Демон

Евгений Щепетнов, 2016

Это третья книга об Адрусе – Щенке, Звереныше и Звере. Он отомстил тем, кто разрушил его жизнь, убил родителей и сделал из домашнего мальчика жестокую машину для убийства, – и потерял память. Он не помнит своего имени, не помнит, кто он такой. Подземные тоннели и четвероногий друг Рагх из племени разумных собак – вот его нынешняя жизнь. Как сложится его судьба? Кем он станет, потеряв свою жестокую сущность? Вернутся ли к нему прежние умения? Знают только боги. А над землей, в небесной лазури, проплывают драконы – прекрасные, как огромные летающие цветы! Шумят чужие города, суетятся люди – добрые и злые, плохие и хорошие. Прошло время, и мало кто уже помнит о Звере, убийце Императора и его семьи. И горе тем, кто пробудит в нем прежнего Мастера Смерти!

Глава 3

Тум! Тум! Тум!

Топор взлетал вверх и опускался размеренно и точно, со звоном разлетались поленья, спина парня, перевитая узлами сухих, твердых мышц, блестела на солнце капельками пота.

Энд уже не был таким бледным, как тогда, когда впервые пришел в трактир. Работая на заднем дворе под лучами палящего солнца, он давно уже стал смуглым, хотя и не таким смуглым, как большинство людей вокруг. Его выдавал цвет загара — золотистый, а не красновато-черный, как у других, а еще глаза — синие, яркие, как драгоценные камни.

За то время, что парень жил в трактире, он почти не изменился — если не считать прически и загара. Такой же добродушный, улыбчивый и… худой, как раньше. Он мог съесть невероятное количество еды в любое время суток, но не добавил ни грамма жира на своих поджарых боках.

Как оказалось, Энд был невероятно силен и быстр. Лайам знал толк в силачах, сам был сильнее многих и в молодости раскидал бы человек пять обычных парней, даже не запыхавшись, но этот вечно улыбающийся парень… Каждый раз, когда трактирщик видел случайные проявления способностей своего работника, — поражался. Например, тот походя, даже не задумываясь, успевал поймать кружку, сбитую со стола неловким посетителем, — мгновенно, как ловил муху в полете. А он ловил! Трактирщик видел это сам — летит муха, жужжит себе, ни о чем не подозревает, и… щелк! Она уже в пальцах погубителя! И тот так ловко ее хватает, что даже не видно движения!

А бочка, скатившаяся с возка? Бочка с дорогим вином, бочка, в которой не меньше десяти ведер красной жидкости стоимостью серебреник за кружку! Если бы не Щенок, как его прозвали за глаза (прижилась кличка с легкой руки Ламии и Лайама), он легко подхватил бочонок, уберегая от удара о булыжную мостовую, и без натуги поставил на землю. А потом по приказу трактирщика отнес его в зал, и по парню не было видно, чтобы он особенно надсадился. Другой бы на его месте катил бочку, рискуя ее разбить, а этот просто вскинул на худой загривок и пошел, даже не шатаясь и не краснея от натуги. И таких случаев было несколько.

Лайам человек наблюдательный, умный, он подмечал все, что происходило вокруг его заведения. Тот, кто не следит за флангами, рискует проиграть битву — нередко говорил командир, и Лайам запомнил эту простую, но жизненно важную истину. И теперь, когда воинская служба давным-давно закончилась, применял это правило в повседневной жизни, ведь жизнь — борьба! Не уследишь — погибнешь, мало ли врагов мечтает нанести вред успешному человеку!

А в том, что его трактир будет успешным, Лайам теперь не сомневался. Месяц прошел с того времени, как Ламия предложила переоборудовать помещение трактира, изменить политику в отношении клиентов, и три недели понадобилось, чтобы воплотить ее идеи в жизнь.

Зал трактира сиял чистотой, столы и стулья, хотя и остались прежними, были украшены причудливой резьбой и покрыты светлым лаком.

От скатертей решили все-таки отказаться, трактир — место, где проливают, пачкают, вытирают руки попавшейся под них тряпкой. Расходы на скатерти, на их стирку, замену выливались в такие деньги, что это могло быть сравнимо с самыми большими трактирными расходами, например — на приобретение дорогого вина. Лучше за эти деньги купить лишнюю бочку драгоценного напитка, чем выбрасывать их в пустоту на безнадежно испорченные посетителями тряпки. И неважно, что посетители теперь в основном обеспеченные и даже богатые люди, — пьяный человек, даже если у него имеется несколько поместий и кругленький капитал в банке, превращается в такую же скотину, как и какой-нибудь пропахший конским потом возчик, который читать и писать не умеет и лишь виртуозно владеет самыми причудливыми оборотами площадной ругани.

Были сооружены отдельные кабинеты — для тех, кто не хотел, чтобы их видели в общем зале, когда они пришли заключить сделку или потискать жену делового партнера. А для особых клиентов, тех, кто принадлежал к местной элите, имелись кабинки и получше — на втором этаже, над входом, на балконе. Пришлось строить этот балкон, благо позволяла высота потолков. Этот трактир тем и отличался от многих других, что огромный зал и высокие потолки позволяли перестроить его так, как хочешь.

Часть пространства на втором этаже занимали комнаты постояльцев — двадцать комнат, из которых большинство пустовало. Их использовали девицы — водили туда клиентов, за что отдавали трактирщику половину полученной от клиентов платы.

Впрочем, платили они не только и не столько за комнату, хотя и это было важно, ведь не под куст же вести горящего желанием мужика (хотя и такое случалось). Это была плата за разрешение работать в трактире, подцеплять клиентов. Да и охрана тоже кое-чего стоит. Будешь работать на улице — живо окажешься в подвале у какого-нибудь извращенца. Либо на цепи в низкопробном портовом борделе, удовлетворяя самые низменные и грязные прихоти мерзких, прогнивших от дурных болезней клиентов.

Девушки еще и раскручивали посетителей на покупку дорогих вин, имея свой процент с оплаты заказа. Трактирщик всегда зорко следил за тем, как в зале работают допущенные к делу девицы, исправно выплачивая им то, что положено выплатить.

Теперь и девицы здесь были другие. Прежним — беззубым, потасканным, с лицами, на которых отразилась вся их печальная, бурная жизнь, — Лайам от места отказал. Они просили, даже рыдали, потом проклинали и сулили жестокому трактирщику неисчислимые беды, говоря, что пойдут к колдуну и тот напустит на негодяя мор, черный понос и другие гадкие страдания, но… Лайам был непреклонен. Дело есть дело. Здесь будут работать только те девушки, на которых приятно взглянуть, молодые, красивые… дорогие. Те, ради которых человек может прийти не раз и не два, те, которые не заливают свое женское горе литрами дешевого вина и настойкой наркоты.

Наркота вообще была под запретом. Лайам сразу предупредил персонал — заметит, выгонит с треском, без жалованья и со сломанными ребрами. Это заведение не для наркош, и персонал будет работать так, как требует хозяин, или идет куда подальше!

Персонал, конечно, пришлось набрать в несколько раз больший.

Начали с повара — благодаря Ламии, не потерявшей связи с персоналами других трактиров, где она работала раньше. Вышли на повара, который самоучкой стал одним из лучших поваров в королевстве, если только не самым лучшим.

Этот парень работал в приличном трактире купеческого квартала, не так далеко от трактира Лайама, и получал очень неплохие деньги, однако мечтал совсем о другом — о самовыражении, о том, как будет создавать эксклюзивные блюда, достойные королевского стола, блюда, которыми прославится на весь мир! Суровая действительность не давала ему развернуться как следует — мрачные трактирщики, похожие на Лайама своим отношением к клиентуре, гасили души прекрасные порывы и не давали ему создавать блюда типа: «Змея гангута, вымоченная в вине и пряностях, запеченная на медленном огне, на ароматных дровах южного дерева нугс» или «Печень дикой гуготы, томленная с чернилами каракатицы, в соусе из пряных семян травы езз, которую собирают только в дни весеннего равноденствия на южном побережье океана». Презренная баранья нога со специями, да похлебка и пироги с олениной — вот предел мечтаний купчишек и возчиков! Нет простора фантазии, нет возможности показать себя, возвысившись над тупой толпой кухарок и поваров, неспособных правильно снять шкуру со змеи или приготовить торт, тающий во рту, как снег на вершинах гор под палящим летним солнцем!

Настоящий мастер всегда мечтает перейти на другой уровень, обрести такое мастерство, чтобы о нем говорили как о Великом Мастере, гордости королевства! А как этого добиться, если ты изо дня в день смотришь на глупые физиономии посетителей, не различающих, если вместо хорошего меларнского — серебреник за маленькую кружечку — им налили бросовое хинское, по медяку за кружку! У этих людей нет вкуса. Только воспитанные на качественном продукте могут понять, что такое настоящее качество! Богатые купцы, дворяне или сама королевская семья!

Увы, о королевском столе Магусу Калеросу мечтать не приходилось — куда ему, с его происхождением из семьи башмачника, молодому, двадцатисемилетнему парню мечтать о том, чтобы готовить для королевского стола? Там работают потомственные повара, целые династии поваров! Его же участь — готовить для серого быдла. И читать старые свитки, книги, фолианты, в которых описывались древние способы приготовления пищи, отличавшиеся большой изысканностью и прихотливостью.

Магус все свободное время посвящал изучению кулинарного искусства и был уверен, что далеко ушел вперед от тех, кто славился по стране изысканной кухней. Просто у него не было возможности себя показать!

Так что зерна упали на давно уже подготовленную, взрыхленную, унавоженную почву, — когда Ламия явилась к Магусу с деловым предложением, рассказала, чего от него хотят, молодой повар сбросил фартук, молниеносно собрался и покинул трактир, где он работал, — под вопли, стенания и туманные угрозы теперь уже бывшего хозяина.

Подавальщицы — молодые, красивые девушки в специальных нарядах, что-то вроде формы (тоже задумка Ламии), — были похожи не на простых подавальщиц, а на фрейлин императрицы, обязанность которых — не посуду грязную таскать, а составить компанию высочайшим особам в их повседневных забавах — играх, балах и политических интригах.

Девушек набирали отовсюду — с улиц, с рынка, по трактирам, наскоро обучили, как и что им следует делать, и скоро они уже работали, не без ошибок, но вполне уверенно, довольные хорошим жалованьем и щедрыми чаевыми.

Ламия была уверена, что часть из них точно придется отсеять в процессе работы, но, пока не начнут работать, все равно не узнаешь, чего стоят эти работницы.

Нашли и музыкантов, договорились и с комедиантами. Девушек для постельных утех тщательно отбирали — ну какой трактир без девиц-профессионалок? Секс должен возбуждать аппетит и жажду, увеличивая доход заведения, да и деньги, что платили девушки за «рабочее место», совсем даже не были лишними.

Чего не было в трактире, так это рабов. Лайам считал, что от рабов нет в его делах никакого прока. Они работают из-под палки, со страхом, а потому работа их всегда плоха. Лучше набрать настоящих работников, за жалованье, а если будут плохо трудиться — выгнать и набрать новых. А что делать с рабом, если он плохо работает, глуп и безответствен? Истязать, пока не начнет работать как следует? А если он не может? Продать нерадивого? А зачем тогда покупал?

И кроме того, раб, какой он ни есть, стоит очень даже приличных денег, а с деньгами у Лайама было уже не слишком хорошо. Он потратил все — и заначку на черный день, и даже заначку, которую прятал на «совсем уж черный день». Хорошо, что с ремонтом уложился всего в месяц, иначе пришлось бы идти к процентщикам, а они так просто денег не дают, только под залог. Закладывать трактир? А если прогоришь?

Но пока что все показывало — Ламия не ошиблась. После того как мальчики-посыльные разнесли приглашения по богатым домам, в трактир потянулись важные клиенты. Вначале осторожно, любопытствуя, а потом…

Буквально за неделю слух о новом заведении разнесся по всему городу, и теперь вечерами здесь было не протолкаться, хотя вышибалы пропускали не всех. Если человек не нравился, если был одет не так, как полагается быть одетым в приличном заведении, — его не пропускали, даже если он грозился «разнести эту лавочку по камешкам!», «разбить башку поганому трактирщику!» и даже совершить с хозяином заведения гнусные мужеложские и натуральные деяния, описываемые со вкусом, с упоминанием родственников супостата — женского и мужского пола и любого возраста. Но это не действовало. Вышибалы, бывшие бойцы Арены, умели держать удар и в прямом, и в переносном смысле. Особо буйных быстро укладывали рядком под соседним деревом в очень даже бессознательном состоянии, остальные буяны, убоявшись изборожденных шрамами рож и могучих плеч, покидали место сражения бесславно, чтобы вновь явиться в самых своих лучших одеждах. Или чтобы не приходить сюда уже никогда, довольствуясь более простыми и непритязательными заведениями.

Ламия теперь не ходила между столами, разнося еду и напитки, она руководила персоналом, налаживая работу, обычно сидя в углу, где у нее имелся свой персональный столик. С этого места хорошо был виден зал во всех его подробностях, так полководцу видно место сражения с высокого холма или специального помоста.

Лайам занимался поставками, обеспечением. Ну и всем остальным, чем всегда занимается трактирщик. Теперь он не стоял в зале и… не разливал вино. Этим занимались специальные люди.

Персонал трактира увеличился в несколько раз. Как и доходы. И эти доходы продолжали расти.

Энд легко подхватил тяжеленный чурбак, даже не изменившись в лице. Поставил его на попа… удар! Сырая сучковатая древесина захватила топор, не желая выпускать его из своих крепких объятий, парень перехватил рукоять, расставив пошире ноги, одним движением вскинул топор с чурбаком вместе над головой и, резко опустив, ударил обухом по бревну. Чурбак не выдержал и все-таки разлетелся, а Ламия выдохнула воздух, вдруг поняв, что с минуту стояла, затаив дыхание.

— Красиво, правда? — с непонятной интонацией спросил бесшумно подкравшийся Лайам, и Ламия вздрогнула, бросив на трактирщика сердитый взгляд. — Извини, я думал, ты меня слышала.

Лайам усмехнулся и подмигнул порозовевшей девушке:

— Что, засмотрелась на молодого парня? Соблазнительно выглядит, а? И я когда-то был таким же молодым, шустрым и… добрым. Хороший парнишка. Только странный. Очень странный!

— Тебе все, кто не пьет вино и не бьет морду, кажутся странными! — фыркнула Ламия. — Тебе не кажется это не очень нормальным?

— Но-но! Не так уж много я и пью! — ухмыльнулся трактирщик и тут посерьезнел. — Понимаешь… он слишком силен для своих лет. Двигается так, будто долго занимался боевыми искусствами — поверь, я знаю в этом толк. Видел таких мастеров — они не просто двигаются, они экономно двигаются, ни одного лишнего движения… все точно, четко… умело… хмм… не знаю, как передать! Смотришь и понимаешь, что против него моя сила, мое умение — ничто! И этот парень такой же. Ты видела, как он разбил чурбак. Знаешь, сколько тот весит? А он его одним движением! Представь, если ударит мечом! Или тем же топором. А помнишь ту драку, когда возчик тебя попытался изнасиловать? Как Щенок сумел сбить его с ног? А ведь и пальцем до буяна не дотронулся! Я уже некогда видал такое. Только лучшие из мастеров, высшие мастера обладают такой способностью. И то — за всю свою жизнь я встретил только одного такого человека. И вот этот — второй. Я спрашивал его. Но он лишь улыбается, как ненормальный, смотрит на меня своими дурацкими голубыми глазенками! Иногда мне хочется врезать ему по башке…

— Знаешь, почему он тебя раздражает? Иногда и меня, — Ламия улыбнулась уголками губ и вздохнула. — Потому что он напоминает нам, как мы несовершенны, грубы, злы, жадны! Как ангел, слетевший с небес, — сравнивать себя с ним все равно как класть новую рубаху рядом с половой тряпкой. Понимаешь?

— Эк ты завернула! — Трактирщик широко улыбнулся и привлек Ламию к себе, обняв за плечи левой рукой. — Откуда же ты такая умная взялась-то, а?

— Откуда и все, — ухмыльнулась девушка. — У мамы спроси! Она тебе точно расскажет, откуда!

— Кстати, как она? — тут же спросил Лайам, теребя прядь волос Ламии, вырвавшуюся из-под шляпы, укрывавшей лицо от солнца.

— Лучше, гораздо лучше! — живо ответила девушка. — Ей бы лекаря-мага! Он бы точно поставил ее на ноги!

— Вот немного подзаработаем, найму хорошего мага! — кивнул Лайам. — Погоди немного. Сейчас с деньгами плоховато, каждый медяк на счету. Деньги идут, но… закупки все съедают. Дорогое вино денег стоит, пряности, редкости всякие… сама знаешь.

Они помолчали, глядя на то, как Щенок расправляется с очередным чурбаком, и через минуту Лайам бесстрастно бросил:

— Заработаем — вылечим твою мать и… свадьбу устроим. Настоящую свадьбу! Хочешь?

Ламия отстранилась, грустно поджала губы, вздохнула:

— Может, не надо? И ты уже не молоденький мальчик, и я… не девочка. Глупо будем выглядеть. И… ты уверен, что нам нужно стать официальными мужем и женой? Может, пока подождать?

— А чего ждать? — пожал могучими плечами трактирщик. — Я тебя люблю, хочу, чтобы ты была моей женой! Готов в любой момент пойти с тобой в храм Создателя и закрепить наши отношения!

— Лайам, я же тебе говорила — я не люблю тебя! Я к тебе очень хорошо отношусь, считаю своим другом, что странно, — мы и знаем-то друг друга всего ничего, несколько месяцев! Да, за этот месяц мы сдружились, мне интересно с тобой общаться, ты мне приятен, но… любви нет! Сердцу не прикажешь любить, Лайам, пойми!

— Это из-за него? — трактирщик кивнул в сторону Щенка и свел насупленные брови. — Ты в него влюблена?

— В него? — задумалась девушка. — Если только как в младшего брата. Ты посмотри на него — он же… Щенок! Ну да — тело, как у настоящего мужчины, но душа… он же настоящий ребенок! Нет, если бы я и влюбилась, то в такого, как ты, — ты настоящий мужчина, да. О таком мужчине женщина может только мечтать — ты сильный, ты умный и добрый тоже, да! Я знаю — ты добрый, но…

— Так за чем дело-то стало?! — выходи за меня замуж, и все! Ты не пожалеешь! — горячо выдохнул Лайам, хватая девушку за плечи. — Моей любви хватит на нас обоих! Я знаю, ты меня все равно полюбишь! Я хочу, чтобы ты была со мной! Никого, кроме тебя, не хочу!

Ламия посмотрела в покрасневшее лицо Лайама и вдруг подумала: «А правда, чего я кобенюсь?! Другая бы на моем месте прыгала от радости — одинокий, обеспеченный, любит — чего еще надо?! И матери поможет, и дети, когда будут… тоже не оставит! Дура я все-таки, ей-ей… не зря мне мама это говорила! И за башмачника не вышла, и за пекаря — мол, не по любви ведь! Так всю жизнь любви и прожду. А есть ли она, любовь-то?»

Ламия невольно снова посмотрела на Энда, покусала губу и тихо сказала:

— Я подумаю. Наверное, ты говоришь все правильно. Только вот…

— Да ничего не «вот»! — Трактирщик взмахнул рукой, и лица Ламии коснулся порыв ветра, возникшего от энергичного движения огромной ручищи. — Через неделю праздник урожая, начинается неделя свадеб — вот мы с тобой и поженимся! Ну, соглашайся! Чего думать?! Сама знаешь — это правильно!

— Хорошо, я согласна. — Девушка кивнула и наклонила голову, пряча глаза. — Надеюсь, у нас получится.

— Получится! Обязательно получится! — Трактирщик сграбастал взвизгнувшую от неожиданности девушку в могучие объятия и, подняв на руки, пошел к трактиру. Ламия лежала на его руках, улыбаясь в синее небо, и думала о том, что, возможно, жизнь не так уж и плоха. И она, Ламия, — не такая уж неудачница! А еще — что Эндел, как настоящий ангел, принес ей удачу, и скоро мать будет здорова.

Эндел, Эндел… если бы она была моложе! Если бы ты не был таким добродушным улыбающимся дурачком… Эх, никогда не бывает так, как хочется! И надо принимать жизнь такой, какая она есть. Хватит фантазий. Двадцать шесть лет — ни семьи, ни детей… хватит!

* * *

— Куда он ее потащил? Он что, напал на нее? Хочет загрызть?

— Хе-хе… глупенький! Он любит ее! Почему сразу — загрызть?

— Люди злые. Они всех убивают. Вот я и подумал…

— Злые. А ты пришел в город, хотя я тебе и запретил! Ну и вот как ты себя ведешь, а? Мы как с тобой договорились — через три месяца я к тебе прихожу и все рассказываю! А ты что сделал?!

— Я соскучился, братец! — ментальный голос гарма выразил обиду, хотя Щенок сам не знал, как это получается — чувствовать эмоции в беззвучном голосе. Вероятно, тот, кто передавал, специально накачивал эмоции в передачу. Или же Щенок незаметно для себя стал эмпатом, чувствующим настроение окружающих, особенно если те связаны с ним кровными узами.

— Ладно, ладно! — Щенок отбросил топор, шагнул к водосточной яме, уходящей под булыжную мостовую, туда, откуда светились желтые глаза гарма.

Холодный влажный нос ткнулся в щеку человека, и горячий шершавый язык облизал лицо.

— Наконец-то! — Рагх радостно рыкнул и еще раз прошелся по лицу человека красным языком. Понюхал воздух, поводя носом, и, коротко фыркнув, сказал:

— От тебя пахнет самкой! Ты нашел себе самку? Ты решил завести своего щенка?

И получил в ответ картинку: злобный человек, оскалившись, несет в вытянутой руке гарма, держа его за хвост. У гарма выпучены от страха глаза, он пустил струйку.

Рагх радостно зафырчал, отправляя такую картинку: человек бежит, вытаращив глаза, в его зад вцепился гарм с огромными зубами.

— Вот почему ты не любишь вопросов о размножении? — поинтересовался гарм. — Что такого? У вас, людей, какое-то странное отношение к этому делу! Я же просто спросил, интересно же! Я бы учил твоих щенков ходить под землей, охотиться, научил бы их нашей магии. Воспитал бы из них настоящих гармов!

— А сам-то?! — Щенок хохотнул и потеребил гарма за ухо. — Ты когда заведешь свою самку, сделаешь своего щенка?

— Рано еще. У меня еще пятна на шкуре не сошли, какие мне щенки! Мне эти самки вообще пока не интересны! Вот когда войду в силу… тогда — да! Самая лучшая самка будет моя! Я лучший лекарь, что есть у гармов! Даже сейчас. Мама сказала! А она никогда не врет. Вот подрасту, тогда…

— Чтобы подрасти, тебе нужно ходить там, где надо, и не лазить в город! — досадливо бросил Щенок, глядя на то, как к нему спешит Ламия. — Все, скройся, сюда идут! Ночью увидимся! Я буду ждать тебя возле горы, там, где становятся на стоянку корабли, у порта! Днем не появляйся, хорошо? Боюсь я за тебя. Не нужно, чтобы тебя видели! Уходи!

Гарм будто растворился в темноте дождевого стока, а за спиной Энда появилась запыхавшаяся девушка:

— Щен… хмм… Энд! Скорее беги в порт, найди купца Херга, срочно — мы согласны взять два мешка специй. Пойдем за мной — я дам тебе денег, рассчитаешься. И смотри, чтобы не обокрали! Следи за карманами! Возьмешь извозчика, привезешь. Да побыстрее, у нас сегодня будет банкет купеческой гильдии! Заказали на сорок персон, а мы не готовы! Скорее, поторапливайся! Да оденься поприличнее, не голышом! И вымойся, а то с черной шеей небось рубаху натянешь, потом не отстираешь!

Ламия повернулась и помчалась обратно в трактир — запыхавшаяся, потная, раскрасневшаяся. Щенок улыбнулся, быстро, за пару минут сложил наколотые дрова в более-менее пристойную поленницу и, подобрав топор, положил его под навесом так, чтобы не намочило дождем.

Ламия зря говорила про черную шею — уж чего-чего, но у Энда, как выяснилось, имелась патологическая страсть к аккуратности. Все разложено по полочкам, все чистое, аккуратное — до отвращения, как сказала прошлой ночью Анга.

Девчонка из профессионалок, она положила глаз на Щенка сразу, как появилась в трактире, — молодая, лет около двадцати, не больше, худенькая, гибкая, как свежая лоза, страстная — до ненормальности. Анга пришла к Щенку десять дней назад и оставалась у него регулярно, через ночь, иногда чаще. Зачем ей это надо было? Девушке, которая зарабатывает тем, что занимается сексом с клиентами?

Щенок как-то спросил ее об этом, но она лишь хихикнула и щелкнула его по носу ухоженным, тонким пальчиком: «А тебе какая разница? Пользуйся, пока есть возможность, дурачок!» И он пользовался. Умело пользовался. Странно, но Щенок откуда-то знал, что и как нужно делать с женщиной. И делал это так, что девчонка кричала, визжала, стонала, зажимая рот шелковой рубахой и… приходила к нему при первой же возможности, будто наркоман за очередной дозой черной жвачки.

В трактире посмеивались — чем же приворожил опытную девицу этот малахольный? Но смеялись беззлобно — во-первых, Щенка на самом деле любили. Он готов был помочь всем, чем мог, отдать последние деньги, последнюю рубашку тому, кто в ней нуждался, со своей извечной полуулыбкой на загорелом, на удивление совершенном лице.

Во-вторых, все знали, что Щенок что-то вроде талисмана для хозяина и управляющей Ламии, и, если кто-то начнет плохо говорить об этом парне, — порвут, как гнилую тряпку!

Любили его и клиенты — в основном клиентки, они просили, чтобы их столик обслуживал именно Энд, говорили, что его добродушная физиономия настраивает их на хороший лад.

Вранье, конечно, большинство из них просто мечтали залучить паренька в свою постель и делали для этого все, что возможно, — задаривали подарками, оставляли огромные чаевые, от которых у других подавальщиков и подавальщиц просто скулы сводило от зависти. Пытались действовать и через хозяина трактира, требуя предоставить «особые» услуги юноши, но… безуспешно. Щенок будто не понимал намеков и прямых заигрываний, лишь улыбаясь в ответ на особо непристойные предложения, трактирщик же был прям и груб, посылая озабоченных дам и их посыльных туда, откуда все они когда-то появились.

Впрочем, степень «послания» зависела от социального статуса клиента или клиентки — только глупый трактирщик оскорбит сильных мира сего. Отказать можно и вежливо, не рассказывая в подробностях о странных сексуальных предпочтениях предков глупого клиента.

И он отказывал, придумывая какие-нибудь удобоваримые объяснения, — например, что парень совсем не любит женщин, что ему по сердцу мужчины (тут трактирщика аж перекашивало! Но что делать?!).

В общем и целом жизнь в трактире Щенку нравилась. Он был сыт, его никто не обижал, у него даже появилась женщина, с которой ему очень нравилось кувыркаться в постели и которая учила жизни — в промежутках между любовными упражнениями.

Щенок впитывал все, что ему рассказывали, чему его учили, с жадностью изголодавшегося путника. Он уже вполне сносно общался с людьми, многое понимал, а чего сам не мог понять, спрашивал у тех, кому доверял, — у Ламии, у Лайама, у своей шустрой подружки, не оставлявшей его своим вниманием. Он не гнушался никакой работы, а всем служебным занятиям предпочитал колку дров — ему было приятно чувствовать свою силу, здоровье, приятно нюхать запах свежей древесины, наслаждаться лучами солнца или дождевыми каплями, ощущать на коже прикосновение свежего ветра, прилетевшего с морских просторов.

Отсюда, со двора трактира, было видно море — голубое, сверкающее под солнцем и такое волнующее, что сердце начинало стучать, как топор дровосека. Особенно когда Щенок смотрел на север… Ему казалось, что там, на севере, за морем, что-то для него важное, то, что он забыл, но обязательно должен вспомнить. Обязательно!

И вспомнит. Когда-нибудь…

Щенок быстро оделся — свободные длинные штаны, белая рубаха, сандалии на босу ногу — все новое, качественное, украшенное строгой, но очень красивой вышивкой.

Энду все равно, в чем ходить, он относился к одежде довольно-таки наплевательски и мог бы вообще ходить голым, нагота его совершенно не стесняла, но… голыми могут ходить только рабы, и то — только у совсем уж жадных хозяев, жалеющих денег для своего «разумного скота». Свободные люди ходили только в приличной одежде.

Одежда — это не только возможность укрыться от палящего солнца или ночного холода. Это еще и статус. Глядя на одежду, на украшения, можно понять, к какой социальной среде принадлежит человек. Покрой одежды, узоры на рубахах и штанах, оружие, его наличие или отсутствие, качество оружия — по всем этим приметам опытный человек мог сразу сказать, купец перед ним или дворянин, крестьянин или горожанин.

Довольно-таки удобная система, и Щенок понял ее быстро, можно сказать, с лету. Он вообще все понимал с лету, да так, что у Ламии и Лайама глаза на лоб лезли от удивления: мог с ходу повторить длинный текст, который прочитал на бумаге и запомнил с первого раза, мог повторить его даже через неделю. Подними посреди ночи, спроси — и он повторит слово в слово. Мог запомнить на слух такие сложные тексты, что другой и выговорить бы их не смог.

Оказалось, Энд прекрасно читает, пишет и считает, может в уме перемножать и делить такие числа, которые тот же трактирщик мог делить и перемножать только на бумажке, да еще и как следует над ними попыхтев.

* * *

Через двадцать минут, с увесистым мешочком на поясе, Щенок весело шагал по булыжной мостовой к порту, спускаясь по кривой улочке, петлявшей между массивными двухэтажными домами купеческого квартала. Светило солнце, одуряюще пахли крупные белые цветы на деревьях, растущих вдоль дороги, — эти цветы свисали гирляндами, и над ними жужжали сотни насекомых, погружая хоботки в вожделенный сладкий нектар.

По улице шагали десятки людей, торопившихся по своим неотложным делам, катились тележки, телеги, возы, важно вышагивали вьючные караваны, охранники которых подозрительно осматривали прохожих на предмет злонамеренности, бегали и вопили мальчишки, стреляя шкодливыми глазами направо и налево. Большинство, как рассказали Энду, промышляли воровством и попрошайничеством, и не стоило обманываться их детским лицом и жалким видом — многие из них работали настолько виртуозно, что неосторожный человек мог лишиться своих денег так просто и быстро, что не смог бы понять, в какое из своих недобрых мгновений он лишился прибыли за месяц работы. Ведь кошель был припрятан за пазухой, и только волшебство могло изъять его оттуда так, чтобы несчастная жертва не почувствовала руки вора.

Хорошо! Ноги несут быстро, душа поет, а в голове вертится песенка, что вчера слышал в трактире. Назойливая мелодия — трень-брень, трень-брень…

В порту забавно — огромные, будто надутые изнутри корабли, стоящие у причала, медленно, почти незаметно покачиваются на морской волне, отдыхая после бурь, исторгая из своего нутра бесчисленные мешки, ящики, бочки и корзины.

Десятки полуголых и совсем голых грузчиков носятся по сходням, снуют, как муравьи в муравейнике, перетаскивая на своих плечах все, что привезли в своих трюмах деревянные монстры.

Чуть поодаль, у других причалов, охраняемых солдатами, стоят боевые суда — остроносые, узкие, защищенные по бортам листами сверкающей на солнце начищенной меди. Грозно смотрят в небо поворотные стрелометы, способные выбросить стрелу длиной в рост человека и сбить ею даже дракона — если попадут в него, конечно. Камнеметалки, возле которых в специальных стальных корзинах лежат груды снарядов. Бойцы из экипажа корабля тренируются, звеня мечами, подбадривая себя громкими истошными выкриками. Все как всегда. Все как обычно.

Щенок был в порту уже не первый раз, а если точнее — пятый раз. Два раза с Лайамом. Три раза — самостоятельно. Этот раз — шестой.

Суета! Крики! Шум!

Запах пряностей, шибающий в нос, запах дыма — сжигают опилки, куски бочек, ящиков, мусор.

Запах моря — водорослей, рыбы, особенно возле причала с рыболовецкими шхунами, пропитанными рыбным соком с днища до мачты.

Сейчас у причала всего две шхуны — видать, остались на ремонт, чтобы подновить потрепанные снасти, подремонтировать разбитое волнами снаряжение.

К ним подъехал возок с досками, и моряки вопят, размахивают руками, выторговывают скидки у красного от жары и ярости лесовозника — обычная картинка, повседневная жизнь.

Еще дальше, за высоким забором, стук молотков, визг множества пил — это верфь. Здесь строят корабли, отсюда они отправляются в плавание, чтобы когда-нибудь сгинуть в море или упокоиться на кладбище кораблей, за верфью, на берегу, там, где некогда гордые корабли, бороздившие океан, вспоминают свою бурную молодость и спят, медленно подтачиваемые временем и немилосердными древесными жучками. Старые корабли — любимое место обитания портовых «детишек», той самой шпаны, от которой нужно беречь карманы. Шустрые, как кровососущие насекомые, они так и ждут, чтобы облегчить твой пояс от излишних денежных накоплений!

Щенок оглянулся по сторонам, нашел взглядом портовые склады, оглянулся на море, чтобы еще раз насладиться видом водной глади, и внезапно замер, разинув рот, — такого он еще не видел! Откуда-то издалека, из-за порта, медленно, тяжело поднималась, летела стая самых необычных существ, которые он видел в своей жизни! Длинные, вытянутые шеи, на которых сидели уродливые рогатые головы, еще более длинные хвосты, раздвоенные на конце, прижатые к брюху узловатые лапы — задние, мощные, и передние, небольшие, похожие на руки.

Крылья впечатляли! Огромные, похожие на крылья летучих мышей, они закрывали солнце и сверкали, будто драгоценные камни! И сами эти существа сверкали, переливались, отблескивали чисто вымытой чешуей, прекрасные и странные, чуждые человеку больше, чем лесной зверь или морское чудовище. Откуда они взялись?! Как могут держаться в воздухе, при таком-то размере?!

Похоже, что последние слова Щенок сказал вслух, потому что кто-то рядом с ним ответил:

— Боевые драконы пятого подразделения. За портом у них казармы. На маневры полетели, тренируются. Никто не знает, как они летают, — только Создатель. Магия какая-то, не иначе!

Щенок машинально кивнул, взглянув на говорившего, — мальчишка лет двенадцати, в забавном ярко-красном платке на голове, отвернулся и снова принялся разглядывать драконов. А они уже прошли над головой, уходя в сторону открытого моря, поднимаясь все выше и выше, так, что скоро стали казаться не огромными чуждыми пониманию тварями, а маленькими птичками, коих в небесах неисчислимое множество.

Возможно, что Щенок видел их и раньше, но принимал именно за птиц, не пытаясь особо вглядеться в силуэты пролетавших существ. Но теперь, когда драконы пролетели так низко над головой…

Были видны и наездники — они сидели уверенно, держа в руках что-то вроде поводьев, привязанных к рогам чудовищ. Похоже, что таким образом они управляли полетом зверей. И в сравнении с тушей дракона наездники казались маленькими-маленькими, как муха на спине собаки! Только это сравнение позволяло осознать размер невероятных чудовищ — они огромны! Когда читаешь о драконах в книгах, летающие ящеры кажутся чем-то далеким, фантастичным, сказочным. Прочитал, принял к сведению — и забыл. Но когда видишь их воочию — сердце трепещет, норовя выскочить из груди, а мозг будто засыпает, завороженный прекрасной картиной!

Звери растворились в небесной сини, Щенок вздохнул и… хлопнул себя ладонью по поясу, скрытому под подолом свободной рубахи, — на нем ничего не было! Вместо кошеля, набитого серебрушками, — обрезанные кожаные ремешки!

Щенок подобрался, выкинул из головы все лишнее — драконов, столпотворение людей, все, что мешает чутью следопыта, крутанулся вокруг оси и… вовремя! За толпой снующих туда-сюда грузчиков мелькнул знакомый красный платок!

Мальчишка бежал так, что не было сомнения — он спасается от кого-то или чего-то, или уносит что-то ценное, боясь, что его догонят.

Щенок рванул с места так, как когда-то бегал с гармом, — из всех сил, на пределе возможностей, «кто добежит первым?»!

Гарм обычно все-таки выигрывал, четыре ноги — это не две, четырехногие созданы для того, чтобы догонять и убегать, но в первые секунды человек обычно вырывался вперед, чтобы уступить уже на последних метрах, когда гарм входил в режим бега и был похож на черный сгусток темноты, мчащийся вдоль тоннеля. Впрочем, если бы не низкие своды тоннелей! Гарм был очень хитер. Инстинктивно хитер.

Здесь не было низких тоннелей, не было узких ходов, но и без того хватало препятствий — люди не успевали отпрянуть от мчащегося человека, приходилось их огибать, уворачиваться от них, толкать под вопли и ругань едва не сбитых с ног грузчиков, купцов и возчиков.

В одном месте пришлось перемахнуть через телегу с бочками так, что возчик только ойкнул и подавился вином, которое пил из горлышка бутылки. Мужчина долго кашлял, отсмаркивая рубиновую жидкость, хлынувшую в нос, и костерил проклятых придурков, отнявших у него добрую порцию вожделенного пойла.

Конец ознакомительного фрагмента.