Двенадцать

Евгения Васильева, 2022

Иное измерение и совсем другое пространство. Землю населяют люди, эволюция которых пошла альтернативным образом: жители планеты самодостаточны, их кожа позволяет получать энергию из солнечного света, а руки вырабатывать легкие электрические заряды. Некоторые из жителей даже обладают способностью к астральным путешествиям. Но помогло ли это Зелье – коренной жительнице планеты – стать счастливее? В это же время девушка Таша неведомой силой перемещается из охваченного эпидемией Санкт-Петербурга в этот мир зелени и свободы. Теперь героиням предстоит выяснить, так ли отличаются обитатели разных планет, и найти способ вернуть Ташу обратно домой. И заодно узнать – а нужно ли это вообще? Комментарий Редакции: Чудесная работа на вольную тему об альтернативной истории планеты. Проработанный сюжет, яркие герои и непредсказуемый финал.

Глава 2. Таша. День 0

Я иду по своему любимому месту города, набережной парка 300-летия Санкт-Петербурга. Хоть даже и в разгар лета вода Финского залива холодная, это меня не останавливает, и я прихожу сюда, чтобы почувствовать прикосновения воды.

Снимаю тяжелые кожаные ботинки, что теперь ношу постоянно, закатываю до середины икр хлопковые бежевые брюки. Ботинки оставляю прямо здесь, их никто не возьмет. Наступаю босыми ногами на песчаный берег, на самый край, где песок мокрый от нападающих волн, и иногда попадаются мелкие осколки ракушек. Дальше от воды поверхность земли покрыта мелкими камнями, ходить по которым мои ноги не позволяют. Мне очень нравятся следы, остающиеся на мокром песке. Следы человека в этом мире, сохраняющиеся не дольше, чем до прихода новой волны.

Над головой кричат надоедливые попрошайки чайки. Сегодня мне нечего им дать, это они могли бы поделиться, ведь могут поймать рыбу дальше в море. Я такой роскошью не владею.

Воздух прохладный и свежий. Летний муссон несет запах цветущих водорослей, не самый приятный, но навевающий воспоминания о временах, когда я чувствовала этот запах раньше. Запахи, они вообще сродни шкатулке со старыми фотографиями. Стоит несколько раз нанести на себя духи перед свиданием с одним человеком и все, он навсегда получил ящичек в шкатулке памяти, и непременно напомнит о себе, когда ты найдешь почти пустой флакончик, разбирая старый шкаф.

Запах воды залива вызывает в голове воспоминание о воздушных змеях. Раньше на этой набережной проводили целые фестивали, или что-то вроде этого, что не знаю, я никогда не участвовала. Но как красиво это было, небо над песком заполнялось причудливыми птицами оранжевого, желтого, синего и многих других цветов.

Сейчас здесь кроме меня никого, за этим я и пришла. Даже в изолированном городе, где осталось около пары тысяч жителей, всё равно временами хочется побыть одному.

Три года назад казавшийся всем обычной простудой вирус набрал необычайную силу, и пока во всей стране еще недоумевали, зачем носить маски, а в странах, где находились зараженные, очаги купировали и быстро справились с распространением, Санкт-Петербургу не повезло. Все происходило постепенно, а тот день, когда мы с подругами обсуждали в кафе наше будущее, условно можно назвать днем «до». На Дворцовой проходил концерт малоизвестной группы, а девушка барабанщика за неделю до того дня вернулась из одной из тех стран, что закрыли границы из-за опасности распространения. Вернулась девушка такой же, как и была, только горло немного першило после возвращения, что было списано на акклиматизацию и сверхчистый воздух того района, где она жила в общежитии.

Не знаю, была ли она нулевым пациентом для Питера, но с того дня подобные жуткой сцене в ателье происшествия начали случаться по всему городу. Скорость передачи вируса была заоблачной, а наступление следующего за заражением летального исхода непредсказуемым. Его назвали RЕТЕ-вирусом, от латинского «rete» — сеть, в знак того, что признаком необратимой смерти становилось появление яркой сети капилляров на коже. Также потом разошлась байка о том, что предсмертные движения похожи на рыбу, угодившую в сеть, и старающуюся дышать с помощью жабр на воздухе.

Через пару дней город закрыли, но после получения чистых результатов анализов, выпускали тех, кто хочет уехать. Желающих, как и погибших, было так много, что город опустел. Эпидемия не разошлась по миру, потому что достаточно быстро в разных частях света были разработаны вакцины, и люди в защитных костюмах неделями разъезжали в машинах реанимации, предлагая вакцинироваться. Только из оставшихся, тех, кому некуда ехать, никто не выходил. Люди заперлись в квартирах с припасами, спешно собранными из магазинов, и мечтали переждать эпидемию, отказываясь выходить. В интернете, пока тот в городе еще работал, нашлись люди, бойкотировавшие вакцинацию, как противное высшему замыслу вмешательство, суть которого зомби-апокалипсис и кара человечества. Ну что ж, благодаря отказу от вакцины или нет, жители города не превратились в зомби. Только в трупы.

Разработанная вакцина прекрасно справилась с вирусом, чем спасла тех ученых, кто ее разработал и небольшое количество сохранивших благоразумие и вышедших на улицу жителей нашего и других, оказавшихся в подобной ситуации, городов. Вакцина не была способна остановить процесс фиброза легких, но на самых ранних стадиях заражения, пока никакие симптомы себя не проявили, выжигала полчища вирусных микроорганизмов, чем доставляла вакцинированому человеку лишь некоторый дискомфорт в виде несварения желудка.

Также нашлись генетически иммунные к вирусу. Сопротивляющийся заражению и, таким образом, скоропостижной смерти, ген передавался по наследству, в связи с чем сейчас в городе, кроме вакцинированных, остались поколения близких и дальних родственников.

Мне посчастливилось обладать иммунным геном по материнской линии. Об этом мы узнали, когда на маму в магазине накашляла синяя продавщица, и родители, приняв свою судьбу, закрылись дома, думая, что это конец. Они не открывали мне дверь, несмотря на то, что я, рыдая, просидела в их подъезде три дня, спустя которые, без каких-либо симптомов, родители, седые больше, чем положено в их возрасте, согласились еще и привиться.

В тот июльский день, ровно три года назад, я так и не вышла из ателье посмотреть на Лизу, пока ее не забрали доктора. Общество тела Елены было для меня не лучшим выбором, но хотя бы помогло оттянуть момент осознания случившегося. Помню, как меня тоже посадили в «скорую», в нос ударил резкий запах нашатырного спирта, после чего я заметила, что мне задают вопросы, а я даже на них что-то отвечаю. Зарина в тот же день уехала в Екатеринбург к родным, и больше я о ней ничего не знаю, на телефон она не отвечает, в интернет не выходит. Стараюсь не думать о страшном. А где Лиза успела заразиться? Она была такой общительной и доброй. Как раз такие добряки первыми погибают в фильмах, немного наивный персонаж, еще не знающий, чего нужно опасаться, идет прямо на верную смерть, зато на ее опыте выживают главные герои. Но Лиза не была второстепенным персонажем! Это не правильно и ее столько ждало впереди! Вот кому должен был достаться иммунный ген.

Сейчас эпидемии больше нет. Все, кто мог умереть, этого не избежали, оставшиеся же начали жизнь с чистого листа. В большие опустевшие города начали заново заселяться, хотя в намного меньшем масштабе. Люди осознали прелесть жить на природе в изоляции, и теперь так не стремятся толпиться в городах.

Уже темнеет, и ноги замерзли, значит, пора возвращаться. Иду обратно за ботинками, и включаю фонарик, чтобы не наступить в стекло. Даже если бы человечество было стерто этой или любой другой эпидемией, его следы еще долго будут повсюду.

В том месте, где разулась, ботинки я не нахожу. «Неужели украли?» — проскальзывает у меня в мозгу. Я закрываю один глаз, чтобы после выключения фонарика быстрее привыкнуть к темноте. Через двадцать секунд выключаю свет и остаюсь одна на темном берегу. Все еще достаточно темно, поэтому начинаю часто и глубоко дышать, чтобы насытить мозг кислородом и обострить все свои чувства. Но вместо четкого изображения окружающей действительности лишь слышу громкий смех:

— Ахахха, Таш, ты помнишь, что ты не секретный агент… ахахха… и тебе не обязательно пользоваться методами разведчиков для того, чтобы понять, что это я спас твои ботинки от чаек?

Миша. Он тоже вакцинировался, а мы так и не поженились. Наши отношения пошатнулись, когда после смерти Лизы, освободившись от расспросов докторов скорой помощи, я села в машину и поехала прямиком к родителям. Хотя, похоже, отношения начали трещать по швам уже до этого. Иначе как можно объяснить то, что телефон на беззвучном режиме все время поездки пролежал в сумочке на заднем сидении, и только спустя первые сутки дежурства под дверью родительской квартиры я вспомнила, о существовании Миши. Звонков было триста, может, больше. Все сообщения паникующего содержания я даже не сразу смогла прочитать. Жестоко с моей стороны вот так оставить его в неведении, когда вокруг происходит апокалипсис. На его месте я бы сошла с ума без вестей о нем. А вот на своем месте не сошла.

Тогда я, конечно, ему перезвонила, рассказала о событиях прошедших дней и рыдала в трубку. Он ни на секунду не выразил злости или разочарования, я получила только тонну слов и поддержки и обещание скорейшего приезда ко мне. Сдержанное. Он приехал, сидел со мной в темном подъезде, помог собраться родителям и сестре. Мы перевезли их в Питер, и каждую секунду Миша был собой, всегда готовым помочь и любящим мужчиной. И мы не обсуждая произошедшее, просто решили пока не жениться, придумав причину: «ждем, что ситуация устаканится». Просто жили одной большой семьей. Мы даже, о, сумасшествие, пытались завести ребенка. Миша очень хотел, думал, что это нас скрепит. Шутили, что это для восстановления населения города, а, на самом деле, думаю, нам просто требовалось в жизни что-то обычное, такое, как появление нового человека на свет. Естественное и показывающее, что жизнь-то продолжается. Но за два года так ничего и не вышло. Со временем мы с родителями переехали в квартиру в соседнем доме, выбрали самую красивую. А Миша остался в старой. Мы это даже не обсуждали, все было понятно.

— Я уж молчу о том, что по камням громче меня был бы только трактор, — продолжал смеяться Миша.

— Ты просто идиот! — закричала я одновременно с попыткой врезать ему по плечу — Я же испугалась!

— Мне показалось, что отправиться одной на пустынный пляж уже достаточно смело, и тебе ничего не страшно, — сказал Миша и ловко увернулся от моей атаки. — Скажи еще, что ты не слышала о том, что теперь здесь живут ребятки, которые едят собачек.

Да, я слышала, что тут появились такие «охотники». После того, как вся еда из магазинов была разобрана, а поставки новых продуктов восстановились не сразу, люди стали вспоминать, как человечество добывало себе еду в досупермаркетную эру. В ход пошли все животные, что обитали в черте города.

— Я не представляю для них угрозу, и, если что, быстро бы убежала.

— О да. С такой-то окровавленной ногой.

Я направила свет фонарика вниз и увидела, что песок вокруг правой ноги темный и мокрый. Все-таки наступила на стекло.

— Садись на камень, я обработаю рану, и сможешь обуться.

Миша. Такой, какой он есть. Будто родился со знанием того, как ухаживать за человеческим телом, и какой набор вещей первой необходимости нужно носить с собой, что позволяет ему сохранять хладнокровие даже в экстренных ситуациях. Всегда таким был. Высокий, черноволосый парень старше меня на пять лет. Когда мы познакомились в универе, уже учился в аспирантуре, после которой собирался работать в международной фирме в Европе. Все это было так привлекательно, просто образец успешности и непоколебимости. Все вокруг у него под контролем, а если случалось что-то из ряда вон выходящее, у Миши находилось философское изречение и несколько путей решений. Беспроигрышных. Как это могло меня не привлечь? А его, наверное, завлекла цель внести хоть какой-то порядок в мою жизнь. Но вышло иначе. Ни в какую Европу работать в фирме он не поехал, потому что мне нужно было учиться, а мы начали встречаться, и оставлять меня Миша не захотел. Что же вынес он из наших отношений? Надеюсь, знание, что в мире увеличивается только энтропия, а стрела времени не идет от хаоса к порядку, и если хочется сохранить свой порядок таким, какой он был, нельзя пускать в свою систему координат разные броуновские частицы. Вот уж хороший пример важности умения расставлять приоритеты.

Мы тем временем дошли до каменной лестницы, что ведет от набережной к расположенному на территории парка маяку, и я села на впитавшую солнечную энергию теплую шершавую ступеньку. Миша достал из кармана охотничьих брюк бутылку с чистой водой, пузырек перекиси водорода и пластырь. В суматохе от эпидемии, он в первую очередь пошел и скупил медикаменты, поэтому теперь готов ко всему, любому может отказать помощь. А я вот, например, пошла в книжный магазин и, исполнив детскую мечту, набрала стопки книг, чтобы закрыться от мира дома. Даже не подумала кому-то помогать.

— Миш, а как ты меня нашел?

— Сегодня мы зачищали дома на Савушкина. Решил пройтись и посмотреть на залив, а тут ты. Кстати, смотри, что нашел, — Миша с нескрываемым восторгом достал из поясной сумки маленькую карманную игровую приставку.

Ах, да. Зачистки. Главным препятствием для возвращения в город стало то, что RETE-вирус оседал плотным слоем на всех поверхностях, смыть который возможно только крепким мыльным раствором. Для вакцинированных и иммунных опасности никакой, а вот дети попали в группу риска. До восьми лет вакцинировать нельзя, а иммунный ген не всегда передается по наследству.

Поэтому, как только люди начали выходить из домов, было объявлено о необходимости найти в себе силы помогать ближним и, буквально, вымыть город, чтобы в него могли вернуться семьи. Не стоит уточнять, что оставшиеся в городе ограничились своими домами и местами, где когда-либо бывают. Ходить по чужим домам ни у кого не возникло желания. Почти ни у кого. Сформировались группы энтузиастов, потерявших работу и совершенно не знающих чем себя занять, которые взялись за это «правое дело». Только больше они походят на мародеров, что вместе с вирусом выносят из домов то, что плохо лежит. Ну а еще есть такие, как Миша, искренне желающие помочь. Хотя мне иногда кажется, он один такой. Долго принимать участие в этом я не смогла.

— Но это же мародерство! Как ты можешь?

— Я ее купил, Таш! — обиженно ответил Миша. — Сиди, разглядывай.

И секунды, в которую я увлеклась изучением того, что оказалось не краденным у несчастных, возможно даже погибших в больнице, людей, Мише хватило на то, чтобы облить ногу перекисью. Стопу жгло и казалось, что нога порезана до кости. Пока я пищала, Миша бережно зашил достаточно глубокую рану, поставил антибиотик. А я, обычно дрожащая от одной мысли о врачебных манипуляциях, почти ничего не почувствовала. Вот так как ребенок отвлеклась на игрушку. Хитро. Затем парень закрыл рану пластырем, и даже надел и зашнуровал мне ботинок.

— Перестань кривить лицо, там царапина. Ходить будешь.

— Спасибо, доктор Лектер. Но ты же зашивал! — начала паясничать я.

— Да это на всякий случай, просто отрабатывал навык. Смотрю, ты просто преисполнена благодарности. А ведь я мог даже не зайти в парк.

— А мне кажется, что я распорола ногу, как раз потому, что играла в увлекательную игру «Найди ботинки».

— Безусловно. И теперь, как виновник произошедшего я обязан отвести тебя домой. Живете все там же?

— Да.

Я ответила быстро, стараясь показать, что не заметила подтекст, который скрывался за этим коротким вопросом. Мала вероятность того, что мы вместе с родителями переехали. Однако съехать могла я, и он прекрасно знает, куда.

Марк появился в моей жизни сразу после переезда от Миши. И если я отдалилась от Миши из-за чувства, что сейчас невозможно быть уверенным в завтрашнем дне (всем, кроме Миши, который всегда и во всем уверен), и страшно иметь человека, о котором ты начинаешь волноваться больше, чем о себе, то с Марком чувства были совсем иные. Столкнувшись с ним в продуктовом магазине, куда я сбежала от царившего в тогда еще общем с Мишей доме густого молчания, я даже на минуту потеряла дар речи от человека, каждое движение которого источало сексуальность, а влажные губы и жилистые руки обещали наслаждение. Тогда мы до самой ночи болтали с Марком, гуляя по центру города.

Через пару недель, окончательно разойдясь с Мишей, я уже начала оставаться у Марка ночевать, но никогда он не заговаривал о каких-либо планах. Не старался познакомиться с моей семьей и вообще, встречались мы с ним, периодически. Никакой конкретики. И я получила, что хотела. В моей жизни закончились постоянные попытки нормализовать и устаканить меня. Я перестала ощущать взгляд взрослых глаз, которые будто смотрят на тебя с тихим укором, но не вмешиваются, понимая, что это тоже нужно пройти. Это была долгожданная свобода. Я не понимала, к чему все это идет, даже «график» наших встреч не знала. В результате, правда, я еще больше перестала управлять своей жизнью, но тогда беззаботно воспринимала это все, как «нежданные приключения».

И где-то месяц спустя начала встреч с Марком я в очередной раз брела после зачистки на Петроградке. К семи часам Марк должен был приехать к красивейшему зданию в городе, театру Андрея Миронова. Марк не утруждал себя участием в общественных мероприятиях, и, за неимением иных занятий катался по городу. Хотя, занятия то явно у него были, только я ничего не знала об этом.

Попрощавшись с ребятами из группы зачистки, я стояла, опершись на фонарный столб на площади перед театром, недалеко от входа в метро, и отчетливо слышала голос Миши, доносящийся из глубин тоннеля подземки. Но когда я уже собиралась повернуться к нему, ко мне со спины подошел Марк, обнял за талию и тихо шепнул на ухо: «Какая зайка не может уже меня дождаться». И да, зайка не могла дождаться, и как мотылек летит на огонь, спешила сесть в машину.

Уезжая, я все-таки повернула голову и встретилась глазами с Мишей, стоящим на том месте, где до этого стояла я. Но я тут же забыла тот взгляд, одновременно грустный и выражающий облегчение, и стремительно улетала навстречу вечеру.

О той встрече мы никогда не говорили с Мишей. После расставания общение не ладилось, и сегодняшняя встреча едва ли была десятой по счету с тех пор, так что шли мы в неловком молчании. Уже у самого дома Миша повернулся ко мне, будто хотел сказать что-то значительно, но, это отразилось на его лице, передумал, и услышала я только:

— Ты же, как раз, хотела телескоп. Питер сейчас просто лучшее место для наблюдений за звездами.

— Точно, спасибо. Люди теперь нигде не загораживают нам звезды.

— Да они не загораживали, нужно было просто правильно смотреть, — ответил мне парень. — Пока.

Я тоже могла бы сказать больше, но лишь крикнула вслед уже удаляющемуся парню:

— Пока! Спасибо, что подверг меня опасности, из-за чего меня пришлось провожать.

Последнее слово все-таки за мной.

Сегодня я ничего домой не принесла, но ежедневно стараюсь добывать пищу. Родители потеряли работу, и пока жизнь в полупустующем городе восстанавливается, приходится ходить в леса. Нам с папой нужно кормить маму с сестрой. Охотником меня назвать нельзя, зато я научилась неплохо рыбачить, но сегодня мне, по случаю трехлетней годовщины, мне было разрешено потратить весь день на Финском заливе. Для себя я решила, что там будет место памяти Лизы. Но ужин, как обычно, мы проводим все вместе. Сидим на заполненной деревянной мебелью кухне, пропитавшейся запахом поджарки. Иногда за столом возникает молчание, прерываемое только стуком приборов. Все думают о том, сколько времени еще осталось и куда идти, и что делать. После ужина я чмокаю на ночь радостную сестричку в лоб, сегодня она училась кататься на велосипеде. Хорошо. Она подумает о трудностях новой жизни и о том, что ждет впереди, потом. Сейчас ей нужно расти и радоваться.

В темноте поднимаюсь в свою комнату, при выборе нового дома мы не скромничали, и выбрали, пока недвижимость рухнула в цене из-за оттока всех платежеспособных покупателей из города, двухэтажную квартиру с видом на Лахта-центр. Моя комната с эркером и балконом во всю стену, ее я сразу выбрала себе в качестве наблюдательного поста. Из охотничьего магазина папа недавно принес бинокль ночного видения, что теперь мой лучший друг и самое любимое вечернее развлечение. Ночь, время животных, хранит в себе тайны и помогает прокладывать охотничьи маршруты в расположенном вдоль дороги заказнике. Сегодня, например, я не беззаботно надеялась на удачу и планировала, что меня проводит Миша, а четко знала, каким путем пойду домой одна от парка.

Глядя в темноту окна, я тянусь правой рукой к лежащей на кровати сумке и пытаюсь нащупать внутри бинокль, но не чувствую его. Рука вообще ничего не ощущает, и я не ощущаю саму руку. Мы не обращаем внимания на то, как проходят процессы в нашем организме, как переваривается пища, кровь бежит по венам или как пробегают электронные сигналы от нейронов мозга в наши конечности. Но стоит чему-то пойти не так как обычно, и мы начинаем остро ощущать отсутствие привычного состояния. Так бывает при сильной простуде, когда каждый вдох незаметных обычно легких, дается с усилием или даже с хрипом в районе спины. Так и сейчас, я чувствовала, что моя рука более не находится там, где должна.

На секунду задумавшись о том, что меня, вероятно, укусило насекомое, из тех, что вызывают онемение, я посмотрела на себя. Все мое тело потеряло границы и стало двухмерным и со всех сторон одинаковым, как бы я не поворачивала руку, видела я только темноту, по форме напоминавшую мое тело, и еле заметное свечение по краям. Темнота расползалась по телу, и уже через несколько секунд мое тело превратилось в подобие трафарета, в глубокую черную тьму, обрамленную колышущимся свечением, имеющим четкое направление внутрь. Я будто поглощала сама себя и от ужаса попыталась кричать, но уже не могла.

Не осталось ничего от меня, легкие больше не дышали, глаза уже почти не видели, а рот не только не мог произносить звуки, но и перестал находиться на моей голове, я не могла им управлять. Страх обуял то, что раньше было моим мозгом, только я уже не понимала, где он находится, поскольку тела не было. Все это была я, и в тоже время меня уже не было. Мне становилось все жарче, но температура чувствовалась не кожей, а исходила из меня. Нагреваясь все больше, я почувствовала тошноту от того, что все, что когда-то было внутри меня, начало заворачиваться, как белье в стиральной машине. Но нет, меня не тошнило, не могло тошнить, не было органа, который мог что-то из себя исторгать. Управление конечностями было потеряно, пропали запахи и звуки. Я отчетливо чувствовала, как проваливаюсь внутрь себя, но звуков не издавала.

И тут пришло новое чувство. Я стала ощущать, как внутри облака вещества, что осталось от моего тела, появляются просветы, вроде тех, что остаются после того, как радиация пробивает ткани живых организмов и выбивает электроны из атомов клеток, проходя их насквозь. Только эти просветы были гораздо больше, и в ту секунду, по истечении которой они мгновенно заполнялись, их было видно. Мое тело начало уменьшаться, выпавшие со своих мест клетки засасывались внутрь образовавшейся темноты, а оставшиеся части сжимались и также следом выталкивались и падали. Когда по ощущениям я достигла размера небольшой кошки, то почувствовала накатившую волну, от которой все атомы моего тела распались. И я почувствовала это, хотя нервные окончания давно потеряли связь с мозгом, который, я даже не знаю как, продолжал генерировать мысли. Было похоже на то, что мое тело, его остатки, кинули в яму с миллионом крошечных змей, что, сговорившись, откусили по кусочку моей кожи и разорвали тело на части. Кроме боли не осталось ничего, для меня только она существовала в мире. Чувствовать было нечем, все упало в глубокую яму, и я была в каждом кусочке этого потока частиц, раскаленного добела. Ни осталось ничего, а в голове промелькнуло последнее воспоминание: рука, в обрамлении свечения. И так я умираю? Никакого тебе фильма о жизни, просто наступила темнота.