Одноклассники первого сорта. Рассказы

Евгений Скоблов

Память о школьной юности остаётся с нами навсегда. Забавные истории чередуются с грустными воспоминаниями, мелкие шалости с большими, хотя и «детскими» проблемами. Первая влюблённость и первое разочарование. Первые друзья, кого мы помним и любим и первые враги, о которых не забываем, поскольку если забыть о плохом, то из памяти может исчезнуть и хорошее.В книгу включены рассказы ранее изданные в периодических литературных изданиях в России и за рубежом.Художник Виктория Просвирнина.

Одноклассник низкого качества

Старое сочинение Грабова

Граб пододвинулся поближе и его жирное, лоснящееся лицо заслонило от меня весь остальной мир. Толстые, влажные губы над мясистым, прыщеватым подбородком кривились в ухмылке, а взгляд бесцветных глаз был холоден и пуст.

–… и вот он сказал: «Знали бы вы, как она хороша в постели…».

Речь шла об одной из наших одноклассниц — Варе Беловой, а Граб пересказывал откровения одного, якобы приятеля, весьма влиятельного и уважаемого среди «пацанов».

Повторение…

Он повторялся. Впервые эту гнусную историю я от него услышал ещё в конце семидесятых, и вот теперь он её повторял почти слово в слово. Вообще-то я давно для себя отметил, что сплетничать и рассказывать всякую дрянь о знакомых — одна из любимых забав Граба. Наверное, по хорошему счёту мне следовало давно выбросить этого человека из своей жизни. Но жизнь складывалась по другим, неведомым принципам, и в итоге всё пришло к тому, что я сейчас, в середине второго десятилетия двадцать первого века сидел с ним за столиком летнего кафе.

За чашкой кофе и рюмкой коньяка мы по традиции предавались воспоминаниям о школьных годах. В сущности, наша встреча была выстроена таким образом, что вспоминал, болтал без умолку Граб, а я был предназначен для того, чтобы способствовать оживлению в его памяти картин времён былых. Я слушал его вполуха и, потягивая кофе размышлял о том, что бывает так: человек почти жизнь прожил, но ни умом, ни мудростью не прибавился, а к пятидесяти пяти превратился в постаревшего подростка. Злого, глумливого и высокомерного. Сейчас, как и тогда, когда я впервые услышал от него эти «откровения», он гадливо улыбался, наслаждаясь от обсасывания мерзких подробностей глупого и подленького повествования какого-то юного подонка.

А может быть и не какого-то. Может быть он сам выдумал эту мерзость, и она ему очень понравилась. Так понравилась, что и через сорок лет он не мог, да и не хотел от неё избавиться.

Тем не менее, я почувствовал, что это нужно как-то прекратить. Совсем не потому, что мне в школьное время была симпатична эта девушка. Мы были просто одноклассниками, вполне безразличными друг к другу. Просто надо было дать понять Грабу, что весь его рассказ — дерьмо, а сам он не лучше, раз пересказывает мне не в первый раз. И может быть, не только мне.

Поэтому я сказал.

— Ложь.

Он осёкся но полуслове, вскинул брови и отвёл глаза. Сделал вид, что закашлялся. Скривился в непонятной гримасе, которая, по его мнению должна была означать, что он самый честный человек в мире. Он прокашлялся, прикрыл лицо салфеткой. Молчал, ждал продолжения моей мысли.

— Ложь, — повторил я твёрдо, — всё, от начала до конца. Ложь вам рассказал твой «авторитетный пацан». Она не захотела с ним дружить и он ни до чего более умного не додумался, кроме как придумать и рассказать о ней гадость таким же идиотам, каким был сам. Наверное, сидел ночью на кухне, дрочил втихомолочку и представлял себе «как хороша она в постели».

Граб напрягся, ему явно не нравился ход моей мысли и то, какой оборот принимает наш разговор. Но я, не давая опомниться окончательно и не обращая внимания на его мимику, жестко продолжил.

— Видишь ли, Грабов, в чём дело. Когда мы учились в девятом классе, наши девочки были чисты и непорочны. За всех не скажу, но за наших одноклассниц — уверен. Ты и сам это знаешь: семидесятые, комсомол, кружки по интересам, «чистая любовь» и всё такое. А Варвара была из простой, рабоче-крестьянской семьи, где ей, когда она стала девушкой, доходчиво объяснили, что девственность это единственное её богатство, поскольку особым умом и способностями она не отличалась. Так что кто-кто, а она просто по определению не могла в шестнадцать лет быть с кем-то «хороша в постели».

Граб молчал. Наверное, он просто не знал что сказать, поскольку привык, что раньше я ему безоговорочно доверял. Он вообще всегда считал, что оказывает мне великую честь своим вниманием. Мне показалось, что он просто выжидает момент, когда можно будет свернуть тему и поговорить о другом. Но в этот раз я был беспощаден. Я знал, что он это мне припомнит и будет мстить. Мстить жестоко, исподтишка бить в самое больное и в самый неподходящий момент. Но я не остановился.

Глядя ему прямо в глаза (он торопливо нацепил противосолнечные очки, хотя было достаточно пасмурно), я продолжил.

— А может быть и не было никакого «авторитетного пацана», а, Граб?

— Н-не понял, — выдавил из себя мой собеседник и я вдруг представил его на унитазе, в страданиях от запора.

— Всё ты понял. Сочетания слов «как хороша она в постели» просто не могло быть в лексиконе полудурочного шалопая из среды перебравшихся в город селян. Эта комбинация из другой оперы, точнее из другой культуры, а скорее всего из какой-то романтической книжки. Вот ты, Граб, как лучший читатель в классе, любитель творчества Грина и Мопассана, мог так сказать, а этот твой якобы «авторитетный пацан», дитя улицы — нет.

Граб молча опрокинул рюмку коньяку. Могу спорить, что он уже продумывал способы, как и когда сможет отыграться. В последнее время у нас всё чаще случались такие «нескладухи», мы медленно, но неуклонно расходились в разные стороны. Более сорока лет для «дружбы» (именно так он определял наше общение), это слишком много. Особенно для людей с разным восприятием жизни, действительности и отношением к другим людям.

Трещина разрасталась, и в следующий раз, как я и предполагал, она стала ещё шире.

Но это уже совсем другая история.

Граб и Степко

Грабов выпил половину пластикового стаканчика водки, смачно крякнул и принялся за курицу. Курица — главное блюдо в рационе Граба. Курица употребляется в любом виде, в любом количестве и в любом месте, желательно под хорошую стопку. Любимая приговорка Граба: «Я не ем курицу без водки и не пью водку без курицы». На наши традиционные летние посиделки недалеко от городского пляжа он всегда покупает копчёную курицу, приготовленную в гриль-баре, как правило пожирнее и чтобы лоснилась.

Граб ест не торопясь, аккуратно и обстоятельно, чтобы в полной мере насладиться вкусом копчёного куриного мяса. Он обсасывает каждую косточку, всей мимикой и жестами демонстрируя, как ему вкусно. Пока что он благодушен, изображает из себя доброго, но очень занятого дядю, который вынужден на время отвлечься от весьма важных дел для того, чтобы «уважить» старого друга, т. е. меня. Ведь это же ради меня и организована эта и вообще, все подобные встречи, когда я появляюсь в городе. Тем не менее, Граб наслаждается в обществе «школьных друзей», хотя, также и в немалой степени оправданной возможностью выпить, сколько душа пожелает и съесть, сколько влезет.

Он, Граб, уже давно меня раздражает. За несколько последних лет мы очень изменились и, разумеется, изменился и характер наших отношений. Чучалин, присутствующий здесь же, считается главным другом Грабова, а я, как и в далёкие школьные годы, в качестве примкнувшего, которому оказана великая честь тем, что он принят в дружескую компанию. Чучалин всё больше помалкивает или смеётся шуткам Грабова (как новым так и старым), которых, следует признать у Грабова имеется вагон и маленькая тележка.

Относительно недавно я стал замечать некоторые странности в поведении Граба, при этом «странности» почему-то так или иначе в основном касались меня. Хотя, почему, собственно, только меня? Очень похоже, что и всех остальных людей… Своё пренебрежение и высокомерие в отношении окружающих Граб перестал скрывать, как делал это раньше, но это ещё не всё. Он стал получать удовольствие от мерзких сплетен и слухов, которые зачастую выдумывал сам, взяв, однако за основу реальный факт, перевернув всё с ног на голову, а затем тиражировал где попало и кому попало, нисколько этого не стесняясь.

Конечно, уместен вопрос: а почему я, учитывая все эти далеко не лучшие изменения в характере некогда близкого приятеля (которому в своё время даже доверялись очень личные тайны), продолжаю с ним общение? И не только общение, но и встречи, подобные сегодняшней. Сложный вопрос. Может быть, это многолетняя привычка. Может быть то обстоятельство, что мы помним друг друга с 13 лет, и из людей школьного прошлого, кто через десятилетия продолжает со мной общение, остались только Граб и Чучалин… Нет, конечно, другие одноклассники тоже пока живы и здоровы (за некоторым исключением) и раз в «пятилетку» проводятся встречи выпускников. Но вне этих встреч никто не проявляет друг к другу особого интереса. Как-то так установилось, что постоянные дружеские отношения поддерживаем только мы — Грабов, Чучалин и я. Когда раз в полугодие я приезжаю в отпуск, друзья неизменно оказываются где-то поблизости. При этом сверх деловые и сверх занятые, всем видом давая понять, что им очень некогда, но ради встречи со мной жертвуют своим драгоценным временем. Мы встречаемся то в бильярдном клубе, то в разных более или менее приличных кафе, а летом традиционно проводим вечер на берегу речки. Они со своими жёнами, я, соответственно, без (моя жена не любит ездить со мной в отпуск). Зимой как правило случаются дружеские «гитарные» вечеринки в домашней обстановке, то у Грабова, то у Чучалина.

Сценарий встреч всегда один и тот же, поскольку Грабов, который считает себя безусловным лидером в нашей тройке не любит «нарушения традиций». Театр одного актёра, начинается после пятой — шестой рюмки. Граб оттягивает всё внимание на себя. Он острит, рассказывает смешные байки, иногда бородатые и не очень пристойные анекдоты. Если кто-нибудь пытается взять слово (им оказываюсь неизменно я), он может грубо перебить, либо сказать что-нибудь в пику, давая всем понять, что то о чём я хочу сказать совершенно неинтересно. Его молчаливо поддерживают остальные члены нашего маленького сообщества: жена Граба, Чучалин и жена Чучалина. Таким образом я вынужден что-то говорить (не молчать же весь вечер) только тогда, когда Граб ест, пьёт или берёт передышку после очередного своего рассказа.

Сейчас, после того, как умолол целую курицу (со второй возится Чучалин) и половину кастрюли вареной картошки, он вполне всем доволен и, вальяжно развалив свой объёмный живот на коврике, травит очередную «рассказку». Собственно, не очередную. Эту историю он рассказывает уже во второй, если не в третий раз.

— И вот, Степко говорит… «Для меня наши одноклассники — это однополые существа»…

Граб выдерживает многозначительную паузу. Он затягивается сигаретой, давая таким образом аудитории приготовиться к самому интересному. То есть к тому ЧТО, и главное КАК ответил Граб на это неслыханное оскорбление, которое Степко нанесла всему классу…

— А я говорю… Я тебе сейчас покажу «однополые существа» (у Граба зверское выражение на толстом, лоснящемся от куриного жира лице)… я тебя сейчас прямо здесь разложу на столе и покажу, кто тут «однополые существа»! Оттрахаю так, что мало не покажется!

Граб умолкает, он наслаждается эффектом, который произвёл его рассказ, а слушатели (за исключением меня) изображают на лицах одновременно и негодование, и одобрение, и ликование в честь великой победы нашего героя. Самое интересное, что так было и в прошлый, и, по-моему позапрошлый раз, но Граб считал, что всё это очень интересно, а слушатели считали, что должны поддержать «своего»… ибо Степко была для них чужой…

Этой достаточно паскудной истории больше десяти лет, и Граб её включает в свой актив, потому что ему кажется, что он поступил, как крутой и суровый мужик, настоящий мачо, способный адекватно ответить на посягательства… Но дело в том, что я знаю эту историю от других людей, оказавшихся невольными свидетелями этого безобразного разговора. На той встрече выпускников Граб напился, и, очевидно, перепутав памятную встречу одноклассников, которым уже хорошо за сорок, с обыкновенной ресторанной попойкой, стал подыскивать себе объект для продолжения веселья на квартире тет-а-тет после окончания вечера. Либо на съёмной почасовой квартире, которые тогда за небольшую плату сдавались в районе железнодорожного вокзала. Ничего умнее не придумав, он стал предлагать свои услуги… нет, не ресторанным дамам, которые проводили вечер в этом же ресторане, а одноклассницам. Если говорить объективно, он им и в трезвом виде всегда был не очень приятен, а уж в пьяном, тем более. И вот, когда он получил отказ от всех возможных кандидаток на приятное продолжение вечера «при свечах», ему и попалась Степко Алёна, грустившая в одиночестве… средь шумного бала. На встречу она прилетела из очень далёких краёв и остановилась в одной из лучших гостиниц города.

Я хорошо знал Алёну Степко не только по школе, мы несколько раз встречались и после её окончания. В школьные годы и после Алёна (и об этом знали все в классе) очень любила нашего Юру Благодарёва, который был и моим хорошим другом, и который к тому времени, будучи ещё совсем молодым покинул наш мир. Как-то через год или два после той памятной встречи выпускников, Алёна мне сказала в телефонном разговоре, что все эти встречи одноклассников без Юры для неё не имеют смысла и больше она в них принимать участия не будет… Кстати, умолчав о безобразной выходке Грабова.

Алёна не была красавицей, но была чрезвычайно умной, скромной и доброжелательной сначала девушкой, а потом и женщиной. Она всегда умело выдерживала дистанцию, была вежливой и спокойной со всеми, кроме, пожалуй, Юры. Видимо немалую роль сыграло воспитание в среде дипломатов из которой она происходила.

Сейчас над нашим импровизированным пляжным столиком зависла пауза. Все молчали, поскольку не раз уже слышали эту историю, но Грабов хотел снова получить свои «пятнадцать минут славы».

Я налил в стакан минеральной воды и отпил глоток.

— Слушай-ка, Аскольд. А что, Степко… вот просто так, ни с того, ни с сего, сама подошла к тебе и сказала, что наши одноклассники однополые? А ты, типа, сама скромность и галантность в это время тихо закусывал салатами и умильно вспоминал об ушедших школьных годах…

Граб, не меняя позы, исподлобья бросил на меня косой взгляд. Промолчал, видимо, собираясь с мыслями. Возможно до него стало доходить, что раз я задаю такой вопрос, то могу что-то знать об этом не только из его рассказа. Зато все остальные с интересом посмотрели на меня.

Конец ознакомительного фрагмента.