Тамерлан. Дорога в Самарканд

Евгения Никифорова

XIV век, Средняя Азия. Силы Джете открыто враждуют с племенами Мавераннахра и Хорасана. Восстание готовят сербедары, ярые противники ордынской знати. Бесчисленные войны приводят к бедствиям, голоду и мору. В то время когда богадуры ищут славу завоевателей, Тимур, сын предводителя барласов, мечтает о новом мире. Роман описывает начальный период жизни выдающегося военачальника, известного как Тамерлан, от первых боёв до курултая, на котором вожди всех племён признали его Великим эмиром Турана.

Глава 4

Что раздражало больше — невозможность убить противника, даже когда тот вблизи, ждёт участи? Или его спокойствие, убеждённость в собственной правоте? Ильяс смотрел на преклонившего колени Тимура, как на горного леопарда: на охоте зверь вёл себя так же непредсказуемо и до последнего не сдавался.

— Это не сойдёт тебе с рук, Тимур ибн Тарагай, — процедил наместник сквозь зубы. — Знаешь, почему ты ещё жив?

— Только ваш отец, Туглук-Тимур хан, имеет право казнить меня, — отвечал барлас, не поднимая головы. От его почтительности сквозило лицемерием. Ильяс мечтал выхватить кинжал и всадить в открытую шею.

— Я уже направил отцу весточку. Не сомневайся, он примет правильное решение.

Когда противник удалился, не утратив своей сдержанности, мальчишка резво соскочил с трона и опрокинул на пол кувшин. Тот жалобно треснул.

— Да что он себе позволяет?

Ильясу хотелось кричать, выть от одной только мысли о Тимуре и собственной беззащитности перед ним: почему хан наделил этого проходимца властью, почему возвысил? Неужели ненавидел сына? Был разочарован? При первом же знакомстве он отнёсся к Тимуру благожелательно, хотя в начале похода воевал с людьми из его племени. Ильясу оставалось наблюдать, как отец совершал ошибку за ошибкой, и ждать. Ждать момента, чтобы всё отыграть назад, показать истинное лицо чужака и в конечном счёте убрать с дороги.

«Письмо отправлено. Бекчик обещал, что в кратчайшие сроки повелитель обо всём узнает, — юноша огладил липкий лоб. — Не обязательно это будет правдой. Барлас освободил сербедаров, хоть и по наивности… Пусть дальше верит, что кадии и муфтии служат одному Аллаху. Кто докажет обратное? Проповедники покинули Самарканд. Значит, им есть что скрывать!»

Под тяжестью этих чувств Ильяс не заметил, как совершил оплошность: не стоило распространяться о письме. Тимур, напротив, не был ослеплён страхом и внимательно отнёсся к известию о донесении в Джете. Сразу, как покинул юрту, он нашёл преданных людей и велел сообщить, когда прибудет ответ, заодно перехватить гонца по возвращении. Приходилось просчитывать каждый шаг. И смотреть по сторонам. Тимур сомневался, что наместник ограничится ожиданием послания, — существовало множество способов избавиться от человека. Подговорить наёмников, отравить пищу, подрезать ремешок седла. Поэтому второе, что он сделал — усилил охрану. Окружил воинами дом Туркан-аги, увеличил количество нукеров, расставил барласов по городским точкам — заведениям, куда наведывались чины, — чтобы слушали сплетни и наблюдали. Из шестидесяти воинов не нашлось бы никого, кто бездельничал.

— Даже если умрём, то умрём праведниками, — задумчиво проговорил Хасан-богадур, сопровождая Тимура по улице. — Я бы не изменил решения, как и остальные в арбанах. Вы верно поступили, отпустив наших шейхов.

— Хан воспримет это иначе. Мы в большой опасности.

— А когда мы жили в хорошие дни? Когда Казан-хан, да простит его Аллах, воевал с эмиром Казганом? Или когда Казган рвал глотки за южные земли?

— Если покинем Самарканд, куда поедем? — Тимур внезапно прервал движение, устремив взгляд в пространство. — У нас не так много союзников. Мы не готовы дать бой. Также как тогда…

Складка прорезала лоб молодого предводителя.

— Нам нужен человек, имени которого будет достаточно, чтобы заставить врагов бояться.

— И кто же это?

— Казган. Все эти годы он в одиночку противостоял чингизидам. Их влияние оканчивается у границ Хорасана.

Тимур улыбнулся.

— Когда я был совсем мал, эмир Казган сватал за меня внучку. Отец его уважал. Хотел объединить наши семьи.

— Что произошло? — поинтересовался богадур. — Вы не женаты до сих пор, хотя время давно подошло.

— Я не мог бросить Кеш. Мы оборвали связи, когда я отправился к Туглук-Тимур хану на переговоры.

— Да, это я помню, — кивнул мужчина. — Я вызвался вас сопровождать. В глубине души предполагал, что всё может обернуться скверно.

— Я сильно рисковал. Мой дядя Хаджи Барлас уехал в Хорасан, едва услышав о войске хана Туглук-Тимура, и соратник его, Баязид Джалаир, кажется, совсем растерялся. В то же время я похоронил отца. Сторонники хана вот-вот учинили бы грабёж. Наши люди ждали лишь приказа, чтобы взяться за оружие. Всё, что я тогда понимал — это необходимость избежать побоища. Слава Аллаху, Туглук-Тимур хан внял моим доводам и никого не тронул. Но сейчас, — эмир покачал головой. — Сейчас его сын развязывает новую войну.

Речь барласа внезапно прервалась; лошади довезли воинов до недостроенной мечети. Ещё вчера здесь кипела работа, но после того, как на шейхов устроили травлю, жители не видели смысла продолжать дело, поскольку думали, что на правоверных наложена опала. Тимур жалостливо оглядывал стены, которым требовались руки мастера, и дырявую крышу, чувствуя себя при этом так, словно предстал перед чем-то важным, что ни в коем случае нельзя упускать из виду. Он слез с лошади и, не обращая внимания на удивлённого Хасана, прошёл в мечеть.

Внутри было пусто и пыльно. Под ногами скрипел песок.

— Мой господин, строительство не закончено. Здесь может быть опасно, — предупредил Хасан-богадур, проникнув в здание вслед за Тимуром.

— Люди могут оставить Аллаха, но Аллах никогда не покинет людей, — прозвучало в ответ. — Я хочу, чтобы в этой мечети молились. Чтобы вера не уходила из Самарканда, как бы нам ни было тяжело и страшно. И кто бы ни занимал трон…

Тимур приподнял ладони вверх, готовясь к чтению намаза. Хасан смущённо постоял в отдалении, но потом решил присоединиться.

Оба слушали зов сердца, оба искали утешения в религии — том единственном, что остаётся у человека, когда он теряет всё. Мужчины совершали поклоны, мысленно рисуя безграничное небо впереди и Каабу, куда мечтали однажды отправиться. Тимур молился о разном. Как воспитанный мусульманин, смиренно просил Аллаха указать путь, но вместе с тем думал о Самарканде, который мог бы расцвести, подобно тюльпану, в его правление. Гадал, как бы изменил порядки, какие законы бы ввёл, появись такая возможность. Закончив с намазом, он повернулся к главе арбана. Хасан кивнул с лёгкой улыбкой.

И тогда Тимур понял, что преодолеет все трудности только вместе с союзниками.

Увлечённые беседой, барласы не заметили, что за ними довольно долгое время велось наблюдение. Чьи-то глаза пристально следили за полуденным намазом, а после языки донесли на поступок эмира. Скрываться, впрочем, незнакомцы не имели намерения. Уже ночью гости прибыли к дому Туркан-аги и велели передать, что ждут Тимура ибн Тарагая. Воины держали сабли наготове: вдруг это приспешники Ильяса-Ходжи или, ещё хуже, наёмники Бекчика? Но гости оказались безоружны, кроме того, не сопротивлялись при допросе и обыске.

— Похоже, это правда ученики шейха, господин, — доложил нукер. — Они не врут.

Туркан-ага умоляла не выходить на улицу, она предчувствовала беду. Но брат не разделял опасений.

— Я не Ильяс. Я не прячусь от простых жителей, — ответил взволнованной хозяйке дома.

Тимуру было любопытно, чего проповедники хотели. Ими оказались молодые люди, которые, по всей видимости, вот-вот покинули медресе. На лицах несчастных застыл ужас. Едва эмир переступил порог, как они упали на колени.

— Мы просим прощения у господина, — отозвался один, уткнувшись лицом в ковёр. — Нас прислал шейх Бурханэддин Сагараджи.

— Я велел всем служителям ислама покинуть город.

— Мы бы это сделали, господин, но шейх Бурханэддин Сагараджи в тяжёлом положении. После заключения в яму он остался совсем без сил. Мы молим Аллаха продлить его дни. Достопочтимый шейх пожелал говорить с вами, поэтому мы и потревожили ваш покой. Быть может, это его последняя воля. Господин…

— Проводите меня к шейху, — отозвался Тимур, не тратя на раздумья времени. Его воины возмущённо заголосили: разве можно верить словам неизвестных, покидать убежище, когда столько врагов ищут способы отомстить? Но обстоятельства не умалили смелости вождя, напротив, дали понять, что он не отступит перед завесой тьмы и угрозой, которая за ней таится.

Ночь встречала распахнутыми объятиями. Ветер сжигал до костей, губы пересыхали от холода. Тело спасал волчий мех — дожить без него до рассвета было бы делом невероятным. Среди учеников медресе встретились и сыновья шейха. Дуя на замерзающие ладони, впопыхах они рассказывали истории о своём отце, поэтому, дойдя до мечети, Тимур уже обрёл кое-какое представление, что за человек Бурханэддин Сагараджи. Освещая дорогу факелами, проповедники пропустили эмира внутрь, а затем молча указали на подземелье — там им приходилось скрываться от головорезов Ильяса-Ходжи. «Какой позор, — сокрушённо думал Тимур, с беспокойством осматривая сырые стены. — Не должно наследникам Пророка влачить жалкое существование! Да простит нас Аллах!» Коридор заканчивался круглым помещением, где сидел старик; вокруг него покоилась груда рукописей.

— Мир вам, эмир Тимур, — произнёс Бурханэддин Сагараджи, подняв голову. Чёрные проницательные глаза пронеслись по рослой фигуре вошедшего.

— И вам мир, почтенный, — тот, повинуясь приглашающему жесту, сел у костра, разведённого на скотиньих лепёшках. Удивительно, но воздух в подземелье прогревался, и вскоре все перестали трястись, сосредоточив внимание на беседе с исламским учёным.

— Примите мою благодарность, эмир. Нам известно, что вы навлекли на себя гнев наместника. Знаем, как сейчас трудно, — шейх вздохнул. — Мне очень хотелось познакомиться с тем, кто, рискуя жизнью, спас невинных. Я был в числе заключённых. И прежде чем спросите, заверю: мы не имеем отношения к сербедарам. Клянусь Аллахом.

В подтверждение Бурханэддин Сагараджи вознёс руку над Кораном.

— Я верю вам.

— А минутой назад сомневались.

— Не примите за оскорбление, — отозвался барлас, между тем оценив, насколько умён старик.

— Наш путь отличается от того, которым идут другие. Пророк Мухаммед, мир ему и благословение Аллаха, тоже пребывал в изгнании. Множество раз его пытались убить, и напрасно. Если Всевышний не пожелает, паук не сплетёт паутину. Так и мы положились на Аллаха: молились, чтобы с нами поступили справедливо, чтобы безвинные не страдали по чужой прихоти — и Он прислал вас на помощь.

— Я всего лишь следовал законам шариата.

— Немногие нынче вспоминают о шариате. Времена беззакония начались. Смута.

— Когда-нибудь эти времена пройдут, — ответил Тимур.

— Непременно пройдут, — согласился шейх. — Знаете, что наш Пророк говорил о Самарканде? Что город под защитой ангелов. Сам Джабраил на страже. Это я услышал ещё в Мекке, когда был мальчишкой. А когда собственными глазами Самарканд увидел, понял, что моя судьба с ним связана. Это великий город, эмир. Кто отвернётся от Аллаха, насилие учинит над жителями — не будет им править.

— Для меня честь беседовать с таким человеком, как вы, — барлас склонил голову. — Быть может, это вас Аллах послал мне на помощь, а не наоборот.

— В чём же вы нуждаетесь?

Бурханэддин Сагараджи понимающе улыбался. Он прекрасно чувствовал, что гость вовсе не испытывал пренебрежения к возрасту и бедственному положению, а напротив, будто бы благодарил за встречу. Мысленно Тимур искал ответы. Мужчина обратился бы к наставнику, но тот проживал в Кеше: понадобилось бы много дней, чтобы прояснить один важный вопрос.

— От мудрецов я слышал, что знания — это душа ислама и опора религии, — произнёс эмир, вглядываясь в тёмное морщинистое лицо. — Но как отличить истинные знания, как разобрать, где их истоки? Не исходят ли они от Иблиса? Я бы солгал, если бы сказал, что не желаю власти. Я желаю её, я признаю перед Аллахом и всеми пророками, что мечтаю занять трон, мечтаю овладеть Самаркандом… Но также клянусь, что жажду этого не ради богатств. За всю свою жизнь я повидал разных правителей. Казан-хан не управился с улусом, и Моголистан отпал от Мавераннахра. Казган одержал победу, но не сохранил порядок. Эмиры отобрали у него Самарканд, как женщину. Туглук-Тимур хан пришёл возвратить земли законным правителям-чингизидам, и в это же самое время Джете рвут в клочья. А его сын Ильяс ничего не видит, никого не слушает. Даже если пожар полыхнёт у дворца, не заметит. Так не может больше продолжаться. Кто мы? Где наше государство? Что сделали с наследием Чингиз-хана? С законами? Осквернители! Нечестивцы! Разве держать меч достаточно, чтобы считать себя преемником Великого хана?

— Истинные знания, как и истинную власть, дарует один Аллах. Будете помнить об этом — не познаете поражения.

Бурханэддин Сагараджи огладил лежавший перед ним Коран.

— За прожитые здесь годы я обратил в ислам тысячи человек. Видел, как брахманы отрекались от идолов и как шаманы оставляли своё колдовство — все они плакали, моля о спасении. И все его получали. Нет таких, кто пожаловался бы на Аллаха. Это ли не могущество? Это ли не истинная власть? Никто во всём мире не дарует вам силы и знаний больше, чем Всевышний.

— Я знаю, — выдохнул Тимур, опуская взор на старинную книгу.

Следующая фраза потрясла его до глубины души.

— Сегодня ради жизней семидесяти преемников Пророка вы отказались от собственной. Аллах наградит властью семьдесят ваших потомков.

Барлас замер на месте. Ровно как и другие ученики шейха, наблюдавшие за беседой. Проповедник не насмехался и не лукавил; казалось, он сам не ожидал, что сообщит нечто подобное. Слова вырвались наружу, будто стая птиц.

— Что это значит? — осторожно поинтересовался Тимур.

Бурханэддин Сагараджи указал на горевший между ними костёр.

— Тени повторяют за движениями пламени, колышутся и играют, но не существуют отдельно от него. Стоит огню угаснуть, и они исчезнут. Так развеется и обещание, если правитель забудет, что он тень Аллаха на Земле. Сколько у Всевышнего имён, столько у человека ориентиров. Аллах Милостивый и Милосердный, Защитник и Хранитель, Господствующий над всеми и милость Дарующий. Нечестивцев Он порицает, но рабов смиренных прощает и оберегает. Хотите истинной власти коснуться, встаньте прямиком за Всевышним, как тени за этим огнём. Остальное канет во мраке.

Тимур улавливал смысл сказанного, но не до конца постигал умом. Взгляд бежал за силуэтами, которые и правда тонули в темноте, когда огня становилось меньше.

— Вы слишком молоды, — добавил проповедник, наблюдая за изумлением на лице гостя. — Многое придёт со временем. Примите последний совет, эмир: не бойтесь просить помощи. Те, кто страшатся обращаться за ней, на самом деле одержимы гордыней. Участь возгордившихся известна…

Бурханэддин Сагараджи завернул Коран в тканое полотно и с задорной, но доброй улыбкой протянул Тимуру.

— Его переписывали в Мекке. Мне радостно передать священную книгу вам.

— Не слишком ли это большая честь? — растерянно произнёс барлас.

— Кто задаёт вопросы, куда ближе к обретению знаний, нежели тот, кто довольствуется имеющимся. В Коране есть все ответы. Не к глупцам ходить будете, не к завистникам, что втайне ждут вашего падения — к самому Создателю. Аллах всегда на стороне страждущего.

Прощание вышло коротким и пылким. Тимур поклялся не нарушать обещаний и благодарил за подарок, проповедник же, чувствуя усталость, резко завершил разговор и попросил сыновей увести гостя обратно. Дорогу до дома мужчина практически не помнил, мысли занимала увесистая книга в кожаном переплёте. Арабскому его учили очень давно, и за последние годы не было случая применить знания, кроме как в чтении молитв.

По возвращении он обо всём рассказал сестре.

— С чего бы такую щедрость проявлять незнакомцу? А вдруг кадии хотят использовать тебя? И делают это в надежде, что ты будешь дальше их защищать?

Замечание Туркан-аги порядочно отрезвило Тимура. Он даже встряхнул головой, избавляясь от голоса, который продолжал греметь: «Аллах наградит властью семьдесят ваших потомков».

— Напиши пиру, спроси, слышал ли он что про Бурханэддина Сагараджи, — промолвила Туркан.

На том и порешили. Утром Тимур отправил гонца в Кеш, справившись заодно о положении родственников и общей ситуации в городе. Ответ прибыл через пару дней, что радовало: старый воспитатель ни разу ещё не подвёл. «В древности Сабук-Тагин спас от гибели козлёнка, и Аллах за это наградил его потомство достоинством султана; ты же оказал такую услугу потомкам Посланника Аллаха. Твоя мечта должна непременно сбыться». Тимур жадно вглядывался в строки, сознавая, что нуждался именно в этом — в доказательстве, что всё произошедшее отнюдь не случайно и Всевышний действительно отметил его.

— Хан не простит своеволия, — тем же днём произнёс Хасан за пиалой с горячительным отваром. — Наверняка велит сыну казнить нас всех.

— Ильяс и без его указаний управится, — добавил другой десятник.

— Мы уедем в Кеш сразу, как узнаем содержание письма. Сейчас этот разговор не имеет смысла.

Воины, заметив спокойствие вождя, сами затихли. Хотя причин для волнения было предостаточно: накануне издохла собака, умыкнувшая мясо со стола. Моголы покончить хотели не только с Тимуром, но и с его верными сторонниками.

— Самарканд самый небезопасный город, — продолжил между тем Хасан. — Ни на лошадь сесть, ни позавтракать.

— Думаете, за стенами будет лучше? Ильяс сообщит о нас могульским друзьям. Здесь мы хотя бы готовы к нападению, но в стане других эмиров…

Тимур смолк, предлагая барласам осмыслить их положение. Пока те, понурив головы, думали о будущем, тайком дотронулся до покалеченной ноги. Колено отдавало болью. К счастью, терпимой. Он иногда просыпался по ночам и мучился от напряжения в суставах, рычал сквозь зубы, но об этом ни одной живой душе не рассказывал, даже лекарю, которого предложила сестра. Травма была его слабостью, она вынуждала ездить на лошади чаще, чем ходить пешком. Люди замечали хромоту, возникали вопросы, а Ильяс развлекался тем, что стал дольше проводить советы. Тимур понимал, его пытались унизить, и воздерживался от любого, даже малого проявления недовольства.

— Чагуй Барлас нас поддержит. Он с самого начала противился власти Туглук-Тимура, и, если бы не я, примкнул бы к внуку Казгана.

— Верно, господин, — Хасан одобрительно кивнул. — Ваш дядя Чагуй Барлас крепко сейчас держит Кеш. И до сих пор считает Туглук-Тимура врагом.

— Одних заверений в искренности недостаточно, друг мой, — взгляд предводителя ожесточился. — Я не хочу, чтобы он потом сбежал в самый ответственный момент, как это сделал дядя Хаджи. Чагуй Барлас, может, и ненавидит могульского властителя, но что сделает против его армии? Мы едва оправились после стольких лет голода и разорений. Нет, потребуется нечто большее, чем клятва.

— Брак? — десятник пожал плечами. — Чагуй Барлас останется управлять городом не просто как доверенное лицо, а как отец вашей первой жены. Таким образом, и он, и вы избежите ненужной борьбы за Кеш. Вы сможете спокойно вести дела, находясь в Хорасане.

— И потом, вам следует обзавестись наследником, — вставил Хасан.

— Друзья, вам впору сидеть в Совете, — Тимур засмеялся, чувствуя, как с души спадает болезненный мерзкий груз. «И ведь действительно, время для продолжения рода уже настало, — подумал про себя. — Развлечения развлечениями, но пора подыскать достойную невесту. К тому же, все богатства останутся внутри семьи, если жениться на одной из дочерей дяди».

От разглядываний городских улочек отвлёк шорох крыльев. Птица пряталась в ночном небе, и присутствие её ощущалось как вторжение. Тимур нехотя поднял голову, но, кроме серпа луны и крыш глинобитных сооружений, взгляду ничего не попалось. «Кар!» — раздалось за спиной. И прежде чем воин среагировал, пернатый неприятель сел на плечо.

Сон резко оборвался.

— Господин!

Тимур протёр глаза и уставился на склонившегося у его постели раба.

— Господин, срочное донесение! Вы просили разбудить, если…

— Да, да… Что случилось?

— Хасан-богадур срочно желает поговорить.

— Помоги одеться.

Расторопный паренёк моментально подобрал нужные вещи. Подмечая, что барласу тяжело наступать на ногу, помял обувь, делая её шире и удобнее для стопы. Уже через несколько минут Хасана-богадура встречал вождь в полной боевой готовности. «Вот и закончилось время на сборы, — тоскливо подумал нукер, протягивая Тимуру свёрток. — Аллах, я буду скучать по Самарканду. К хорошему привыкаешь быстро».

Гонец с перерезанным горлом тонул в глубокой песчаной яме.

— Хан немногословен, — Тимур свернул письмо. — Даже обидно.

— Барласы ничем ему не обязаны, — ответил десятник, верно расценив, что из Джете прибыло разрешение на казнь.

Молодой эмир впервые столкнулся с чем-то подобным. С одной стороны, неприязни не испытывал, прекрасно понимая, что Туглук-Тимур хану и без того тяжело на родине. Разрешать конфликт между сыном и членом Совета в планах не значилось. А с другой, он хоронил надежду на лучшие отношения. Надежда не покидала до последнего: всё-таки могульский правитель считался человеком сильным и служить ему было в удовольствие. Поэтому Тимур тянул с отъездом.

— Покинем Самарканд до утра, — кратко сообщил десятнику.

Хасан поклонился и собрался уже идти к воинам, но внезапный вопрос Тимура задержал на пару мгновений.

— Не знаешь, ворон во сне — хороший знак?

— К переменам, — богадур оглянулся на рыжеволосого друга, который, не обращая внимания ни на что вокруг, предался печальным воспоминаниям. — Перемены — это не хорошо и не плохо. Это просто перемены.