Тамерлан. Дорога в Самарканд

Евгения Никифорова

XIV век, Средняя Азия. Силы Джете открыто враждуют с племенами Мавераннахра и Хорасана. Восстание готовят сербедары, ярые противники ордынской знати. Бесчисленные войны приводят к бедствиям, голоду и мору. В то время когда богадуры ищут славу завоевателей, Тимур, сын предводителя барласов, мечтает о новом мире. Роман описывает начальный период жизни выдающегося военачальника, известного как Тамерлан, от первых боёв до курултая, на котором вожди всех племён признали его Великим эмиром Турана.

Глава 9

«Почему так хочется прыгнуть вниз? Знаю, я испытываю судьбу, но разве она не испытывала меня всё это время? Пора изменить порядок, взять бразды правления в свои руки, иначе злосчастные ветра утянут, унесут меня», — Хусейн задумчиво глядел в пропасть, стоя на отвесной скале. Страха у мужчины не было, хотя бьющиеся оземь камешки предупреждали об опасности. Напротив, военачальник томился от жара, бурлящая кровь требовала, чтобы он выплеснул все силы, отдался стихии и иссушил душу до конца — истребив, например, племя мятежников. «Проклятье, почему я должен идти на поводу у советников?! — мысленно вопрошал эмир, сжав кулаки. — Зачем сохранил жизнь негодяям? Завтра они снова взбунтуются. Пока Самарканд под сапогом могульского хана, мы всегда будем ждать удара».

Безоблачное небо отказывалось внимать упрёкам. Хусейн пристально осматривал бадахшанские владения — пустынный край в оранжевых и золотистых тонах — но не ощущал себя его собственником. Если бы кто привёз вести от деда, передал очередной приказ — любой, о наступлении, отбытии, — Хусейн бросился бы за дело. Потому что это нетрудно. Нетрудно следовать слову повелителя и выполнять долг. Давать задачи, излагать условия игры — совсем другое. Он остался один на один с ответственностью, с необходимостью принимать решения, которые непременно должны были обернуться благом для его племени. Однако почему-то решения эти противоречили внутренним устремлениям. Хусейн ощущал беспомощность. Нечто подобное с ним случалось давно, ещё в юности, когда гонец доложил о гибели отца, эмира Мусли. Потом ужасная участь постигла дядю Абдуллу, и Хусейн снова не мог ни на что повлиять. И вот — смерть забрала Казгана.

Люди, находившиеся в лагере, лишний раз старались не отвлекать вождя, только отпускали взгляды в сторону одинокой фигуры, застывшей у края скалы: красное одеяние и блестевшие на солнце доспехи постоянно приковывали к нему внимание. Хусейн умел себя преподносить, хотя до конца не понимал силу своего обаяния. Мужчина обладал привлекательной внешностью, был очень молод — чуть более за двадцать. Благородное происхождение вовсе его ставило на ступень выше воинов, снискавших славу богадура.

— Господин, мы заметили войско эмира Тимура, — подкравшийся сзади советник низко склонил голову, как бы извиняясь за то, что нарушил ход чужих рассуждений.

Хусейн обернулся к нукеру. На место рассеянности пришла настороженность.

— Вели принести лук.

Следующие полчаса, предшествовавшие прибытию гостей, он увлечённо стрелял по мишеням, избавляясь в первую очередь от волнения, которое охватило и сделало каменным всё его тело.

Властитель Хорасана уже давно не видел Тимура. Собирал только слухи и разные истории про то, как друг детства завоёвывал для хана селения и города, убирал врагов с пути: а что в итоге? Изгнан. Объявлен предателем. «Нет, никого бы Тимур не предал. Он даже деда моего спас без всякой причины, — сказал Хусейн самому себе, натягивая тетиву и целясь в подвешенный труп, который вскоре должен был послужить кормом для птиц. — Хотя это и наивно, но я всё ещё верю ему. Неужели становлюсь чувствительным? Из-за чего, интересно?» Вдруг подлетела ворона, села на вбитый кол и пронзительно каркнула. Мужчине хотелось подстрелить её, но в последний момент он остановился. Опустил оружие. «Ты просто по нему соскучился», — коварно поддел шайтан. Эта мысль, хотя и показалась неожиданной, но всё же отражала правду. Хусейн сдался.

Барласы въехали в лагерь организованным строем. За годы разлуки Тимур не сильно изменился внешне, разве что маленькая клиновидная бородка отличала от юнца, каким вождь запомнил его, да ранение. Из числа собратьев он по-прежнему выделялся ростом — выше на целую голову, — и редким цветом волос. С лошадью управлялся проворно, слаженно, седло покинул так аккуратно, что никто бы и не заметил больную ногу, если бы не знал о ней наверняка. «Хромота боевой дух не ослабила, — подумал Хусейн, втайне смакуя каждое мгновение, пока Тимур двигался к нему навстречу. — В противном случае воины давно бы присягнули другому человеку из клана».

Их разделяло несколько шагов. Все вокруг замерли в ожидании.

Кто первым преодолел расстояние? Свидетели не взялись бы утверждать. Мужчины сделали это вместе и, к всеобщему недоумению, крепко обнялись, словно были родными братьями.

— Ты очень вовремя вернулся в мою жизнь, — шепнул Хусейн на ухо.

— Я мог и раньше.

— Нет, не мог. Аллах ведь не зря нас испытывает? По крайней мере, в это хочется верить.

— Верь. Верь, не бойся. Меня Всевышний спасал, не меч. Правда, сейчас нужно на меч положиться. Враги не успокоятся, пока не истребят твой род, Тбиат.

Руки Хусейна сомкнулись на широких плечах Тимура.

— Но мы их уничтожим, — успокаивающе произнёс барлас. — Ты не пойдёшь по этому пути один.

Пожалуй, тогда-то эмиры поняли, как им друг друга не хватало. Никто из мужчин не заикнулся о произошедшем в Герате, обманутых надеждах, обещаниях и размолвках — преступно было бы нарушить очарование встречи. «Дед наверняка радуется, глядя на нас», — тень улыбки скользнула по губам Хусейна.

В шатре их дожидались угощения. Слуги закончили накрывать на стол, как только эмиры, разоружившись у порога, вошли. Блюд приготовили мало — Тимур сразу определил, что в Бадахшане ситуация складывалась куда хуже, чем он представлял. Невразумительная мясная вырезка, борсок из животного жира, бульон да кумыс — ничем более здешние места не хвастали. За войной последовал голод.

— Мне жаль, — сообщил Хусейн, когда обнаружил, как его гость смотрит на собранные богатства.

— Мы знавали и другие трудности.

— Верно. После сражения в Самарканде жрать вообще стало нечего.

— Ты снова вспоминаешь те дни…

— Тогда пали многие из моего клана. Скажи мне раньше, что Хорасан я унаследую — плюнул бы в лицо. В обход дяди и братьев? Никогда о таком не мечтал.

— Но можно отомстить за них.

— Почему ты решил помочь? — наследник Казгана не выдержал. — Тебя столько лет не было с нами! Ты служил человеку, который убил моих родственников. Поклялся ему в верности. А потом и его бездарному сыну Ильясу.

— Я занимался тем же, чем и ты — защищал своё племя. Я думал о барласах, Хусейн. О будущем Мавераннахра. Туглук-Тимур хан дал клятву, что не тронет никого в Шехри-Себзе, мне оставалось лишь выполнять поручения. По крайней мере, именно в это хан и должен был верить: что я его приручённый пёс, его орудие. В действительности же все завоёванные территории принадлежат моим соратникам, а не людям хана. Последнюю крепость, Каркару, я отдал Джаку, другу детства.

— И что же пошло не так? Почему на тебя устроили облаву? — с усмешкой спросил Хусейн.

— Разве тебе не рассказывали ту легендарную историю?

— О том, как ты пожертвовал местом в Совете ради мусульманских проповедников? Это похоже на тебя, но всё же… Всё же трудно принять за правду. Ты для подобных дел чересчур высокомерен.

— Не когда это касается религии, — строго отрезал Тимур. — Похоже, ты меня совсем не знаешь, Тбиат.

— О, нет. Обмануть противника тебе ничего не стоит. А будь иначе — предпочёл бы и дальше оставаться псом хана. О чём ты думал, когда освобождал сейидов? Уж не о загубленной душе точно, — Хусейн пытливо выискивал в карих глазах ответы, которых бы выдали негодование и задетая гордость. — Знаешь, почему я не любил играть с тобой в шахматы? Ты просчитываешь все варианты. Все без исключения. Каждое принятое тобой решение — это всегда часть большого плана.

— И какая же роль отведена мусульманам?

Тимур не гневался, не спорил и, как ни странно, не собирался защищаться. На смуглом обветренном лице возникло знакомое Хусейну выражение недоумения, вопрошавшее, почему он так легко был разоблачён.

— Ты ещё хранишь его, верно? — Тбиат опустил взгляд ниже, на грудь собеседника. — Ярлык, выданный моим дедом.

— Храню, — барлас печально улыбнулся. — У тебя он тоже есть.

— Значит, мы оба сумасшедшие. Возродить Туран… Раньше это казалось соблазнительной идеей.

— Исламская община поддержит нас. Правители улуса не черпали силы у шейхов, поэтому проигрывали в главной войне — за свой народ. Хан утратил влияние на мусульман, большинство из них, скорее всего, примкнут к сербедарам. Ильяс-Ходжа в ловушке: он не может покинуть Самарканд, а если сделает это, трон захватят нечестивцы, — Тимур отметил, что Хусейн внимательно его слушает. — Под столицей целая сеть лабиринтов, сотни лазеек. Я побывал однажды в их укрытии: место более чем надёжное.

Жестом молодой черноволосый эмир предложил гостю сесть.

— Сербедары. Не говори, что мы должны заключить с ними союз. Они убили Казгана.

— Боюсь, это не было сведением счётов. Ничего личного, Хусейн. Они хотели обезглавить Хорасан и только, — поймав злобный взгляд друга, Тимур поправил. — Сербедары будут противиться любой власти, кроме собственной. Как только возьмём Самарканд, они объявят и нас врагами.

— Собираешься их использовать?

— Пока здесь Ильяс-Ходжа. Как только сын хана покинет Мавераннахр или умрёт — тогда и разделаемся с нечестивцами.

Мужчины разлили кумыс и попробовали несколько кусочков мяса, прежде чем продолжить разговор. Языки обжёг кисловатый вкус молока, сухая конина с прожилками с трудом проталкивалась сквозь горло. Пищей не брезговали — своё требовал желудок. Обоим одинаково подумалось в тот момент, что в ловушке они заперты вместе с Ильясом. Но враг, по крайней мере, с голодом не боролся.

— Мавланзаде, — молчание прервал Хусейн. — Почему дядюшка вдруг упомянул его имя? Сербедары обычно прячутся в тени.

— Я не вижу ничего странного. Слава — большое искушение для любого выдающегося человека, а он, нисколько не сомневаюсь, личность именно такая. Чтобы путать умы людей разных сословий, вести их к добровольной гибели… Он весьма талантлив.

— Прикрывает делишки именем Всевышнего. Ильяс недаром решил город очистить. Испугался. Если даже мой родственник честь продал Мавланзаде, разве теперь можно доверять чьим-то клятвам?

— Останься верен себе, — ответил Тимур с полуулыбкой. — Такой совет однажды дала мне сестра. Главное, сказала, не изменять своим принципам.

— У нас мудрые сёстры, — Хусейн посветлел лицом. — Как там моя Ульджай? Слышал, она очень помогла тебе.

— Госпожа выдержала испытания самым достойным образом. Отомстила за повелителя.

— Жаль, меня рядом не было, — эмир попытался скрыть горечь за глотком кумыса. — Ульджай моё сокровище, я обещал деду беречь её.

— А она бережёт тебя.

— Это верно. У Ульджай сердце воина. Горящее, словно тысяча факелов, — Хусейн покачал головой. — Ей давно пора замуж, но кому я отдам такую девушку? Кругом одни предатели.

— Отдай её мне.

На мгновение померещилось, что сидевший напротив мужчина и не мужчина вовсе, а опасный зверь — неистовый, алчный. Тбиат смутился: в душе запели слабые, неуверенные отголоски беспокойства. Он удостоил гостя долгим пристальным взглядом, который после обрёл понимание, куда вдруг подевался старый добрый Тимур, сосредоточенный и расчётливый. Барлас весь подобрался, точно готовился к бою.

— Аллах, да ты влюблён!

Шатёр содрогнулся от заливистого хрипловатого смеха.

— Хочешь мою Ульджай?!

— Это будет выгодный брак. Мы скрепим наш союз родственной связью, станем настоящими братьями. Кроме того, госпожа мне дорога не меньше, чем тебе, — Тимур прибег ко всей возможной силе самообладания, чтобы вернуть прежний невозмутимый вид. — Я заплачу за неё, как за дочь хана.

— Не сомневаюсь. Ты каждую мелочь продумал, прежде чем приехать сюда.

— Нет смысла отпираться. Хусейн, ты единственный, кто способен вытащить на свет самые потаённые уголки души. Если бы я заявил, что желаю только лишь возобновить договор между Казганом и моим отцом Тарагаем — я бы солгал. Солгал бы, если бы начал утверждать, что волнуюсь за судьбу Хорасана и поэтому вознамерился жениться. Нет, я желаю твою сестру, желаю её саму.

— Я тебе верю.

Тбиат за столом не задержался. Обуреваемый множеством разных чувств, поднялся со своего места и прошёлся по шатру, вдоль развешенных цветастых ковров.

— Дед сосватал вас с Ульджай, а он-то всегда знал, как всё устроить.

— Ты примешь моё предложение?

— Может быть. Есть одно затруднение, — скрепив за спиной руки, Хусейн встал перед другом, с интересом выжидая, когда у того закончится терпение. — Видишь ли, пару дней назад я получил вести, что Хаджи Барлас сговорился с правителем Ходжента и отобрал у тебя Кеш.

— Что? — Тимур резво вскочил на ноги.

— Куда я отправлю сестру? В степь? — эмир фыркнул, откровенно забавляясь. — Не только у меня дядя предатель.

— Времени не терял… Из плена сразу на коня и на трон!

— Не переживай, Чагуй Барлас уже собрал воинов для битвы. Без тебя не хотел выдвигаться.

— Хусейн, я не знал!

— Давай для начала с врагами разделаемся, потом будем свадьбы играть. К тому же я и сам отправляюсь на войну. Мохаммед-Ходжа не справится в одиночку, Бугай-Сальдур развернул войска на Балх, — Тбиат припал губами к пиале с кумысом, потом выдохнул. — Это была хорошая идея: отвлечь бадахшанских стервятников. Но за риски тоже платить приходится дорого.

— Ударишь сзади, пока он у Балха будет? — спросил Тимур, хотя и так знал, что Хусейн планирует именно это.

— Если что-то не так пойдёт…, — тот отвёл взгляд в сторону.

— Я из Кеша сразу к тебе.

— А потом свадьба.

Уговор скрепили крепким рукопожатием.