Осколки

Бризин Корпс

Она ворвалась в мое существование внезапно и переименовала его в жизнь. Она стала прекрасной иллюзией моей способности чувствовать.

© Бризин Корпс, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Sensus.1

Она посмотрела на меня так, словно я не затяжку делала, а взрывала метро — в них читалось и удивление, и непонимание, и доля опасения.

Да, я, человек некурящий, считающий, что это не приносит никакой пользы и более того — засоряет легкие, портит дыхание и эмаль, взяла и сделала затяжку. Я вдохнула дым глубоко — так, чтобы почувствовать эффект, если такой и будет. На самом деле, я думала, что закашляюсь, — однако ничуть не бывало: прошло как по маслу. Наверное, виной тому то, что я все-таки покуриваю. Ведь кальян считается, верно?

— Хм, помогает, — заметила я, возвращая подруге ее «Marlboro».

Она взяла протянутую сигарету и ответила, затянувшись:

— Ну а то.

Я не стала бы курить из-за того только, чтобы влиться в компанию. Будь так, я бы курила лет с четырнадцати, когда это «вошло в моду». Кто знает, может быть, сложись все иначе, я бы так и не опустилась до этого. Просто произошло то, что произошло, и это несколько надломило мой стержень. Можно сказать, что я поступила так, чтобы облегчить возникшую боль внутри себя. Забавно: я старалась потушить ее внутри тлеющей сигаретой.

— Я докурю, ты не против? — спросила я и протянула пальцы вперед.

На меня снова посмотрели каким-то недоверчивым и удивленным взглядом.

— Да, конечно.

Уходя, я чувствовала, что мне продолжают удивляться.

Я села на один из бетонных камней, которыми огораживается парк от набережной, и погрузила сознание в дым. Странно, но должна признать, что курение действительно работает. Буквально через пару секунд в голове образовалось облачко. Казалось, словно мозг вдруг раздулся, как спасательный жилет. Немного подташнивало. «С непривычки» — подумала я. «И вина». Да, оно определенно играло тут не последнюю роль.

Мимо проходила компания парней и девушек количеством шесть-семь человек. Один из них держал на плече бумбокс, из которого доносились звуки какого-то трека, близкого по жанру к электронной музыке или дабстепу. Их веселость, их беззаботность — все это заставило меня улыбнуться. Пока они шли мимо, я провожала их взглядом, чувствуя, что мне на самом деле стало хорошо.

Мы пришли в парк некоторое время назад — около часа или полтора. Мы любили проводить ночи тут — река, свет, прекрасные дружелюбные люди и ночной воздух… Разве может быть что-то лучше? Обычно мы просто проводим время друг с другом, выпивая или играя в дурацкие игры — в общем-то, ничем путным не занимаясь и просто бездарно тратя ночь.

Нет.

Мы не тратили ночь бездарно. Никогда. Бездарно тратят ее лишь те, кто спит.

Глупо как-то спать ночью. Я думаю, что в ней есть что-то такое, чего нет в дне. Я имею в виду: какая-то тишина, умиротворенность. Спокойный, тихий ветер дует время от времени, вокруг горят фонари и изредка бродят прохожие (такие же любители ночной поры, как и ты сам), и это все вместе возбуждает внутри чувство, похожее на удовлетворение всем и вся. Мне лично в таком настроении хочется крутиться волчком, смеяться и обнимать каждого, кто мне на глаза попадется.

Днем такого не бывает.

Днем слишком много людей, которые снуют туда-сюда, словно муравьи, носятся, шумят. Их лица не выражают ничего, кроме напряжения и недовольства. Стоит нечаянно коснуться руки кого-нибудь в общественном транспорте, как он тут же презрительно одергивает свою конечность, словно бы не ты ее задел, а дьявол своим провонявшим грехами и кровью копытом.

Как только вошли в парк, мы услышали громкую музыку, доносящуюся из кафе около водоема (прудом это назвать нельзя — как-то не вяжется). Стало ясно, что кто-то что-то празднует. Я, как то всегда и бывает, пропиталась витающим в воздухе настроением и стала вести себя взбалмошно, веселя тем самым двух своих спутниц.

— Слушайте, а, может, к ним присоединимся? — спросила я, когда мы подошли к сложенным на самодельном пляжике матрасам и начали открывать бутылку вина.

— Зачем? — Лиза посмотрела туда же.

Я пожала плечами:

— У них весело.

— А у нас, что, не весело? — подала голос Ася.

Тут нельзя было не согласиться.

В ожидании, пока бутылку откроют с помощью подручных средств, а именно — фломастера, я решила написать на песке что-нибудь на латыни. Недолго думая, решила написать вопрос, который я никак не могу задать в лицо той девушке, что открывала в тот момент вино. То есть, не то чтобы мы не разговаривали насчет моих симпатий и всего прочего, но… просто я никогда не задавала ей именно этот вопрос.

Пришлось несколько повозиться. Надпись получилась большой и непонятной — то есть как раз такой, какой я и планировала ее сделать.

Пока я отошла от своего творения и, расшнуровывая кеды, вытряхивала забившийся в них песок, Ася подошла ближе к надписи, очевидно, уже закончив муторство с бутылью алкоголя.

— Placeo-ne te… — прочитала она. Звучало это, естественно, неправильно, но не в этом суть. — И что это значит? — спросила она меня.

Я улыбнулась. Еще одна причина, по которой я люблю ночь, — она накладывает на лицо тень. Ты видишь только основные эмоции человека, но не можешь проникнуть в его душу и понять все нюансы. Это как десять фломастеров в наборе — оттеночных нет, лишь главные цвета. Так и тут: я улыбнулась, но ни Ася, ни Лиза не смогли бы прочесть по моим губам, какая грусть хранится за начертанными словами.

— Не скажу, — ответила я и подошла к ним, взяв вино. — Знаете, сколько стоит? — поспешила перевести я тему и посмотрела на казавшееся темно-зеленым стекло.

— Сколько?

— 161 рубль, — усмехнулась я.

— Да ладно? Так дешево.

— Ага. Сама удивилась. Кубанское. Сейчас и опробуем, — я сделала глоток. Вино на вкус было приятным и слегка-слегка кисловатым. — Молодое, хорошее, — я посмотрела на этикетку и передала бутылку в протянутые Асины руки. — Купила вместе с бабан.

— Серьезно?

— Ну да.

— И что она? Нормально?

— Ну что-что. А что она скажет? Она знает, что я пью. Тут вино — подумаешь. Вот только побузила насчет того, что я на всякую чушь деньги трачу…

Моя бабушка довольно легко мирилась с моими закидонами. На самом деле, я считаю, что никак иначе она и не могла бы реагировать. В плане — ладно бы она не пила и не курила, но ведь нет. Нельзя не согласиться, что проповеди о вреде алкоголя и курения звучат неубедительно из уст курящего и пьющего, неправда ли? Так что… я искренне не понимаю, почему родители запрещают своим отпрыскам то или иное, хотя сами в свои молодые годы наверняка позволяли себе то же. Практически уверена, что у большинства взрослых были опыты в «голубой» области и они наверняка пробовали хотя бы марихуану.

Я точно знаю, что мой отец пробовал не только ее — героин тоже был близким знакомым моего предка. Касательно матери мне ничего неизвестно, однако она курила. Курила и во время беременности, кстати. «Вот почему я такая идиотка» — последнее время часто мне это в голову приходит.

И забавно: мой папа, держа сигарету в зубах и чиркая зажигалкой непосредственно около ее кончика, говорил:

— Если увижу, что ты куришь, запихну пачку в самую глотку, поняла? — и улыбался.

Тогда я улыбалась ему в ответ, однако сегодня, вспоминая эти моменты, я называю себя дурой. Дети наивны — для них улыбка есть улыбка, ничего больше. Улыбка — это хорошо.

Но мой отец улыбался мне как-то по-звериному. Наверное, представлял, как он ненужному ребенку (обузе, говоря по чести) причиняет страдания на основании того только, что может это себе позволить.

Спускаясь по каменным ступеням ближе к реке, мы увидели какого-то парня.

— Привет, — поздоровалась я, пребывая в состоянии идиотической радости всему вокруг. — А мы тут, это, — я кивнула на своих друзей. — Собираемся немного понарушать закон.

— Да мы тут тоже как-то… — парень показал на стоящие рядом бутылки, среди которых я отчетливо увидела «Jack Daniels».

— Опа, — удивилась я, присаживаясь на камень и укладывая рядом с собой рюкзак. — Ну мы присоединимся тогда, вы не против?

Парень улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что нет, он не против.

В принципе, вот что хорошо в темноте — она сближает. Днем вероятность влиться в какую-то компанию равняется нескольким процентам, тогда как ночью шансы возрастают в разы.

— Здравствуйте, — услышали мы новый голос после глотка вина. Прежде чем я успела удивиться галлюцинациям (все-таки не абсент хлещем), перед нами возникла беловолосая голова с растянутой от уха до уха улыбкой, обнажающей белые зубы. — Меня зовут Николай. А вас?

Очевидно, данный человек был из тех «них», о которых упоминал первый наш знакомый.

Я посмотрела на него мельком. В далеком шестом классе я сочла бы его весьма привлекательным молодым человеком, однако на сегодняшний день, являясь уже выпускницей, я не почувствовала внутри себя ничего. Лишь мысль: «о боже, опять?» мимолетом скользнула где-то в голове и испарилась тут же, стоило только прикоснуться губами к горлышку бутылки и сделать новый глоток.

Люблю я Кубань. Ничего не могу с этим поделать.

Мы поочередно представились. Лиза как всегда назвалась Алисой, что вызывало у меня рефлекторное желание закатить глаза. Чего-чего, а этого я не выношу — все эти Алиса, Луна и прочие ванильные имяреки меня выбешивали похлеще политической обстановки в мире.

— Маш, стрельни мне сижку, — обратилась она ко мне шепотом. — У них наверняка должны они быть.

Сама она не могла это сделать. Не виню ее за это, не смеюсь над ней — у каждого, как говорится, свои тараканы в голове, что поделать? Да и забавно это в некотором роде — просить у людей курева, а потом отдавать его другому человеку.

Я уже готова была встать, как…

— Простите, — обратился к нашему девичнику Коля. — У вас не найдется сигаретки?

— А мы вот уже хотели у вас их стрельнуть! — повесив губы на уши, сказала я.

Николай, достав из протянутой Асей пачки сигарету, посмотрел на меня, также улыбаясь:

— Да что вы?

— Неловко как-то получилось.

— Так, а сколько вам лет? — спросил он, усаживаясь напротив меня и сбоку от Аси.

— Двадцать один, — ответила та.

— Восемнадцать, — качнула головой Лиза.

Ну а что, мне быть моложе их, что ли?

— Восемнадцать, — качнула плечами я. В принципе, это только на малюсенькую долю неправда. По сути, я слукавила меньше Аси, которая прибавила себе три года с копейками, и Лизы, прибавившей себе чуть менее года. Так как она родилась позже меня, посредством логических заключений можно сделать вывод, что в нашем коллективе я самая невинная в плане вранья сегодняшним вечером.

Далее следовали вопросы-ответы на темы обучения. Ася запихнула себя вкупе с Лизой в МГППУ, куда они только планировали поступать. Получалось, что она уже на третьем курсе. Меня определили в литературный институт имени Горького, куда я все намеревалась попасть, но все-таки раздумала, решив, что меня это в конечном счете вгонит в депрессию. Я также отказалась и от сдачи литературы в ЕГЭ, что практически совершенно лишало меня шансов куда-либо поступить. Но — ладно. В конечном счете меня никто не спросил касательно того, правда ли все это. А не отрицать информацию, которую говорит кто-то там (не ты лично), и врать — это разные вещи.

Удачно оправдавшись, я продолжила есть черешню, прихваченную с собой.

Коле оказалось девятнадцать, что вынудило Асю пожалеть о сказанной сгоряча цифре. Мне было как-то все равно, сказать по чести. Изначально решив, что и как, я просто сидела на заднем плане, пока эти две ловили каждое сказанное парнишей-с-набережной слово.

Бла-бла-бла, я жил в Америке. «Прекрасное произношение» — похвалила его Елизавета. Я закатила глаза.

Бла-бла-бла, я знаю английский, немецкий, французский.

Бла-бла-бла, я умею сочинять.

Нет, может быть, я судила его предвзято. Нет, может быть, заметив, как на него смотрит субъект моих собственных чувств, я начала ревновать и поэтому мне каждое его качество, высоко ценимое кем угодно, не нравилось крайне, вызывало у меня приступы нервозности и негодования. Но — боже мой, разве можно проэкзаменовать человека на знание того или иного языка? Я имею в виду, незнакомца на мостовой — разве можно? Он вполне мог выучить пару-тройку стандартных фраз, чтобы умело окучивать девиц, вроде таких, как мои спутницы. Знание языков (а в особенности, французского) поднимает тебя в глазах собеседницы. Только вот я со своей латынью… Мда.

Так или иначе, я не чувствовала ничего, кроме постепенно пронизывающего меня холода. Вина уже вскоре не осталось, так что согреваться мне было нечем. Все мои мысли кружились вокруг «надо пойти на мост — там теплее» и я раздражалась от того, что никто меня не слышит, что всем тепло и комфортно. Я пару раз вставала и бегала по каменным ступеням.

— Как в человеке может быть столько энергии?! — наигранно, по-актерски как-то восклицал Коля, обращаясь к своим друзьям.

«Как в человеке может быть сорок три килограмма и желание сбросить жир, бегая туда-сюда?» — думала я тем временем.

Друзья Коли, с которыми мы вскоре познакомились, использовали мою колонку для воспроизведения довольно живенькой музыки, под которую я носилась по набережной как угорелая.

— Эй, — окликнула меня Ася, прикоснувшись к плечу, когда я наконец-таки снова села. Рядом не было Коли, Лиза не слушала. — Что с тобой?

— Мне холодно, — грубо ответила я. Когда мне некомфортно, я начинаю реагировать на внешний мир, как Цербер. Сама того не желая, я становлюсь ужасно противным человеком. — Я уже полчаса или час твержу — пойдемте на мост, мне холодно. А мы сидим тут!

— Ты думаешь, на мосту будет теплее?

— Я знаю, что там будет теплее, — пронзая взглядом, ядовито парировала я.

Ася промолчала. Я заметила, что Лиза уже слушает, а Коля бродит где-то рядом. Меня буквально шатало от ненависти к окружающим. Почему, черт возьми, никто не хочет пойти на мост?! Мне холодно!

— Вот поэтому мы и не можем быть вместе… — тихо сказала Ася.

Я никогда не думала, что что-то снова причинит мне такую сильную, пронзающую сердце острой иглой, боль. Я-то думала, что теперь ничто не свете не заставит меня страдать. Я думала, что докатилась до стадии полной бессердечности. Но…

Но эти несколько слов обернулись веревкой вокруг шеи и тут же затянулись петлей, отчего в горле появился ком, горький, примерно как лимонные семечки.

— Ты вот именно сейчас решила поднять эту тему? — я посмотрела на нее глазами, в которых она не могла бы прочесть ничего, кроме злости. Ночь не позволяла ей видеть мою боль.

Она пожала плечами и отошла.

И вот я осталась в компании Лизы и Коли. Лиза курила свой Marlboro, делая вид, что ничего не слышала.

— Дай, пожалуйста, — попросила я, протянув руку, когда Лиза собиралась сделать новую затяжку.

Она посмотрела на меня так, словно я не затяжку делала, а взрывала метро — в них читалось и удивление, и непонимание, и доля опасения.

* * *

— И где Петр? — интересовался Сева, пока мы сидели в мосту и пили чай. Спрашивал он это, понятное дело, не у меня, а у своего товарища, Матвея.

— Я не знаю, — не поднимая от планшета глаз, ответил он. — На звонки он не отвечает, поэтому фиг знает.

— Я пока в туалет ходила, видела кого-то на скамье, — вставила я. — Мне показалось, что этот спящий человек похож на Петю, но толкать не решилась — вдруг не он.

— На скамейке?

— Ну да, по дороге в туалет.

— Ну там его уже нет, — снова подал голос Мотя, все также смотря лишь в экран и никуда больше. — Я недавно там проходил — никого.

— Ушел, значит, — подвел итог Сева. — Вот куда только? Нам бы уже пора двигать — мне на работу скоро.

— Ты прям сразу на работу пойдешь? — удивилась я, отхлебывая из крышки термоса горячий чай и протягивая ее собеседнику.

— Ну да.

— Кем ты работаешь?

— Да… программистом. На Шаболовке.

Мы помолчали.

Я кинула взгляд на стоящих за стеклом Асю и Лизу. Рядом с ними мельтешил Миша, недавно пытавшийся меня облапать и напоить моей же текилой.

— Надоедливый он какой-то, этот Михаил, — пробубнила я. Сева посмотрел сначала на меня, а потом, проследив за моим взглядом, сказал:

— Да, какой-то он… навязчивый. Не могу я понять таких людей.

— Не люблю их.

— Угу, — Сева снова отпил из крышки, опустошив ее, и протянул мне, чтобы я вновь наполнила. Миссия — выпить весь термос. Accepted.

— Я уже есть хочу, — сказал он немного погодя. — Так, давай, Моть, ищи Петрардо, и пойдем уже хавать, — Сева встал с подоконника-для-сиденья.

Я посмотрела на Асю за стеклом.

— Чем он только ее так привлек… — вслух подумала я.

Сева снова посмотрел туда, куда и я.

— Кто? Коля?

Я кивнула.

— Ну он на всех так действует, — он снова сел рядом и протянул руку за чаем. — Но он петух, понимаешь? То есть он… ну блин, покрасуется-порисуется, пособлазняет. В общем, эта, как там ее… Ася?.. ну пусть она не надеется. То есть, ничего из этого не получится.

— Как всегда, — хмыкнула я, ощутив внутри всполох злостной радости и горькой печали. С одной стороны, О ДА ОНА НЕ БУДЕТ С НИМ. С другой, когда же она будет счастлива?

А мне ничего на свете не хотелось так сильно, как ее счастья.

Я смотрела на нее. Она не видела этого, продолжая говорить с Лизой и пытаясь спровадить Мишу подальше. Я видела, как она себя чувствует. Каждое ее движение полнилось энергией и счастьем. Ей было радостно. Она встретила человека. Он ей понравился. Взаимно (как казалось ей). И они провели какое-то время вместе на мосту, как я узнала. Но…

Но у них ничего не выйдет.

Я сидела и думала, что хотела бы помочь ей с этим — стать человеком, который сможет унять ее боль, полностью впитав ее, словно губка. И мне было горько, потому что я понимала, что это не в моих силах. Я просто не знаю, как и чем я могу (могу ли вообще?) помочь.

* * *

Петр в конечном счете сам к нам пришел, и мы выдвинулись прочь с моста и вон из парка. Навстречу еде.

Я шла в отдалении, полностью погруженная в свои мысли и чувства. Мне было как-то тоскливо, я хотела поскорее оказаться дома. Но одновременно с этим я чувствовала, что хочу быть рядом с Асей. Это как-то странно: желать быть рядом с тем, кто по независящим от него самого причинам делает тебе больно. И причем так сильно, как никто и никогда не смог бы.

«Все почему? Все потому, что я подпустила ее ближе, чем кого-либо еще» — думала я.

Они с Колей шли позади, премило беседуя. Впереди шествовали Сева, Мотя и Сергей с Мишей. Я — посередине. Одинаково далеко что от передних, что от задних. Лиза перемещалась, словно заряженный ион, — от одной группы к другой. Мне она жаловалась на то, что Ася все время лишь с Николя да с Николя, а у других стреляла сижки. Я выкурила сигареты три, пока мы шли.

— Ты чего? — поинтересовалась у меня Лиза, снова прикуривая и беря меня под руку. — Что случилось?

— Да так, — отмахнулась я. — Ничего, в принципе. Просто грустно. Ну знаешь… — я качнула головой назад, намекая на Асю и ее избранника.

— Понимаю, — она затянулась и протянула мне сигарету. Я приняла приглашение. — Давай поговорим о чем-нибудь?

— О чем? Дай тему — я с радостью ее разовью.

— Хм, я не знаю… Рыж! — Лиза отпустила мою руку и подошла к Асе, спровадив ее спутника прочь. — О чем можно поговорить с Мари?

— Да о чем угодно! — выпалила та в ответ. Громко. Так, что даже я расслышала. — О литературе, о суициде, об алкоголе…

И тут во второй раз за несколько часов меня пронзило иглой. В этот раз она оказалась и острее, и больше — то есть боль на меня накатила просто немыслимо сильная. Я остановилась, ощутив, как на глазах наворачиваются противные соленые слезы. «Твою мать, минимум три месяца не рыдала, а тут — здрасте!» — подумалось мне.

Слезы душили. Я словила себя на том, что даже всхлипнула. Приближалась чуть ли не истерика. Я хотела убежать подальше и спокойно порыдать — так чертовски плохо мне стало. Но я не могла. У меня проблемы с ногой, я не могу бегать. Черт возьми! Ни от боли не сбежать, ни от ее причины…

«Алкоголь. Литература. Суицид» — лыбилась я злобно и тоскливо. «Вот какой ты интересный человек, Маш. Вот, что стало очевидно Асе после трех лет общения с тобой!»

— Эй! — Лиза возникла рядом. — Тихо. Что случилось?

О господи, отстаньте! Ненавижу проявлять слабость. Ненавижу, когда меня кто-то видит в таком состоянии. Хочется провалиться сквозь землю, лишь бы только никто на свете не видел моих слез, не думал, что у меня есть чувства, что меня можно задеть, как-то чем-то тронуть и причинить мне страдания.

Не показывай мишень — никто не спустит курок, чтобы ее поразить. Логично? Более чем.

— Эй, — снова услышала я. В этот раз это была уже Ася. Все остальные двигались вперед, не видя сцены позади.

«Уйди! Уйди с ними! Только тебя сейчас мне не хватало!»

Мне не хватало. На самом деле. Ее мне жутко не хватало. Но сейчас я хотела бы, чтобы она улетела на Луну или на Плутон — как можно дальше. Я не хотела, чтобы она застукала меня в расшатанном состоянии, нашла меня неспособной стоять на своих ногах.

Она, конечно, не сможет понять, почему все так. Она не сможет увидеть реального положения дел. Она решит, что я валяю дурака, что захотела порыдать просто так. А ведь это не так!

— Ты чего? — она протянула ко мне руки, намереваясь обнять. От этого действия меня скрутило еще сильнее. Я почувствовала себя тряпкой в руках поломойки со стажем — такой, которая знает, как надо правильно выжимать кусок ткани, чтобы он стал практически полностью сухим. Примерно так я себя ощущала.

Я пыталась вырваться, понимая, что в противном случае случится непоправимое…

— Нет-нет-нет, — ответила на мои движения Ася, сильнее обхватывая меня руками, прижимая к себе, как мать — младенца. Она словно спасала от чего-то…

Вот только единственное, от чего мне надо было бы спасаться, меня все равно настигло.

Она сказала:

— Не пущу… — так тихо, что слышала это только я.

Случилось то, чего я боялась.

Я не отстранилась.

И вместо того, чтобы оттолкнуть ее подобно прочим, я склонила голову ей на плечо.