След ласки

Евгения Корешкова (2024)

Не фантастика. Не дневниковая хроника. Это — книга-грань. Грань реальности и мистики. Грань фактически существовавшего и авторского домысла. Грань любви и ненависти. Грань жанров.Как размывается привычная черно-белая хроника событий? Какие пути свели в одно место самых разных людей? Куда и как эти пути приведут? Как мистика вплетается в реальность.Непонятное парню цыганское пророчество. Поймет ли он сказанное? Соврала ли цыганка?Деревенская ведьма в ответ на оказанную ей услугу изготавливает для девочки особый амулет, который навсегда связывает реальное и мистическое. Любовь заносит героиню на Кавказ, в начало второй чеченской войны. Что делать, если враг не совсем враг? Кого любить? Кого ненавидеть?Время чести, время долга, время любви и предательства.Только на Литрес полная версия книги.

5

Ольга приехала домой и застала мать в слезах.

— Что случилось?

— Баба Катя заболела. Инсульт. Позвонили соседи. Лекарства срочно нужны. Я все купила по списку, а Костя уехал в командировку на неделю. А я сама не дойду.

— А тебя никто и не посылает. Говори чего еще купить. Если поторопиться, то на вечерний поезд успею.

Ольга смотрела в окно вагона. Удачно села, хоть и не сразу получилось это место занять. Рюкзак набит под завязку. Дотащить бы. Почтово-багажный поезд плюхает медленно-медленно, чуть не у каждого фонарного столба встает. А на другом и не доедешь. Скорые на полустанках не останавливаются. Вагон то пустеет почти наполовину, то набивается битком, а она все едет. И мысли в голове крутятся невеселые. Баба Катя. Добрая, теплая, ласковая. Седая голова под синим в мелкий цветочек ситцевым платочком. Руки мягкие, быстрые. Жалко ее. Оказывается, даже бабушки стареют и начинают болеть. Теперь привезти бы все вовремя. А фельдшер там есть, по крайней мере, раньше была, молоденькая такая. Эх, сколько лет я в Поречье не была? Со школы получается. Шесть лет. Или уже семь? Давно. Вспомнить бы дорогу! Тридцать километров тайгой не шутка. А вдруг кто попутчики будут? Хорошо бы!

Вот, наконец, платформа Сосенки. Народу выгружается много. Сумки, баулы, мешки… На бетонной платформе пассажиры делятся на два потока. Кто налево — в саму деревню Сосенки. А кто направо и через железнодорожные пути, как и Ольга, те — в дальние деревни. За противно пахнущими креозотом шпалами и блестящими на солнце бесконечными рельсами расчищена бульдозером широкая площадка. И темнеет подступающая совсем близко тайга. И две грунтовых дороги под углом градусов в сорок. Которая нужная? Не помню. Вроде бы левая? А если нет? Надо спросить пока люди не разъехались. А то потом не у кого будет, разве что у медведя.

На площадке светло-серый уазик-буханка, и в него грузятся ее бывшие попутчики. Три полноватых женщины и два почти одинаковых мальчишки подростка, оба густо-рыжие, разве что один чуть пониже ростом. Их вещи в распахнутые задние двери впихивает коренастый мужчина в камуфляже. Громоздит объемные сумки на уложенные в два яруса крафт-мешки. Похоже, цемент везут. С переднего пассажирского сиденья в приоткрытую дверь выглядывает гладко лысая и одутловатая широким усатым лицом круглая голова. Пока Ольга подходила, мужчина уже взялся за дверь, закрывать.

— Извините, не подскажете, которая дорога на Поречье?

— Вон та, — сразу махнул рукой водитель, и уже потом, осознав, хитро прищурился, спросил:

— А лишку шустрая туристка хоть знает, сколько километров до того Поречья?

— Примерно. — И удивилась: А почему туристка?

— А разве не видно? И тем более, я местных всех знаю.

— Ну, я тоже частично местная. Только не была тут давно. Я — Владимира Ларионова внучка.

— Это, который конюх что ли?

— Да.

— Эвон, оно что! И он тебя не предупредил, что ты до темноты, по любому, не дойдешь?

— Значит, заночую, — упрямо набычилась Ольга.

— И не побоишься? Одна в тайге?

— Не знаю, — пожала она плечами, — Вроде бы из походов умею, что и как. Но одна еще не пробовала. Только у меня выхода другого нет. Мне все равно туда надо. И попутчиков ждать некогда. Я лекарства везу.

— Вот что, Ларионовская внучка, — почесал в затылке водитель и, чуть помедлив, скомандовал — давай уже, садись к нам. Негоже мне девчонку одну бросать. Мест нет, но на порожке доедешь. Мы-то в Марьино едем, но я тебе по пути один зимник покажу. Оттуда значительно быстрее до Поречья дойдешь.

Ольга сидела на подстеленном ватнике спиной ко всем остальным пассажирам, и смотрела в заляпанное брызгами грязи окно. Видны были только кроны деревьев. Они то отступали далеко, то лезли ветками в стекло и скреблись по машине. Мотор, периодически бодро накручивал обороты по ровным участкам дороги, и надрывно выл, видимо, вытаскивая уазик из очередной лужи.

Время тянулось долго–долго. Путь до Марьина ничуть не ближе, чем до Поречья. И раскуроченная лесовозами дорога нисколько не лучше.

Когда водитель вдруг остановил машину, Ольга даже не поверила, что поездка закончилась. Он помог девушке вылезти и надеть рюкзак.

–Тяжело-о несешь, — участливо оценил он. — А теперь смотри. И запоминай. Вот, эта просека наискосок и есть зимник. Здесь, примерно, километров двенадцать. Если с дороги не собьешься, а ты постарайся не сбиваться, к вечеру дойдешь. Как у тебя с компасом в голове?

— Нормально у меня с компасом. Направление чую. И спасибо. — Спохватилась, потянувшись за деньгами. — Сколько я должна за проезд?

— Благодарности вполне достаточно. Деду привет передавай от Кольши Андреева. — И мужчина полез на водительское место. Уазик рыкнул мотором и поехал дальше.

Ольга осталась одна посреди тайги. Тихо. Даже птиц не слышно. Осмотрелась, руки на лямки рюкзака и пошла еле заметной тропинкой по зимнику на юг. 12 километров, это не тридцать с гаком. Это приемлемо. По пять с Машей каждое утро бегали. Интересно, сейчас Машка бегает в своей Москве? Дядюшка ее к себе забрал. В медицинскую лабораторию устроил.

С рюкзаком только не очень разбежишься. Ну и ладно. Размеренный шаг и дыхание выравнивающееся в такт этим шагам. Вперед. Тот мужик сказал еще, что приду в Поречье не основной дорогой, а от речки. Возле моста тропа вывести должна. Заодно проверка по задуманному. Да такому, что сейчас, когда назад отступать поздно, аж, самой думать страшно. А и пусть! Вперед! Постепенно навалилось некое отупение в упрямом продвижении.

Довольно крутой спуск к узкой, заросшей кустами ивняка, реке и старый деревянный мост возникли неожиданно. За этими лохматыми кустами деревни практически совсем не видно. Но обрадованная Ольга знала, что все, дошла!

С бруса, к которому крепятся перила, ей навстречу поднялась, заступая дорогу, темная женская фигура. Девушка оторопела.

— Ведьма?! Принесло ее, блин! — Но торопливо выдохнула и постаралась сделать вид, что это не она сейчас сбилась с шага, и не ее сердце испуганно затрепыхалось, подскакивая к горлу.

— Ну, здравствуй, Ласкина дочь. — Хрипловатый голос прозвучал весьма насмешливо.

— Заждалась я тебя, дева.

— Здравствуйте, — осторожно отозвалась Ольга, останавливаясь напротив.

— Снимай поклажу и давай, посидим, поговорим.

— Мне идти надо, — попыталась уклониться от нежданного общения — Бабушка болеет. Я лекарства везу.

— Успеет твоя бабушка. Крепкая она старушка. Заболела, бывает, не молодуха уже. Но её срок еще не скоро. А вот, тебе нужно кое-что обязательно послушать и запомнить. — И, снова усевшись на тот же брус, похлопала возле себя ладонью.

— Присаживайся, присаживайся. В ногах правды нет.

— З-зачем? (и чего это сегодня язык заплетается?)

— Разъяснить кое-что надобно, тебе, бестолковой.

–Я не бестолковая! — возмутилась Ольга, и не думая садиться рядом с ведьмой.

— Конечно! А еще глухая и слепая, как оказалось!

— Неправда!

— Ага! Еще скажи, что тебе в полнолуние вовсе тайга не снится?

— С-снится. Давно. — Эти периодические странные нереальные сны, провалом, как прыжок с вышки в глубину. Огромные деревья, оглушающее море запахов и железистый солоноватый вкус крови на губах. Ольга этих снов побаивалась и никому о них не рассказывала. — А откуда вы…?

— Слава Богам! А я, было, уже начала думать, что слишком поздно тогда тебя возвращать начала. Я уже лет шесть тебя зову и все без толку!

— Так это были Вы? Но зачем?

— Значит, и зов слышала! Так почему столько лет не приезжала?! — В хриплом голосе послышался почти неприкрытый гнев.

— Некогда было в Поречье ездить.Я училась. И не знала, кто меня зовет и куда. — И как-то сама собой опустилась на теплый шершавый брус.

— Тогда ты еще мала была и слаба. Не поняла бы. Теперь в силу вошла. А зверя своего совсем заморила уже. Хорошо, что хоть сейчас приехала. Слушай уже. Ласка — зверь твой — твоя душа. Твой проводник. Будет край — позовешь. Она придет. Любая ласка, что рядом окажется. Место значения не имеет. Не задумывайся. Не уходи в рассуждения. Не сомневайся, если вдруг захочется сделать на первый взгляд что-то неадекватное, вроде бы совсем неправильное. Например, срочно уйти с какого то места, остановиться или наклониться, а то и вовсе лечь. Или человек не понравился. Не пытайся найти причину: не раздумывай — делай. Просто слушай себя. Сама почуешь, что нужно сделать, что сказать. Как вывернуться. Просто сначала зови, а позвала — слушай. И делай, что в голову пришло, не раздумывая о правильности. Потом и сама научишься, без непосредственного зова.

Ольга молча хлопала ресницами. Все было как-то нереально.

— Но как?

— Так. Потом поймешь.

— Так я…это… что? Я оборотень теперь что ли? — ужаснулась Ольга

— Оборотень! Эка ты хватила! Нет. У оборотня кровь древняя, особая. Такое тебе никак не доступно. Двуединые облик своего зверя на себя примеряют. Ты же — только душу его. Слух, зрение, чутье, скорость и все остальное. Но не тело. Твой зверь — ласка. Мой — рысь. И о звере своем заботиться нужно. И слушаться его, если на краю стоишь. Каждое полнолуние, а лучше еще и на новорожденном месяце свой медальон нужно кровью поить. Своей. И кровью добычи можно. Иглой ткни или царапни, лучше под открытым небом. Желательно босиком на земле, ласку кровью потчуй. Силу она тебе свою отдаст. Научит видеть и слышать звериным чутьем. Жить хочешь — не забывай. И амулет свой не снимай. Береги. Потеряешь — беда будет. Я тебе это уже говорила тогда, в твой первый месяц. Если помнишь. И еще раз повторяю. А теперь руку дай. — И требовательно протянула сухую темную кисть. — Посмотрю что и как.

Ольга, как в полусне, протянула раскрытую ладонь, правую, ту что ближе была.

— Левша? Правша?

— Левша, но переученная. В школе сказали — надо.

— Тьфу тебе! Тогда левую руку сначала.

Женщина, склонившись, начала изучать линии, с нажимом водя по ним пальцем и бормоча нечто непонятное. Потом сказала уже четко:

— Значит, надумала все-таки судьбу за хвост подергать? Другую руку теперь давай. — Опять долго держала кисть в цепких, прохладных, почти паучьих пальцах. И потом сказала: Ничего не поменялось. Крови много будет. Всякой. Много точек обрывов. Где в самом деле оборвется, где минует, отсюда не разберу. Да и ни к чему оно тебе заранее. Просто будь аккуратней. Зверя своего слушай, чтоб по краю пройти. Не бывает чистого добра и чистого зла. Они всегда сплетаются. Иногда добро бывает даже злее. Иногда зло во имя добра нужнее. Не делай только подлости. Главное, чувствовать грань и с нее не соскальзывать. — Женщина помолчала некоторое время и ворчливо выдохнула: Вот, возьмешь на себя чужую судьбу и думай потом, как все наладить, чтоб по делу было. — И не понятно, Ольге сказала или самой себе. Еще раз вздохнула — Иди теперь. И помни, что тебе сказано было. Если, конечно, жить хочешь. А снов тех не бойся. Они тебе вреда не несут. Да молчи пуще, не трепли языком лишнего, Ласка.

Ольга, ошеломленная, поднялась. Опять взвалила на изрядно ноющие плечи рюкзак и размеренным шагом направилась в сторону уже видневшихся из-за кустов крыш Поречья.