Двенадцать

Евгения Васильева, 2022

Иное измерение и совсем другое пространство. Землю населяют люди, эволюция которых пошла альтернативным образом: жители планеты самодостаточны, их кожа позволяет получать энергию из солнечного света, а руки вырабатывать легкие электрические заряды. Некоторые из жителей даже обладают способностью к астральным путешествиям. Но помогло ли это Зелье – коренной жительнице планеты – стать счастливее? В это же время девушка Таша неведомой силой перемещается из охваченного эпидемией Санкт-Петербурга в этот мир зелени и свободы. Теперь героиням предстоит выяснить, так ли отличаются обитатели разных планет, и найти способ вернуть Ташу обратно домой. И заодно узнать – а нужно ли это вообще? Комментарий Редакции: Чудесная работа на вольную тему об альтернативной истории планеты. Проработанный сюжет, яркие герои и непредсказуемый финал.

Глава 3. Зелья. День 0

Я зашла в его деревянный дом, пахнущий сосной и сыростью. Чтобы из тесного и темного коридора попасть в главную комнату, необходимо пройти через дверной проем, в котором вместо двери развешаны нити с ракушками, колокольчиками и разноцветными камнями. В обычный день я бы постаралась прокрасться незаметно, почти не касаясь шумных нитей, но сегодня мне не терпится его разбудить. Забегаю в комнату под аккомпанемент шуршания и звона, но все равно остаюсь незамеченной.

Под потолком роится густой видимый глазом смог, Шаяль всю ночь провел в компании курительных смесей. Решаю оставить нотацию до следующего раза и бужу его, развалившегося на кушетке, потрясывая за плечо. Нескольких раз оказывается недостаточно, и я кидаюсь открывать окна, чтобы запустить свежий воздух и яркий солнечный свет в комнату, воздух в которой из-за красных штор приобрел розоватый оттенок, а смог даже поскрипывает на зубах. Одновременно приговариваю, разгоняясь от «Шаяль, вставай» до «Вставай сейчас же».

Из-за того, что тороплюсь, умудряюсь запнуться о практически единственный предмет мебели в комнате, большой круглый стол. Он сделан из сруба ствола дерева с проеденным термитами отверстием посредине, в которое от удара моей ноги со звоном сваливаются две глиняные кружки. Мерзавец, вчера был не один.

— Пожалуйста, прекрати разрушать дом, — послышался сонный голос из дальнего угла.

— Ты проснулся. Наконец-то! — открыв шторы на последнем окне, я села на стол и потерла ушибленную ногу. — Я же еще вчера говорила тебе, что сегодняшний день идеален. Если все получится, я с легкостью найду нужное место и время, мой разум чист и свеж.

— Еще раз тебе повторяю, что ни сегодняшний, ни какой любой день не кажется мне идеальным, — недовольно растягивал слова Шаяль.

Пока я распутывала завязанный вокруг лодыжки плетенный из джута сандалий, чтобы проверить, не сломан ли мизинец правой ноги, Шаяль успел подняться и встать напротив окна так, что свет бил ему в спину и полностью лишал меня возможности увидеть, адекватное ли у него сейчас выражение лица.

— Зелья, мы все помогали тебе несколько лет, исключительно потому, что надеялись, что так тебе становится легче, и со временем ты успокоишься. Но твои проблемы с головой становятся только хуже. Сейчас, когда ты считаешь, что нашла лучший способ угробить себя, мне невероятно хочется просто утащить тебя подальше в лес и связать там.

Ранее я уже слышала все, что он говорил, поэтому пропускала слова мимо ушей и, не скрывая, разглядывала Шаяль. На нем надета та же одежда, что и вчера, свободные кожаные брюки до середины икры и голубая накидка с капюшоном, распахнутая на груди. Кудрявые волосы взлохмачены, и это ему даже идет.

— Шаяль, перестань о таком говорить, нельзя сдаваться, когда цель уже перед глазами.

— Да перед чьими глазами? Ты до сих пор находишься под влиянием эмоций. Ребята могут не осознавать, но я же вижу, что ты и сама не представляешь, чем все закончится.

— Пожалуйста, давай больше не будем об этом говорить. Все решено, благодарю за помощь, — перебила я парня и попыталась слезть со стола. — Где твоя обувь?

Вместо ответа на мой вопрос Шаяль присел и наполовину залез под стол, на котором я сидела, так что его голос звучал приглушенно:

— Знаешь, твоя собака могла бы и пореже ко мне заходить. Обувь грызет и прячет под стол.

— Завр думает, что он наша собака. И его нельзя в этом винить, в последнее время ты проводишь с ним даже больше времени, чем я.

Шаяль, вылез из-под стола также неожиданно, как и оказался под ним, и встал у меня между ног.

— Да я больше тебе скажу, у меня в последнее время было с ним разговоров больше, чем с тобой. Про их осознанность я уж молчу, пес не позволяет себе отвечать на все мои вопрос лишь «ммммм».

— Из второй глиняной чашки тоже он вчера пил? — прищурив глаза, спросила я.

По Шаялю было заметно, что он пытался придумать ответ. Всего на секунду его правая бровь удивленно приподнялась, а затем на лбу выступила глубокая морщина. Обманывать бесполезно, парень. У тебя все написано на лице.

— Нет… Приходил отец…

Нет, только не говори это.

— Они собираются в новую экспедицию на север, может, что найдут. Или кого.

— Серьезно? И ты только сейчас это мне говоришь? Ты должен был…

— Что? Прибежать к тебе среди ночи? Да ты еще вчера бы все реализовала. Не дожидаясь сегодняшнего «идеального дня», только бы никто никуда не пошел. Никак не можешь перестать всех спасать.

— Ладно, — согласилась я. — Это уже не важно, потому что если все получится, никуда они все равно не пойдут. Причина отпадет.

— Зелья, мне так хочется тебе запретить.

Парень пододвинулся ближе, в надежде на ответную реакцию, его нос почти коснулся кончика моего. Неужели он не видит, как мы торопимся? Еще и эти продолжающиеся уже пол года уговоры все бросить не вызывают никакой реакции, кроме раздражения.

Поспешно целую парня в лоб, соленый от бессонной ночи, спрыгиваю со стола и зашнуровываю сандалий. Одним потиранием ушибленная нога была удовлетворена, поэтому я вышла на солнечный свет и в первую секунду даже задохнулась от свежести воздуха. Дом Шаяля словно закупоренная бутылка, и пора выпустить джина для исполнения моего желания.

Выходя по пологому деревянному спуску, попадаешь на овальную лужайку, окруженную невысокими яблонями. Сейчас в сезон цветения легкие наполняются сладким запахом, что ветер разносит по всему городу. Я глубоко вдыхаю, и концентрированный эфир пьянит и заставляет закрыть глаза.

С попаданием лучей света на кожу начинают работать биохлоропласты, и я чувствую, как пагубно долгое нахождение в темноте. Пару минут, пока я жду Шаяля возле дома, есть возможность впитать как можно больше света. Я завязываю под грудью полы хлопкового жилета, поднимаю руки к небу и запрокидываю голову. Под таким прямыми лучами долго стоять не стоит, надеюсь, что Шаяль не затянет с поиском обуви. На всякий случай еще выпиваю воды из кожаного бурдюка, что всегда висит у меня на поясе.

— Зелья! Добх'ого света! Но будь на чеку, сегодня можно и запечься.

Знакомый голос картавой девушки вырывает меня из размышлений и глазам не сразу удается разглядеть Лист, держащую в руках, одетых в толстые перчатки, только что выкорчеванное растение. Иногда я даже забываю, что она картавит, так тщательно она подбирает слова. Но традиционное приветствие, отдающее дань нашему светилу, она изменить не могла.

— Я нашла нужную тебе зелень, надень это на себя и возьми ее. Это гимли-гимли!

Девушка откинула с восторженного лица выбившиеся из прически иссиня черные волосы и кинула в меня пару грубых перчаток. Дальнейшее мое наслаждение получением энергии было прервано необходимостью держать колючий куст, пахнущий при этом волшебно.

— Только я опасаюсь, что ее эффект может быть слишком сильным, чувствуешь запах? — спросила меня Лист, в ответ на что я кивнула. — Аккух'атно с ним, он не только вызывает зависимость но и жжет кожу от малейшего контакта, как кислота.

— А выглядит довольно безобидно, большими зелеными листьями на пальму похоже.

— Это она хочет, чтобы ты так думала.

Лист всегда говорит о растениях так, будто они одушевленные и вообще что-то думают о существах, которые ходят между ними:

— А, и еще мелочь одна. Глубоко около нее не дыши, жгучие вох'синки могут попасть в дыхательные пути и вызывать жгучую боль. А я пошла к бабушке за защитной мазью, за одно научусь, наконец, такие готовить. Неси любя!

Я держала растение на вытянутых руках и старалась не дышать, но чувство самовнушения делало свое дело, и уже чесались все части тела, включая укрытые одеждой. Не отрывая взгляда от ядовитых стеблей и пытаясь зафиксировать глазами смертельные ворсинки, устремившиеся мне в легкие, я крикнула в след Лист:

— Хорошо, а мы с Шаялем пойдем в пещеру, и вместе с этой травой будем ждать вас там.

— Уважительнее! — Лист, как она очень любит, закатила глаза от моего невежества. — Из всех известных мне х'астений только гимли-гимли сможет активизировать твои нех'вные окончания и, я надеюсь, поможет вернуться.

— Ну, раз надеешься, — протянула я с притворным уважением.

Накинув рюкзак на плечи, Лист скрылась за деревьями, а я, убедившись, что более не нахожусь в зоне ее видимости, отбросила хоть и предположительно полезную, но мерзкую траву подальше и сняла перчатки. Ничего с ее кровожадными листьями от лежания на земле не случится.

Как только я перестала думать о том, как почесать кожу изнутри, слух уловил шорох в кустах слева от меня. Чтобы лучше оценить габариты и намерения того, что прячется, я на пару секунд закрыла глаза и отдалась ощущениям. Существо, наблюдавшее за мной, по создаваемому еле уловимому шуму было размером с овцу, разгоряченное и готовящееся прыгнуть. Я уже потянулась за ножом, готовясь победить наш потенциальный сегодняшний ужин, как из зарослей на меня выскочил мой пес Завр и принялся лизать мои руки и рычать. Зовет играть. Уже через мгновение я вся была в густой черной шерсти и собачьих слюнях. Этот умелый охотник, правда, не совсем собака, а щенок динго, оставшийся без матери и осмелившийся попытаться украсть добычу у наших охотников, за что и был обречен жить со мной. Папа принес его года три года назад, и с тех пор Завр сопровождает меня всегда. Он же и одобрил появление в моей жизни Шаяля, с которым они бегают по утрам. Сегодня пробежка пропущена, что видно по количеству невыработанной энергии в животном.

Я просвистела команду, означающую разрешение идти на охоту, но Завр не уходил. Уже позавтракал сегодня и всем видом показывал, что в моих дозволениях не нуждается. Мне тоже на пару часов хватит энергии, полученной от солнца, так что пора начинать готовиться к вечеру.

Когда Шаяль вышел, его утренний вид дополнился широкополой шляпой, высокими кожаными сапогами и сумкой через плечо, швы которой обещали разойтись уже в ближайшее время от тяжести содержимого.

— Я считаю, что ты недооцениваешь опасность солнечного света, раз так легко оделась сегодня.

Он стоял и разглядывал меня, так, что я вспомнила, что мне пора поправить одежду и настроиться на серьезную работу. Глаз от него было не оторвать даже сейчас, когда все мысли заняты тем, получится сегодня реализовать задуманное или нет. Мускулистые руки в защитных перчатках сгребали ядовитое растение с земли, в это время на лице сохранялось сурово-задумчивое выражение. Забавно суровое, больше подходившее не происходящей уборке растений, а, как минимум, произнесению защитной речи на суде. Сама того не заметив, я наклонила голову и постаралась запомнить его таким.

Повернувшись, Шаяль заулыбался улыбкой, полной надежды на то, что эта картина растрогает меня до такой степени, что я откажусь от задуманного. Должна сказать, что у него ничего не получилось, но в такие моменты, бывает и такое, накатывает желание бросить все и прямо сейчас закрыться с ним в спальне. Не буду ему об этом говорить.

Идти до пещеры около получаса вдоль неглубокой реки, по которой мы проходим босяком. Это приятно и вода необходима для протекания внутренних реакций в нужном темпе. Солнце пробивается сквозь мягкие изумрудные листья, от нагрева источающие приятный запах. Во время такого пути до пункта назначения, где должно произойти нечто необходимое, но не самое приятное, вроде необходимой операции, начинаешь с разъяренной силой восхищаться красотой мира вокруг и радоваться случайным заминкам, оттягивающим прибытие. Примерно на середине пути связка гимли-гимли разошлась, и трава рассыпалась на землю. Пришлось отыскать на земле корни лесного иланга, чтобы сплести новую веревку. Еще утром торопящая всех я с удовольствием потратила пятнадцать минут на поиски нужных корней, и еще десять на ожесточенный спор о толщине будущей веревки с человеком, только что намочившим половину «бесценного» растения.

Через час мы дошли до пещеры, располагавшейся в горе около пятидесяти метров высотой. Пещера укрыта со всех сторон лесом, что обеспечит нам столько времени, сколько потребуется, прежде чем кто-либо сможет помешать.

Все мои вещи уже здесь, еще вчера я отдала их Завру на хранение, и пес справился с задачей, как охранника, так и доставщика. У дальней стены наброшено около дюжины шкур, любезно предоставленными на время охотниками нашего города. Посреди пространства примерно шесть на шесть метров расположено полное угла кострище, старательно сложенное Шаялем в форме восьмигранника. Рядом наколота дубовая щепа.

Я зажгла фонари, вбитые по периметру пещеры, и на стенах начали плясать загадочные тени. Шаяль бросил сумку рядом с моими вещами, которые снова находятся под охраной чутко спящего пса, и начал зажигать костер, чтобы осушить влажную и прохладную от близости реки пещеру.

После всех приготовлений пещеры у нас осталось еще около часа до наступления сумерек и прихода группы поддержки в виде Лист и ее старшего брата. Я решила нарвать с растущего у входа в пещеру дерева фиги, что считаются лучшим дополнением к принесенным Шаялем бурдюку с ананасовым соком и сыру. После мы расположились на шкурах, и первый раз за сегодня поели. Инжир был настолько спелый, что сок тек до локтей и, попадая в мелкие царапины на руках, заметно щипал.

— Ай, неужели Лист в своих мечтах представила, что я по доброй воле даю измазать себя кашицей из какого-то жалящего растения убийцы? — щипание стало достигать невероятных масштабов, так что я серьезно поглядывала на костер, размышляя не поместить бы туда руку. — У тебя есть идеи, как уже сейчас исключить ее из нашей команды?

— Я был бы только за ее исключение, поскольку это бы означало полную отмену задуманного, — Шаяль, до этого лежавший подперев голову на правом боку, сел на колени прямо рядом со мной. — Куда мы без нее? Дай посмотрю руку.

Я послушно протянула руку, и мужчина, на чьем лице скакали игривые отблески огня, начал слизывать с нее сок инжира. С каждого пальца поочередно.

— Прекрати, — начала я выдергивать руку, которую легче было отрубить, чем высвободить. — Что ты будешь делать, если на моих руках есть частицы растения Лист, и эта дрянь попадет в пищевод?

— Если ты перестанешь сопротивляться, я этого даже не замечу, — сказал парень, выпустив изо рта мой указательный палец.

— Очень самоуверенно. Лист сейчас бы закатила глаза и сказала…

— Что сказала? Пх'екх'ати?

Я хотела рассмеяться и что-то сказать, но мои слова утонули в глубоких карих глазах, а дыхание парализовала его рука, притягивающая мою голову ближе. Сопротивляться было невозможно, и я не смогла отказаться от предложения на несколько минут забыть обо всех переживаниях, что мучают меня последние несколько лет.

Только с Шаялем я снова могу чувствовать себя защищенной, частью чего-то большего, чем просто один человек. При поцелуе на губах вспыхивает искра, и, разрастаясь, опускается вниз по телу. В такие минуты на меня накатывает животное желание, и ничего не хочется, кроме как дать ему возможность управлять мной.

Но из-за полной мыслей головы волшебство уходит, и через пару минут я отстраняюсь и начинаю убирать остатки нашего обеда с пола, потому что разум должен быть ясным, мечты о совместном счастливом будущем не должны сбивать с толку. Вообще неизвестно, останется ли нынешняя реальность такой, какой мы ее знаем, после осуществления задуманного.

Не обращая внимания на то, не слишком ли расстроенным остался Шаяль, я начала распускать волосы, до этого заплетенные в свободную косу на правой стороне головы, на затылке переходящую в высокий хвост, достающий мне до пояса. Мне придется лежать неопределенное время, поэтому все детали, которые могут доставить хоть какой-то дискомфорт, подлежат удалению.

Прекращение поцелуев оказалось своевременным, в пещеру под аккомпанемент проверочного рыка Завра стали пробираться Лист и ее брат Моэр, приглашенный по причине наличия таланта игры на музыкальном инструменте. Каждый раз при появлении кого угодно на всякий случай рычит, чем демонстрирует, что место охраняется грозным животным. Но сейчас он уже лежит и виляет скрученным хвостом, подтверждая, что узнал пришедших и получая почесывания.

— Ребята, горячего всем Солнца!

Лохматый парень поднял правую руку в знак приветствия и поклонился всем, поместив опущенную руку на грудь, а затем стал увлеченно искать что-то в полосатом расписном рюкзаке, рассказывая свою историю:

— Зелья, специально для тебя я потратил пару дней для того, чтобы найти подходящее дерево. Им оказалась яблоня наших родителей, растущая во дворе. И пока мама остывает от того, что лучшая ветка пошла на очередную окарину, я, пожалуй, поживу в этой пещере.

Услышав это, Лист, возмущенно снимающая с валяющихся возле собачьей подстилки стеблей гимли-гимли листья, фыркающая и бережно складывающая их в большую глиняную чашку, украшенную фамильным орнаментом семьи Раффо, больше всего напоминающими потрескавшуюся краску, не упустила возможности прокомментировать слова брата:

— Мо, мама и папа в малюсеньком шаге от того, чтобы заставить тебя стх'оить себе дом. В твои годы многие уже заводят свою семью и заканчивают ломать психику х'одителей, — сказала Лист, прыжками добравшаяся до своей травы и показывающая язык брату.

— Лист, моя милая-милая Лист, ты слишком меня переоцениваешь, считая, что я перестану расстраивать нашу матушку, если построю себе дом. Стоит начать с того, что я уже пытался, но отец, как злой волк из сказки, просто раздул мой соломенный домик. Я пытался съехать! — в свою защиту парировал Моэр.

— Да и я уже не могу дождаться, чтобы занять твою комнату, — язвительно сказала Лист. — Моей зелени не хватает солнечного света!

— Ох, не виноват, что наши достопочтенные соседи не мечтаю помогать строить дом тому, кто с ними даже не разговаривает. Наш мир так сложен. А я за свои годы научился создавать только музыкальные инструменты, а не дружеские связи. Кстати, о них.

Не найдя ничего в рюкзаке, Моэр снял с себя самую большую походную сумку, которую в здравом уме вообще мог кто-то себе сделать. В такую сумку могли поместиться и бурдюк с парой литров воды и, несколько пар запасных рубах и даже Завр. По поводу практичности сомнений нет, но вот вес такой ноши должен был прибить человека к месту, где он стоит, не оставив шанса двигаться вперед. Выходить с таким набором из дома было бы странно, но что еще страннее, так это то, что Моэр еще и мог ориентироваться в таком бездонном предмете. Порывшись пару минут, парень с довольной улыбкой пригладил рукой коротко стриженые усы и бороду, такие же черные, как и волосы на его голове, и протянул мне сомкнутый кулак.

— Зелья, эта окарина была сделана с мыслями о тебе.

Я приняла от Моэра перенявшую тепло его тела окарину, древнейший духовой музыкальный инструмент, представляющий собой округлый полый предмет с несколькими отверстиями. Моя окарина по форме напоминала плотно поевшего ската, а на месте, где у него должна быть голова, располагалось главное отверстие, в которое музыкант и должен направлять воздух изо рта. По периметру задней стенки окарины располагались десять отверстий разного размера. Моэр рассказывал, что комбинациями закрытых и открытых отверстий можно добиться разных нот. Справа и слева от главного отверстия располагались крепления для шнурка, благодаря чему эту флейту можно было носить с собой на шее. Передняя же стенка была украшена выжженным рисунком львиной головы.

— Лев? — спросила я — Ты сам это придумал?

— Ни в коем случае нет. Это же не лев, а чистопородный лис! — ответил музыкант. — Но, если все-таки сомнения в моей частности поселятся у тебя в душе, помни, что я поклялся и намерен сдержать клятву одному представителю семейства кошачьих, что не выдам его секрет. Все еще надеюсь, что мне помогут построить жилище. Хоть кто-то.

Леон. Фамилия Шаяля. Моей же фамилией является Лисс, и на рыжее хитрое животное изображение на окарине, как ни крути музыкальный инструмент в руках, не похоже. Теперь музыка из этой окарины не может не помочь, раз уж в ее изготовлении, хотя бы косвенно, но принял участие мой далекий от музыки талантливый строитель. Сдержать слезы было сложно, но я взглянула на Шаяля, насыпающего в костер разноцветные порошки, Лист, вспотевшую от растирания листьев в тазу, и Моэра, до сих пор с улыбкой уставившегося на меня, и справилась с нахлынувшими эмоциями. Это будет лучшей благодарностью для людей, которые итак не хотят меня никуда отпускать.

Окарина возвратилась создателю, поскольку играть на ней буду не я. Мой мозг не в состоянии осознать, каким образом с помощью физических видимых предметов у людей получается создавать чудесные мелодии, невидимые и проникающие в самую душу. Что должно произойти в сознании, чтобы мелодия разложилась в голове в череду действий руками, будь то нажимание клавиш или дерганье струн? Эти волшебники музыканты, каждый вечер проводящие импровизированные концерты, наполняют ночь своей магией, и пробуждают бурю чувств.

— Не бойся. После всего этого я, разумеется, верну ее тебе. Если захочешь, сможешь даже научиться играть, каждую неделю я провожу уроки для детей, — сказал мне Моэр.

— Поэтому папа вот-вот тебя и погонит! Он постоянно вспоминает того мальчишку с ах'фой, что с твоей помощью искалечил пальцы в кх'овь и закапал обеденный стол, — послышался крик Лист из другого конца пещеры.

Закончив перепалку, мы начали готовить место ночного действия. За костром, у дальней стены пещеры шкуры были разложены в виде кушетки. Это было место для меня, которое грел для меня Завр, до невозможности любящий лежать на возвышениях. В изголовье моей «кровати» готовящийся к худшему Шаяль также обустроил себе место, положив пару шкур, и набросал в кострище розоватый порошок гриба псилоцибе, употребление которого в пищу вызывает галлюцинации и, кому как повезет, состояние эйфории или же полной апатии. На огне разогревался котелок с плавающими цветами голубого лотоса и шалфея, пары которых производят мягкий анестезирующий эффект. От всего многообразия воздействующих веществ воздух казался горячим и тяжелым. Слой дыма осаживался на коже и неприятно тянул.

В ногах расположился Моэр, натиравший окарину эфирным маслом сандала, в ответ на мой немой вопрос, назвавший его «ароматом путешествий духа». Музыка, звучавшая при кратковременных репетициях музыканта, наполняла голову, прогоняя мысли.

Я помогала Лист готовить нечто из гимли-гимли, голубой глины, мяты и еще нескольких ингредиентов, идентифицировать которые я не смогла. Девушка расположилась почти у входа в пещеру и могла говорить с уверенностью, что нас не слышно:

— Ты так и не 'гешилась погово'хить с Шаялем о всех этих так х'асслабляющих его где-то уставшего веществах? — осторожно спросила Лист.

— Мы говорили, — ответила я. — Вчера, мы ушли ночевать на озеро, чтобы встретить рассвет нашей третьей годовщины. Он сказал, что в любой момент может перестать, но не видит причины, потому что всегда чувствует себя от этого только лучше. Мыслит яснее.

— Он не помнит, как заканчивают те, что сходят с ума и уходят в лес умирать, как кошки?

— Ну, мы не знаем, куда они там ходят.

— Зелья, ни один еще не вех'нулся! Наша бабушка лечит всех, кто к ней пх'иходит, но даже она не бех'ется за зависимых. Она пх'оводила исследования… — речь девушки выдавала беспокойство, она говорила так быстро, что не успевала подбираться слова без звука «р».

— Лист, поэтому я ему и сказала ему, что он мог бы считать причиной для того, чтобы остановиться, меня.

До этого с остервенением расталкивающая в ступке голубые ягоды Лист, сняла защитные очки и посмотрела на меня в упор:

— И что же он? Дай угадаю, поделился с тобой философской пх'итчей о девушке, что лезла не в свои дела и осталась без ноги или головы?

— Что? Таких не… Ты знаешь такие? — спросила я.

— Ну, мне Мо что-то такое недавно… Я подумала, от твоего нахватался. Ну, так что Шаяль? Что он ответил?

— Предложил обмен на то, что я откажусь от сегодняшней затеи.

— Но ты не отказалась.

— Не отказалась.

Лист, вздохнув, надела защитные очки обратно, положила еще пару ягод в ступку, но не стала их разламывать, а снова повернулась ко мне:

— Зель, я тоже готова пойти с тобой на сделку, если это поможет остановить тебя. Лишь бы ты взяла вещи и пошла домой, обсуждая как весело мы, как идиоты, сегодня занимались никому не нужной пещех'ой. Мо споет нам песенку, и мы все будем отлично спать.

Договорив, девушка крепко меня обняла и зашептала на ухо: «Я так боюсь тебя потерять, если ничего не получится. А если получится, все равно боюсь, что вся наша жизнь изменится, и мы окажемся не знакомы».

Я искренне ответила на объятие и погладила мягкие пушистые черные волосы Лист. От нее пахло полынью, из которой была изготовлена рубашка, и глубоко вдохнула любимый и обещающий душевные разговоры запах. Сам тот факт, что эта девушка сейчас стояла здесь, измазанная в ягодной мякоти, снова вызвал у меня слезы.

Но я отстранилась от Лист и сказал лишь одно:

— Так нужно.

Лист вытерла слезы, кивнула и продолжила готовить, периодически давая мне указания о том, что порезать или подать.

Около полуночи все было готово. За пределами пещеры стояла принесшая на землю свежесть ночь, наполненная звуками проснувшейся жизни. Я взглянула на луну, сделала глубокий вдох и зашла обратно в пещеру, не имея представления о том, когда же снова выйду из нее.

Астральные путешествия получались у меня и в одиночестве. Самый первый раз случился еще в детстве, когда я рыдала на полу своего дома, лежала с закрытыми глазами и мечтала оказаться где угодно, но только не там. Я не выдерживала той грусти, что испытывала из-за гибели любимой кошки. Это была первая встреча со смертью, и я даже не знаю, что больше меня напугало, отсутствие горячо любимого теплого существа рядом, или осознание того, что и со мной может такое случиться. Я лежала и думала о тех чудесных временах, когда мы были еще вместе. Пересматривала всплывающие воспоминания о радостных моментах совместных игр. Это казалось так реально и волшебно, возможность снова видеть любимое. Так я и поняла, какой талант буду развивать.

Сегодня мы собрались для того, чтобы я совершила самое большое путешествие в своей жизни. Я должна попасть в другую Вселенную, в тело девушки, глазами которой я вижу мир, наполненный громадными зданиями, равных которым здесь я не видела никогда.

После пары глубоких вдохов и прощальных объятий с друзьями я легла на построенную Шаялем кушетку, предварительно сняв обувь и расстегнув белую конопляную рубаху так, что из-под нее стал виден зеленый топ. Лист обработала все видимые части моего тела защитным кремом, а затем нанесла приготовленное с моей помощью нечто. То, что оказалось на моей коже представляло собой голубую смесь глины с травами, от прикосновения к телу превращавшееся в густую жидкость, растекавшуюся по коже. Запах был приятный, нежные нотки мяты и ежевики, но вот ощущения оставляли желать лучшего. Жгучесть гимли-гимли в сочетании с иными ингредиентами таинственной смеси сменилась на тепло и легкое покалывание, окружившие меня, заставляя думать, что я нахожусь в слабо кипящем котле. Смесь растекалась ровно до того, чтобы превратиться в слой около пяти миллиметров и застыть в корку. На лице остались открытыми только глаза и нос. Но не прошло и пяти минут, как кожа перестала чувствовать что-либо. Мы и обычно не замечаем своей кожи, но сейчас я физически ощущала, что не чувствую ее. Лист все сделала именно так, как я и просила. Для лучшего выхода в путешествие, разуму всегда мешали внешние раздражители.

Запахи, что разнес костер вместе с дымом и паром от кипящего котелка, заполнили мои ноздри, затем легкие, а затем стали выходить через кожу. По ощущениям я стала похожа на джина, запертого в бутылке в форме своего тела, но даже не замечающего это. Чувствовала, как внутренности превращаются в пар, и удивлялась, почему я до сих пор не смешалась с воздухом и не растворилась во Вселенной. Хорошо, что мои газообразные внутренности блуждают в недрах глиняного кокона.

Мелодия, написанная Моэром для окарины, была подобрана идеально, и я согласовала ее еще пару дней назад. Она представляла собой переосмысление популярной колыбельной песни, но стоило мне услышать первые готы, как я быстро перестала узнавать музыку и отправилась в путешествие.

Оно всегда похоже на бег с большой скоростью, мимо меня проносятся здания, люди, горы, океаны и материки, планеты и звезды. Все смешивается в едином вихре, прекращаясь лишь в след, как от кометы на небе. В определенный момент в тоннеле из света появляются некие подобия дверей, такие черные ходы со светящимися границами. Они проносятся мимо меня очень быстро, потому что не являются моей целью. Я точно знаю, чего хочу и куда.

Я представляю рыжеволосую девушку и вспоминаю, что видела последний раз. Получается не с первого раза, но со временем я начинаю видеть перед собой мою дверь. Она открыта и имеет очертания человеческого женского тела. Уверенно направляюсь вперед, но что-то идет не так. Чем ближе я подступаю, тем больше становится дверь, но зайти я не могу. В астральном путешествии у меня нет рук, но я мысленно пытаюсь ухватиться, напрягая все силы, я произвожу нечто вроде потока частиц, как ножка у устрицы, которой она крепится к скалам, и тянусь к двери. Отчетливо вижу, как могу ухватиться за ее границы и начинаю подтягивать к себе. От прикосновения к двери я первый раз в жизни испытываю удовольствие, чего раньше не было.

Новое чувство нельзя сравнить ни с одним приятным ощущением, испытанным мной за всю жизнь. Одновременное физическое удовольствие в каждой клеточке тела, пробуждающее сознание и озаряющее душу непрекращающимся счастьем. Все получается. Я на верном пути!

Тяну дверь на себя, от чего прилив удовольствия усиливается и заставляет меня смеяться. Не представляю, что сейчас делает мое тело, надеюсь, изготовленный Лист материал прочно держит его, но сознание ликует и хочет еще. Не могу остановиться и прижимаюсь к двери вплотную. Однако не захожу, как обычно бывает, а напротив, выворачиваю ее. Дверь перестает быть черной, становится ослепительно ярким скоплением частиц и падает на меня.

И я падаю. Обратно в свое тело, вперемешку с тем, во что превратилась дверь. Ощущения от возвращения в свое тело невозможно передать словами. Последнее, что я помню, это дрожь во всем теле, которое я снова чувствую, и улыбка на лице.