Болезнь на минималках

Евгения Любимова

Эта книга – побочное действие лекарств. Гормональная терапия подтолкнула к ее написанию бессонными ночами. Будет интересна тем, кто исследует внутренний мир, интересуется психикой, странными диагнозами и отношениями между врачом и пациентом. Книга содержит нецензурную брань.

9—10.02 Ночь в Костюшко

Уснуть в густонаселённой палате не получается категорически.

Едва задремала, как из сна меня вырывает пронзительный крик бабули слева:

— ВООООВААА!!! ВООВа!

Я не знаю, кого она зовёт и зачем. Может, это её сын. Кто — то, кто ухаживает за ней дома.

Ирина говорит строгим голосом:

— Бабуля, хватит! Это больница, здесь нет никакого Вовы. Дайте поспать!

— А Марина? Её тоже нет? — спрашивает бабуля с табличкой на кровати.

— Нет, никого нет. Все хотят спать!

— От, блRдь! Ни Марины, ни Вовы. И как жить — то теперь? — задаётся риторическим вопросом Чеснокова.

Какое — то время тишина.

Но из дремоты вырывает храп, свист и хрипы бабули по фамилии Василькова. Я узнала ее фамилию во время вечерних процедур. Она плохо слышит, ей бы тоже не помешала табличка, но ее почему-то не подписали. Медсестры кричат ей прямо в ухо, когда хотят уточнить фамилию. Она реагирует не всегда, слышит через раз.

У Васильковой больное сердце. Она почти не может лежать, больше сидит.

И из её груди рвётся рыкающий тигр. И стоны.

Я сочувствую бабуле, понимаю, что это не её вина, что она сама страдает. Но эти ужасные равномерные хрипы с постаныванием невыносимы.

Я пытаюсь заткнуть уши наушниками, укрыться одеялом — ничего не помогает. Слушаю детективные истории Youtube, и у меня получается задремать.

Но тут бабуля Василькова, видимо, решила уйти в туалет — и упала с кровати.

Ирина, попричитав и поохав, идёт к медсестрам. Самостоятельно мы, конечно, не поднимем бедолагу.

В палате зажигается свет, появляется медсестра. Она агрессивна, даже взбешена.

— Ну, куда ты перлась, туша! Вот и лежи теперь тут до утра! — льётся из неё злоба.

–Доча, помоги. В туалет надо. — жалобно просит Василькова.

— У тебя памперс! Возиться тут с тобой не буду!

Хорошо, что Василькова глухая. Но я думаю, ей передаётся гнев собеседницы.

Я снова тоскую. Мне ужасно печально от того, что незнакомая мне пожилая женщина терпит все эти муки, да еще и унижения. Неизвестно, что хуже и болезненнее.

А кроме того, я вспоминая папу. Он был в похожем состоянии перед уходом. И тоже просился в туалет, и мама возилась с ним.

Приходят ещё 2 медсестры. Они поднимают бабушку, помогают ей лечь и размышляют, как бы её зафиксировать.

От слова"зафиксировать"я заволновалась. Я представила себе опять хрипы и стоны, но ещё интенсивнее из-за лежачего положения. Поэтому я приподнимаюсь с кровати и говорю:

— Не фиксируйте её лёжа, пожалуйста. Она задыхается. Ей нужно полусидя.

Сестры поднимают изголовье кровати, ставят стул, чтоб Василькова опять не сбежала, и удаляются.

Я снова пытаюсь задремать.

Около 3 — 4 часов утра я просыпаюсь опять. Теперь я и сама не могу дышать. Мне просто не хватает воздуха в лёгких. Вздох получается очень коротким и не достаточным. Но это не пугает меня. Я сообразила, что это жидкость перешла из ног поближе к лёгким и мешает мне. И я знаю, что делать, подсмотрела у Васильковой: поднять изголовье кровати. Да, полусидя дышится легче. Ещё я понимаю, что обручальное кольцо больно давит на палец — отёк перешёл и на руки. Снимаю его и убираю в тумбочку.

Снова пытаюсь уснуть.