Невинный семейный бизнес. Мелодрама с острыми краями

Евгения Палехова

Это история о том, как легко можно обзавестись капиталом, если: а) ты этого очень сильно хочешь; б) ты изобретателен, артистичен и психологически мобилен; в) у тебя такой особенный папа! Андрей попадает в непростительно опасную ситуацию. Алексей Давыдович, пытаясь помочь сыну, встречает Ростислава Фёдоровича, старого друга и злейшего врага. И теперь все помыслы Алексея Давыдовича направлены на то, чтобы внести в жизнь Ростислава Фёдоровича все последствия ядерного взрыва. Книга содержит нецензурную брань.

Редактор Лейла Шахназарова

Иллюстратор Ангеллика Главицкая

© Евгения Палехова, 2020

© Ангеллика Главицкая, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-4498-8868-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

СЕЙЧАС

Ах, как хочется начать историю с легендарной фразы! И как ясно при этом: легендарная фраза — это то, что тебе, увы, не принадлежит. Как бы ни была хороша — подходит она только к одному роману: к тому, в котором её написал автор, однажды и навеки. Впрочем, отсылки, грамотные и иронично подкорректированные, всегда красят историю, и поэтому:

Апартаменты всех богатых людей похожи, квартира бедного человека всегда имеет индивидуальность. Наверное, дело в том, что когда денег много, ты, не задумываясь, нанимаешь самого дорогого декоратора, а ещё специалиста по фэн-шуй, которые, дружно взявшись за ручки, переполняясь привычной радостью от получения заказа, идут по накатанной схеме: дорого, изящно, модно и опять дорого. В случае с человеком, настолько ограниченным в средствах, что о декорировании собственного жилья и речь не идёт — ни наяву, ни во сне, — дело обстоит примерно так: в каком настроении проснулся, так и выглядит твоя квартира. Разумеется, лично для тебя.

…В конце всех дорог каждого жителя постсоветского пространства — в мегаполисе номер один, в апартаментах, которые прямо и внушительно заявляют о состоятельности и даже какой-то купеческой зажиточности хозяйки, свежим, ясным утром текла свежая, ясная беседа, не обременённая вопросами о сложности мироздания.

Немолодая богатая женщина разложила своё немолодое, но — респект! — ухоженное тело на софе. На кушетке напротив разложено ещё одно тело — такое же немолодое, но не настолько ухоженное.

Тела болтают о своём, о девичьем.

Первое тело зовется Вивиан, и имя это настолько не подходит к внешности, выдающей уроженку среднерусской полосы, что сразу понятно: это она сама себе так придумала, и, может быть, зовут её, совсем наоборот, Олеся. Она просто богата. Она богаче второго тела, которое прозывается просто Оленька и сейчас скорбно вздыхает.

— Что делать?.. — Тут её мысль, как белка, перескочила на другую ветку, и Оленька живенько спросила: — А ты надумала?..

— А что я должна была надумать? — без особого любопытства откликнулась Вивиан.

— Конечно, зачем нам это?! — взорвалась Оленька завистью и претензиями к жизни и конкретно к Вивиан. — Мы вон даже Вольдемара себе завели, мы нужды ни в чём не знаем!

— Кто меня завёл? — раздался надменный мужской голос.

Голос принадлежал третьему телу мужского пола, молодому и гладкому, мускулистому и гибкому. Высокий парень с длинными красивыми ногами сидел на широченном подоконнике и полировал ногти. Надменность в его голосе относилась не к тому, что о нём, присутствующем, сказали в третьем лице, и не к тому, что о нём, присутствующем, сказали как о домашнем животном. Надменность была просто его неотъемлемой чертой, заменявшей все остальные. Стоит ли удивляться, что это тело называется Вольдемар!

— А по какому поводу столько экспрессии? — с интересом посмотрела Вивиан на Оленьку, после того как с удовольствием посмотрела на Вольдемара.

— Я тоже замуж хочу! — жалобно и беспомощно сказала Оленька.

— За моего Вольдемара? — смертельно удивилась Вивиан и, кажется, готова была приказать горничной завернуть парня, чтобы Оленька не расплакалась.

— А ты за него собралась? — моментально ошалела Оленька.

— Нет. А ты? — подхватила вполне созревший абсурд Вивиан.

Оленька очнулась первая.

— Да я же про того твоего — ну который подарки дарит! — всплеснула она руками.

— Подарки? — фыркнула Вивиан и снисходительно пояснила: — Милая, это — сувениры. Подарки в сейфе лежат — муж покойный дарил. Никто его ещё не переплюнул. А этот, — она усмехнулась, — вот как дорастёт, так и выйду за него замуж.

На лице Вольдемара отразилась мысль, — он уловил последнюю фразу.

— Ты выходишь замуж? — обратив свой божественный фас к дамам, вопросил он.

— Тебе зачем это знать? — улыбнулась Вивиан.

— Знать я должен, — картинно приподняв правую, идеально очерченную бровь, ответил Вольдемар.

Оленька вся подобралась, с живейшим любопытством наблюдая за ними и страстно желая скандала.

— Ну-у-у… — протянула Вивиан. — Это ещё вопрос… с моими запросами… — Ей надоело, и она отмахнулась, причём от всего. — Поживём — увидим!

— Но мне нужно сшить костюм, — веско сказал Вольдемар. И закончил категорично: — Я не хочу на твоей свадьбе выглядеть как дешёвка!

Сказав то, что хотел, Вольдемар легко спрыгнул с подоконника и с достоинством вынес своё тело из комнаты.

Оленька дышать забыла, пока ожидала развязку этой сцены. И теперь она с шумом выпустила воздух из лёгких, провожая Вольдемара взглядом, полным восхищения.

— Потрясающий экземпляр! — прошептала она.

— И никакой ботокс не нужен, — кивнула Вивиан. — Я же тебе говорю — исключительно лёгкий. Как йогурт!

Тела переменили позы, но только слегка. Им было комфортно, и потому причин прерывать такую содержательную беседу не было. Тем более, что беседа такая хороша своей открытостью: вот куда взгляд упёрся, о том и говорят. У тюрков это называлось акын — что вижу, о том и пою.

День набирал обороты, требовал к себе внимания — и получал его от каждого ровно в той степени, какую определял он же.

Один из крупнейших частных банков мегаполиса работал по той же схеме: здесь можно было взять — и обязательно нужно было отдать. Прийти сюда просто так никому бы и в голову не пришло. И фасад здания, и интерьер были скроены и сшиты в соответствии с пословицей «по одёжке встречают». Точка. Закончить хрестоматийно было бы рискованно, поскольку провожали из этого банка далеко не по уму и даже не по связям или обещаниям. По другому провожали.

Впрочем, к Сергею Ивановичу, который уже десять минут сидел в просторном холле банка, это имело отношение косвенное. Сейчас его вообще занимала лишь одна мысль, которую он, судя по выражению его лица, думал. А вот его спутник Яков Михайлович скучал. И как-то сразу можно было понять, даже не знакомясь с ним, не втираясь в доверие, не распивая водочку в личной бане, что Яков Михайлович — специалист и профессионал, и неважно даже, что с первого взгляда непонятно, в чём именно. А вот про Сергея Ивановича этого не сказал бы никто. Хотя — вот ведь странность! — что-то неуловимое, но ощутимое выдавало в Сергее Ивановиче заказчика, а в Якове Михайловиче — исполнителя.

— Ну, вы же спец, да? — сказал Сергей Иванович, заметно волнуясь.

— У вас есть мои рекомендации, — ответил Яков Михайлович с той долей снисходительности, которая сразу показала, что вопрос прозвучал не в первый раз.

— Да, да! — торопливо закивал Сергей Иванович и тут же настойчиво продолжил уговаривать собеседника: — Вам же всё вот в этом понятно сразу, да?

Яков Михайлович так высокомерно глянул на Сергея Ивановича, что тот про себя твёрдо решил умерить пыл. Но поскольку слову своему он был не хозяин, ровно через десять секунд снова прозвучал всё тот же вопрос:

— Ну вы же спец, да?

Яков Михайлович подавил вздох усталости.

— За всю мою долгую — уж поверьте! — практику ни у кого из клиентов ко мне претензий не было, — с достоинством произнёс он то, что хотел услышать Сергей Иванович.

Яков Михайлович явно понимал, что слова его мало значат сейчас для Сергея Ивановича: он по опыту знал, что если человек хочет бздеть, он это делать будет. Выручил Якова Михайловича Вольдемар, который вошёл в банк быстро, увидел обоих сразу, направился к ним легко.

Вольдемар невероятным образом преобразился за прошедшие несколько часов. Сейчас это был не надменный пустоголовый жиголо, но молодой муж, принимающий судьбоносные решения, покоряющий города и иногда отрубающий головы.

— Андрей! — зачем-то вскинул руку вверх Сергей Иванович и подскочил навстречу Вольдемару.

Андрей (а зовут его именно так) улыбнулся привычной, ничего не говорящей улыбкой и, приблизившись, пожал протянутую потную руку Сергея Ивановича.

— Рад, что вы наконец решили приобрести то, что когда-то принадлежало Кокто, — сказал Андрей в качестве приветствия.

— Кто-кто? — не расслышал Сергей Иванович.

— Кокто, — повторил терпеливо Андрей, потом посмотрел на Сергея Ивановича и, явно сжалившись над бедолагой, с едва заметной ноткой снисходительности пояснил: — В 1925 году дом Картье выпустил кольцо в виде трёх переплетённых колец из платины и золота жёлтого и розового цвета. Оно, собственно, и положило начало культовой коллекции «Тринити».

— И кольцо это придумал французский режиссёр и поэт со славной французской фамилией Кокто, — внёс-таки свои три копейки Яков Михайлович.

Андрей с улыбкой достал из кармана коробочку, открыл её и картинно залюбовался кольцом, всем своим видом давая понять, что остальные могут присоединиться к нему в этом увлекательном и бесполезном занятии.

— Также говорят, что сам поэт видел в этом символ любви, которую дополняют верность и дружба, — как-то по-мужски мягко проговорил он. — Три кольца — триединство.

— Андрей, к чему вы мне всё это рассказываете? — тупо поинтересовался Сергей Иванович.

— А рассказываю я вам это, милейший Сергей Иванович, — чуть улыбнувшись, ответил Андрей, — к тому, что привык знать, каким сокровищем владею.

— И цена от этого возрастает, — насмешливо прокашлял Яков Михайлович.

Андрей коротко хохотнул.

— И в этом есть шик! — Он повернулся к Сергею Ивановичу: — Который вам, как я понял, необходим. Вы же, — Андрей отвесил шутливый полупоклон, — собираетесь сделать предложение.

Сергей Иванович издал беспомощный краткий вой. И сразу стало понятно, что предложение делать он будет, хоть и не верит ни в удачу, ни в своё обаяние. Может, только везение могло бы ему как-то помочь: ну, к примеру, суженая враз оглохнет и ослепнет, а ещё лишится памяти. Но то, что Сергей Иванович отчаянно влюблён, было очевидно. И это, так же очевидно, по непонятной для присутствующих причине веселило Андрея, который даже не старался это скрыть.

— Вот это, ну, всё такое про режиссёра, — что, сказать надо? — как двоечник, жалобно спросил Сергей Иванович.

— Обязательно! — пылко и опять же насмешливо ответил Андрей. — Не знаю, кто ваша избранница, но уверен, что имя Картье ей известно.

— Да уж! Известно! На прошлый день рождения платье покупал ей, — буркнул Сергей Иванович.

— Не впечатлило? — угадал Андрей.

— Подозреваю, что маме в Саратов отправила, — мрачно ответил Сергей Иванович.

Андрей ещё раз коротко хохотнул.

— Обещаю, в этот раз ваши старания будут оценены по достоинству, — торжественно сказал он и повернулся к Якову Михайловичу: — Как только уважаемый Яков Михайлович заверит подлинность кольца.

С этими словами он протянул коробочку Якову Михайловичу, который уже успел оценить и манеры Андрея, и его проницательность.

— Не, а чего продаёшь-то? — не удержался-таки Сергей Иванович.

— Я, знаете ли, не отношусь к категории однолюбов, — лениво сказал Андрей, глянул на Сергея Ивановича и решил пояснить: — Сегодня мне нравится одно, завтра… — он картинно пожал широкими плечами. — А завтра будет завтра!

Сергей Иванович, пытливо впиваясь глазами в лицо Якова Михайловича, наконец понял, что пора звонить. Он прижал мобильный к уху и счёл нужным пояснить для Андрея:

— Вы же понимаете! Сумма крупная!..

Он бы и дальше лепетал что-то маловнятное, но ему ответили, и Сергей Иванович переключился на трубку:

— Ростислав Фёдорович! День добрый! Ну мы тут уже. Да! Вы бы спустились к нам, а? Спасибо!

Яков Михайлович чуть слышно поцыкал. Толстое розовое ухо Сергея Ивановича уловило знак и насторожилось. Всё его тело готово было немедленно реагировать, только не знало, как именно.

А Яков Михайлович обратился к Андрею:

— И всё же цена, я бы сказал, занижена. И причины я лично не вижу.

Сергей Иванович, как афганский дрозд на ножках, моментально повернулся к Андрею.

— Скажите, а вам доводилось когда-нибудь встречать богатых людей? — с оскорбительной улыбкой, вежливо и ядовито, поинтересовался Андрей, адресуясь к Якову Михайловичу.

— Да! — видно было, что тот задет, умыт и покороблен. Более того, его почему-то одолели сомнения, которые при его роде деятельности — а ведь он как-никак ювелир и специалист по редчайшим драгоценностям! — были весьма вредны.

— При всём уважении, боюсь, ваша уверенность ошибочна, — ответствовал блестящий Андрей всё с той же улыбкой.

Приближающийся к ним директор банка спас ситуацию. Его появление как-то остудило и язвительность Андрея, и сомнения Якова Михайловича. Что до Сергея Ивановича, то для него Ростислав Фёдорович вообще был Красным Солнышком и Большим Братом. Сергей Иванович рванул ему навстречу, поскольку имел просьбу, которую озвучивать при всех не хотелось.

— Вы бы деньги мои придержали, Ростислав Фёдорович, — одышливым шёпотом попросил он, убедившись, что собеседники их не слышат.

— А что, сомнения имеете? — голос Ростислава Фёдоровича был нейтральным и ровным, что и создало ему в своё время репутацию человека, состоящего в тайном родстве с индейцами племени ирокезов, отличающимися высоким болевым порогом и умением скрывать свои эмоции перед белоухими европейцами.

— Не то чтобы сомнения, — замялся Сергей Иванович, — но… деньги хотелось бы придержать.

— Вы ставите меня в идиотское положение. Как это — в банке нет денег? — усмехнулся Ростислав Фёдорович.

— Ну окажите мне услугу! Пожертвуйте своим реноме перед этим щеглом ради меня! — настаивал Сергей Иванович, семеня рядом с Большим Братом.

Тот внял его просьбам.

— Сергей Иванович попросил меня лично объяснить вам существующую на данный момент ситуацию, — сухо и чётко объявил Ростислав Фёдорович после ритуальных рукопожатий. — Андрей, к сожалению, вы решили заключить сделку именно сегодня…

— А что именно вызывает ваши сожаления? — ядовито поинтересовался Андрей.

— Не мои, — усмехнулся Ростислав Фёдорович. — Дело в том, что сегодня банк не может выдать наличными такую крупную сумму.

— А что, овёс нынче дорог? — Андрей открыто усмехался, чего делать не следовало, и он это понимал, но сдержать себя не мог.

Ростислав Фёдорович внимательно посмотрел на молодого человека — как будто сушёная мушка заговорила, на удивление всем. Что-то неуловимое, как тень птеродактиля, мелькнуло на секунду в его глазах и спряталось в мезозое.

— Да нет. Овёс пока тянем. А вот с наличными на сегодняшний день проблема. Одним словом, я уже предложил Сергею Ивановичу выписать вам чек, который вы легко сможете обналичить, к примеру, завтра.

Андрей, посмотрев пристально на Ростислава Фёдоровича, с заметным пренебрежением кивнул Сергею Ивановичу в знак согласия. Тот суетливо присел за стол, довольный тем, что всё идёт, как ему и хотелось.

— Чек на предъявителя, — с улыбкой скомандовал ему Андрей и пояснил всем присутствующим громко и внятно: — Вполне возможно, завтра я буду греться под нездешним солнцем, а вот управляющий этого себе позволить не может, — он и получит деньги.

— Хозяин — барин, — улыбнулся в ответ Ростислав Фёдорович.

Сергей Иванович передал чек Андрею и замер в ожидании заветной коробочки.

— А не дадите глянуть на то, что стоит так много, а места занимает так мало? — неожиданно спросил Ростислав Фёдорович.

Сергей Иванович чуть не расцеловал Большого Брата за такую предусмотрительность. Андрей, который не был дураком так же, как не был Вольдемаром, тоже всё понял. В своей любимой манере он хохотнул и галантно раскрыл коробочку, над которой тут же склонились три лысеющие головы. Когда они вновь приняли вертикальное положение, Андрей не смог сдержать сарказм.

— Что, отлегло от сердца?

— О чём вы, Андрей? — широко улыбнулся Сергей Иванович, бездарно изображая непонимание.

Андрей резко захлопнул крышку коробочки, демонстративно засунул обе руки в карманы и смерил его высокомерным взглядом.

— Папа учил меня тому, что в любой ситуации джентльмен остаётся джентльменом. Даже если те, с кем его свёл случай, понятия не имеют о том, что это такое, — отчеканил он.

— Не понял, — на этот раз вполне искренне признался Сергей Иванович.

— Что ж вы меня по своим каналам не пробили, а, Сергей Иванович? — Андрей изменился, прямо на глазах превращаясь в хулиганье уличное. — Ну чтоб очочко не поигрывало, а? — Он лениво вынул руку из кармана и впихнул коробочку Сергею Ивановичу в потную ладонь. — Держите. Люблю, целую и всё такое. Повидаемся!

Злой и лёгкой походкой человека, в душу которого только что нагадили кошки, Андрей покинул банк. Оставшиеся молча смотрели вслед хлыщу, и каждый думал о своём. Ну, или делал вид, что думает, чтобы скрыть смущение.

Один только Яков Михайлович, откашлявшись, прямо озвучил итог:

— Как говорила моя бабушка, а мне не стыдно!

— И она была права, — поддержал бабушку Ростислав Фёдорович.

Сергей Иванович посмотрел сначала на одного, потом на другого и громко хихикнул.

— Ой, да ладно вам! Лучше перебздеть, чем недобздеть! Вот так моя бабушка говорила!

И, довольный, дважды качнулся на своих афганских ножках.

Андрей уже проехал полвселенной, и злость по поводу недоверия, проявленного Сергеем Ивановичем, так не вовремя включившим сигнализацию в своих мозгах, мешала ему видеть светофоры и пешеходные переходы. Благо, ни гаишника на него не нашлось, ни подслеповатой старушки с клюкой. Андрей говорил по мобильному, периодически поколачивая левой рукой руль своей замечательной новенькой машины.

— Пап, ты вообще слышишь, что я тебе говорю, а? Я же тебе…

Ему пришлось замолчать, потому что невидимый папа, видимо, сказал что-то очень веское, может быть, даже матерное. Андрей кусал губы, чтобы не вступить с папой в диалог, который, может быть, тоже был бы матерным.

— А у меня, между прочим, тоже планы!! да!! Мне надо заскочить в одно место!! — все-таки он, не выдержав, прервал папину беззвучную речь.

… — Но, пап! — взвился он, услышав ответ, но тут же обмяк и покорно закивал головой. — Да, пап, да.

Андрей дал отбой, спокойно посмотрел на дорогу и со страшной силой долбанул обеими руками по рулю.

Его можно было понять. Заскочить ему надо было к Вивиан.

У той между тем уже сидел счастливый, потный от волнения Сергей Иванович и с трудом справлялся с подготовленной речью.

–…просто я подумал, что именно это выразит мои чувства в полной мере, — продолжал он, чуть напрягся, вспомнил и погнал, как по учебнику: — Это кольцо — начало культовой коллекции «Тринити»…

— Да? Как в «Матрице»? — насмешливо спросила Вивиан.

С Сергеем Ивановичем они были одни. Он пожирал Вивиан глазами, и столько в них было жадности совершенно не плотского толка, что она усмехнулась. Благосостояние Сергея Ивановича можно было прямо на бумаге расписать и составить годовой отчёт, который определённо и очевидно проиграл бы в сравнении с отчётом Вивиан.

— Ну ладно! Не дуйся! — Вивиан была на самом деле простой бабой, ну, или делала вид, что она такая. — Тринити, говоришь?

Конечно, делала вид. Вот сейчас, к примеру, она не смогла удержаться от усмешки:

— И где же ты его раздобыл?

Покраснев и раздувшись от гордости, Сергей Иванович выдал историческую фразу:

— Кто ищет, тот, как говорится, всегда найдёт, где купить.

Он торжественно вынул из кармана пиджака коробочку, открыл её, не сводя глаз с Вивиан, и поставил на стол прямо пред её ясные очи.

— Триединство, так сказать! Кольцо, руку и сердце прошу принять! — официально сообщил он своей избраннице.

Избранница не торопилась хватать колечко и напяливать его себе на пальчик. Она смотрела, чуть прищурившись, на Сергея Ивановича.

— Вольдемар! — наконец бросила она в сторону. — Вольдемар!

На лице Сергея Ивановича проступила тревога: он не знал, что здесь обитает какой-то Вольдемар.

— Вольдемар, — продолжала звать Вивиан, теперь уже глядя на Сергея Ивановича. — Котёночек, принеси, пожалуйста, моё кольцо.

Недовольный и ленивый мужской голос из глубины квартиры спросил:

— Которое?

— Тринити. От Картье. В сейфе лежит.

Она с нескрываемым удовольствием наблюдала, как расползается лицо Сергея Ивановича.

— Вивиан! Я… — Сергей Иванович задыхался от нахлынувшего волнения. — Я… ты… Я прошу прощения!.. — Мысль, наконец, оформилась и зазвенела. — В твой сейф имеет доступ кто-то ещё, кроме тебя?!

— В этом и состоит разница между тобой и мной, Серёжа, — спокойно ответила Вивиан. И пояснила с расстановкой: — Я ничего не боюсь.

Сергей Иванович вскочил с места, зачем-то потёр лоб, потом подбородок, явно что-то сказать хотел, но не решился и продолжил бегать по комнате.

Вольдемар вошёл с коробочкой в руке и положил её на стол перед Вивиан, рядом с той, что принёс жених. Вольдемар, которого на самом деле звали Андрей, соображал быстро и действовал вежливо. Он посмотрел на Вивиан, потом на Сергея Ивановича, который застыл, как жена Лота. И озарил пространство лучезарной улыбкой.

— Котёночку нужно бежать, — сказал он весело Вивиан.

— Куда? — спросила она без особого интереса.

— Куда глаза глядят, милая! — ещё веселее сообщил Андрей-Вольдемар. — Котёночек тебя очень любил!!

Он вылетел из комнаты, что было излишне, потому что Сергей Иванович не полетел за ним, а бросился к той коробочке, которую принёс. Конечно, она оказалась пуста! В отличие от той коробочки, что принёс из сейфа Вивиан её котёночек.

Сергей Иванович с неаппетитным хрипом упал в кресло.

Вивиан посмотрела на коробочки, потом на Сергея Ивановича.

— Котёночек, кажется, не вернётся, — сказала она самой себе, а потом жёстко, нагло, почти по-уличному обратилась к жениху: — Ну что, Сергунька, рассказывай, как тебя мой красавец поимел!

Сергей Иванович тоненько застонал.

Что наверняка порадовало бы Алексея Давыдовича. И совсем не потому, что Сергей Иванович чем-то насолил ему или был неприятен. Алексей Давыдович вообще не был знаком с Сергеем Ивановичем. Зато он был знаком с Вольдемаром, а Андрей так вообще был его сыном. Но Алексей Давыдович не мог порадоваться, потому как в данный момент был крайне занят: он руководил процессом погрузки и отправки вещей и себя в новое жилище. В каком-то районе этого мегаполиса у подъезда жилого дома стоял грузовик с прилагающимся к нему водителем в кабине. Алексей Давыдович был крайне недоволен: грузчик расставлял вещи в кузове совершенно не так, как было нужно по мнению Алексея Давыдовича. Поглаживая старого такса по имени Болдин, Алексей Давыдович заметно нервничал.

— Эти вещи, дружок, денег стоят! — поучал он работягу, плохо знавшего русский язык и ещё хуже слышавшего. — Рояль! Нежно, очень нежно. Нет, не надо его накрывать. — Алексей Давыдович оглядел улицу и спросил у Болдина: — Так, ну и где же этот подлец?

Болдин не ответил. Да это и не требовалось: в ту же секунду из-за угла дома вывернула машина Андрея, а сам Андрей выскочил из неё и рысью помчался к отцу. Того, однако, не обманула прыткость сына. Он внимательно посмотрел на Андрея:

— Так. А что с нами случилось?

— Как — что? — широко улыбнулся Андрей. — Папа просил, сын приехал!

Но Алексей Давыдович уже вынес вердикт:

— Сукин сын!!

— Папа?.. — обиженно воскликнул Андрей.

— Тачка чья?

— Папа… — поубавил обиды в голосе Андрей.

— Отгони на остановку, — приказал Алексей Давыдович.

Злясь на себя, на отца и даже на Болдина, Андрей запрыгнул в машину. Алексей Давыдович же неспешно подошёл к кабине грузовика и ожидающе посмотрел на водителя. Тот, сам не понимая как, впервые в жизни потянулся к ручке и распахнул перед ним дверцу, чего не делал даже в пору ухаживания за своей будущей женой.

Устроившись поудобнее, Алексей Давыдович вопросительно посмотрел на Болдина, который вопросительно посмотрел на него.

— Ждём! — развёл руками хозяин и тяжело вздохнул. — Нет, он хороший мальчик. Немного взбалмошный. Он похож на своего отца. — Алексей Давыдович немного подумал и добавил: — Или на мать.

— То есть вы не в курсе? — усмехнулся водитель, который не понял, что с ним вообще никто не разговаривает.

— Нет, — ответил Алексей Давыдович, крайне удивлённый тем, что услышал чей-то голос. — Но в кого-то же он должен был уродиться таким упрямым и смуглым!

— То есть он вам — не сын? — продолжал докапываться до сути водитель.

— Как это не сын? — всплеснул руками Алексей Давыдович. — Сын! Как у вас язык повернулся сказать «не сын»?

— То есть он вам сын?

— Любезный, — ядовито начал Алексей Давыдович, — ну как он может быть мне сыном? — он ткнул пальцем в приближающегося Андрея. — Посмотрите на меня и на эту хитрую рожу!

Андрей молча принял из рук отца такса, закрыл дверцу кабины и пошёл в свою светёлку — в кузов. Залез и похлопал по крыше кабины рукой.

— Поехали, — скомандовал Алексей Давыдович.

И как только машина тронулась, полились звуки исполняемого на рояле «Вальса цветов»: Андрей на свежем воздухе и на ходу всегда играл лучше, чем в помещении.

— Сына, подлец! — забарабанил Алексей Давыдович ладонью в заднюю стенку кабины. — Ну что ты играешь? Как будто в первый раз!

Водитель тихо хрюкал от смеха. А Андрей на ходу делился своим недовольством с Болдиным — вот уж кто действительно любил свежий воздух при переездах!

— Нет, конечно, не в первый раз, — начал Андрей, быстро набирая обороты. — Вот уж далеко не в первый!

Болдин внимательно слушал.

— И это, — кивнул Андрей на кабину, — наша с тобой путеводная звезда!

Болдин немедля тявкнул.

— Подхалим! — припечатал его Андрей. — Ещё неизвестно, между прочим, куда мы на этот раз переезжаем! Ты хоть дорогу к дому успеваешь запоминать, а?

Андрей бы не начал так с ходу жаловаться Болдину, если бы не знал, что происходит. И вот сейчас, стоя на лестничной площадке в обшарпанном донельзя подъезде позади отца, который возился с ключами перед высокой ободранной дверью, Андрей делал вид, что внимательно изучает целый ряд электрических звонков, украшенных бумажками с фамилиями жильцов. На деле же Андрей старательно складывал в голове длинную, ядовитую, витиеватую фразу.

— Это коммуналка? — спросил он наконец предельно вежливым тоном.

— Не оттачивай на отце свою иронию, — отмахнулся Алексей Давыдович. — Была коммуналка. А теперь…

И он распахнул дверь. Андрей тут же влетел в неё и, разведя руки, как в танце «Яблочко», громко пропел:

— Здесь будет город-сад!!

И сразу остановился.

Интерьер был куда краше экстерьера. Андрей растерянно крутил головой.

Алексей Давыдович распахнул первую дверь в коридоре.

— Вот твоя комната.

— А кто будет жить в остальных? — ироничность Андрея испарялась на глазах.

— Соседи! — как конферансье, объявил Алексей Давыдович.

Андрей беспомощно посмотрел на такса, сидящего у него в ногах.

— Болдин, я — в жопе, — сказал он обречённо. — У папы новый план. Но это — херня, потому что всё затмевает наше новое место жительства. — И он торжественно провозгласил: — Коммуналка!!

— Сотню раз тебе сказал уже: папа считает, что покупать квартиру смысла нет, — раздражённо возразил Алексей Давыдович.

— Еще папа считает, — забарабанил Андрей, как вызубренный урок, — что не нужно привязываться к своему углу, — так делают собаки. Не нужно привязываться к друзьям, — так делают слабаки. Однако сам папа очень привязан к деньгам, — иронично обратился он к невидимым слушателям. — Он их, видите ли, любит.

— Любит папа тебя, — Алексей Давыдович поднял вверх указательный палец.

— А деньги?

— А к деньгам он испытывает простительную в его возрасте слабость.

Он внимательно посмотрел на сына.

— Ну что, сам расскажешь, или тебя надо каленым железом пытать?

Андрей открыл было рот для невинного ответа — а что, мол, случилось? — но, упёршись в папин железобетонный взгляд, сник, опустил голову.

Через несколько минут он эмоционально заканчивал свой рассказ:

— Я всё сам придумал! Я всё сам сделал! Я же даже помощи у тебя не попросил ни разу!

— А! Я понял, — ядовито улыбнулся Алексей Давыдович. — Это ты просто на своих ошибках хотел учиться, да?

С Андрея тут же слетела вся запальчивость. Он сел напротив отца с совершенно расстроенным лицом.

— И чего ты хнычешь?

— Папа, я себя продавал, — жалобно сказал Андрей.

— Все продают себя, сына, — философски заметил Алексей Давыдович.

— Папа, я себя старой дуре продавал! — жалобно-злобно признался Андрей.

— И такое бывает, сына, — добавил сарказма Алексей Давыдович.

— Папа! Я же их заработал!! — вскочил Андрей, потрясая чеком.

Папа приспустил очки на переносице. Папа посмотрел не на чек, а на сына. Папа покачал головой и улыбнулся.

— Сына, не ссы, — произнес он интеллигентнейшим тоном. — Папа всё уладит.

А поскольку папа слову своему хозяин, тем более что обещано было не кому-нибудь, а ребёнку, — с утра пораньше отправился он в банк, одетый, как и положено мошеннику с внушительной биографией, без учёта каких-либо норм и стандартов современности. Алексей Давыдович был крупный, широкий в кости мужчина. Ладность этой лепки он передал сыну, за что сын не уставал его благодарить. Шевелюра, ещё густая, но почти вся серебряная, была украшена небольшой шляпой, придававшей ему вид потерявшегося в городе и в веках Робин Гуда. Костюм картину не прояснял. Он был просто отличным, этот костюм, сшитый на заказ из привезённого по заказу отреза ткани, уворованного по заказу из именитого салона Парижа. Просечь всю его являемую глазу красоту мог только человек той же выделки, что и Алексей Давыдович.

— Вот только нет таких больше. Не делают, — обычно говорил Алексей Давыдович, с удовольствием глядя на себя в зеркало.

Войдя в банк, Алексей Давыдович огляделся и пошёл к столу самой грустной девушки. Алексей Давыдович был убеждён, что униформа — если только это не американская военная трёхцветка, — убивает в женщине всё на корню. Форма работниц банка была прекрасна: куцая белая блузка и непомерно широкий галстук наводили на мысль о самоубийстве, и скудная юбка не добавляла оптимизма.

Алексей Давыдович положил перед одной из таких сироток чек и ослепительно улыбнулся. Девушка быстро пробежала глазами по чеку и, даже не взглянув на Алексея Давыдовича, потянулась к внутреннему телефону, стоящему на её столе. Что-то не заладилось, — девушка нахмурилась, несколько раз потыкала в клавишу пальчиком, затем со вздохом притворного сожаления встала и направилась к столу другой бедняжки, откуда могла свободно сообщить начальству, что ожидаемое лицо в банк прибыло.

Алексея Давыдовича эта мизансцена не обманула. Готов он был к тому, что сейчас должно было последовать. Девушка вернулась к своему столу.

— Прошу прощения! Видимо, что-то с телефоном, — она украдкой бросила взгляд за спину всё так же улыбающегося Алексея Давыдовича. — Сейчас, буквально минутку!

Алексею Давыдовичу и оборачиваться не надо было, чтобы понять, кто стоит за его спиной.

— Доброе утро! — сказал Ростислав Фёдорович. — Вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Алексей Давыдович повернулся и встал. Словно что-то толкнуло в беззащитное солнечное сплетение Ростислава Фёдоровича, когда он, бегло оглядев клиента, упёрся в его взгляд. Предложив ему жестом следовать вперёд, Ростислав Фёдорович сделал несколько деревянных шагов, потом дал отбой охраннику, дышавшему ему в ухо, потом стряхнул с себя наваждение и пошёл с клиентом в кабинет. В кабинете Алексей Давыдович свободно расположился за столом, закинул ногу на ногу и приветливо посмотрел на хозяина кабинета.

— Я слушаю вас, милейший, — весело пригласил к разговору Алексей Давыдович.

Ростислава Фёдоровича вновь будто что-то толкнуло.

— Да я и сам бы вас с удовольствием послушал, — взял он себя в руки. — Вы пытались обналичить чек, выданный вчера в этом банке одним нашим клиентом.

— И ещё раз попытаюсь, — кивнул в ответ Алексей Давыдович, — как только мы с вами закончим.

— Не думаю, — улыбнулся Ростислав Фёдорович.

— А не надо думать за других, милейший, — мягко посоветовал ему Алексей Давыдович и вынул из плоского портфеля бумаги. — Вчера я продал квартиру, — вот документы. Юноша дал мне чек, сославшись на нехватку наличных денег. Я знаком с вашим банком, — мягко и ядовито добавил он. — Да и чеки живьём не раз видел, вы уж простите. Так что без колебаний согласился в полной уверенности, что проблем не будет. И их не будет, уверяю вас. По крайней мере у меня.

Директор долго смотрел в глаза Алексею Давыдовичу, который улыбался всё шире и шире с каждой секундой. Затем коротко кивнул.

— Действительно! — бодро начал он. — Что ж это я?.. Прошу вас… — Он вопросительно посмотрел на Алексея Давыдовича. — …простите?..

— Алексей Давыдович Штерн, — представился Алексей Давыдович.

— Покойная бабушка псевдоним придумала? — с вежливой улыбкой спросил Ростислав Фёдорович.

— Что вы сказали? — вежливость застыла на лице Алексея Давыдовича посмертной маской.

— Вам деньги в кейс уложить или вы с пакетом пришли? — спокойно спросил Ростислав Фёдорович.

— С походным саквояжем, — успокоил Алексей Давыдович, показав на свой портфель. — Удобен, знаете ли. Рекомендую.

— Всего наилучшего! — улыбаясь, как ясный майский день, попрощался Ростислав Фёдорович.

— И вам… — Алексей Давыдович вопросительно посмотрел на директора: — …простите?..

— Ростислав Фёдорович Иванов, — с готовностью представился тот.

— Какая редкая фамилия! — восхитился Алексей Давыдович. — Ну, Ростислав Фёдорович, не болеть вам!

Алексей Давыдович покинул кабинет и директора в нём в большой задумчивости. Сам же поспешил в коммунальную квартиру, где ему навстречу из своей комнаты пулей вылетел Андрей и застыл в коридоре, не смея даже спросить.

Папа не торопился отвечать на немой и такой животрепещущий вопрос. Папа снял свою безумную шляпу. Папа выпустил из руки саквояж, который звучно и тяжело шлёпнулся на пол. Андрей с сумасшедшей радостью уставился на саквояж.

— Папа, взял, да?

— Концепция поменялась! — торжественно, как Гитлер перед камерой Рифеншталь, возвестил папа.

— Как будто кто-то знал предыдущую! — негромко бросил Болдину Андрей.

— Сына! — воззвал Алексей Давыдович и, выдержав значительную паузу, объявил: — Мы будем брать банк!

КОГДА-ТО ДАВНО

В дальнем углу золотого старого парка, в заброшенном сарайчике, над открытой коробкой из-под кед «Советский спорт» сидел Вовка и смотрел на браслеты, одно колье, четыре кольца, массивный перстень с печаткой и дюжину царских червонцев. Он смотрел и слушал бабушкин голос, который то ли ветер доносил до него, то ли что-то иное, во что он не верил никогда. Голос этот был такой близкий и такой мёртвый, что по холке Вовки пробегала дрожь, но он бы всё отдал за то, чтобы голос не замолкал, чтобы он звучал и звучал каждую минуту его жизни, скрытый ото всех, данный только ему как знак того, что всё — не зря, что всё — можно и что всё — ой, как нужно.

Вовка нашёл в коробке то, что искал: крупный, с кулачок двухлетки, рубин. Вовка поднял его и посмотрел сквозь грани камня на солнце, и прошлое, ещё более дальнее, чем то, в котором он был сейчас, обрело не только голос, но и форму.

— Думаешь, почему меня эта старая кочерга Гретой Гарбо называет? — привычно-насмешливо спросила бабушка.

Ах, какая красивая была эта бабушка! Старая-старая красивая старуха. Пальцы — в кольцах, в зубах мундштук с длинной сигаретой. Глаз перманентно прищурен. Сидит она в кресле, опираясь на трость, и хочется ей поклоны бить и честь отдавать без приказа на то. Сам Вовка, гордый собой после первого в жизни бритья, сидел напротив. Только смотрел он не на бабушку, а на то, что лежало на столе, прямо перед ним. Браслеты, одно колье, четыре кольца, массивный перстень с печаткой, дюжина царских червонцев и крупный, с кулачок двухлетки, рубин.

— Баб, а ты — чё, скажешь, не старая кочерга? — усмехнулся Вовка.

Бабушка молниеносно ударила Вовку по голове через весь стол своей тростью.

— Жало спрячь, щегол! — бросила сквозь зубы.

Вовка с покрасневшими глазами принялся усиленно растирать ушибленное место, злобно поглядывая на бабушку.

— Вовка, отдать хотят всегда, — цепко сказала бабушка. — Важно уловить момент, когда желание перерастает в жгучую надобность, — бабушка на глазах превращалась в хищное животное. — Подстегнуть, заманить, спровоцировать. — Она окинула Вовку одобрительным взглядом. — Ты — смазливый. Выйдет из тебя толк. — Она закурила. — А эти твои инженеры пусть в жопу себе свои дипломы позасовывают! Я из тебя человека сделаю.

— А если я не хочу? — тихо спросил Вовка.

— Чего? — не поняла бабушка.

— Ну, человеком, — хмуро пояснил Вовка.

— А наследство получить хочешь? — усмехнулась бабушка и кивнула на стол. — Думаешь за так царские червонцы получить? Нет, милый, бабушка жадная. Бабушка просто так ничего не делает. — И она крикнула звонким, молодым голосом: — Бабушка хочет веселиться!

Веселье бабушки носило предосудительный характер для всех, кроме неё самой. В тот же вечер она повела Вовку в Большой театр смотреть балет. И сейчас зорко шерстила взглядом толпу желающих приобщиться к высокому искусству.

— Справа. Около кадки с пальмой, — бросила она Вовке через плечо. — Тёмный костюм.

Вовка стоял рядом с ней, но на людей не смотрел. Ему было тошно и очень страшно.

— Мундштук. Трость, — продолжала описывать жертву бабушка. — Голубая кровь!! — Она наконец перевела взгляд на Вовку. — Щегол, у тебя сегодня дебют.

У Вовки моментально скрутило живот. Бабушка смотрела на него.

— Ты сейчас, с этим своим лицом суфражистки, думаешь, что работаешь на меня. Ты ошибаешься. Ты работаешь на перспективу.

Она закрыла своей спиной Вовку и протянула ему пузырёк.

— Это капнешь в нос. А это, — она протянула ему второй пузырёк, — в глаза. По одной капле. Только незаметно.

— Ба, да как я ему в глаза незаметно капну?!! — взвился Вовка.

— Себе, дурень. И в нос — тоже себе.

— А что это? — продолжал сопротивляться Вовка.

— Не беси, мальчик, — бабушка явно теряла терпение. — Пока я добрая. За мной. И очки надень!

И она, не дожидаясь ответа Вовки, направилась к тому мужчине, которого только что с таким сарказмом описала. Вовка быстро вынул из кармана очки, повесил их на нос и мгновенно потерял ориентацию в пространстве, потому что эти очки с толстенными линзами не были рассчитаны на стопроцентное Вовкино зрение. И пошёл Вовка за бабушкой, неуверенно и даже косолапо.

Бабушка, остановившись рядом с мундштуком и тростью, принялась громко причитать.

— Нет, Вовочка, не увидишь самих исполнителей, нет, дорогой! — Она даже всхлипнула. — Ну хоть музыку послушаешь! — Тут она обратилась к мундштуку и трости с выражением лица «ну, мы-то с вами интеллигентные люди!»: — Вот, представляете, в кассе говорю: милая, дайте поближе места! А она мне, нахалка молодая, — вам, бабуля, дома надо сидеть перед телевизором и дальше булочной не ходить.

Бабушка с силой взмахнула рукой и ударила себя сухим кулачком в грудь.

— А я же не для себя! Внучатый племянник моей фронтовой подруги приехал в гости. Ну как мальчику отказать?!

Бабушка повернулась к внучатому племяннику фронтовой подруги, который стоял так ровно, что наводил на мысль о проглоченном аршине.

— У нас в Перепетуйске вообще никакого театра нет, — выдавил он из себя.

Бабушка чуть не крякнула от такой инициативы.

— Могу предложить разделить со мной ложу, — сказал с лёгкой улыбкой интеллигент. — И вы, и внучатый племянник вашей фронтовой подруги можете воспользоваться вот этими билетами. — Мужчина показал билеты. — Мои спутники отправились на ВДНХ, — он пожал плечами с едва заметным презрением. — Каждому, как говорится, своё, но быть в командировке в северной культурной столице и не воспользоваться шансом!!..

А вот это в бабушкины планы не входило. И она, живо пересыпая свою речь многочисленными старорежимными оборотами, отказалась идти в ложу, сославшись на глаукому, диабет и энурез, но внучатого племянника держать не стала и даже больно толкнула его кулачком в плечо. Прозвенел первый звонок, который, собственно, и закончил все разговоры. Вовка в сопровождении мужчины отправился в ложу, оглядываясь по пути с жалобной гримаской. Но бабушке было наплевать — пусть себе погримасничает дурачок.

— Вовочка! — воскликнула она и подлетела к Вовке вплотную. — Ты в антракте, знаешь… — Она убавила громкость и грозным шёпотом чётко провела инструктаж: — Ровно без пятнадцати капнешь в нос и в глаза, потом уронишь ручку на пол, — но смотри! — так, чтобы ручка оказалась у него между ног. Моментально полезай искать. Понял?! И главное — не давай ему вставать. Сиди там, между ног, пока мой голос не услышишь.

Вовка даже возражать не стал. Так и просидел в ложе до положенного времени, тупо пялясь прямо перед собой, игнорируя великолепные прыжки и фуэте балерин и балерунов. Сердце билось в груди так часто, что его легко могли взять внештатным на ударные в оркестр, который, кстати, сказать, совершенно оглушил бедного парня.

Мужчина от души наслаждался представлением, напрочь забыв о Вовкином существовании. Вовка посмотрел на часы, судорожно дёрнул головой в поисках урны, в которую можно было бы незаметно сблевать в Большом театре посредине представления. И не найдя её, принял происходящее как стихийное бедствие: он быстро капнул в глаза и в нос то, что было велено, затем уронил ручку и полез с извинениями под стул к мужчине — ровно между ног. Мужчина, которого все страдания юного провинциала обошли стороной, сейчас вынужден был приподняться. Однако Вовка, помня бабушкин наказ и её трость, обеими руками вцепился в его колени.

— Мужеложец!! — раздался громовой раскат.

Это бабушка потрясала кулачком над своей головой, стоя в дверях ложи. Портьера лежала на её плечах как плащ римского патриция, и бабушка, в общем и целом, была довольна своим эффектным появлением.

От этого дикого словечка мужчина взвился до бархатного балдахина ложи.

— Вы что?! Вы не так поняли!! Он уронил… — залепетал мужчина.

— Совесть ты уронил, сволочь!! — ядовитым, сильным шёпотом перебила его бабушка. — Мальчишка и не слышал про такое!! Что я подруге скажу?! А ему, — она кивнула на Вовку, который продолжал с дурным лицом стоять на коленях, — что я ему должна сказать, а!! Посмотри на него!!! Он же совсем ещё мальчик!!

Мужчина в ужасе перевёл взгляд на Вовку. А тот всё шмыгал носом, да ещё и вытирал скупую мужскую слезу, скатывающуюся по правой щеке. Видимо, капли болезненные оказались.

— Оставайся здесь, — бросила бабушка Вовке и собралась выйти из ложи. — Я сейчас.

Это очень не понравилось мужчине.

— Стойте! Вы куда?!! — с тревогой спросил он.

— За администратором, разумеется, — она неприязненно повела плечами. — Я не знаю, что делают в таких случаях. Пусть он сам разбирается, — милиция, протокол, — ну не знаю! Но мальчишке жизнь ломать я не позволю!!

— Стойте! — проблеял мужчина, ощущая себя, вероятно, так же, как герой Кафки в панцире насекомого.

Он вылетел из ложи вслед за бабушкой. Через какое-то время дверь вновь открылась.

— Пошли, дружок, — сухо сказала бабушка вконец ослепшему Вовке.

Вовка послушно вышел, наткнулся на мужчину, который вдавил своё тело в стену, чтобы — не дай Бог! — не коснуться пацана.

Тем же вечером бабушка отвела Вовку на квартиру патлатого фарцовщика и велела выбирать. Перед Вовкой стояла кровать, заваленная прозрачными пакетами, на каждом из которых то там, то здесь были видны наклейки на прекрасном английском языке.

— А кроссовки где? — строго вопросила фарцовщика бабушка.

— А вам не дороговато будет, бабуля? — спросил патлатый дурень с усмешкой.

— Мой нестриженный друг, я и тебя могу купить, — высокомерно ответила бабушка. — Вот только толку от тебя никакого. — Она повернулась к Вовке: — Ну, что застыл? Меряй!!

Через минуту ровно Вовка красовался перед зеркалом в джинсах, светлой майке с какой-то надписью и белоснежных кроссовках. Куртку он небрежно держал за воротник, набросив на плечо.

— Чего-то не хватает, — прищурилась бабушка и приказал патлатому: — Кепка нужна!

Вовка повернулся к бабушке.

— Спасибо, ба, — тихо сказал он.

— Заработал, сына, — улыбнулась бабушка.

СЕЙЧАС

Поздно вечером Ростислав Фёдорович сидел за столиком в ресторане, который он купил своему сыну. Ресторан ему не нравился, но он принципиально ужинал именно здесь, вынуждая каждого желавшего личной встречи с ним прийти сюда. А поскольку люди в нём нуждались по большей части очень влиятельные, — ну и не очень влиятельные в меньшем количестве, — получалось, что Ростислав Фёдорович, уже закончив финансирование проекта Сергея, всё равно помогал ему. Воспринимал Ростислав Фёдорович это как обязанность малоприятную, поскольку сына не устраивало в этом ресторане всё — начиная с цвета стен и заканчивая отцом, ужинающим здесь каждый день.

К столику подошёл и без приглашения плюхнулся на стул напротив Сергей Иванович. За прошедшие сутки он заметно сдал, и сейчас даже можно было угадать, где у него талия. Плюнув на долгие прелюдии, Сергей Иванович заныл сразу:

— Кинул! Кинул же… Как последнего фраера провёл…

— Сергей Иванович, выражения подбирай, — сказал Ростислав Фёдорович.

— Чё делать, а? Ростик, чё, а? — пропустив мимо ушей рекомендацию, продолжал ныть Сергей Иванович.

Ростислав Фёдорович промокнул губы салфеткой, положил на стол папку, открыл её и не спеша разложил веером перед Сергеем Ивановичем фотографии с камер наблюдения. Чуть выдвинул фото Алексея Давыдовича:

— Ты его знаешь?

— Нет. А кто это?

— Неважно, — Ростислав Фёдорович сразу потерял интерес к разговору.

— Это что? Это с камер наблюдения, что ли? Кто это, а? — продолжал суетиться Сергей Иванович.

— Никто.

Ростислав Фёдорович вернулся к своему ужину, что по сути означало только одно — конец аудиенции. Но Сергей Иванович был слишком расстроен и от рождения лишён такта и понимания.

— Это тот, да, тот, кто деньги получил, да?! — зачастил он. — Ростик, ты это хотел сказать? Да? Ты же можешь его найти тогда! И подонка этого! Вивиан называла его Вольдемар-котёночек! А чё это, это так надо, да, молодую плесень у себя дома завести, да, и ждать, когда Сергей Иванович тебе колечко подарит, да, а потом котёночка позвать и показать, да?.. Ты поможешь?! — взмолился он наконец.

Ростислав Фёдорович закончил ужин, аккуратно положил вилку и нож на край тарелки, перевёл взгляд на собеседника. И после секундной паузы ответил:

— Нет.

— Как?!.. — у Сергея Ивановича даже дыхание оборвалось.

— Это — твоя глупость. — И Ростислав Фёдорович лениво добавил: — Ты мне не интересен.

Ростислав Фёдорович был, видимо, очень весомый человек. Видимо, очень-очень весомый человек, потому что после этих слов Сергей Иванович, не пикнув, отдуваясь, смущаясь, конфузясь, убрался прочь вместе со своей проблемой и обидой.

Его место тут же занял Сергей.

Ростислав Фёдорович никогда не уставал любоваться сыном: ему нравилось в нём всё — и крепкое тело, и манера, не глядя на собеседника, уголком губ улыбнуться так, что тот готов был на край света кинуться по одному только его знаку. Но больше всего в сыне Ростиславу Фёдоровичу нравилось то, что он был умён. Жесток, самонадеян, патологически опасен, но умён.

— Почему отказал? — сразу спросил Сергей.

— Я же просто директор банка! — улыбнулся Ростислав Фёдорович. — Ты же знаешь, Серёжа.

— Хорошо сказал! — усмехнулся Сергей, потом впился в отца взглядом и ещё раз усмехнулся. — У тебя свои соображения, да. Или, может, ещё один скелет в шкафу. — Он наклонился вперёд: — Или два, папа?

— Как день, Серёжа? — мягко спросил Ростислав Фёдорович.

Сергей пожал плечами — мол, так, ничего особенного.

Ростислав Фёдорович слишком хорошо знал сына, поэтому просто молча ждал.

— Знаешь, пап, я постоянно возвращаюсь к мысли о том, что всегда можно всё исправить, — прервал наконец молчание Сергей.

— Перестань, — поморщился Ростислав Фёдорович. — Я устал от этого.

— Понимаю, — кивнул с улыбкой Сергей. — Я бы на твоём месте…

— Нет, не понимаешь, — перебил его отец. — И я скажу тебе, почему. Потому что ты — на своём месте. И, слава Богу, моими стараниями это так и осталось.

Сергей довольно улыбнулся: он с полпинка заставил отца завести свою шарманку. Ростислав Фёдорович тоже это понял и тут же разозлился, но, увы, остановить свою шарманку уже не мог.

— Ты думаешь, тебе тяжело, ты перенёс травму. Нет, сын. Всё, о чём ты говоришь, — это псевдопсихологическая мура, которой тебя напичкали по моему недосмотру. Ты ничего не помнишь и помнить не можешь. У тебя всегда был я. А её у тебя, считай, никогда и не было. — Ростислав Фёдорович ядовито улыбнулся. — А если не было, как ты можешь говорить о боли? Тебе разве есть с чем сравнивать, а? Ну-ка ответь мне. Сын, я не хочу больше этих разговоров. Смотри, ты умница, ты такой красавчик. Кто может сказать то же самое о своём сыне, а?

— Ну папа-сантехник так однозначно не скажет, — усмехнулся Сергей.

— Ладно тебе. Думаешь, мало детей банкиров, которые из себя ничего не представляют?

— Но до небес меня все-таки возносить не надо.

— У тебя проблемы с самооценкой? — с профессиональной вежливостью психиатра осведомился Ростислав Фёдорович.

— Это у тебя проблемы, — коротко хохотнул Сергей. — И не только с самооценкой. — И неожиданно даже для себя самого выпалил: — Папа, мне надоел этот ресторан.

— Не новость, — невозмутимо сказал Ростислав Фёдорович. — И чем ты теперь хочешь заняться?

— Не знаю, — лениво протянул Сергей. — Может, банк? — Он посмотрел на отца в упор, не скрывая насмешки.

— А два банкира в одной семье — не многовато ли? — спокойно поинтересовался Ростислав Фёдорович.

— Или агентство, — сменил пластинку Сергей. — Детективное, рекламное, брачное. — Он заметно оживился. — Чтоб люди, люди, знаешь, были, вся эта суета, надежды, поражения, ну, всё чтоб такое вокруг было.

— Ты — социопат, сынок, — нейтрально, словно диагноз поставил, произнес Ростислав Фёдорович. — Радует, что убивать пока не хочешь.

— Хорошо сказал, — согласился Сергей. — Пока не хочу.

— Определись с профилем. Составь бизнес-план. Завтра жду в банке. — Ростислав Фёдорович поднялся и, уже уходя, не удержался от шпильки: — Спагетти всё-таки отвратительные у тебя. Уволь повара.

— А может, убить? А, пап? — ласково спросил Сергей у спины отца.

Спина услышала и явно не согласилась, но останавливаться не стала.

Сергей вздохнул, оглядел помещение. Делать было решительно нечего. Он встал и тоже пошёл к выходу, намереваясь поехать в клуб и устроить там очередной скандал.

Так бы и случилось, если бы в этот вечер ресторан Сергея не решил посетить Алексей Давыдович, который стал очень даже вольным слушателем беседы Сергея с отцом. И, судя по его лицу, остался этой беседой весьма доволен. Он-то и заставил Сергея изменить планы на вечер.

— Ваш папа́ не прав. Я бы повара тоже убил! — негромко, но внятно сказал Алексей Давыдович, когда Сергей поравнялся со столиком, за которым тот сидел, прикрывшись газетой до поры до времени.

— Я подумаю над этим, — спокойно ответил Сергей, на ходу отвесив Алексею Давыдовичу вежливый полупоклон.

— Я бы использовал семейный фактор, — словно и не замечая, что Сергей уходит, продолжил Алексей Давыдович.

— Что вы имеете в виду? — вежливо, но не скрывая отсутствия интереса, спросил Сергей.

— Знаете, вашему ресторану одно удовольствие слоган придумывать. Потому что вариант может быть только один.

— И какой же?

— Всё лучшее — детям! — провозгласил Алексей Давыдович.

Сергей вернулся на два шага назад, упёрся руками в спинку стула, стоящего напротив Алексея Давыдовича.

— А кто здесь не знает, чей я сын? — спросил с весёлой угрозой.

— А вот комплексы свои, мой мальчик, надо изживать. И лучше перенаправлять на тех, кто вам их навязал. — Сергей опешил. — И если вам не нравится — ну, чисто гипотетически — опека вашего отца, у вас есть только один способ всё исправить. — Алексей Давыдович обманчиво-простодушно улыбнулся: — Мальчик мой, а вы никогда не пытались сделать что-нибудь сами? — Яд, источаемый простодушием Алексея Давыдовича, уже капал на пол. — Ну например, кораблик из бумаги? Или лобзиком что-нибудь выпилить? А?

Сергей озверел моментально: мышцы буграми надулись под рубашкой. Вот только на лице — улыбка, а голос — вкрадчивый.

— Знаете, чем хорош богатый папа? Он всегда вытащит сына из любой передряги. И не было случая, чтобы сын этим не воспользовался, потому как сын — что уж тут? тяжёлое детство, психологическая травма после потери матери и прочее! — весьма неуравновешенная натура.

Алексей Давыдович с жалостью посмотрел на Сергея, положил деньги на стол, холодно кивнул:

— Прошу прощения Я принял вас за другого. Удачных самоисканий, мальчик!

Такого быстрого окончания беседы Сергей не ожидал. Это было тем более удивительно, что закончил её не он, а странный въедливый собеседник.

— Не надо было и начинать, если вам нечего предложить! — выплеснул он таки ярость вслед Алексею Давыдовичу.

Услышав это, Алексей Давыдович замер на месте. Улыбнулся: да, да, мальчик мой, да! И резко развернулся к Сергею:

— Предположим, ты действительно решил убрать повара. Как ты это сделаешь?

Сергей отшатнулся.

Алексей Давыдович не дал ему опомниться:

— Быстро. Не надо долго думать, мой мальчик. Отвечай.

— Несчастный случай.

— Где?

— На кухне.

— Свидетели?

— Без свидетелей.

— Ну и дурак, — широко улыбнулся Алексей Давыдович.

— Чево? — опешил Сергей.

— Где у тебя тут кухня? Веди! — приказал Алексей Давыдович.

Сергей растерянно указал рукой направление, затем, мотнув головой, пошёл вперёд. На ходу, всё ещё пытаясь прийти в себя, он попытался вернуть себе роль ведущего.

— Кухня изолирована — от зала, от туалета, от холла, словом, от всех помещений, где так или иначе могут оказаться наши гости.

— Это тебя архитектор так научил, да? — колко спросил Алексей Давыдович.

Сергей резко остановился, — кажется, зомбирование ему удалось купировать. Но странный этот человек развязно похлопал сына банкира по плечу и прошёл дальше сам — так, словно каждый день тут ходил туда и обратно.

— Скучно тебе, мой мальчик, скучно. Всё есть, а интереса нет. Вон какой костюм. А под костюмом тело натренированное, холёное, качественное. А в голове — что характерно — мозг!

Алексей Давыдович остановился и постучал пальцем по гладкому белому лбу Сергея, в глазах которого тут же отразилось отчётливое намерение руку Алексея Давыдовича отгрызть. Но почему-то, и Сергей сам не понимал почему, он не мог остановить эту пытку.

Алексей Давыдович прекрасно знал, как он действует на детей — даже взрослых и чужих. Он коротко засмеялся.

— Всё есть, а интереса нет у тебя! Нет интереса-то! Что за жизнь, а? И пожаловаться некому, а! И папка весовой есть, а куражу нет!

Алексей Давыдович закурил.

— Вот поэтому ты меня и стал слушать, мальчик.

— Может, вы перестанете называть меня мальчиком?! — беспомощно огрызнулся Сергей.

— С чего бы это? — с любопытством спросил Алексей Давыдович. — Ты мне кто? Начальник-работодатель? Инвестор? Кто ты мне? Или, может, я — твоя маленькая дежурная шлюшка, а? Ты мне — никто. И ты мне уже минуты через две будешь неинтересен. Видишь, у тебя есть время. — И вдруг он весело, по-приятельски толкнул Сергея в плечо: — Идём-ка, попланируем убийство.

Алексей Давыдович прошёл дальше до самой кухни. Сергей, как натренированный глупый бандерлог в дорогом костюме, прошёл следом. Но оказавшись на кухне, он почувствовал себя лучше — настолько, что взял на себя инициативу. Он достал коньяк, и два бокала, и лимон из холодильника, и даже ловко его нарезал тонкими ломтиками.

Алексей Давыдович снял пиджак и сел за разделочный стол.

— И вот что интересно! — повар твой спит и не знает, что двое почти в масках на его рабочем месте решают, как же он умрёт!

Сергей улыбнулся.

— И не потому что его спагетти папе не нравится, — продолжал сказку Алексей Давыдович, внимательно следя за лицом собеседника. — А потому что мы решили: мы сейчас — боги. Ему видится во сне родной Париж и какая-нибудь Иветта, которая, конечно же, вовсе и не жена, а мы смотрим на его рабочее место и думаем, что вот это, — Алексей Давыдович одним пальцем включил электрическую мясорубку, — могло бы с лёгкостью удалить ему палец или даже всю руку — ну при правильной настройке! А вот это, — он взял в руку бутылку с уксусом, — может оказаться не укусом, а соляной кислотой. — Алексей Давыдович поставил бутылку на место и улыбнулся. — Но что бы мы здесь ни придумали, адрес мы оставляем сразу: если это случилось здесь, значит, наш дорогой Серёжа будет долго давать показания.

— А вот это почему это?

— А потому что — колбаса! — И Алексей Давыдович констатировал с явным неудовольствием: — Ты дурнее, чем я думал. — Он выжидающе уставился на Сергея. — Ну?! Удиви меня.

— А почему я должен вас удивлять? — неприязненно спросил тот.

— Потому что тебе этого уже десять минут как хочется. Ну! Включи воображение.

И он принялся опутывать натренированного глупого бандерлога своими словами, вкрадчивыми и такими выпуклыми, что казалось, не речь это, не звуки голоса, а самое настоящее кино, главным действующим лицом которого является он, Сергей.

— Он здесь один. Ты же его выписал из Франции на солидное жалованье. Значит, ему выгодней семейство оставить дома. Во-первых, трат меньше. Во-вторых, свободы больше. И в гостинице он жить не будет, потому что он не в командировку приехал и потому что наш Серёжа считать умеет. Значит, живёт на съёмной квартире. Один живёт?

И Сергея, наконец, включило. По-настоящему включило. Он тоже снял пиджак. Разлил коньяк по бокалам, поставил пепельницу перед Алексеем Давыдовичем.

— Я не думаю, что один. Скорее всего, кого-то приводит — ну так, временами. И всегда разных. А если и живёт аскетом, то это, простите, не имеет значения — в нашем случае. Потому что шерше ля фам — это никогда и ни для кого не проблема. А если женщина может иметь место, то почему она должна быть хорошей?

Алексей Давыдович хлебнул коньяка и довольно кивнул.

— А если это плохая женщина, — сделал испуганное лицо Сергей, — она ведь может быть и жадной! — Он замер и картинно приоткрыл рот, а потом так же картинно прикрыл его ладонью и шёпотом закончил: — А если вообще проститутка?! Значит, уголовщина на фоне неудачного ограбления вполне возможна!

Он довольно посмотрел на Алексея Давыдовича и тоже хлебнул коньяка.

— Дельно, — одобрил тот. — В духе Донцовой!

Сергей поперхнулся и уставился на Алексея Давыдовича с видом обиженным и непонимающим. Алексей Давыдович опрокинул в себя стопку и закусил лимоном.

— Ты выпей, выпей. Протолкни своё долбаное тщеславие. Оно, вон, у тебя комом в горле встало.

Сергей одним махом осушил рюмку и со злостью поставил ее на стол.

— Съешь лимончик, — продолжал издеваться Алексей Давыдович, но тут же сжалился и объяснил: — От того, что это произойдёт в его квартире, тебя исключить из процесса расследования не удастся — это раз. Кто совершит физическое устранение объекта, ты так и не сказал — это два. Наконец, третье и самое важное.

Сергей напрягся.

— Ну ведь ни грамма фантазии, ни капли юмора, ни на цент полёта, мальчик! Как ты живёшь с таким воображением, а?

— Хватит!!.. Что вам надо? — взорвался-таки Сергей.

— Вот теперь я слышу речь не мальчика, но мужа.

Алексей Давыдович, наконец, доведя клиента до кондиции, был доволен. Сергей с силой хлопнул обеими ладонями о стол. Звук получился громкий, как выстрел.

— Не надо пугать художника, Серёжа! — рассмеялся Алексей Давыдович.

— А я было подумал, что вы уголовник.

— А есть разница?

Сергей бы и ответил, но оказалось, что ответить ему нечего: он неожиданно понял, что ни художников, ни уголовников в его жизни не встречалось.

— Тебе надоел ресторан. Ты хочешь чего-то нового. Вот тебе бизнес-идея: агентство по исправлению ошибок. Каждый второй считает, что жизнь несправедлива. Этому жена мешает, тому тёща поперек горла, я уже не говорю про конкурентов в бизнесе. И всё всегда упирается в деньги. Этот божок — наш с тобой, Серёжа. Если соорудить алтарь, в прихожанах недостатка не будет. Во-первых, это деньги. А во-вторых, это — весело.

— А почему я должен этого хотеть?

— А почему нет? Счастье, слёзы, похороны, раздел имущества, склоки, нервные срывы, насильственная госпитализация, неравные браки — какой букет эмоций и ситуаций!! И ты будешь знать, что всё это — твоих рук дело.

Алексей Давыдович опять повторил свой фокус — постучал пальцем по гладкому белому лбу Сергея, и опять же без последствий для своей руки.

— Серёжа, у тебя мания величия. И ты это знаешь. И я это знаю. Чего мы будем друг перед другом польку-бабочку плясать? И потом, подумай, сколько нервных клеток твоего отца почат в бозе, когда он начнёт подозревать, что именно он спонсировал? Тебя не греет эта мысль?

— А вам чем отец насолил? — помолчав, спросил Сергей.

— Ну, насолил — это не совсем то слово. — И Алексей Давыдович легко пропел: — Ах, что было, то прошло!

— Вы же из-за него в меня вцепились.

— Нет, Серёжа! Расклад прост, как подгузник. Мне нужна фирма. Официально зарегистрированная. Мне нужно финансирование. Мне нужен весь этот благопристойный антураж, который даст только благопристойная — в рамках нашего больного социума — личность, а лучше две! И вот за этим антуражем будут разыгрываться маленькие божественные комедии и человеческие трагедии за очень-очень-очень большие деньги. Схема уже обкатана в провинции. Но, Серёжа, здесь же и людей больше, и кошельки толще. А у тебя, мой дорогой, крыша хорошая. Папа называется. Сиди себе и играй в своей песочнице! — что может быть лучше?

— А мне кажется, что я теперь могу обойтись без вас. Ну, поиграть в своей песочнице. С вашими игрушками.

Алексей Давыдович громко, от души расхохотался.

— А ты попробуй! Попробуй подумать над рекламной кампанией для своей фирмы! И позвони мне, когда у тебя появится первый клиент. — Он положил на стол свою визитку. — Жив буду, приду посмотреть.

Пока Сергей внимательно разглядывал визитку, на которой, кроме аккуратной надписи в одну строку «Алексей Давыдович Штерн», больше ничего и не было, Алексей Давыдович надел пиджак и пошёл к выходу.

— Как там сказал твой папа? — на ходу бросил он. — Составь бизнес-план, смету. Я зайду завтра.

И Алексей Давыдович ушёл, оставив Сергея за приятным занятием — пялиться ему в спину, лихорадочно соображая: а вот это что сейчас такое было, а? а вот это что за противный старик сейчас был, а?

А противный старик, довольный жизнью и собой, шёл по тёмной улице и негромко напевал: «…Мишка, Мишка, где твоя улыбка?..».

КОГДА-ТО ДАВНО

Вовкина история началась не в парке, а гораздо раньше.

Началась она на маленькой кухне обычной хрущёвки в маленьком городке, каких много и сейчас. Здесь, на этой кухне, обитало чудовище. Оно практически жило за столом напротив холодильника системы «Орск». Чудовище носило старые треники. И было оно всегда пьяное и злое. Звали чудовище дядь Юрка.

В этом же пространстве обитал маленький худенький принц Мишка. Он уже нарезал колбасу и хлеб, вымыл огурцы и аккуратно положил их на одну тарелку с хлебом. Незамедлительно последовал рёв:

— Кудааа ложишь?!!

Мишка быстро переложил огурцы на тарелку с колбасой.

— Кудааа?! — продолжало реветь чудовище.

Мишка быстро сунул мытые огурцы в холодильник и налил чудовищу ещё водки в пузатую рюмку. Посмотрел на то, как дядь Юрка в один глоток опрокинул водку. Посмотрел на то, как дядь Юрку качнуло. И вернулся к мытью посуды. Стоя спиной к чудовищу, Мишка ждал атаки — вся его спина, казалось, смотрела во все глаза на дядь Юрку.

— Сволочь ты, Мишка… как есть сволочь… сволота… сволочная сволота…

Видимо, дядь Юрка решил перебрать все производные от этого слова, но как-то дело не пошло. Тогда он выпил ещё. И тут же налил. И с размаху поставил бутылку на стол. Стук прозвучал как сигнал: Мишка аккуратно поставил вымытую тарелку, вытер руки и бочком начал двигаться к холодильнику, который стоял у самого выхода из кухни.

Дядь Юрка моментально развернулся.

— Миша́нька, ты чё? — ласково осклабился он. — А кто дядьке сальца порежет?

— Нет же сальца у нас, — стоя на месте, глядя в пол, негромко и зло ответил Мишка.

Дядь Юрка даже крякнул от радости — сам! сам попался! Он упёрся руками в колени и с удовольствием посмотрел на Мишку.

— Вооот! — удовлетворённо протянул он. — Воооот. А почему? Почему у нас сальца нет, а?

— Потому что денег не хватило, — мрачно ответил Мишка. Он уже понял, к чему ведёт чудовище.

— Не хватило, Мишка, не хватило, — кивнул дядь Юрка и ласково продолжил: — А почему не хватило-то, Миш?

— Потому что мне надо было куртку на зиму купить, — заученно ответил Мишка.

— Вот то-то и оно! Куртку ему на зиму дядя родной купил! А сам, так сказать, остался с голой жопой.

— А при чём тут сальце? — не сдержался Мишка.

— А при том, сраная твоя рожа, что ты меня обкрадываешь!! Я экономлю на всём…

— На чём?! — закричал Мишка. — На водке своей, что ли?!!

Дядь Юрка онемел.

Мишка, уже плача, выскочил из кухни. И помчался по узенькому коридорчику к входной двери. Дядь Юрка пустился в погоню. Только где ему было угнаться за Мишкой, который уже привык жить в страхе, привык готовить пути отхода! Мишка перекинул заранее приставленную к стене швабру на другую сторону и заскочил в свою комнату. Дядь Юрка в швабре и в своих ногах запутался и упал. А пока распутывался и поднимался, Мишка уже из своей комнаты выскочил в куртке, шапке и с открытым портфелем в руках. В коридорчике он схватил свои ботинки в охапку и выскочил на лестничную клетку, где уже была открыта дверь в квартиру напротив. А в дверях стоял самый что ни на есть друг Вовка.

Орущее чудовище медленно сгребало себя с пола. Но Мишка уже влетел в открытую спасительную, всегда спасающую дверь. А Вовка ловко повернул замок два раза. Дверь ожила с другой стороны, разнесла крики «сволота… сволочная!!» на весь подъезд, пока Мишка стоял в углу и изо всех своих сил старался не зареветь, а только шмыгал и шмыгал носом.

Неожиданно всё стихло, и дядь Юрка ясным, каким-то даже трезвым голосом выговорил:

— Сволота казанская!

В коридоре появилась Вовкина мама.

— Руки мыть и за стол, — спокойно сказала она.

И пока Вовка и Мишка в ванной мыли руки, Вовкина мама урезонивала Вовкиного папу, который всё хотел выйти на лестничную клетку — «чтобы навешать упырю». Но Вовкин папа всегда слушался Вовкину маму, и поэтому через пятнадцать минут все они уже сидели за столом и ели суп.

— Ну что, Мишук, — спросил Вовкин папа, — поедешь с нами завтра на рыбалку? Мы тут с Вовкой наметили план — царь-рыбу поймать!

Мишка, которому все еще надо было справляться со слезами, не смог поднять голову. Все это видели. Все это чувствовали. Спасла всех Вовкина мама.

— Нет уж, мужики, — сказала она. — Давайте так — вы мне наловите толстолобиков, — тут она усмехнулась, — по пять рублей килограмм. А царь-рыба пусть на рынке останется — с ней возни много!

— Па! — возмутился Вовка. — Она не верит, что мы сами поймать можем!

Вовкин папа посмотрел на жену «взрослым» взглядом, от которого она моментально вспыхнула.

— Ничего, сына, — пообещал он Вовке, — я объясню ей, что она не права.

Вовкина мама усмехнулась и вернула папе тот же «взрослый» взгляд. И теперь уже Вовкин папа моментально вспыхнул. Вовка недовольно шваркнул стулом.

— Пойдём, — буркнул он Мишке. — Опять у них шуры-амуры!

Родители его так и покатились от смеха. А Мишка даже не сразу понял: он просто сидел и тихо млел, глядя на всех.

А ночью Вовка прямо заявил Мишке, которому, как обычно, постелили на раскладном кресле в Вовкиной комнате:

— А я так думаю — надо чтоб тебя усыновили мои!

— Ага, мечтай! — мрачно ответил Мишка.

— А чё? — закипятился, как обычно, Вовка. — Ты дядь Юрке на фиг не упал — скажешь, нет? Пусть и отдаст тебя!

— Ага! — с тяжёлой тоской протянул Мишка. — А за что он тогда будет деньги каждый месяц получать?

— Да?! — Вовка даже вскочил на своей кровати. — А что, он тебе что-то покупает, да? Вон, куртку купил — чуть не удавился! И то только после того, как ты с ангиной свалился!!

— Ему же и хорошо было, — хмурый Мишка подмял под себя подушку. — Я две недели дома при нём был — принеси-подай!

— Вот! Вот!! — яростно подскакивал на кровати Вовка. — А подарки он тебе дарит, а?! Хоть раз на днюху ты хоть чё-нить получил от него?!! Куда денежки-то идут? На бутылку!

— И что? — тоскливо ответил Мишка и вдруг неожиданно засмеялся: — Я ему сегодня швабру под ноги кинул! Такая рожа у него была!

— Да ему, вообще, толчёного стекла в кровать насыпать надо! — подхватил Вовка. — А что? Я знаю, где взять!

Мишка уже в голос захохотал — такой смешной сейчас был Вовка, как будто и вправду собрался прямо тут же бежать за стеклом. А Вовка неожиданно шмыгнул носом и быстро спрятал лицо в подушку.

Мишка перестал смеяться.

— Спасибо, Вовка, — тихо сказал он.

Но на следующий день в школе Вовка вернулся к этой идее. Мишка слабо надеялся, что он заспит её, но, зная его друга, с надеждой можно было спокойно расстаться ещё вчера. Вот такой человек был этот Вовка: если что решил, обязательно сделает, даже если в процессе сам разочаруется в проделке.

Вылетев из класса первым, Вовка с жаром продолжил развивать свою мысль, которую страшным шёпотом начал ещё на уроке.

— Надо просто выбрать момент! я тебе говорю! — кричал он, уверенный, что Мишка идёт следом за ним. Но Мишка не отвечал, и Вовке пришлось остановиться и обернуться. То, что он увидел, совершенно ему не понравилось. Его друг стоял, как замороженный, и тупо улыбался, глядя на какую-то девчонку! Обычная девчонка Настя с двумя косичками стояла в сторонке и о чём-то болтала с подружками. А Мишка, как дурак, пялился на неё и тоже хихикал, когда она хихикала.

— Вот я и говорю, — мрачно сказал Вовка, не сводя глаз с Мишки. — Он в полпервого уйдёт.

— Кто? — Мишка даже не обернулся!

— Трудяшка — ну, Борис Семёныч! — ещё мрачнее сказал Вовка.

— Куда уйдёт? — тупо спросил Мишка.

— В столовку!! Блин, очнись уже!! — Вовка уже просто кипел. — У него в кабинете стекла битого — целый ящик. Чё-то он там со старшаками выкладывает! Так вот, как только он уйдёт, мы влезем в окно…

— Зачем? — спросил Мишка, вытягивая шею, чтобы увидеть, что там такое Насте дала подружка.

Вовкино терпение лопнуло, и он со всей силы огрел Мишку портфелем по влюблённой башке и поскакал, как двухдневный сайгак, прочь, под лестницу. Мишка застыл на месте, а потом рванул за Вовкой.

— Ну и чего ты не сказал? — тяжело дыша, спросил Вовка друга уже под лестницей.

— Чего не сказал?

— А то что втюрился! — напрямую бухнул Вовка.

— Кто втюрился?!! Кто там тебе втюрился?!!

Мишка угрожающе двинулся на Вовку, а тот стоит себе и смотрит как-то странно.

— Ты чего? — растерялся Мишка.

— Значит, от алкаша отбиться — я тебе помощник, да?! А как втюрился, так и молчишь!! Я же друг твой, Мишук! Или нет?!

— Я думал, ржать будешь, — тихо сказал Мишка.

Вовка посмотрел на него проникновенно и как заржёт! Мишка хотел ему дать в ухо, но тут под лестницей нарисовались два старшеклассника.

— Это кто это у нас тут завёлся под лестницей? — спросил первый и, схватив Мишку за лацканы школьного пиджака, швырнул приятелю.

— Так это ж крысы, Витёк!! — ответил второй, поймав Мишку и отправив его обратно.

— Точно — крысы!! — веселился первый.

Он хотел бросить Мишку назад, но подскочил Вовка и вцепился в его запястья, а Мишка больно ударил носком ботинка старшеклассника в голень. Вовке так этот приём понравился, что он развернулся и точно так же пнул второго старшеклассника, который и на ногах-то удержаться не смог после этой мелкой атаки. Оба гнома по разу пнули его в живот и умчались на свободу — во двор, где солнце и Настя.

— Слушай, стекло сегодня добудем — точно говорю! — тяжело дыша, сказал Вовка. — А ты к Насте иди уже. Вон, смотри, она с книжкой сидит. Ей же скучно!

— Нет, — мрачно и твёрдо ответил Мишка.

— Да ты чё? — начал было Вовка и вдруг понял, в чём дело. — Так! Мишук, я ща сам пойду и приглашу её в кино — ну, в смысле, что, типа, ты приглашаешь!!

— Не надо! — резко ответил Мишка и даже покраснел. — Так ещё хуже!!

— Знаешь что?!! — возмутился Вовка. — Двух этих с прыщами не обосрался, а тут девчонку!!..

— Да на какие шиши я её в кино приглашу?!! — заорал Мишка.

Вовка моментально вывернул карманы и ссыпал мелочь Мишке в руки.

— Вот! Вот! Вот! Ещё и завтра мне дадут — на завтрак! Перебьёмся же ради такого дела! Ну?! Нормально?!! — Вовка с вызовом глянул на Мишку. — Или опять обосрался?!!

Мишка разбух, как спелый помидор, развернулся и решительно пошёл к Насте. Вовка со своего места видел, как эта Настя заметила Мишку и его глупую рожу и вспыхнула улыбкой. Мишка, к несчастью, тоже это увидел и затормозил, а потом и вовсе остановился. А потом как-то деревянно развернулся и чуть ли не бегом примчался к Вовке. Да ещё и за его спиной спрятался от Насти. Вовка вздохнул презрительно и тяжко и пошёл к Насте.

— Слышь, Насть, а Мишка хочет тебя в кино пригласить, — с деланой небрежностью сказал он.

— А ты его секретарь, да?

— Много вы, женщины, в нас понимаете! — поморщился Вовка.

— Вас?! Кого это — вас? — звонко рассмеялась Настя.

— Мужчин! — с чугунным пафосом ответил Вовка. — Короче, Настя…

И вдруг замолчал, потому что увидел, какие у Насти глаза ореховые, и какая улыбка, а ещё верхние передние зубы такие крупные и белые. И исчез куда-то друг Мишка, который стоит и с деревом обнимается в ожидании новостей, и во всём огромном мире осталась только эта девочка Настя с большим портфелем, которая даже не отличница и которая смотрит на Вовку и ждёт.

— Пойдёшь? — сдавленным голосом спросил наконец Вовка.

— Да, — тихо и счастливо ответила Настя.

— В четыре около «Искры», — грубо бросил Вовка и пошёл прочь.

Не хотел он никого видеть и слышать никого не хотел. А тут этот Мишка, дурак, привязался.

— Ну?!

— Ну да.

— Что — да? Говори ты!! чё вымогаешь?!!

— В четыре около «Искры», — угрюмо бросил Вовка, пряча взгляд. — Пошли, — стекло надо взять. — И с непонятной злостью заорал на Мишку: — Или ты передумал?!!

Нет, Мишка не передумал, он просто соображать перестал, потому что он уже сейчас там, в кинотеатре «Искра», с Настей сидит в тёмном зале…

В кино с ней он так и не пошёл. И Вовка знал это, когда вечером встретил его на лестнице. Вовку отправили выбросить мусор. Мишка поднимался домой в большой куртке с натянутым на самое лицо капюшоном.

— О! А ты откуда?

— Оттуда, — глухо ответил Мишка, не поднимая лица.

Он хотел пройти, но Вовка толкнул его. И когда капюшон в потасовке слетел с Мишкиной головы, Вовка понял, откуда он, и куда, и что вообще произошло. Лицо мальчика было страшным — один глаз заплыл, губы разбиты и распухли, а нос похож на сливу. Вовка замер.

— Как… это?.. — шёпотом спросил Вовка.

— А вот так!!! — заорал Мишка на весь подъезд. — Где ты был?! Где ты был, скотина?!!

Мишке никто не открыл. Дверь ему, счастливому рыцарю, покаравшему чудовище, никто не открыл, когда он, дождавшись страшного рёва, рванул за спасением в квартиру напротив. Родители Вовки были на работе. А Вовка был в кино. С Настей он был в кино, когда красивый человек дядь Юрка, пьяный и разодранный в кровь мелким стеклом, надвигался на Мишку, заслоняя собой весь белый свет. Мишка столько раз давал себе слово, что больше никогда плакать не будет! Но сейчас он забыл об этом, он стоял и смотрел на своего друга сквозь слёзы и сопли. И ничуть этого не стеснялся. Зато Вовке было стыдно — так горячо, что больно!

— Где ты был? — ещё раз спросил Мишка.

— В кино, — Вовка ненавидел себя.

— С Настей? — спросил Мишка, хотя и так это уже понял.

— Да.

— Пошёл в жопу.

— Пошёл, — согласился Вовка. — Я же не думал, что ты сразу ему насыплешь. А ты куда ходил?

— За бутылкой.

Мишка откинул полу куртки. Там, в штаны, была заправлена бутылка водки. Вовка посмотрел на горлышко и тут же выхватил бутылку из-за пояса Мишки и, не выпуская ведро с мусором из рук, помчался наверх, затарабанил в дверь квартиры дядь Юрки. Дядь Юрка сильно удивился, увидев не Мишку, который равен бутылке, а Вовку, который эту бутылку держал в руке.

— Ты чё, пацан?

Вовка медленно поднял руку с бутылкой вверх — дядь Юрка прилип к ней глазами. Вовка осторожно открутил крышку — дядь Юрка громко сглотнул. Вовка медленно перевернул бутылку вниз горлышком, и полилась водка привольно на бетонные просторы родного подъезда!! Дядь Юрка издал какой-то странный звук — то ли булькнул, то ли крякнул, с трудом согнулся под струю. И тут Вовка, отшвырнув бутылку, одним махом вывалил на эту проклятую голову ведро мусора. И, отчаянно громко заорав «Бежим!!», как горох скатился вниз по лестнице. В авангарде мчался Мишка, у которого всё ещё болело лицо и грудь, но он улыбался. Улыбался!

А потом уже за гаражами, в темноте, когда они сидели на корточках и старательно дышали, Вовка вдруг сказал:

— Да не нужен я ей, Мишук. Она, это, тебя, ну, того… Короче! Я — гад. А ты прости меня.

— Вот так просто, да?

— Ну а чё, дуться будем, что ли? — толкнул его в бок Вовка. — Бабы мы, что ли? Ну? Мир? Или чё? Ну, мир?

— Ну, мир! — Мишка помолчал и добавил: — Спасибо.

Но произнести слово «друг» он в тот вечер не смог.