не буду-у…

— Ах ты, господи! Горе ты мое! Ну, как я могу тебя разлюбить, не выдумывай. Иди ко мне. Ну, что ты, детка. — И Ника обняла «детку», которая была на голову выше матери, но рыдала вполне по-детски, горько и отчаянно. — Маленькая моя, не плачь. Я все равно тебя люблю. Ты моя девочка…

Наконец, Алина успокоилась и заискивающе заглянула матери в лицо:

— Ты меня простила?

— А ты меня?

Алина закивала, и Ника несколько раз поцеловала соленые от слез щеки дочери:

— Солнышко мое.

— Мамочка, ну пожалуйста, можно я останусь здесь? Школа рядом, все друзья тут, и вообще… И тебе не надо будет меня возить, время тратить!

— Но мы же с тобой уже все решили.

— Так я остаюсь, да?

— Будем надеяться, ты уживешься с Люсей.

— А если не уживусь, папа купит мне квартиру.

Ника, вздохнув, покачала головой:

— Алина, я умоляю, ты только не расслабляйся. Впереди экзамены, помни. Если что — сразу звони. Я всегда рядом. Для нас с тобой ничего не изменилось, все по-прежнему. Хорошо? Ах, я забыла! Подожди-ка…

Ника сунула дочери мешавшую ей шубку и вынула из ушей маленькие бриллиантовые сережки, которые Миша подарил ей на сорокалетие — Алине они всегда страшно нравились. Вернее, Миша дал денег, а купила сама Ника, да еще и сэкономила на очередную куклу Götz, по которым Алина тогда просто сходила с ума.

— Вот, возьми. Теперь будут твои. Давай я помогу надеть…

Алина ахнула — слезы мгновенно высохли, и она, покраснев от удовольствия, уставилась на себя в зеркало:

— Класс! Светка удавится от зависти. Спасибо, мамочка!

— Носи на здоровье. Ты не позвонишь папе? А то я не могу.

— Хорошо-хорошо, я позвоню!

— Веди себя прилично. Не опаздывай в школу.

— Мам, да ладно тебе. Я справлюсь.

— Хочешь, разбужу тебя в понедельник?

— Ты что — приедешь? — изумилась Алина.

— Нет, не приеду, — улыбнулась Ника: так далеко ее материнская любовь не простиралась. — Я позвоню.

— Не надо! Я поставлю будильник. Должна же я привыкать к самостоятельности.

— Вот именно. Да, и не забудь проследить, чтобы бабушка поужинала и не легла спать одетой.

— Бабушка! — ахнула Алина: она только сейчас осознала все последствия материнского ухода.

Ника поцеловала растерянную дочь и ушла. Алина постояла в задумчивости, потом полюбовалась на себя в зеркало и наконец набрала отцовский номер:

— Па-ап! Приезжай домой! Мама ушла. Совсем. Я ей ничего не говорила, честно. Она сама как-то узнала. А-а, вон что! Не знаю. Сейчас посмотрю. — Алина побежала в комнату родителей и проверила шкафы. — Все забрала, ага! Только кольцо оставила обручальное. Пап, а вы разведетесь, да? Ужас какой! Пап, а я с тобой останусь, мама разрешила. Что? К своим поехала, к бабушке с дедушкой. Да только что ушла, минут пять назад! Папа?

Но папа уже отключился — звонок дочери застал Мишу в машине, он как раз ехал домой. Он тут же позвонил Нике, но она сбрасывала его звонки, а потом прокричала в трубку: «Я не хочу с тобой разговаривать! Все кончено» — и вырубила телефон. «Твою мать!» — Миша надбавил газу. Он был на полпути к Зубовскому бульвару, но развернулся в другую сторону и в результате приехал к дому родителей Ники гораздо раньше — сама она довольно долго рыдала в машине, потом приводила себя в порядок, да и ехала весьма медленно: куда ей теперь торопиться-то? Некуда. Увидев подъезжающий «Мини-Купер», Миша вылез из машины, но Ника, не останавливаясь, прошла мимо, так что Мише пришлось схватить ее за рукав.

— Оставь меня в покое, — Ника отдернула руку.

— Давай поговорим. Я тебе все объясню.

— Я буду разговаривать только с твоим адвокатом. В понедельник подаю на развод.

— Я не хочу с тобой разводиться!

— И что ты предлагаешь? Шведскую семью? Всю жизнь мечтала! Дай мне пройти.

И Ника, решительно оттолкнув мужа, скрылась в подъезде, а Миша беспомощно посмотрел ей вслед, потом вернулся в машину — посидел, глядя пустым взором на полутемный двор, потом резко дал по газам и рванул в сторону дома.

Глядя на себя в зеркало, висевшее в кабине лифта, Ника изо всех сил старалась успокоиться. В квартиру родителей она вошла, улыбаясь, но улыбка продержалась недолго: ей открыл испуганный Курзик, а в кухне она нашла заплаканную маму и расстроенного отца. В доме явно пахло бедой — и валерьянкой. Оказалось, что еще в пятницу Анечку увезли на «Скорой» в больницу: что-то в животе заболело, как сказал Курзик. Сегодня их к Анечке не пустили, велели до понедельника не приходить. Все трое смотрели на Нику с надеждой, по привычке ожидая, что она сейчас все объяснит и решит. Ника стала звонить на Пироговку — оказалось, что у Анечки сдвинулся камень в желчном пузыре и ей в срочном порядке сделали лапароскопию.

— Это очень несложная операция, правда, под общим наркозом. Поэтому и не пустили: Анечка в реанимации, — успокаивала Ника родных, между делом накрывая на стол. — Ничего страшного, она поправится. Все будет хорошо.

К концу чаепития мама улыбалась, отец заметно повеселел, а Курзик совершенно успокоился. На фоне Анечкиной операции известие о разводе Ники не вызвало особенно бурных эмоций, хотя мама, конечно же, ахнула, а отец мрачно сказал: «Этот твой Миша никогда мне не нравился!»

В трехкомнатной родительской квартире места хватило всем. У Анечки была собственная жилплощадь, и Ника сначала было решила, что поживет там вместе с Курзиком, но потом подумала, что вместе у родителей им будет лучше. В конце концов они договорились, что по утрам Ника будет отвозить Кузьму в школу, а забирать его после занятий станет отец. А в воскресенье они — назло врагам! — все-таки отпраздновали Никины сорок пять.

— Да, ягодка ты моя! Хорошенький подарок тебе муж приготовил! Вот козел, — сказала подруга Нонна, помогая Нике прибирать со стола.

— И не говори.

— И что, прямо разведешься?

— Да. Нон, а что делать? Ведь это второй раз. А может, и двадцать второй — только я не знала. Нет, все — хватит с меня.

— Алина-то какая засранка, ты подумай!

Но Ника ничего не ответила, отвернувшись к раковине, и Нонна вздохнула: она тоже удивлялась отношениям Ники с дочерью — ее собственные дети просто обожали Веронику Валерьевну.

Глава 2

Красный амариллис

В понедельник Вероника Валерьевна металась по Москве, как угорелая белка: отвезла Курзика в школу, позвонила в офис и перенесла часть встреч на другое время, потом подала, как и собиралась, документы на развод и съездила к Анечке в больницу. Выглядела та бледно, но улыбалась и рвалась домой. От бесконечной езды по городу у Ники разболелась голова, она приняла пару таблеток, после чего тут же заболел желудок: она так нигде и не пообедала, так что пришлось просто выпить кофе в конторе. Наконец этот суматошный день подошел к концу. Прибирая бумаги, Ника по привычке обдумывала, надо ли заезжать в магазин и что приготовить на ужин, а потом опомнилась: какой ужин? Сейчас она поедет на другой конец Москвы, к родителям! Может, позвонить Алине? Но сегодня утром Ника уже звонила ей, чтобы разбудить в школу — пожалуй, дочь взбрыкнет.

Ника вздохнула и опустила голову на руки. «Жизнь дала трещину», — уныло думала она, чувствуя, как тоска накрывает ее с головой. Внезапно раздалось деликатное покашливание — Ника обернулась и ахнула: в дверях стоял Артём. В руках у него было ярко-желтое пластмассовое ведерко, полное разноцветных тюльпанов. Ника совершенно забыла и про Артёма, и про пятничный поцелуй, но сейчас, увидев его смущенную физиономию, вдруг ужасно обрадовалась — так и вспыхнула от неожиданного всплеска счастья:

— Ой! Это мне?

— Ну да, с днем рождения! С прошедшим.

— Какая красота! Спасибо! Я так мечтала о тюльпанах, но не попались — пришлось розы купить.

Ника сунула нос в тюльпанное разноцветье и блаженно зажмурилась, а Артём смотрел на нее со странным выражением лица: он прекрасно понял, что Ника сама себе подарила розы. А сейчас она просто сияла от радости: щеки горели, глаза сверкали синевой…

— Что ж такое-то, — пробормотал Артём, забрал из рук Ники ведерко с тюльпанами и поставил его на подоконник.

Ника открыла было рот, но так и не произнесла ни слова. Артём сдвинул бумаги на край стола, вынул Нику из компьютерного кресла — она только изумленно пискнула, — посадил на стол, обнял и стал целовать. И опять пространство свернулось тугим коконом, так сильно прижав их друг к другу, что дышать стало трудно.

За всю более чем двадцатилетнюю жизнь с мужем Ника ни разу не испытывала ничего похожего! Ее сознание, похоже, пребывало в глубоком обмороке, так что тело весьма успешно действовало самостоятельно. Они с Артёмом даже не вспомнили, что хорошо бы запереть дверь, но никто не заглянул, не постучал, никто не позвонил по телефону. Мир забыл о них…

Наконец волшебный кокон, в котором они были стиснуты, развернулся и выпустил их на свободу — растерзанных, тяжело дышащих, изумленных. Ника неловко слезла со стола, оттолкнув руку Артёма, и отвернулась к стене, приводя себя в порядок. У нее за спиной Артём занимался тем же самым, а потом стал подбирать бумаги, которые они скинули на пол в порыве страсти. Ника не могла взглянуть на Артёма. Она так и стояла у стены, закрыв лицо руками: «Боже мой, что я наделала! Как я могла? С практически незнакомым человеком! На столе! Я сошла с ума, не иначе». Чувственное потрясение, которое она только что испытала, не шло ни в какое сравнение с потрясением душевным. Больше всего ей хотелось, чтобы Артём немедленно исчез, провалился сквозь землю, улетучился. И тогда она как-нибудь справится со стыдом и раскаянием и попытается примириться с этой новой Никой, о существовании которой даже не подозревала. Но Артём никуда не исчез — он подошел, обнял Нику и поцеловал в шею, прошептав:

— Перестань. Не надо.

Ника вздрогнула: даже сейчас, в разгар душевных терзаний, его объятие и поцелуй вызвали мгновенный отклик ее тела. «Да что же со мной такое?» — чуть не взвыла она.

Артём подхватил Нику на руки и сел в кресло, усадив на колени. Они довольно долго молчали — Ника решительно не знала, что надо говорить, поэтому тихонько вздыхала, положив голову Артёму на плечо. Несмотря на смятение, Нике было так уютно в этих сильных объятиях, что она начала успокаиваться. Наконец Артём, который все это время нежно поглаживал ее спину и плечи, сказал:

— Знаешь, такая неприятность — у тебя колготки порвались. На коленке. Я куплю тебе новые.

Он взял ее ногу за щиколотку, слегка приподнял и, нагнувшись, поцеловал колено, белеющее в дыре черных колготок. Ника ответила дрожащим голосом:

— Ничего страшного. У меня есть запасные.

— Как ты? — спросил Артём, целуя ее в висок.

— Не знаю… Ужас какой-то… Что ты теперь обо мне думаешь?

— А ты обо мне что думаешь? — вздохнул Артём.

Ника невольно выпрямилась и взглянула ему в лицо — такая постановка вопроса ее озадачила:

— Но ты же мужчина!

— И что? Знаешь, я вообще-то не склонен набрасываться на малознакомых женщин. Со мной еще никогда ничего подобного не случалось.

— Нет, так нечестно! — воскликнула Ника. — Это я должна была говорить, а не ты. Это со мной никогда ничего такого не случалось.

— Послушай, да не расстраивайся ты так. Знаешь, что я думаю? Ты — женщина, лишенная любви. А я тоже… одинокий мужчина. Вот нас и притянуло друг к другу. Я совсем не предполагал ничего такого, когда шел к тебе с цветами. Хотел извиниться за пятницу. Я все выходные переживал, между прочим. Обычно я так нагло себя не веду, а тут… Просто как лавиной накрыло! Точно, давай будем относиться к этому как к стихийному бедствию?

— Не понимаю, что со мной такое! Мы ведь даже не влюблены. Просто поговорили один раз, и все.

— Мы вообще-то долго разговаривали. А представляешь, были бы влюблены — да от твоей конторы вообще ничего не осталось бы!

Ника невольно рассмеялась.

— Ну вот, слава богу! Но признайся: неужели ты никогда не мечтала о сексе с незнакомцем, а? Правда же, в этом есть что-то такое… возбуждающее?

— Да ну тебя. Ты меня смущаешь.

— А ты мне всегда нравилась. Когда видел тебя в лифте или в холле, каждый раз думал: какая хорошенькая маленькая женщина. Просто куколка. И взгляд как у ангела.

— Никакой я не ангел. И вообще, ты все это сейчас сочинил.

— Клянусь! Знаешь, я тут подумал… Я пойму, если ты не захочешь меня больше видеть. И постараюсь не попадаться тебе на глаза. Но… Может быть… Что, если мы продолжим наши отношения? А? Как ты считаешь? Такого потрясающего секса у меня еще не бывало.

Конец ознакомительного фрагмента.