Тамерлан. Дорога в Самарканд

Евгения Никифорова

XIV век, Средняя Азия. Силы Джете открыто враждуют с племенами Мавераннахра и Хорасана. Восстание готовят сербедары, ярые противники ордынской знати. Бесчисленные войны приводят к бедствиям, голоду и мору. В то время когда богадуры ищут славу завоевателей, Тимур, сын предводителя барласов, мечтает о новом мире. Роман описывает начальный период жизни выдающегося военачальника, известного как Тамерлан, от первых боёв до курултая, на котором вожди всех племён признали его Великим эмиром Турана.

Глава 2

Слуги опасались входить в юрту Ильяса-Ходжи, прослышав о его дурном настроении. Переглядывались и спорили, кого отправить. Хозяин не умел сдерживать чувств и в ярости мог наказать за малейшую оплошность. Не достигнув совершеннолетия, он уже мнил себя единственным достойным наследником Туглук-Тимура. «Кто как не сын должен управлять столицей?» — с такими мыслями Ильяс ревностно оберегал всё, что касалось ханского трона. Претендентов на власть было предостаточно, и к каждому имелся особый счёт.

Хорасан, обширная южная территория, прилегающая к Мавераннахру, много лет принадлежала эмиру Казгану. О настойчивости этого старика знали все. Казган вёл затяжную войну с последним законным правителем улуса Казан-ханом, не сдался, даже когда получил стрелу в глаз, а после рассадил в захваченных городах своих ставленников. Эмир Казган обрёл достаточно могущества, но время его подводило: старость постепенно лишала сил. Не осуществилась мечта войти в семью чингизидов: пусть он и выдал старшую дочь замуж за могульского хана Туглук-Тимура, в условиях вражды это не давало привилегий. Ильяс смотрел в будущее и видел довольно ясную картину. Однажды, когда Казгану станет совсем плохо, он женит своего внука Хусейна на дочери убиенного Казан-хана, которую пленил в последней войне, тем самым сделает зятем династии молодого и, по слухам, предприимчивого, хитрого эмира. Вожди не только Хорасана, но и Мавераннахра сплотятся вокруг этого человека, ведь за ним будет стоять имя Великого хана, и не важно, что ещё вчера шакал ел объедки со стола более влиятельных господ. Ильяс не разделял мнения отца о том, что на Мавераннахр Казган не замахнётся. «Может, ему самому и не хватит здоровья, но внука он вполне способен поддержать», — отвечал Ильяс на сомнительные речи Туглук-Тимура, который, к его большому сожалению, вечно беспокоился за родной Моголистан. Совсем некстати там опять вспыхнуло восстание: предатели, воспользовавшись отсутствием хана, делали новые попытки захватить власть. Усмирить их мог только сам Туглук-Тимур, но для этого нужно было Мавераннахр покинуть.

Но кого тогда назначить наместником в Самарканде?

Ильяс считал, что вполне заслуживал доверия. Однако отец благоволил другому военачальнику — какому-то беку из Кеша, предводителю барласов. Да и местные хотели именно его покровительства: слухи об успешных походах расползались быстро. Воин по имени Тимур многих сумел расположить к себе. Ильяс ему даже завидовал. И ненавидел. Неоднократно он ловил на встречах задумчивые, снисходительные взгляды рыжеволосого бека, утверждавшие, что не видят помехи в нём — как будто Ильяс совсем ни на что не годен. За одно это сын хана жаждал снести Тимуру голову.

— Вы дали змее заползти к нам в гнездо! Аллах знает, что у этого барласа на уме.

— Тебе бы столько ума! — отрезал повелитель, заставив своего ребёнка обиженно умолкнуть. — Лучше бы у него учился.

То, что отец вызвал барласа ко дню выбора наместника, стало последней каплей. Ильяс искренне не понимал, как можно рассчитывать на верность чужака, тогда как рядом есть прямой продолжатель рода: очевидно, Туглук-Тимур сомневался в его способностях. Проявить себя мешал вздорный характер.

— Этот бек всерьёз думает, что мой отец вручит ему ключи от Самарканда? — спрашивал он советников, которые сплотились вокруг Ильяса-Ходжи сразу, как услышали о событиях в Моголистане.

— Тимур в хороших отношениях с ханом, — эмир Бекчик с лукавой улыбкой огладил жидкую бороду, — Но когда речь заходит о власти, всякая дружба увядает.

Остальные молча закивали.

— Вы недооцениваете Тимура. Я помню, когда он впервые предстал перед отцом… Мальчик, а вёл себя точно как старец. Я видел его глаза. Это были глаза шайтана! — Ильяс поморщился. — Неспроста он воюет за каждый клочок земли, пока вы тут, в Самарканде, веселитесь: кто знает, что на самом деле творится в этих провинциях?

— Господину не следует беспокоиться. Как только хан уедет на родину, мы решим проблему с Тимуром, — Бекчик поклонился взволнованному юноше. — Доверьтесь нам.

И Ильяс смело отдал свой разум советникам. Могульские эмиры поддержали его отца в борьбе за Мавераннахр, разделили тяготы военной жизни, а потому никакой угрозы с их стороны он не чувствовал. Но зрелые опытные политики в действительности стремились к одной цели — сохранению и преумножению влияния. Далеко не всегда Туглук-Тимур полагался на их мнение. Ильяс, напротив, боялся совершить ошибку, потерять контроль и с ним будущее; страх вёл его под крыло интриганов, которые только того и ждали. Приезд соперника он пережил тяжело: Тимур-бек вернулся с большими дарами и пополнением в отряде. Ильясу оставалось беспомощно наблюдать, как барлас торжественно пересекает границы города.

Тимур в самом деле был рад вернуться. С первого дня, как оказался в столице, он влюбился в неё — в улочки, где сотни мастеров трудились над красивейшими изделиями из керамики, а оружейники создавали топоры и мечи, в базары с их крикливыми обитателями, в глинобитные дома и мечети. Через Самарканд пролегали торговые пути. Одна дорога вела из иранских земель в Ак-Орду на север, другая — прямиком по бескрайней пустыне Гоби к христианскому Константинополю; приходили также караваны из Египта, Индии, Ургенча и европейских гаваней. Городская жизнь била ключом. С восторгом и трепетом кочевники осматривались по сторонам, снова и снова находя чем заняться.

— Мой господин, — Тимур преклонил колено перед ханом. — Аллах да ниспошлёт вам мира и благодатных дней.

— Аминь.

Грузный, могучий, как лев, мужчина протянул руку для поцелуя, и губы барласа соприкоснулись с крупным драгоценным камнем в кольце.

— Вижу, последняя битва далась нелегко.

— Та битва не последняя. По милости моего хана я не раз отправлюсь в поход.

— Моя милость с тобой, Тимур. Но всё же побереги силы. Мне нужны воины, а не калеки.

С этими словами повелитель прошествовал в верхнюю часть дворца, откуда открывался вид на город. Солнце ощутимо припекало, а приносимый ветром песок обжигал, словно угли.

Хан занял место под навесом, и расторопные слуги тотчас принесли блюда с фруктами и кувшин, наполненный свежим верблюжьим молоком.

— Я ждал твоего прибытия, — сообщил Туглук-Тимур подданному. — До тебя уже дошли вести о восстании?

— Да, господин.

— Таково проклятие всех правителей. Не успеваешь уйти вперёд, как в спину втыкают кинжал, — хан отправил в рот несколько крупных виноградин. — Разбойничий удар! А с разбойниками поступают всегда одинаково: уничтожают под корень. По-другому они не понимают, только когда кровь их семей потечёт реками, тогда они вспоминают о милосердии, и языки охотно развязываются. Предатели — дикие люди, испорченные, жестокие. Не знают ни порядка, ни чести. Нельзя их щадить!

— Даже если предатель был другом? — полюбопытствовал Тимур.

— Особенно если другом!

Острый взгляд могульского владыки пронёсся по высокой ладной фигуре воина. Барлас также, только украдкой, изучал чужое лицо, обнаруживая, как и в прежние времена, решительность, силу воли, некий налёт мрачности. Тимур недоумевал, к чему ведёт весь этот разговор.

— Самарканд как необъезженная кобыла. Легко его не одолеть. Не понять. Каналы, мечети, дома — лишь видимость. Отвлекают от главного. От самой сути. Ты что-нибудь слышал о сербедарах?

— Персидские висельники?

— Безумцы! — бросил мужчина с пренебрежением. — Сброд неудачников! Возомнили себя шахидами, поклялись свергнуть нас и всех наследников Великого хана.

— Да, много лет назад они убили Тук-Тимура.

— Убили? — хан покачал головой. — Их пригласили в шатёр как дорогих гостей, а они лишили его жизни! Нет страшнее греха, чем это!

— Мой господин считает, что они могут угрожать его сыну?

— Ты умён.

Барлас держался настороже: прежде чем отвечать, взвешивал каждое слово.

— Пока я здесь, сербедары из норы не высунутся. Они знают, я не проявлю милосердия. Ни к шейхам, ни к муфтиям: сожгу всех до единого! Жители сами донесут на предателей, поэтому они сидят тихо. Но отсутствием моим наверняка воспользуются, — Туглук-Тимур хан обвёл Самарканд долгим взглядом. — Каждый день в город въезжают караваны из Индустана, Персии, Египта. Лишь Аллаху ведомо, скольким сербедарам удалось здесь осесть. А выкуривать их у меня нет времени.

Он тяжело поднялся со своего трона и подошёл к рыжеволосому вождю на опасно близкое расстояние.

— Самое большое, чего достиг в этой жизни мой сын — совершил Хадж. Ильяс никогда не правил. В отличие от тебя.

— Господин?

Тимуру вдруг показалось, что его и впрямь назначат наместником.

— Приходи вечером, — услышал спустя мгновение.

После повелитель удалился, решив, что сказал достаточно.

На выходе из дворца Тимур встретил Зинду Чашма и Кайхосрова. Друзья тут же окружили с расспросами.

— Не здесь, — обронил он и, только когда препроводил соратников на шумные улицы, позволил вздоху облегчения вырваться из груди.

— Хан нуждается во мне, это очевидно. Но его очень беспокоит сын. В другой ситуации он, не раздумывая, доверил бы Мавераннахр Ильясу.

— Если даже хан считает, что Ильяс не справится, почему вы в его выборе сомневаетесь? — спросил Зинда Чашм.

— Наш господин скромный, — поддел Кайхосров Джиляны с улыбкой. — Аллах скромных любит.

Пускаться в объяснения Тимур не стал, тем более ему не хотелось отнимать надежду у своих сардаров: пусть верят в победу, пусть молятся за него. Без устремлений бессмысленна их борьба, как и само пребывание в Самарканде. Проницательным взглядом воин исследовал обстановку в городе: вот под уздцы торговцы вели верблюдов, дервиши сидели под стенами зданий, купая босые ноги в песке, женщины, пряча лица, передвигались небольшими группами. Сербедаром мог оказаться любой. Нищим и безродным нравились проповеди нечестивцев. Найти их в толпе — дело не одного дня, к тому же вопрос следовало решать без насилия. В духовенстве и безымянной прослойке жителей Тимур находил фундамент: разрушь его, и первой обвалится крыша. Не на одном страхе должно держаться государство — на законах. В Мавераннахре власть принадлежала сильным: родовитые и богатые получали всё, в том числе людские жизни, тогда как остальные слепо уповали на Аллаха.

— Пойдёмте с нами, господин! — Кайхосров помахал рукой. — Таких красавиц я видел возле таверны! После долгой дороги нет ничего лучше, чем попасть в объятия гурии.

— Нашёл тоже красивых, — фыркнул Зинда Чашм. — По мне, так девушки с севера настоящие гурии.

Тимур покачал головой, но не потому что избегал увлечений рабынями: мысли крутились вокруг устройства Мавераннахра, порядков, требующих внимания и перемен. Низы, не получавшие защиту, шли за ней к врагам. Несправедливость порождала противоречия и кровавые распри.

— Я буду у сестры, — коротко ответил друзьям. Кайхосров заверил, что воины в его отсутствие не посрамят Тимура: отпраздновать можно и после, когда хан примет окончательное решение.

Отпустив нукеров до вечера, барлас направился к дому, спрятанному за высокой оградой. Топот ножек и детский смех вызвал улыбку, которая приятно легла на лицо; душа Тимура расцветала, и сам он весь похорошел, словно не было позади никакого ада, боли и ранения. Мужчина прихрамывал, но с калекой его бы не сравнили — уже нет.

Шагнувшая под солнце женщина поразительно напоминала мать. Завидев впереди гостя, она замерла на мгновение, удивлённая встречей, а затем бросилась обнимать. Тимур сжал в руках стройное тело Туркан-аги, зарылся носом в туго сплетённые косы, вдохнул родной тёплый запах.

— Брат, — шептала она исступлённо. — Брат, ты вернулся…

— Вернулся, Туркан. Вернулся.

Она целовала его щёки и веки, ощупывала, желая удостовериться, действительно ли Тимур здесь, у неё под крылом, что цел и невредим и главное — нуждался в заботе.

Слуги накрыли дастархан. Цепляясь взглядом за блюда из мяса и овощей, мужчину охватил голод, какой он давно не чувствовал. В походах любая похлёбка проглатывалась с аппетитом, а когда на пищу не хватало времени — из-за невозможности развести костёр и по тысяче других причин, — воины притупляли нужду, отвлекая внимание на важные военные занятия. От домашней обстановки Тимур отвык. Как и от общества женщины: этот дом был её маленьким улусом, где грозному барласу следовало подчиниться и позволить за собой ухаживать. Кутлуг Туркан-ага преданно ждала своего брата. Тимур с нежностью рассматривал разнообразные ожерелья и браслеты, подмечая, как светятся жемчуга, перламутр и сердолик на смуглой коже. Многое передалось ей от матери: черты лица, характер, особое понимание жизни, которому научить — и научиться — увы, нельзя. Туркан не просто принимала родственника. Внешним видом, достойным жены самого хана, тем, как всё благоустроила к приезду, она показывала, что Тимур прибыл в Самарканд как в свои владения, что здесь он не простой гость, которому рады, а вождь, и вся эта роскошь — его.

Много лет назад на шуточном состязании ребята обиделись на Тимура: он лучше стрелял, превосходно держался в седле, владел мечом в точности, как его отец. Но Туркан-ага упредила бурю прежде, чем она вспыхнула. «Многие жаждут, чтобы мы стали слабыми и немощными и не смогли защищаться. Не желайте Тимуру того, чего ему со зла пожелают враги, когда потерпят поражение. Он наша опора», — так она говорила юношам, подкрепляя в их сердцах уважение и любовь к наследнику Тарагай-бека.

Смерть матери Тимур воспринял болезненно. В детстве он был привязан к ней. Делился историями, которые слышал от случайных путников, дарил украшения, просил совета, когда чувствовал растерянность и не знал, как поступить правильно. Однажды зимой Текина-хатун слегла. Тимур не успел опомниться, как присланный из Кеша лекарь накинул покрывало на её тело: в тот день переменилась жизнь всей семьи Тарагая. Кутлуг Туркан-ага повзрослела прежде остальных: отныне ей предстояло оберегать брата как собственное дитя, с усердием настоящей волчицы. А вскоре отец выдал её замуж за высокопоставленного сановника из Самарканда Дауд Дуглата. Дуглаты были влиятельными; Туркан, прекрасно понимая, что брату нужна их поддержка, исполнила главную обязанность перед мужем — родила сына. С той поры в столице у Тимура появились союзники.

— Аллах да защитит тебя, — сказала она, глядя на покалеченную ногу. — Не представляю, что ты вытерпел, брат.

— Всё уже позади.

Уединение прервал ребёнок.

— Сулейман! — Тимур протянул руки к племяннику, и тот, немного поразмыслив, подошёл. — Каким большим стал. Уже ездил верхом?

— Скоро отец научит.

— Пора бы. Меня посадили в седло, когда я ещё ходить не умел.

— В городе всё по-другому, — мягко ответила Туркан. — Иногда я скучаю по нашему кишлаку. По просторам. Мы были так счастливы!

Тимур гладил мальчика по голове, а сам думал о привычных полевых буднях, о том, как разительно они отличаются от замкнутой жизни в столице. Сулейман плохо помнил своего дядю и прикосновения сносил, стиснув зубы, дожидаясь, когда взрослый устанет и выпустит из объятий. Однако настроение мальчика изменилось, едва он получил в подарок вырезанный из дерева меч. Округлившиеся глаза, вздох, широкая улыбка послужили лучшей благодарностью. «Нет, это точно сын воина, природу не обманешь», — Тимур почувствовал облегчение, когда Сулейман схватил меч и тут же начал ловко им орудовать, как будто очутился в разгаре сражения. — «Это ребёнок Барласов. Не изнеженный визирь. Кровь есть кровь».

Туркан-ага велела рабыне увести мальчика. Ей хотелось поговорить с братом о важном.

— Хан уже принимал тебя?

— Да, я видел повелителя.

— Но ты не видел и десятой доли происходящего, — женщина подалась ближе. — Моему мужу не раз предлагали примкнуть к Ильясу-Ходже. Некоторые эмиры только и ждут, когда хан уедет.

— Что Дауд знает об этом заговоре?

— Пока ничего. Он верен нам. Но послушай, не может ли получиться так, что с отбытием хана начнутся беспорядки? Ильяс-Ходжа трус, а трусливые всегда принимают решения поспешно. Пока его отец здесь, он головы не поднимет, но потом что?

— Ильяс-Ходжа не главная наша проблема. В городе прячутся сербедары, и только Аллаху ведомо, что они замышляют.

— Откуда же стало известно о сербедарах? Ещё вчера мы спали спокойно.

— Что ты имеешь в виду?

— Вдруг это ловушка? И никаких сербедаров здесь нет? — Туркан-ага искала в карих глазах брата хотя бы отголоски понимания. — Ильясу-Ходже нужен повод, чтобы провести в Самарканде чистку. Я много об этом думала…

— Он не настолько безумен! — резко осадил Тимур. — Не забывай, ты говоришь о наследнике Чингиз-хана! Не для того он совершал Хадж, чтобы потом устраивать бурю. Да и достаточно наши народы терпели… Войны, голод. От улуса мало что осталось: Хорезм сам по себе, Хорасан полностью подвластен Казгану. Нам бы Мавераннахр сохранить!

— Дай Аллах, это правда. Но ты должен предусмотреть все варианты.

Кутлуг Туркан-ага не уступила: на правах старшей высоко подняла голову, расправила плечи и заглянула брату прямо в лицо.

— Закулисные козни далеко не то же самое, что военные действия.

— Я не собираюсь сражаться с Ильясом.

— А разве оборона не часть сражения?

На это Тимур ничего не ответил.

— Благородство не позволит тебе упасть в яму.

— Что это значит?

— Ты пришёл ко мне за советом, брат. Так слушай. Правителем не стать за один день. А те, кому такая удача улыбается, умирают с первым же снегом. Не расстраивайся, если хан посчитает своего сына достойным звания наместника. Важно то, как пережить это время, не потеряв лицо. Помни обо всех клятвах, что ты давал, Тимур, и ни в коем случае не нарушай их.

Он не нашёл что возразить. Мудрые слова сумели срезать ростки негодования и опасений. Мужчина вкушал пищу в молчании, и сидевшая с ним сестра ни о чём больше не говорила. Туркан-ага уже сделала, что должна была.

Возможно, если бы по воле Аллаха эта встреча не состоялась, Тимур утонул бы в обиде и чувстве задетой гордости. Потому что вечером Туглук-Тимур хан вынес решение не в его пользу.

Но иначе повелитель поступить не мог. История многочисленных убийств за трон и бунт в Моголистане убеждали куда красноречивее, нежели честное имя барласа. Хан отдал Самарканд продолжателю своего рода — Ильясу, хотя и понимал, что без опыта ему будет трудно справиться с городом, самым большим в Мавераннахре. Именно это подтолкнуло к следующему решению: даровать Тимуру титул эмира и назначить полноправным владельцем Шехри-Себза. Столь щедрая награда дозволяла войти в состав Совета, а что-то большее для вождя чужого племени Туглук-Тимур хан и не сделал бы. Он верил в расчёт: с одной стороны сохранил власть, с другой — не потерял союзника.

Однако не все разделяли его точку зрения. Лицо Ильяса, поначалу светившееся от счастья, померкло, когда Тимур опустился на колени и принял ярлык.

— Аллах да не позволит мне осрамиться перед моим ханом.

— Аминь, — повелитель был более чем доволен, видя, что барлас понял всё правильно.

— Так даже лучше, — шепнул Бекчик новоиспечённому наместнику. — Чем ближе враг находится, тем скорее мы с ним разделаемся.

— Теперь он эмир, — выдавил Ильяс сквозь зубы. — Его люди почуют силу, от них нелегко будет избавиться.

— Напротив, — тот улыбнулся.

Юноша не стал ничего спрашивать, зная и так, что хитроумный Бекчик уже строит план. Между тем Тимур, не подозревая, какие мысли созревали в головах противников, поклонился в последний раз и, аккуратно поднявшись на ноги, отступил к своим воинам. Не сразу ему удалось поймать взгляд Ильяса. Взгляд, который обжигал ненавистью и обещанием расправы — с точки зрения Тимура, совершенно не заслуженный. Но молодому наследнику хана не было дела до того, на что враг надеялся. Он видел в нём человека, которым не мог стать: из-за возраста или характера, стойкости духа, кто бы сказал, — и это отравляло Ильясу душу, хотя власть без борьбы перешла в его руки.

— Отец бы гордился вами, — голос Кайхосрова возвратил задумавшегося барласа к весёлым бурным речам. — Вы эмир Шехри-Себза! О, Аллах, теперь вы можете сидеть за столом со всеми этими визирями.

— Разве господин ради застолья добивался доверия хана? — Зинда Чашм ответил ухмылкой. — Ты опять всё сводишь к еде.

— Так важные решения и принимают в компании жареного ягнёнка да бузы, или я не прав, господин?

— Прав.

Он не представлял, как потом ему будет не хватать друзей. От Джаку приходили короткие весточки, сухо сообщавшие, что в землях Каркары набран новый отряд: ничего, что бы касалось тоски и переживаний из-за разлуки. Кайхосров также исполнит долг, Тимур не сомневался в этом. Не хотелось ему сомневаться и в других собратьях по оружию. Будущее виделось туманным. Раньше, когда в Кеше руководил родич отца, эмир Хаджи, всё казалось простым и понятным: Тимуру надлежало заботиться о собственных землях. После — служить могульскому хану. Но чем ближе он становился к трону, тем быстрее бездна поглощала его жизнь.

— Вы оба отправитесь в Шехри-Себз, — сообщил он друзьям. — Как мои представители…

— Что? — зашумели сардары, с недоумением переглядываясь. — Как же так? Мы не оставим вас одного в Самарканде.

— Я вовсе не один. Кеш отныне полностью в наших руках, и, что бы ни произошло здесь, я должен сохранить власть на родине. Я доверяю вам, как братьям, — голос Тимура был твёрд, и мужчины, ведомые неизъяснимым чувством, склонили головы. — Пусть моё отсутствие не повредит порядку. Позже дам новые распоряжения.

— Мы сделаем всё необходимое, — промолвил Зинда Чашм. — Ваше слово всегда будет для нас законом.

— Дай Аллах.