1972. Возвращение

Евгений Щепетнов, 2020

Возвращение на родину после длительного пребывания в США может навлечь на Михаила Карпова много непредсказуемых последствий. Но оставаться в Штатах он тоже не хочет – Америка уже не так благоволит ему, как раньше. А потому выбора нет. Нужно отправляться в родные края. Догадывался ли Карпов, что его судьба решается прямо в это же время? Шелепин, получивший почти неограниченную власть в Союзе, наконец принял мысль, что Карпов – человек из будущего. И осознал всю его ценность для страны. Нужно создать для него отличные условия, дать все, что он пожелает, и использовать в своих целях. Ведь в Америке у Карпова огромное состояние, а здесь – почти ничего. Так что придется всеми доступными средствами «прививать» любовь к родине. Вопрос лишь в том, как скоро ценность знаний Михаила Карпова приблизится к нулю. Сейчас из него попытаются выжать максимум информации и даже использовать для пропаганды. А когда он перестанет быть полезным, можно смело пустить его в расход… Книга содержит нецензурную брань

Глава 2

— Присаживайтесь, пожалуйста!

Предупредительный молодой мужчина открыл перед нами дверцу все той же черной волги, и я, пропустив вперед себя Ольгу, сел на заднее сиденье.

Странное ощущение. Уже начал привыкать сидеть на заднем сиденье. А раньше терпеть этого не мог! Мое место — это так называемое «место трупа», то есть — справа от водителя. Почему трупа? Да потому что при аварии в первую очередь погибает тот, кто сидит на этом месте — я это еще с ментовки вынес. Слышал, как обсуждали эту тему следаки. Самое безопасное в машине место — за водителем. Ну вот пускай там Ольга и сидит.

Распрощался я с двумя высшими небожителями страны вполне даже по дружески. Нет, я с ними не выпивал. Хотя прикольно было бы выпить пятьдесят грамм с самим Генеральным Секретарем КПСС и Председателем КГБ СССР! Шелепин не пьет и презрительно относится к тем, кто выпивает. Возможно потому, что за свою карьеру насмотрелся на советских руководителей, которые повально страдали алкогольной зависимостью.

Про эту самую зависимость — это не придумка, и не наветы злых антикоммунистов. В советское время все дела частенько решались через бутылку. Я не знаю, почему так сложилось — возможно, война так подействовала, постоянные стрессы, а потом уже передалось так сказать в поколениях, но только вот на человека, который не пьет, чиновники смотрели в в высшей степени подозрительно! Не пьет вместе с ними, значит — стучит! И значит, этого человека нужно опасаться. Тем удивительнее факт того, что Шелепин сумел, презирая алкогольную зависимость, добраться до таких высот. Это каким надо быть умным, хитрым, изворотливым — чтобы влезть на самый верхний насест! Уважуха, что еще скажешь.

И задумаешься — сумеешь ли такого человека перехитрить? Сумеешь не поддаться на его интриги? Ой, сомнения у меня в этом плане! Это не президент США, по большей части номинальная и ничего не решающая фигура. Здесь — полноправный властелин, который может вся и все!

Машина плавно тронулась с места, и я вдруг впервые обратил внимание… черт подери, у нее ведь коробка автоматическая! Точно! То-то она перла по трассе, как истребитель! Движок от ГАЗ-13 «Чайка»! Не зря мне показалось, что машина по дороге идет устойчивее и вроде как даже мягче. И стеклоподъемники электрические. И кондиционер — вон, я вижу ручку управления кандюком. Крутая тачка! Их с 1968 года делают мелкими партиями, и называли «догонялками». Почему догонялками? Да понятно — почему. Надавил на педаль, и… все в заднице! То есть — позади тебя. Она шла чуть не до двухсот километров в час. Вот только бензина жрала… жрет — немерено! И не простого бензина, а 95-го, которого в СССР сейчас нет. Его закупают в Финляндии, и заправиться им на заправках невозможно. Но общих заправках, само собой разумеется. Купить такую машину в частное пользование практически невозможно — все они в ведении КГБ, а если бы кто-то даже и купил — содержать ее просто невозможно. Специальные масла, специальный бензин, специфические запчасти. Никому такое чудо не нужно. Если только на Кавказ? Тем, ради понтов — все нужно.

Помню, такая «волга», только желтая, имелась в одном из областных управлений ГАИ, ее почти не эксплуатировали — по тем же причинам (дорого!), и выезжала она очень редко, только на сопровождение ВИП-персон. А потом ее списали, купил кто-то из ментовских чинов. Купил, и выгнал на авторынок — продавать! Только открыл капот, вокруг машины сразу образовался круг из лиц определенной национальности. Они кричали: «Вах! Вах!» — и машина ушла за пятнадцать минут. По хорошей цене. Никто ведь не стал объяснять покупателям, что приобретают они абсолютный геморрой.

Ехали мы недолго — от Кремля до Котельнической набережной ехать совсем ничего, можно сказать два шага. Я даже время не засек, показалось — минут за пятнадцать долетели, или даже меньше. Впрочем, на этом жутком пепелаце — плевое дело. Но мигалку сейчас не включали — зачем? Дом никуда не убежит.

Я снова достал из кармана голубую бумажку и прочитал свою фамилию, номер дома, корпус и номер квартиры. Вот не верится, да и все тут! Квартира в высотке на Котельнической набережной в мое время стоит… сколько? Да хрен знает — сколько. Помню цифру в полтора ляма зеленых. Помню и больше. Сколько может стоить квартира в четыре комнаты площадью более ста квадратных метров?

Бумажку сложил вчетверо и положил в новенький, пахнущий краской паспорт. Не стали заморачиваться, искать мой прежний паспорт, оставшийся где-то в недрах разрешительной системы — просто выписали новый и проставили в него штамп новой прописки. Легко и просто!

Ну а чего — «тоталитарное государство»! Приказал царь — и забегали муравьишки, принесли все, что он потребовал. Попробовали бы такое сделать где-нибудь в США! Дни ушли бы на передачу приказа и его исполнение, да и то — в лучшем случае дни. А то и недели. Это пристрелить известного русского писателя, светоча литературы — быстро и легко, а документ сварганить — это трудно.

Глядя на меня, достала паспорт и Ольга, раскрыла, зачем-то понюхала, с улыбкой шепнула:

— Хорошо пахнет!

— Родиной? — тоже улыбнулся я.

— И… родиной тоже — хихикнула Ольга — Люблю запах типографской краски, с детства люблю! Может я стала журналисткой именно потому, что мне нравится запах свежих газет! Вот!

— Маньячка! — ухмыльнулся я — Наркоманка!

— Да! — злобно оскалилась Ольга — Щас как вцеплюся в одно место! Ух, попляшете тогда! Знаете, что мешает плохому танцору?!

— Вот щас обидно было! — пригорюнился я — Что, я плохо танцевал в клубе? Да на нас все смотрели, а бабы визжали так, что чуть из трусов не выпрыгивали!

— На меня они смотрели! — мстительно завершила Ольга — На грудь мою! То бишь на сиськи! А вы…

— Слушай, прекрати меня называть на вы, а?! Меня это просто бесит! После того, что мы пережили… да и на вид мы одногодки!

— Врете! Эээ… врешь! Я моложе выгляжу! Мне никто больше девятнадцати лет не дает!

Я посмотрел на Ольгу «чужим» взглядом, поднял брови:

— Хмм… ну… соглашусь. Больше девятнадцати лет тебе не дашь.

— Прощен! — махнула рукой Ольга и выглянула в окно, отодвинув занавеску — Ух ты! Здоровая какая махина! Что, уже приехали?

— Похоже, что приехали… — задумчиво сказал я, убирая паспорт в карман.

Ольге тоже выдали новехонький паспорт, и самое что интересное — паспорт гражданки СССР, росчерком пера вернув ей родное гражданство (тоже преимущество «тоталитарного» государства). И прописку сделали — теперь она была прописана в моей… бывшей моей однокомнатной квартире у метро Динамо. Кстати, я как провинциал все время хочу назвать «метро Динамовская», вот хочу, и все тут! Никак не могу привыкнуть, что это «метро Динамо»!

Пора привыкать. Я ведь теперь «маасквич»! Хе хе хе… А лет через десять сделаюсь «коренной маасквич»! А может и раньше. Тут ведь как: коренной москвич, он никогда не носит в руках ничего кроме нотной папки или портфеля, а еще — он не стоит на эксклаторе, а обязательно бежит по нему вниз, ибо экономит каждую секунду своего делового времени. Только «понаехавшие» шастают с огромными баулами, пахнущими колбасой, и стоят на эскалаторе, дожидаясь, когда мимо пробежит «коренной москвич». Так их и вычисляют.

Впрочем, сейчас это еще не очень заметно. Москва еще полна настоящими коренными москвичами, которые вскорости окажутся где-нибудь в Мытищах, сбежав от наплыва «коренных» москвичей, понаехавших в Нерезиновую в лихие 90-е. Эта Москва еще ТА Москва, столица моей Родины, Советского Союза. Той Родины, о которой тоскуют все, мечтающие услышать хруст советской булки.

Забавно. Почему-то те, кто мечтает чтобы вернулось прошлое, забывают о том, что родин-то на самом деле было две, и те, кто вышел из СССР и сохранил память и разум, помнят именно эти ДВЕ родины. Одна — это бараки, которые строили на три месяца, и которые стоят уже тридцать лет. Отсутствие в магазинах дефицитных товаров — практически тотальный дефицит на все более-менее интересное, современное, качественное — начиная с колбасы и заканчивая автомобилями. И полнейшее неравноправие, которое никогда не признают те, кто жил в советское время… «как сыр в масле катался». Обычно это жители крупных городов — Москва, Ленинград, Киев и Рига. В семидесятые годы там было ВСЕ, особенно если ты «выбился в люди» и каким-то образом припочковался к спецраспределителю.

В доме, у которого мы только что припарковались, жили те, кто именно что «выбился в люди». Это был островок благополучия, вернее — пик благополучия, возвышавшийся на Москва-рекой и Яузой как огромная скала, о которую разбиваются все жизненные невзгоды. Вначале тут жили только работники НКВД, но потом, после того, как к зданию пристроили новые корпуса, сюда стали селить тех, кто с точки зрения советской власти заслужил проживание в «пике благополучия» своими праведными деяниями на благо родной страны. Художники, скульпторы, балерина и актриса, композитор и просто чиновник высшего ранга — кого только здесь не было! Если ты получил ордер на квартиру в высотку на Котельнической набережной, значит — заслужил, значит, ты чего-нибудь да значишь. Это как получить орден. А может даже и покруче. Орденов много, а высоток на Котельничьей — одна. И квартир в ней ограниченное количество.

— Пойдемте, Михаил Семенович, я покажу вам вашу квартиру. Но начнем мы с гаража — с мягкой улыбкой сообщил мне провожатый, который сидел на правом сиденье торпеды-«волги».

— С гаража? Хорошая новость! — искренне обрадовался я — А то я все думал, куда мне девать машину? Бросить на улице — как-то… не очень.

— Нет-нет, что вы! Мы все продумали! — улыбнулся мужчина. Имени своего он не назвал, а спрашивать я не стал — захочет, так сам назовет. А не называет — значит, не положено. Да и если назовет — никакой гарантии, что это его настоящее имя.

Гаражи, как оказалось, находились под чем-то вроде длинного пандуса, или не знаю, как это назвать. По этому пандусу можно подъехать к высотке с одной из сторон и припарковаться. И не догадаешься, что внизу стоят несколько сотен машин. Хотя нет… присмотрелся — это спортплощадка! Точно, спортивная площадка, она!

Гараж, или точнее «парковка», ничего особенного из себя не представлял. Я десятки, если не сотни раз видел такие парковки под крупными мегамоллами. Только там у площадок не было номеров. Мой номер, вернее номер моей площадки — «52». Так значилось на стене за кормой машины, и вероятно и на полу под машиной — заглядывать я не стал, но могу сказать с полной определенностью — номер должен быть. Потому что такие номера были на свободных от машин местах парковки.

Свободными было около половины мест, и что характерно, сразу бросилось в глаза — ни одной иномарки! Хе хе хе! Мой «кадди» среди волг, жигулей и москвичей смотрелся как «Титаник» среди арктических льдин. Или нет, он же белый — значит как айсберг среди «титаников». Кстати, моя «коляска» мало того, что была уже сюда доставлена, но еще и блестела первозданной чистотой, как в момент ее рождения! И это притом, что на улице мартовская слякоть, и от пролетающих мимо машин понимается облако грязной взвеси! Извечная беда всех наших дорог. Умудрились — вымыли, вытерли, и по-моему даже натерли воском!

А вот в салоне ничего не было. Ни барахла, ни колес. Интересно, куда они все это подевали? Спрашивать не стал — ну зачем сразу же показывать себя… хмм… эдаким стяжателем. Не пропадет барахло, уверен.

— Вот ваша карточка-пропуск, чтобы не было никаких проблем с въездом и выездом — сопровождающий подал мне твердого картона прямоугольник с моей фотографией — Теперь это ваше место. Ключи от гаража у сторожа, ночью ворота запираются, но если вам нужно — он всегда откроет.

Мы пошли на выход, и возле ворот встретили человека лет шесятидесяти, одетого в смесь военной и гражданской одежды.

— Товарищи, вы чего здесь ходите? Я вас не помню! Куда и зачем ходили? Что высматривали?

Сопровождающий шагнул к сторожу-вахтеру (а это явно был именно он), что-то достал из кармана и показал. Сторож едва не вытянулся во фрунт. Потом сопровождающий кивнул мне, и я подошел.

— Михаил Семенович, пожалуйста, покажите товарищу ваш пропуск. Товарищ Васильев, запомните — это товарищ Карпов. Вон стоит его машина, белый «кадиллак». Товарищ Карпов теперь будет здесь ставить свои машины — «кадиллак», или какую другую, если захочет. Передайте, пожалуйста, по смене, чтобы не было никаких непонятностей.

— Все сделаем! Так точно! — тут уже сторож совершенно точно встал по стойке смирно, но при этом не преминул оценивающе окинуть меня цепким, запоминающим взглядом. Как сфотогрофировал. Тоже небось бывший гэбэшник, или вохра.

— Спасибо, товарищ Васильев! — вежливо, с улыбкой кивнул сопровождающий — вы свободны.

И сторож едва не щелкнул каблуками, отправляясь в свою сторожку у входа, к обогревателю и свежим газетам с кружкой чая. Спокойная, размеренная жизнь привратника у сильных мира сего. Слуга власти!

От гаража до центрального входа — недалеко. Жаль, конечно, что нет лифта прямо из гаража в здание высотки, но это было бы совсем уж наглостью! Хе хе…

Высоченные двери… на стенах — барельефы как в дворцах фараонов и в храмах египетских богов. Здесь и живут небожители, только вот маскируются они под простых, незамысловатых граждан, а потому барельефы изображают не фараонов и богов, не Сталина и Берию, и даже не Хрущева с Брежневым, а всего лишь крестьян и рабочих в их повседневных одеждах. Вот только попробуй сюда впереться человек в такой же рабочей одежде — ему быстро расскажут, где он должен находиться и куда ему следует пойти. В эротическое пешее путешествие.

Нет, я не возмущаюсь, не потрясаю ручками в трагедийном негодовании: «Доколе! Как так можно?!». Я просто констатирую факт: «Все животные равны, но некоторые — равнее». Здесь живут те, кто равнее. На мой взгляд, все-таки честнее поступают при капитализме. Капиталисты честно говорят: это не для вас. Это для богатых, успешных, и бедноте здесь не место. У нас же в Союзе лгут. Вот даже то, что барьельефы изображают рабочих и колхозниц, а не тех, кто здесь на самом деле живет — самая настоящая ложь. Лицемерие.

Да, можно сказать и так: у нас каждый может добиться, добьешься ты — и будешь жить в этом домике на пятнадцатом этаже! Но и это будет ложь. Весь фокус в том, что добиться и достичь сейчас можно только тогда, когда ты потомок славного рода, связанного с высшими этого мира. То есть — внук адмирала может стать адмиралом, а вот внук тракториста… это вряд ли. И в этом социалистический строй практически ничем не отличается от капиталистического, хотя нам тут всегда втирали обратное. Да, некогда, когда все начиналось, возвыситься мог каждый — главное чтобы были маузер и кожанка. Но те времена ушли в прошлое. Теперь, чтобы возвыситься, нужные или связи, или такой потрясающий талант, такое трудолюбие и такая удача, что просто талантливый человек имеет на это мало шансов. Очень мало шансов. Хотя они и есть, эти шансы, не буду спорить. Так где их нет? Даже в Африке есть…

— Вы к кому, товарищи?

Это два милиционера, дежурные у выхода. А еще — консьержка, или даже две. Непроходимый барьер! Чужие не войдут! Но пасаран!

Опять процедура показывания «чего-то» — удостоверения КГБ, ясно чего. Потом демонстрация моего паспорта с пропиской. Интересно, что один из милиционеров, рыжий веснушчатый парнишка глянув на мой паспорт, вернее на мое фото нахмурил брови и недоверчиво спросил:

— Карпов Михаил Семенович?! ТОТ САМЫЙ?!

Я не знаю, что он имел в виду под «тот самый», но на всякий случай кивнул головой. Если что — то гэбэшник защитит.

Хе хе… Шучу, конечно. Скорее всего парнишка читал мои книги. А может и видел трансляцию «боксерского» матча. Ничтоже сумняшеся наше телевидение ворует трансляции интересных матчей, ничего не оплачивая злому буржуазному строю. Ибо нехрен!

Это примерно так, как китайцы — разбирают чужую технику на винтики, копируют и выпускают под своим брендом. И пофиг им на весь мир! И засудить целую страну за воровство идей и контента невозможно просто физически. На том и поднялись!

Громадный мраморный холл сияет чистотой. На потолке фреска, подсвеченная то ли лампами, то ли из окошек. На фреске ожидаешь увидеть каких-нибудь ангелочков, играющих на дудочках, или библейский сюжет — уж очень похоже на храм — но нет, там пионер, который держит в руках модель планера. Уж не знаю, почему именно пионер — надо спросить у проектировщиков. Мне в хитросплетениях решений их воспаленных мозгов разобраться практически невозможно.

Лифты, и лестница, ведущая наверх. Тоже мраморная. Вот не отпускает мысль — храм, да и только! Только храм другого, не божественного. Храм… могущества. А кто это могущество дал, бог, или дьявол — этого я сказать не могу. Не знаю.

— Какой этаж?

— Шестой — командует провожающий, и дежурный при лифте нажимает кнопку нужного этажа. Да, да! Дежурный при лифте! Я просто хренею! Господи, да куда я попал?! ТАКОГО расслоения на богатых и бедных нет даже в Стране Золотого Тельца! В Штатах! Там люди частенько стесняются показывать, насколько они богаты, и ты разговаривая с человеком никогда не сможешь понять — то ли он наемный работник, то ли хозяин крупной корпорции — настолько они по жизни просто и скромно одеваются и себя ведут. А тут… такая вызывающая роскошь, такой откровенный… я даже не знаю, как это назвать… люди, которые кричат о равенстве ВСЕХ, не должны так жить! Или должны убрать подальше свой партийный билет.

Опять же — я не призываю к равенству ВСЕХ. Если ты чего-то добился, почему бы тебе не воспользоваться своими деньгами, своим положением чтобы жить хорошо — богато и сытно. Но врать-то зачем? Лицемерить? То-то в эту самую высотку не пускают никого «лишних». Как там сказано Христом о верблюде и игольном ушке? Только все ровно наоборот. Попробуй, пролезь ты, простой смертный в этот самый «храм».

Квартира 186. Рядом, как я помню, живет Галина Уланова. Всплыло из памяти, просто-таки щелкнуло. Читал я о высотке, читал о ее жителях. После смерти Улановой в ее квартире будет размещен музей Улановой. Кто еще из известных личностей живет рядом — не помню. Особо не интересовался.

Провожатый достает ключи, вставляет ключ в замочную скважину, открывает дверь. Половинку двери. Вторая половина закрыта на защелки. И никаких тебе сложных стальных дверей, никакой брони! Даже смотреть смешно — не дверь, а мечта квартирного вора! Да и любого, у кого есть фомка и желание попасть в чужую квартирку.

И тут же вспоминаю — это же дом на Котельнической! Тут не бывает чужих! Тут два милиционера снизу в холле, плюс два консьержа, плюс дежурные при лифтах! Здесь люди вообще не закрывают двери на ключ! Про Раневскую читал — она никогда не закрывала свою дверь, когда жила в высотке на Котельнической. Приходи, заходи — только стучи ногой! Почему ногой? А руки же заняты! Вы же не с пустыми руками пришли! Прикольная тетка была…

Хмм… почему это «была»? Она и есть! Ей сейчас… 76 лет! Вполне ничего себе возраст. Писатель Юрий Никитин, с которым я общался в 2018 году — ему 79 лет, так он как конь с яйцами! Лезгинку с кинжалом танцует! На велосипеде катается! Штангу поднимает! Как говорится — дай нам бог в его возрасте жить ТАК! Сравнивать конечно сложно, у каждого свой организм и свое здоровье, но все-таки возраст — еще не показатель дряхлости.

Мда… совсем другой мир. Лампочки на этаже никто не выкручивает, и банки с «бычками» на подоконнике не имеется. Куда мы попали?! Хе хе…

Щелкает выключатель, и яркий свет из люстры заливает прихожую. Пахнет чем-то странным… мастикой? Да, так пахнет мастика, которой натирают паркет! Я помню этот запах! В моей… в моей бывшей однушке так пахло после того, как там сделали ремонт и натерли паркет. Но эта однушка, конечно же, ни в какое сравнение не шла с этой квартирой! Четыре комнаты площадью сто метров, плюс кухня, коридоры и ванная комната! Итого 145 метров громадной квартиры! И все ЭТО одному мне?! Неужели и правда меня ТАК ценят?

— Товарищ Карпов! То, что находилось в машине — частично на балконе, частично в комнате. Мы не стали разбирать, сочли это неэтичным. Вы сами решите — что куда поставить. Ключи я оставляю в прихожей, на столике. Телефон подключен, работает, так что можете звонить куда пожелаете.

— И в Нью-Йорк? — не думая, спросил я.

— И в Нью-Йорк — пожал плечами провожатый — Куда хотите, туда и звоните. Набираете ноль-семь, это межгород. Сообщаете место, номер и просите соединить. Вот и все.

— Вот и все… — задумчиво под нос пробормотал я, и опомнившись, протянул руку — Спасибо, товарищ…

— Семенов. Виктор Семенов меня звать — улыбнулся провожатый и пожал мне руку — Теперь я вас оставлю, отдыхайте. Если что-то понадобится — контактный телефон вам сообщили. Если что-то понадобится от вас — вам позвонят или вас найдут. В этом доме есть все, что нужно его жильцам — почта, магазин, кинотеатр, ну и все остальное, что может вам пригодиться. Прачечная, например. Холодильник заполнен продуктами по нашему выбору — мы не знали, что вам понравится, заполнили сами, как придется. Все, что есть в квартире — ваше, Михаил Семенович. Это подарок государства за ваши заслуги. На столе в гостиной — десять тысяч рублей, ведь насколько я знаю — советских денег у вас сейчас нет, а пока получите в сбербанке… деньги вам нужны. Ах да, забыл — сберкнижка на ваше имя и сберкнижка на имя Ольги Львовны тоже там, рядом с деньгами. Повторюсь — что-то понадобится еще, обращайтесь, звоните. Без нужды мы вас беспокоиться не будем — живите, творите. Простите… еще забыл! Рядом со сберкнижкой — ваш ордер на вселение, на дачу в Переделкино. Вам теперь принадлежит участок земли в пятьдесят соток, с находящимся на нем строением в виде дачи. Дача не новая, там нужен небольшой косметический ремонт, но если захотите — ее вообще можно снести и построить что-то по вашему желанию. Это ваше право. Дача и участок ваши, и вы можете распоряжаться ей так, как захотите — оставить в наследство либо продать. Товарищ Шелепин просил напомнить — государство помнит и награждает тех, кто приносит ему пользу.

И наказывает тех, кто не желает помогать! — закончил мысленно я.

— И я вас покидаю, пожалуйста, отдыхайте! — снова улыбнулся Смирнов, или как его там.

Он кивнул — как поклонился, и гулко, по-военному топая удивительно чистыми, начищенными до блеска ботинками (Март на дворе! Слякоть!), вышел в прихожу. Щелкнула дверь, и мы остались вдвоем с Ольгой.

Она задумчиво раскрыла одну сберкнижку, глянула на фамилию — отложила. Раскрыла другую и тихо охнула:

— Здесь десять тысяч рублей! Вот это да! У меня теперь квартира и десять тысяч на книжке! Офигеть!

— Культурные барышни не говорят ни офигеть, ни охренеть, ни о… в общем — ничего такого не говорят — задумчиво сказал я — Ты еще не проголодалась? Пойдем, посмотрим, что нам в холодильнике наложили? Или наклали? Как лучше звучит?

— Фи! Культурные писатели говорят «наклали» только в одном случае — если рецензенты плохо отозвались о их романе — парировала Ольга, и мы с ней захохотали. Потом она подошла ко мне, обняла, прижалась к груди — Это просто сказка какая-то. Так не бывает!

— Пойдем смотреть, чего нам бог послал — усмехнулся я.

А бог послал нам с Ольгой несколько палок финского сервелата, килограммовую банку черной икры, апельсины, мандарины, виноград, пирожные, и еще много всякой всячины, которую я даже не разглядел. Но первое, что я увидел — бутылку «Советского шампанского», бутылку «Хванчкары» и бутылку «Киндзмараули». Хванчкара в толстой глиняной бутылке, Киндзмараули — в стеклянной.

— Это что за вино? Ты разбираешься в винах? — спросила Ольга, с интересом разглядывая бутылки.

— Это, Оленька, любимые вина Сталина — усмехнулся я, следя за тем, как округлились глаза моей секретарши — И если я хоть что-то понимаю в винах и в наших… хмм… руководителях, это настоящее, не поддельное вино. Ну что, попробуем сталинское винцо? Из глиняной бутылочки? Обмоем новую квартиру?

— Ты хотя бы обойди вначале ее, эту квартиру. Ведь даже не смотрел!

— И правда — пожал я плечами, и недоверчиво помотал головой — И что это со мной? То ли привычка? После моего дома в Монклере, после виллы в Ньюпорт-Бич мне наверное любая квартира покажется обычной.

— Зажрались вы, Михаил Семенович! Ох, и зажрались! Пойдем смотреть!

Четыре комнаты. Огромные! Каждая… не знаю, сколько метров — по двадцать пять, точно! Паркет дубовый! Коридор — огромный! Кухня — метров пятнадцать! Ванная комната — да тут можно гимнастику делать! Кафель импортный! Туалет, слава богу, раздельный с ванной — терпеть не могу, когда совмещенный. Вот так приспичит, а некто с сиськами сидит в ванной, естество свое нежит. И что теперь — делать свои делишки при ней? Неудобно-с! Мы, интеллигентные писатели, ЭТО при дамах не делаем! И на дам — тоже.

— А это что такое? — Ольга указала на толстенную трубу, проходящую в углу кухни и заканчивающуюся «кормушкой» — Неужели это то, что я думаю? Фу! Вот нет роз без шипов, правда? Еще только крыс тут не хватало!

— Тут, Оленька, всех крыс искоренили товарищи в красных околышах. Или синих? Какие у них сейчас околыши, не знаю. Знатные крысоловы! Что настоящих крыс, что крыс-людей ловят на-раз! А если серьезно — можно, конечно, и заварить дыру, но смысла не вижу. Сделано плотно, видишь — с резиной, чтобы запаха не было. Да и убирают там сразу, это тебе не в пятиэтажке мусоропровод. Это элитный дом! Тут если мусор быстро не убрал — по голове не погладят! Давай-ка, собирай на стол. Пора дегустировать подарок. Кстати, кровать какая шикарная, видела? Дубовая! Износу нет! На ней хоть на лисапеде катайся!

— Видела. Все тебя сразу на кровать тянет, прямо-таки маньяк какой-то! А я вот другое увидела.

— Наше барахло? А чего его видеть? Вон оно, кучей посреди комнаты лежит на подстилке. Или что ты имела в виду?

— А самое главное имела в виду — пишущие машинки. Новенькие, немецкие — две штуки! У тебя в кабинете, что с видом на Кремль. И стол письменный. Так что работать есть чем!

— И диван там кожаный — подхватил я мечтательно — Лягу на диван, и буду диктовать! А ты за столом, да! Как и положено угнетенному рабочему классу!

— Буржуин — задумчиво заметила Ольга, думая о чем-то своем. А потом вдруг цыкнула языком — Ццц… вот думаю — чего не хватает? Хлеба! Хлеба не хватает! Ну как бутерброды делать без хлеба? Миш, сходишь в булочную? А я пока нарежу тут всего, наставлю? Или без хлеба обойдемся? Может — ну его, этот хлеб? Или давай я схожу! Я молодая, а ты старенький, чего тебе песочек растрясать?

— Ах ты ж ехидна злобная притом! Ах ты ж помесь лисицы и свиньи! Да я моложе тебя! И не смотри на мой дряхлый вид! — задохнулся от возмущения я — Щас сдеру с тебя штанишки, и по-стариковски-то, кряхтя и попукивая… как прижму!

— За хлебом! По-стариковски, и попукивая! Батон, если будет — калач, ты же саратовский, любишь калачи? Ну и булок можно… икру на что мазать? Масло есть, кстати. Да! И попить возьми! Газировки какой-нибудь! И еще чего-нибудь такого… не знаю чего. Чтобы потом было мучительно стыдно за съеденное.

Приняв заказ, я накинул куртку и потащился к двери. Вернулся, сунул в карман ключи (их было два, верхний и нижний замок), и уже тогда открыл дверь и вышел на площадку. Выругался, снова вернулся, взял из пачки, которую уже переложил в сервант, пятьсот рублей, сунул в бумажник. Подумал, и вынул из карманов все, что у меня были, доллары. На кой черт они мне тут? Пусть полежат в серванте, когда-нибудь может и пригодятся.

Уже выходя из квартиры заглянул в зеркало и показал своему отражению язык. Подумал, и еще раз показал. Возвращаться — плохая примета, но если показать своему отражению в зеркале язык, то плохая примета испугается и убежит. Вроде так. Я так-то не верю в приметы, но… народная примета гласит, что если… то тебя или плетнем придавит, или корова обосрет. Зачем кликать на себя эти ужасы?

Вот теперь можно идти. Дверь запер на ключ — пусть там всякие артисты и артистки не запирают дверей, а я, старый параноик — все равно буду запирать. Все-таки мне почему-то кажется, что параноики живут дольше нормальных людей.

Можно бы конечно и замки сменить… ну так, на всякий случай. Ключи-то были у Конторы в руках, небось комплектик-то и притарили. Но я ведь умный параноик и понимаю, что если государство захочет проникнуть в мою квартиру — войдет, и ни на секунду не задержится. Фигли им эта дверь? Вскроют с любыми замками! Так зачем тогда создавать себе лишние неприятности?

Уже когда нажимал кнопку лифта, вдруг задумался: а кто раньше жил в этой… моей квартире? Куда делся человек? Такие квартиры долго не пустуют. Или пустуют? Обстановка здесь новая, как будто вчера обставили. Может только вчера и обставили? Когда мы на конспиративной квартире в Штатах парились? А что, вполне вероятно. Эти парни, ЭТА Контора умеет работать. Только дай приказ — выроют все из-под земли! Вот когда верится в то, что описано в «Противостоянии» Юлиана Семенова, когда гэбэшники только по узлу, завязанному на мешке с трупом сумели вычислить и найти предателя, диверсанта, обучавшегося в немецкой разведшколе. Интересно было смотреть за перипетиями розыска. И самое главное — верилось в то, что такое может быть. Это не мерзкие тупые «ментовские» сериалы двухтысячных, когда хочется при виде того, что творится на экране шваркнуть в него двадцатикилограммовой гантелей!

Я не могу без ругани смотреть большинство из этих сериалов, потому что знаю ментовскую жизнь не понаслышке. Когда сержант на КП ГАИ к своему напарнику-лейтенанту обращается «Товарищ лейтенант!», да еще и приложив руку к фуражке, стоя по стойке смирно — мне хочется ударить сценариста по яйцам. Придурок, ну ты хотя бы одного, единственного мента взял себе в консультанты! Ты бы хоть спросил — как ведут себя в жизни менты, как они общаются, где едят и где пьют! О чем они разговаривают!

Помню, каким неплохим был сериал «Улицы разбитых фонарей», когда сценаристом, а потом консультантом первых сезонов был сам Кивинов. И во что выродился этот сериал, в какую мерзость, жвачку превратился! И апофеозом мерзости было участие в сериале Леры Кудрявцевой, втиснутой в него только ради того, чтобы она там БЫЛА. Я плевался в экран, когда увидел, как опера ходят в кафе, где владелицей героиня Леры, и консультируются с Лерой — как имя вести расследование! Как искать преступников! И это не шутка! Этот маразм на самом деле был! Вернее — будет. В двухтысячных. Когда степень идиотичности фильмов превысит все разумные пределы.

Надо отдать должное нынешнему времени: хотя нынешние ментовские сериалы и фильмы («Следствие ведут знатоки») тоже оставляют желать лучшего, но все-таки у них настоящие консультанты и диких ляпов они не допускают.

Но это так, наболевшее… Пока лифт поднимался ко мне на этаж — проскочило в голове.

Лифт приехал с дежурным, немолодым дядечкой явно военно-пенсионной выправки (да тут все похоже с Конторы!), он со мной поздоровался, осведомился, на какой этаж мне ехать, и мы понеслись вниз. Пока ехали, я спросил у него, как найти магазин, или булочную, он мне в трех словах все объяснил, так что минут через десять я уже стоял у прилавка и ждал, когда румяная полная продавщица обслужит какую-то бабульку впереди меня. Уже когда бабулька отходила от прилавка, положив батон в обычную женскую сумочку, висящую на сгибе локтя, я внезапно ее узнал, и сам не понимаю как, видимо от неожиданности, у меня вырвалось:

— Здравствуйте, Фаина Георгиевна!

Раневская посмотрела на меня, похлопала ресницами, чем очень напомнила эдакого здоровенного филина, и своим неподражаемым голосом, от которого мороз шел по коже, сказала:

— Здравствуйте, молодой человек! Я что-то не припомню вас! Лицо знакомое, где-то я вас видела, но где именно — никак не могу вспомнить!

— Только не говорите, что видели меня на банке свиной тушенки! — грустным голосом сказал я, и Раневская вдруг радостно хохотнула:

— Молодец! Хорошо сказал! Надо запомнить! И все-таки, где же я вас видела?!

— Я сегодня вселился в квартиру сто восемьдесят шесть — пояснил я, будто это все объясняло.

— Ах вот как! Это не вы сегодня шли в вестибюле с такой красивой брюнеткой, у которой прическа каре? И с вами еще был мужчина, физиономия которого просит кирпича? Типичный гэбэшник!

— Ээээ… ну… да! — слегка смутился я — А с чего вы решили, что он гэбэшник?

— Да я их нутром чую — усмехнулась Раневская, оглянулась на прислушивающуюся к разговору продавщицу (народу в булочной практически не было) — Вот одна из них! Милочка, когда будете освещать наш разговор, напишите, что насчет «морда просит кирпича» я сказала любя, и не преследовала целью догнать уважаемого товарища и стукнуть его кирпичом!

Продавщица отшатнулась, будто и ей собираются засветить кирпичом, а Раневская довольно ухмыльнулась — Видал?! Все здесь освещают! Стучат, мать их…

— Может не все? — посмел усомниться я.

— Все, все! Вы жизни не знаете, молодой человек! — убедительно кивнула Раневская — Стучат, суки!

— А я? Может я тоже стучу? — дернул меня бес спросить.

— Ты-то? — снова сбилась на «ты» Раневская — Нет, ты не стучишь. Я стукачей чую! Кстати, а как ты оказался в сто восемьдесят шестой? Она уж почитай лет десять пустой стоит. Галенька говорила, в эту квартиру на днях таскали всякое барахло! Ага… значит это для тебя таскали? Ну-ка, и чей же ты сынок? Уж не Шелепинский ли отпрыск?

— Кхмм… — я даже подавился, закашлялся, и не выдержал, хохотнул — Ха ха ха… ох, простите, Фаина Георгиевна. Нет, точно не Шелепинский. И ничей. Нет — чей-то, но никаких чиновников в родне у меня нет. Вообще.

— Тогда за что тебе такая квартирка? Ну-ка, ну-ка… дай я подумаю… опа! Есть! Есть еще у меня мозги! Ну-ка, оцени полет мысли! Ты Карпов! Точно? Карпов! Как я тебя вычислила? Ну не молодец ли я?!

— Милиционеры сказали, да? — улыбнулся я, увидев как досадливо поджала губы Раневская — Консьержки ведь все знают, и милиционеры. Надо просто спросить, и вам, такой известной, такой любимой актрисе все расскажут. Так ведь?

— Вот зачем бабушку расстроил? — ухмыльнулась Раневская — Нет бы сказать: Ах, Фаина Георгиевна! И как это вы догадались?! Вы такая мудрая! Я бы ни в жисть не догадался! А ты меня просто — хлоп! И сбил влет! Вот не умеете вы потрафить старичкам, молодежь! Я слышала, ты интересный человек, товарищ Карпов. Было бы интересно с тобой поговорить. Ты как-нибудь приходи к мне, пообщаемся. И красотку свою можешь с собой пригласить. Только стучите ногой!

— Потому что руки заняты? — ухмыльнулся я — Ясное дело, какой дурак к вам пойдет с пустыми руками!

— Хех! Молодец! — Раневская хлопнула меня по плечу — ты мне нравишься! Приходи!

— А можно я вас приглашу? — набрался наглости я — У нас сегодня новоселье, мы с Олей хотим отметить. Ничего особенного, но вино есть, шампанское есть, икра черная, икра красная, сервелат и все такое. Посидим, выпьем, пообщаемся. Можно и соседку нашу позвать, Галину Сергеевну! Если она захочет, конечно. Я был бы счастлив посидеть за одним столом с такими великими женщинами! Мне как-то неудобно Галину Сергеевну приглашать, совсем чужой человек я ей, а с вами уже познакомился! Придете?

— Хмм… — Раневская посмотрела мне в глаза, задумалась, потом вдруг улыбнулась — А почему нет? Через часок нормально будет? Пока я дошлепаю до дома, пока переоденусь. Ну не идти же в гости в домашнем халате и тапочках!

— Замечательно! — облегченно вздохнул я — Это просто замечательно! Вы не пожалеете!

— Надеюсь — усмехнулась Раневская, и уже отходя от меня, обернулась и снова посмотрела мне в лицо — Я почему-то вам верю. Вы хороший человек, я знаю. И кстати — борода вам к лицу!

— Клянусь, не буду сбривать! Только ради вас! — я сделал жест, будто отдаю честь, но почему-то автоматически сделал это так, как делают американцы — двумя пальцами, от лба, и у Раневской снова удивленно вскинулись брови. Умная бабка! Насквозь видит!

Купить у сердитой продавщицы пару батонов, калач и несколько булок было делом пяти пары минут. Только вот я забыл, что в этом времени в булочной ни черта нет никаких полиэтиленовых пакетов! И как нести хлеб? Все в булочную здесь ходят со своими сумками!

— Вы что, не знали, куда идете? — попеняла мне продавщица — Надо было со своей авоськой приходить! Придется в охапку взять, так и нести! Или купите сетку — вон, у нас в отделе вспомогательных хозтоваров сетки есть!

— Давайте сетку! — облегченно вздохнул я, и через минуту мои покупки уже перекочевали в точно такую же сетку, в какой герой Юрия Никулина в «Бриллиантовой руке» пытался нести пистолет, который за каким-то чертом ему дал курирующий тему милиционер. «На всякий случай! Холостые!».

Когда я вошел в холл центрального корпуса, Раневской уже не было, видимо поднялась наверх. Впрочем, и немудрено — я еще зашел в магазин рядом с булочной, посмотрел, что там продают. Ничего особенного не нашел, а сосиски-колбасы покупать не стал (газировки купил и сока вишневого банку), у нас в холодильнике ими все забито. Кстати, большой холодильник, двухкамерный, вроде как финский «Розенлев». Дорогая машинка! Помню, читал про советское время — такой холодильник стоит семьсот рублей! В два раза дороже советского. Да еще и не достанешь, только спецраспределитель!

Тот же самый дядечка отвез меня на шестой этаж, и вот я уже открываю дверь в квартиру своими ключами. Закрывать на ключ не стал — придут люди, все равно ведь открою.

— Оля! У нас сейчас будут гости!

— Кто? — Ольга насторожилась и нахмурилась — Только не говори, что это…

— Нет, нет, не из органов. Это Фаина Раневская и Галина Уланова!

— Кто-о?! — Ольга даже охнула — да ты что?! Не может быть?! Где ты их взял?! Ой, а я два прибора поставила! И бокалов два! Ай-яй… сейчас, сейчас…

Ольга побежала за посудой, а я пошел в кухню, ухмыляясь и недоверчиво мотая головой — неужели придут?! Господи, никогда бы не поверил, что когда-то буду принимать у себя в гостях саму Раневскую! Ту самую Раневскую, изречениями которой заполнен весь интернет! А еще — Уланову! Не человека, а монумент! Настоящий монумент!

Нет, скорее всего, они не придут. Кто я такой, чтобы они ко мне приходили? Подозрительный бородач, который… который… тьфу, черт подери! В общем — я нет никто, а они — наше фсе! И никак иначе! Нафига я им сдался?!

Но они пришли.

Звонок в дверь — совершенно неожиданно, хоть я его и ждал. Почему-то мелодия звонка звучала, как птичья трель — странновато, но… вполне терпимо. Ольга вздрогнула после этого свиристения, а я поймал ее руку и ощутимо сжал, но стараясь не причинить боли (могу ведь и раздавить, запросто):

— Ну чего ты дергаешься? С президентом США обедала, и ничего! А тут вдруг напугалась!

— Так то президент! А то Раневская с Улановой! — слабо улыбнулась Ольга.

Я пошел к двери, и осторожно ее толкнул. На пороге стояла Раневская, одетая в старомодное, дорогое платье. Наверное, надела самое лучшее. За ней небольшая, стройная, стильно и хорошо одетая женщина с приятным, открытым лицом человека, который ничего не боится и никого не ненавидит. Эдакий дзен-человек, принимающий мир таким, каков он есть.

А вот за женщинами стоял мужчина, которого я узнал не сразу. Лицо знакомое, и даже очень знакомое, но банк информации в моем мозгу не спешил раскрываться. И только секунды через две, когда я уже уцепился за руку Раневской, до меня дошло: «Богословский! Это Никита Богословский!»

— Здравствуйте еще раз, Фаина Георгиевна! — я приложил ее руку к своим губам — Я так рад принимать вас у себя! Я так боялся, что вы не придете!

— Видала, Галочка? — довольно ухмыльнулась Раневская — Хороший мальчик! Знает, как уважить великих! Миша, это Галя Уланова! Балерина!

— Фаина Георгиевна! — укоризненно покачал я головой и осторожно взял протянутую мне руку Улановой — Да как я могу не узнать… ее! Великую! И единственную! Галина Сергеевна, я счастлив вас принимать у себя! Спасибо, что пришли!

— Я тоже рада, Миша — мило улыбнулась Уланова, когда я оторвался от ее руки — Я слышала о вас, и мне было бы интересно с вами пообщаться! Спасибо, что пригласили.

— А это, Мишенька… — Раневская сделала жест в сторону мужчины, но тот ее перебил и довольно мне подмигнул:

— Старушка, дай я сам представлюсь! (Раневская фыркнула, и укоризненно помотала головой на «старушку») Никита!

— Богословский — я с удовольствием пожал руку композитору, и чуть-чуть не рассчитал от полноты чувств. Богословский сморщился, ойкнул, и я тут же начал извиняться:

— Простите! Это я от неожиданности! Великий композитор, интересный человек — и ко мне? Да сегодня у меня просто пир!

— Пир духа! — тут отреагировала Раневская, и хохотнула — Никита сам напросился, Миша! Поймал меня по дороге и криками, угрозами заставил признаться, куда я иду! Говорит — хочу поглядеть на этого монстра, про которого читал в газете!

— Ну все сдала, старая! — печально протянул Богословский, будто не замечая фырчания Раневской — Ладно, я тебе отомщу!

— Пойдемте, пойдемте в комнату, пожалуйста! — заторопился я, чуя, что знакомство слишком уже затянулось.

— Только мы с пустыми руками, Мишенька! — Раневская развела руками — Положено на новоселье что-нибудь приносить, а мы вот как придурки какие-то — без ничего!

— Ой, ну что вы говорите? — досадливо отмахнулся я — Лучший подарок — это вы у меня в гостях! Будет что вспомнить! Вот как-нибудь окажусь в компании, и чтобы произвести впечатление на людей, так и скажу: как-то раз это сидели мы за столом с Раневской, Улановой и Богословским, а я и говорю… Все так и попа́дают!

— Наш человек — ухмыльнулся Богословский — Я думаю, Миша, мы с вами подружимся.

— Очень на это надеюсь, Никита Владимирович! — ответил я, и снова пригласил — Пойдемте, пойдемте!

— Миша, зовите меня просто Никита, ладно? — попросил Богословский, устремляясь за мной следом, но пропуская вперед женщин — А то я чувствую себя древним мамонтом!

— А кто ты есть? — тут же парировала Раневская — Мамонт и есть! Все прикидываешься юнцом! Рубашку вон какую надел — всю в цветах! Как кубинский танцор! Перед дамами выпендриться решил?

— Почему бы и нет? Я молод душой, Фаина Георгиевна! Я еще юноша… ох! Вот это красотка!

Богословский замер на пороге комнаты, увидев Ольгу. Та выглядела и правда шикарно — она умудрилась переодеться, и теперь в своей белой блузке, черных чулках, юбке в обтяжку и на высоких каблуках смотрелась просто потрясающе. Но вот к чему она нацепила драгоценности, которые я ей подарил? Чтобы защититься от авторитета двух великих дам? Мол, и мы не лыком шиты? Я даже немного подосадовал. Но глянул на Уланову, и понял — все в порядке. Та тоже надела драгоценности — кольца на пальцы, золотой медальон с камнями на шею, на руках золотые браслеты и золотые же часики — вроде и скромные, но с бриллиантами. Светская дама, чего уж там!

— Разрешите вам представить! — сказал я, глядя на разрумянившуюся Ольгу — Это мой секретарь, переводчица, машинистка, и… просто подруга — Ольга. Ольга Фишман. Оля, Это…

— Спасибо, Михаил Семенович, я знаю, кто эти великие женщины! — улыбнулась Ольга — Фаина Георгиевна, Галина Сергеевна! Я счастлива вас видеть! Мечтала о личном знакомстве с вами! Никита Владимирович, какой вы молодец, что пришли! Великий композитор! Я обожаю ваши песни!

— Хорошая девочка — констатировала Раневская, которая, как я знал, очень любила, когда ее узнавали на улице. А еще больше любила, когда ее хвалили. Ну что сказать… пусть себе радуется! Она заслужила!

— Красотка! — довольно констатировал Богословский, окидывая Ольгу опытным взглядом — Если бы я был помоложе, и не боялся вашего злобного и сильного мужчины… ооо… точно бы увел вас от него!

— Да куда тебе — фыркнула Раневская — Тоже мне… ходок! Только и можешь, что пакости друзьям подстраивать!

— Присаживайтесь, пожалуйста! А я сейчас еще один прибор принесу! Как замечательно, что вы пришли!

Гости расселись, и Ольга убежала за тарелками. А я взял бутылку шампанского и стал аккуратно освобождать горлышко от предохранительной сетки, она же — «мюзле». Хлоп! Пробка покинула бутылку, и над горлышком заклубился белый парок

— Видали, как ловко? — кивнула на меня головой Раневская — Умеет! Я думала, сейчас обольет нас всех шампанским! Разливай, Миша! Кстати, ничего, что я тебе тыкаю и так, по-простому?

Ага… вопрос с подвохом! Вишь, как хитро поглядывает! Проверка на проверке! Мол, тот ли он, кем кажется? Может, гонору полны штаны?!

— Да ну что вы, Фаина Георгиевна! Конечно! И всех остальных прошу называть меня только по имени! И можно на ты! А я уж вас уважительно, по имени отчеству, ладно? Кроме вас, Никита, вы же просили.

— Да! Тогда уж давай и мы с тобой на ты, ладно? Я хотя и великий композитор, спору нет! Величайший! Но прост в обращении, как пастушья свирель! Кстати, Миша, ты играешь на музыкальных ирструментах? На пианино?

Я оглянулся на пианино красного дерева, стоявшее возле окна, и с сожалением помотал головой:

— Увы… не играю! А это пианино досталось нам случайно… в общем — было здесь, когда мы сюда заехали.

— Да? — слегка удивился Богословский, и снова посмотрел на пианино — Хороший инструмент. Жаль, что не умеешь.

— Да я бы может и поучился играть, но все времени не было — усмехнулся я — А если бы стал учиться, то скорее всего на гитаре. Пианино с собой таскать как-то не очень удобно, а вот гитару… повесил за спину, и побежал. Опять же — парней с гитарой все девушки любят!

— Ха ха ха… — Богословский расхохотался — Заверяю тебя, парней с пианино девушки тоже любят! Правильно, Галина Сергеевна?

— Девушки любят умных, красивых, интересных…

— И богатых! — закончил за балерину Богословский — Кому нужен умный и красивый, если он нищий?!

— Ну, кому-нибудь, да нужен — улыбнулась Уланова — Никита, ты слишком много значения придаешь деньгам в отношениях между мужчиной и женщиной. Не все упирается в деньги!

— Не все, но упирается! — усмехнулся композитор — Красивые женщины у богатых мужчин! Вот вы, Оленька, положили бы глаз на вашего… хмм… шефа, если бы он был нищим комбайнером?

— Фи, Никита! Какой моветон! — скривилась Раневская — Извини, но ты сейчас просто пернул изо рта! Оленька, не слушайте его! Херню городит, старый дурак!

— Не такой уж и старый, и не такой уж дурак! И Оленька не дура, она прекрасно понимает, о чем я говорю! — парировал Богословский, пока Ольга ставила перед ним тарелку — Скажите, Оля, вы бы стали иметь дело с нищим работягой, а не с всемирно известным писателем и спортсменом?

Ольга села на свое место, задумалась:

— Я не могу сказать. Когда мы познакомились с Михаилом Семеновичем, он уже был всемирно известным писателем. А что касается денег… я ему и тогда сказала, и сейчас скажу — я бы работала на него и бесплатно.

— Оля незаменимый для меня человек — улыбнулся я, разливая шампанское по бокалам — Она печатает быстрее, чем я говорю. Это феномен! Притом печает без ошибок — абсолютно. А еще знает несколько языков. Потому у меня и получается писать книги так быстро. Ну, давайте выпьем за наше знакомство?

— Нет! За хозяев квартиры! Чтобы жилось им в ней хорошо! — провозгласила Раневская, и мы сдвинули бокалы. Я отпил ледяной газированной жидкости, и подумал про себя, что или я ничего не понимаю в винах, или «Советское шампанское» ничуть не хуже «Вдовы Клико».

— Кстати — спохватился я — а может кто-нибудь хочет покрепче? У меня виски есть! Блек лейбл, ред лейбл! Попробуете?

— Давай свой американский самогон! — улыбнулся Богословский — Будем пробовать!

Ольга сбегала за бокалами для виски, принесла и льда (он был наморожен в специальных ванночках с гнездами, все предусмотрела «кровавая гэбня»!). Я открыл бутылку с черной этикеткой, разлил, и все гости с интересом принюхались к содержимому своих бокалов.

— Да нет, никаким самогоном не пахнет! — заключила Раневская — Придумываешь ты все, Никита! Болтун!

— Это настоящий виски? Оттуда? Или из «Березки», сделан в Болгарии в сарае возле моря? — Богословский посмотрел бокал на свет, а я поспешил его заверить:

— Самый что ни на есть настоящий. Джон Уокер! Куплен в Вашингтоне несколько дней назад. Вот, Оля и покупала — перевел я стрелки на девушку.

— Ладно, будем пробовать! А лед класть не будем! Ибо не по-русски! — Богословский встал, и провозгласил тост:

— Вот теперь за нас, за великих! Ну и за хозяев квартиры тоже! Хе хе…

Мы стукнулись бокалами, я немного отпил. Уланова пила совсем немного, Богословский сразу хлобыстнул до дна, Раневская тоже допила до дна, и взяв с тарелки бутерброд с черной икрой, откусила кусок. Прожевала, выдохнула:

— А хорошо пошло! Пусть это и непатриотично, но лучше нашей водки! А ты, Миша, чего не пьешь? И Оля?

— Да мы почти не пьем. Фаина Георгиевна — усмехнулся я, и снова разлил виски. Глянул на Уланову, спросил — А может вам еще шампанского, Галина Сергеевна? Как вы смотрите на шампанское?

— Немного. Спасибо, Миша — Уланова взяла себе веточку винограда и стала ее тихонько ощипывать. К сервелату и бутербродам с икрой даже не притронулась. Заметила мой взгляд, улыбнулась:

— Привычка, Миша! Я вечером практически не ем. Только фрукты. Да и днем… бульончик, супчик, и снова фрукты. Много лет в балете, желудок делается как у котенка. Миша, можно вас спросить…

— Как ты влез в эту квартиру! — громогласно закончил Богословский, и замахал руками, будто отгоняя мух — А чего, чего так на меня таращитесь! Вы бы сейчас ходили вокруг да около, а впрямую бы и не спросили! Всех в этом доме ужасно занимает, с какой стати этакому молодому человеку дали такую квартиру! Народ голову сломал, думавши!

Уланова укоризненно помотала головой, но взгляд ее был насмешливым и острым. На самом деле Богословский и правда озвучил то, о чем стеснялись спросить интеллигентные женщины. Как говорится, самый близкий путь к сердцу — через быстрый кинжальный укол. Путь к истине — тоже примерно таков.

И тут вмешалась Ольга:

— Это награда Михаилу Семеновичу от правительства СССР за его заслуги в деле укрепления дружбы между народами, и еще за другие заслуги. И еще ему вручили орден Ленина и звезду Героя!

— Да ладно?! Ты Герой Советского Союза?! Не Герой Труда, а Герой Союза?! — брови Богословского поползли вверх — Тогда ты шпион! Точно — шпион! Расскажешь нам, как работал во вражеской стране?

— Кхмм… — я аж поперхнулся, и укоризненно посмотрел на Ольгу. Та смутилась, и это не укрылось от Раневской и Улановой. Дамы многозначительно переглянулись и улыбнулись.

— Да не шпион я никакой! И вообще — шпион, это тут, у нас. Они крадутся во тьме, делают пакости — например, писают в лифтах. Строят козни советским гражданам. Вот это шпионы. А разведчики — это героические ребята, которые похищают секреты у толстых буржуев, чтобы передать их доблестным работникам органов. А я ничего не похищал. Я просто жил и работал в Штатах. Ну, как-то вот так.

— Ага… и за то, что ты жил в Штатах, тебе дали высший орден страны и звание героя! — саркастически хекнул Богословский — Вот заливает! Ладно, ладно — нельзя говорить, значит, нельзя! А то еще за границу больше не выпустят, если ты мне тут расскажешь.

— Миша, а что за история с президентом? — вдруг тихо спросила Уланова — Я читала в газете, что вы встречались с Никсоном, а после того сразу исчезли. И вроде как американцы считают, будто вы причастны к покушению на их президента. Это правда?

— То, что причастен, или то, что встречался? — сразу посерьезнел я, и Богословский радостно потер руки:

— Попался! Он пытался убить вражеского президента! Вот он, простой советский разведчик! Наш герой! Так чего не добил? Промазал, что ли?

— Миша… Михаил Семенович никакого покушения не делал! — запальчиво возмутилась Ольга — А Никсон очень приятный дядечка! Очень обходительный, культурный! Только ест странно — он все кетчупом поливает. Даже творог! Представляете? Сладкий творог с острым кетчупом!

— Забавно! — негромко пробормотала Уланова — Творог с томатным соусом? Надо как-нибудь попробовать. А то мне творог за мою жизнь так уже надоел!

Женщины рассмеялись и снова переглянулись. Они прекрасно понимали друг друга без слов.

— Оля права… никого я не собирался убивать… никакого президента — вздохнул я — И Никсона мне искренне жаль. Не скажу, чтобы мы с ним так уж подружились — он президент страны, которая считается потенциальным противником моей страны. Тем более что я всего лишь писатель, русский… советский писатель, а он — Президент США! Чувствуете разницу? Ну и вот… Но у нас сложились хорошие отношения. Он хотел вскорости приехать в страну, но после смерти Брежнева отложил поездку. А я посоветовал ему не откладывать. Ехать надо, и разговаривать с нашим руководством. И вот те, кому не понравилось, что их президент решил говорить с товарищем Шелепиным — попытались устроить переворот. И приплели меня — чтобы как следует замазать нашу страну. Мол, я причастен к этому покушению! Это советы все устроили! И мне пришлось бежать. Нас с Ольгой пытались убить, мы отбились и… теперь сидим здесь. Простите, подробностей нашего бегства я вам рассказать не могу. Это уже государственная тайна. А что еще касается покушения и нашей встречи с Никсоном… я думаю, скоро будет пресс-конференция, на которой я открыто расскажу всему миру, что творят в США так называемы «демократы». Никсон, вы наверное знаете — он республиканец. Так вот демократы, его противники, как у нас их называют — «ястребы». Это те, кто хочет войны, кто развязывает войны. В демократах — оружейные дельцы, именно в их интересах развязываются все войны. Оружие надо делать! И сбывать его тоже нужно! А куда? Если нет войны? Вот и разжигают, мерзавцы.

— Знаешь, а сразу видно, что ты давно не был на родине — усмехнулась Раневская.

— Откуда видно? — слегка удивился я.

— Ты, к примеру, отдаешь честь не так, как наши — усмехнулась она — Да, да, я заметила. На американский манер! Потом — ты все время сбиваешься русский-советский. Советские люди никогда бы не сказали «русский». Они бы сказали — советский. А еще — часы у тебя на руке. Что за часы? Импортные?

— Швейцарские… «Ролекс» — пожал я плечами — У меня и советские есть. Даже двое. Но эти противоударные, водонепроницаемые, да и ходят очень точно.

— И стоят дороже, чем машина! — подхватил улыбающийся композитор — Точно ведь?

— Ну… смотря какая машина — снова пожал плечами я — Честно говоря, не задумывался. Мне нужны были хорошие часы, захотелось — вот я их и купил. А сколько стоят — не помню. Тысяч восемь. Или десять.

— Ух ты! Восемь тысяч рублей?! — восхитилась Раневская.

— Долларов, моя дорогая, долларов! То есть — умножай на пять! — хохотнул Богословский — А изумрудное ожерелье на прекрасной шейке его подруги стоит еще раза в три дороже! И колечко с бриллиантом! И браслетик! Мы имеем дело с миллионером, девочки! Я же говорю — интересная личность, этот наш Миша! Сознавайся, Миша, ты миллионер?

— Я миллионер — усмехнулся я — Но только теперь не знаю, миллионер ли. Смогу ли добраться до моих буржуйских капиталов? Неизвестно.

— И сколько ты стоишь? Как говорят буржуины! — не отставал Богословский, наслаждающийся ситуацией. Ему явно было «по-кайфу» вгонять в краску воспитанных дам, которые притащили его в гости. И меня тоже — «миллионера-героя». Только меня трудно так просто загнать в угол! Я склизкий, как угорь!

— Примерно четверть миллиарда долларов — безмятежно пояснил я, глядя в глаза Богословскому.

— Сколько?! — ахнул тот — Да ты заливаешь!

— Может, и побольше — пожал я плечами — Точно не знаю. У меня наемный бухгалтер занимается моими доходами и моими налогами. Только за бой с Мохаммедом Али я получил сорок миллионов. А еще доходы за трансляцию. Кроме того — я делал ставку у букмекеров — на себя самого. И выиграл. Часть контор расплатились, часть зажали деньги под благовидными и неблаговидными предлогами. Я нанял юридическую контору, и теперь они воюют с негодяями. Кроме того, я один из учредителей продюсерского центра «Страус и Карпофф», который сейчас занимается съемками нового шоу. Это шоу выйдет на Эн-Би-Си, и уверен, будет иметь успех. Кроме того, я креативный директор компании «Уолт Дисней», где сейчас по моей книге снимается многосерийный фильм. И мне принадлежат сто миллионов акций этой компании, довольно-таки крупный кусок. А как директор, я получаю миллионн долларов в месяц, плюс премии за выгодные сделки, совершенные по моему проекту. Например, сейчас «Уолт Дисней Компани» ведет переговоры о приобретении одной выгодной компании, которая озолотит Диснея. У меня двухэтажный дом в городе Монклер, штат Нью-Джерси, и вилла у океана в городе Ньюпорт-Бич, это недалеко от Лос-Анджелеса. Ну вот как-то так!

— Ну, Миша… — Богословский даже не сразу нашел слова — Ну ты, Миша, даешь! Вот это сила!

— Ах да, забыл… я же еще пишу книжки! — рассмеялся я — И забыл — снимается еще один фильм по моей серии романов. Многосерийный фильм «Нед». Вот теперь точно все. Я ответил на твой вопрос, Никита?

— Еще как ответил! — Богословский уже не улыбался — Даже не ожидал. Мультимиллионер! У нас! А я-то думаю, и за что этому молодому человеку такое богатство?! Квартиру такую! Да она для тебя — как конура! В сравнении с тем, что у тебя есть!

— Не совсем так. Я очень ценю тот факт, что государство оценило мои заслуги, что меня наградили. И эта квартира великолепна. И кстати — это я там мультимиллионер, а тут… тут у меня только то, что дало мне государство, и то, что у меня на сберкнижке. Заработанные мной деньги. И кстати сказать — я все это заработал сам. Своей головой, своим трудом. И спасибо государству, что дало мне это заработать. Если бы мне не позволили издаться… не знаю, что бы тогда со мной было.

— Я читала вашу историю — вдруг вмешалась Уланова, которой разговоры про деньги явно прискучили — Вы ведь тот человек, что потерял память, так? И сколько вам сейчас лет?

— Пятьдесят два — усмехнулся я — да, я старше, чем выгляжу.

— О господи! Чудо-то какое! — ахнула Раневская — А я и не знала! Галочка, ты почему мне не рассказала?!

— А еще, я читала в газетах фельетон о том, что вы, якобы умеете предсказывать будущее. Мол, русский писатель дурит головы своим читателям, рассказывая о том, что умеет предсказывать будущее! В зарубежных газетах, само собой.

— Скажите, а что писали обо мне в наших газетах? — вдруг заинтересовался я. Мне пришло в голову, что я и в самом деле не знаю — что именно писали обо мне в газетах. Ругали? Хвалили? Ни разу даже и в голову не пришло узнать — что на самом деле обо мне писали.

— В наших? — Уланова задумалась — Помню прочитала, что писатель Карпов живет в США, и я удивилась — как это вам позволили, и не отняли гражданство. Еще прочитала, что вы победили Мохаммеда Али. Удивилась — как это так? Боксер — и вдруг писатель?! Спросила знакомых — мне рассказали, что вы загадочная личность, и что ходят слухи — вы умеете предсказывать будущее. А потом и сама прочитала, по-моему в английской газете, когда была на гастролях. Ну вот, почти и все.

— И ты мне не рассказала! — укоризненно помотала головой Раневская — Я со скуки сдыхаю, мне только и развлечения, что Богословского обматерить, а ты мне такую новость не рассказываешь! Галочка, Галочка…

Конец ознакомительного фрагмента.