Ветер над рекой

Евгений Семенов, 2020

Жаркий летний день. Изнывающий от жары поселок. Вечер, а затем ночь приносят лишь немного прохлады, и вместе с ней трансформацию местности, которая коснется всех жителей в той или иной мере. Невольно они станут «паразитами» в новом мире, от которых нужно избавиться любыми возможными способами. В создании обложки использована нейросеть Dream by Wombo.

Далёкий берег юности моей уносит время вдаль небрежно…

…..Мгновенья вкус неповторим,

День то роскошен, то ненастен….

…Но каждый волен сотворить….

Свой миг, с вой мир….

И каждый мастер…..

Герман Загумённов (Донецкая панк-рок группа «Спектакль Джо»)

Глава 1. Творения неизвестности

1

Вечер обещал быть приятным. Тёплое дуновение летнего ветерка располагало к спокойному времяпровождению. Летнее солнце неторопливо садилось, приближаясь к вершинам темно-зеленых елей на горизонте. Лёгкий вечерний бриз даже не обдувал, а медленно перемещал воздушные массы, вдоль течения реки, образуя на её поверхности мелкую «рябь».

Вечер пятницы. Преддверие выходных дней. На работу завтра не нужно. Вечер пятницы не может не быть лучшим временем недели.

Компанию из трех мужчин тревожили в данный момент три вопроса:

— Почему бы не посидеть на берегу реки?

— Почему не пообщаться со старыми друзьями?

— Почему за дружеским разговором не раскатать одну-две бутылочки самогона.

Они расположилась в паре метрах от берега. Все трое знали друг друга давно, работали на одном предприятии. Проживали здесь же в Исаковской пустоши, достаточно большом поселке, с претензией на название «городок». Но эта претензия не распространялась на ту часть поселка, где они находились. Улица «Прибрежная» пролегала вдоль русла реки. Песчаная, деревенская дорога, рассчитанная на полтора автомобиля в ширину, (да кто её вообще рассчитывал?) извивалась вдоль берега, местами приближаясь прямо к воде, местами отдаляясь от него. Сразу за дорогой выстроился ряд домов, совершенно обычных, одноэтажных, какие встретишь в любом селении, любой части страны, но не южных регионов. Рубленные деревянные дома, в основном без обшивки, обращенные окнами к реке, не пестрили яркими расцветками. Некоторые из них были построены ещё до войны, возможно даже до первой мировой. Выше по течению, к слову сказать, присутствовали несколько двухэтажных строений, и три дома «восьмиквартирника» барачного типа.

Ещё выше, имеющие статус некоторой достопримечательности, расположились старые дома зажиточных крестьян. Монументальные. Из бревна крупного сечения, потемневшего от времени, с резными наличниками и большими крыльцами. Дореволюционные предприниматели, хотя, такого слова, наверное, они еще не знали. Купцы, а позже «кулаки», как окрестила их коммунистическая власть. Семнадцатый год всё расставил по своим местам. Дома изъяли, самих предпринимателей расстреляли или сбежал, кто похитрее был. Сбежал подальше от невежественности и озлобленности. И кто знает, возвращались ли они после этого на свою историческую родину?

На противоположном берегу реки тоже стояло несколько домов. Здесь только одноэтажные, а сразу за ними простирались колхозные поля, в данный промежуток времени какой-то частью засеяны, какой-то нет. С них ещё собирали различные культуры: картофель, капуста, пшеница; но по большей части поля уже пустовали. Совхоз уже не мог тебя окупать, девяностые уверенно делали все, чтобы он не смог восстановиться.

Девяностые делали свое, вводили новые законы, новые нормы приличий, новые имена и новые неформальные группировки, но в селе народ ещё жил по устоявшимся советским устоям, по нормам морали сложившимся за время правления коммунизма. Народ еще не осознал, что капитализм и частный бизнес уже во весь опор мчится на многострадальную родину. Но до этого им нужно было ещё пройти жестокие уроки гласности, приватизации, рэкета, раздела народного богатства. То время, когда только деньги, жестокость и жадность будут царить во власти, когда часть граждан, понимая, что это тот самый момент, когда можно изменить свою жизнь в лучшую сторону, правда не совсем законными путями, начали урывать всё что можно и в большом количестве. Девяностые всё списали, правда и большое количество тех самых урывателей, кто пытался улучшить свою жизнь, закончили её в один миг.

Но не об этом мне хотелось вспомнить. Большинство людей, отчаянно понимая, что их надежды на возврат к прошлому не осуществятся, всё же ещё надеялось, что жизнь вернётся к тому моменту, когда Советский Союз достиг своего максимально возможного апофеоза. Когда моральные принципы большей части населения были чистый, когда ребёнок поднимал, как нельзя поступать, а как можно, просто наблюдая за поведением родителей, когда обычный человек ещё не сомневался, что всё будет хорошо.

Всё закончилось.

Шли девяностые. Пришла другая политика.

«Мы отстали!» — говорили по телевизору, — «Застряли в прошлом. Пора брать пример с западных стран!» И начали это делать.

Конечно, творящееся в стране не могло не отразиться на этом городке, оно в любом случае доберется до всех, но с небольшой задержкой. У них ещё было время, ещё было время на то, чтобы пожить в прошлом.

Просто пожить, и вот так просто посидеть на берегу реки, пообщаться.

Двое из присутствующих двое были родными братьями, Степан и Николай Кошкины, тридцати шести и тридцати восьми лет. Их дома располагались недалеко от места посиделок, где река немного расширялась, создавая небольшую заводь. Оба брата были работящими, имели добротные дома, всё в них сделано было так, что соседи слегка завидовали. Огород всегда ухожен, спасибо их жёнам. Оба работали на лесовозах с тех самых времён, когда вернулись из армии. Братья были среднего роста, крепкого телосложения, и даже их внешний вид, выражение лица добавляла какую-то дополнительную уверенность и достоинство этим людям.

Их товарищем по пятничным вечерним дискуссиям сегодня, как обычно был «Хмурый», человек, проживающий в соседнем посёлке. Он на своём старом УАЗике каждый день приезжал на работу, и исполнял обязанности токаря. Все работали в одной фирме, хотя, это слово «фирма» ещё только-только стало входить в обиход. Обычная контора, занимающаяся лесным производством. Вывоз леса — работа большинства жителей мужского пола этого поселка.

ЛесПромХоз.

Это название прочно вошло в обиход жителей. Да только вот самого леспромхоза уже не существовало. Теперь это называлось ООО «Русский лес».

Но для мальчишек, выросших здесь, под этим словом понималось не какая-либо государственная или частная организация, для мальчишек это слово ассоциировалось непосредственно с комплексом РММ «Ремонтно-Механических мастерских», складами древесины в глубине леса и их отцов, на пятисотых МАЗах, вывозящих оттуда древесину. РММ несло историю ЛесПромХоза. Менялось начальство, менялись условия труда, страна скатывался глубже и глубже. Но на данный момент это было неважно, впереди несколько часов на берегу.

Машина Хмурого стояла на дороге недалеко от место дислокации.

— Хмурый, доставай, пора, — будто бы критикуя нерасторопность друга, сказал Степан.

Тот, протопав к УАЗику, достал из задней двери пакет, из которого он извлек литровую бутылку со светло-коричневой жидкостью.

— Какой вкус на этот раз?

— Дубовая кора и корица.

— Звучит красиво, — прокручивая бутылку в руках сказал Николай, а затем прочитал этикетку, — Royal.

Мужчины присели на траву.

Николай раздал всем по налитому стакану.

— Ну, что? За тех, кого нет?

— За них.

Помолчав полминуты, вспоминая ушедших, мужчины выпили.

Еще полминуты тишины.

— Хххгм — ааа, — крепкая, неплохо.

— Ну, так стаж! — гордо произнес Хмурый, — Значит понравилось?

— Сколько, ты говоришь, уже этим самогоноварением занимаешься?

— Так не помню, когда этим не занимался. Батя научил, сам покупного и не пил.

— Так ты же водку пьёшь?

— Я не батя, я грешен.

— Смотрите, ребята байдарочники плывут, — указав рукой вверх по течению, сказал Степан.

Из-за извилины реки показались две легких лодочки — байдарки. В это время они обычно не плавали, в связи с низким уровнем воды в реке, всё чаще их спуски проходили весной, по большой воде.

— Что-то они в этом году припозднились.

— Добрый вечер, — крикнул хмурый.

— И вам того же, — услышали они в ответ.

— Как дорога? — спросил Степа, как делал это бесконечное количество раз, каждый год с тех пор как начал говорить и как в первый раз увидел байдарки на реке.

— В порядке. Подскажите, тут где-нибудь есть магазин поближе к реке?

— Где-то через полтора-два километра, — закричал Коля, — будет мост через реку, под мостом причалите, и поднимитесь по склону, увидите магазин.

— Спасибо, а переночевать есть полянка где-нибудь здесь сразу после деревни?

— Конечно, найдёте, только комаров нынче много. Есть какая-то мазь у вас от этих тварей?

— Да уж без чего — без чего, а без мази мы в такую дорогу никогда не едем.

Путь этих путешественников обычно пролегал по глухим лесам, по руслам небольших рек, и о безобразиях комариной диаспоры знали не понаслышке.

— Ладно, удачи вам, — крикнули с байдарки.

— Может с нами по стопочке? — спросил Хмурый.

— Спасибо, нет. Откажемся.

— Ну, удачи.

Сидевшие на берегу неторопливо смотрели, как проплывают вниз по течению одни из последних путешественников. В большинстве своем этот вид туризма ушел вместе с распадом СССР.

— А ни у кого нет желания самому вот так, проплыть? — спросил Николай, — Спуститься километров сорок вниз по реке?

Хмурый задумался, а Степан ответил сразу.

— Честно говоря, вообще нет. Я думал уже над этим, но мы что на рыбалку мало ходим?

— Достаточно. Хотя, стоп, я, наверное, проплыл бы, — произнес Хмурый, видимо уже переварив вопрос.

— Ну, а я подожду. Дети скоро подрастут, их можно взять с собой.

— Ладно, подумаю над этим.

Вечер двигался безмолвными тихими шагами, нехотя, вразвалку, переваливаясь с ноги на ногу, солнце клонилось к горизонту. Ветер сошел на «нет». В заводи начала плескаться рыба, некрупная, лишь изредка показывались хорошие экземпляры.

— Схожу-ка я за удочкой, — решил Николай.

— Не поймаешь, она, когда плещется, не клюет особо, — решил вразумить брата Степа.

— Из принципа, совесть будет спокойна. Я всё сделал, что мог.

Николай ушёл, Хмурый со Степаном остались наслаждаться вечером.

2

Егоров Иван Ильич всю жизнь прожил в своём родном доме, в первом доме по той самой «Прибрежной» улице, только название свое она получила много позже, чем он родился. В тот дом, в котором он родился, в тот и вернулся с фронта в сорок четвертом после второго ранения восемнадцатилетним мальчишкой на протезах и с плохо работающей правой рукой. Руку вообще могли ампутировать, но военный хирург, увидев, что у пацана нет обеих ног чуть выше колена, решил, что лишиться руки для него было бы совсем критично. Руку, конечно, было бы проще отрезать, чем более трех часов пришивать мышцы и нервы плеча, понимая, что если оно и будет работать, то, скорее всего, только двигаться, а вот на активность пальцев он не рассчитывал. Немецкий осколок раздробил кость и наполовину разорвал мышцы. Если бы у солдата присутствовали обе ноги, врач бы просто отрезал руку. Но всё же он не зря потратил время. Со временем, после многочисленных тренировок и усилий, Иван научился и ложкой пользоваться и топором махать, только вот немела она постоянно, из-за нарушения кровотока. С такой рукой, еще и без ног второй раз его никто на фронт уже не пустил.

Так Иван и приехал в сорок четвёртом в свой родной посёлок, а там не было никого, старший брат погиб ещё в сорок первом, отец пропал без вести, и сколько после войны Иван его не ждал, он так и не вернулся. А мать не дожила до его возвращение пару недель. В итоге приехал он в пустой дом. Поначалу было тяжело, рука плохо работала, но соседи помогали, а потом всё встало на свои места, война закончилась. Иван Егоров был трудолюбивым, поэтому привёл дом в порядок, развел небольшой огород, на работу устроился. И так-то вроде всё хорошо складывалось, только из-за своей хромоты не пытался он себе жену найти. Хотел, конечно, да только стеснялся сильно. Но она сама его нашла, сошлись характерами. Иван строгий очень, суровый, закалка военная, а София, жена его будущая, тихая, добрая, кошек очень любила. Так и дожили они до этого времени.

София Сергеевна занималась кошками и огородом, а Иван Ильич всё рыбачил недалеко от своего дома на реке.

Этим летом повадились чуть ниже по течению подростки по ночам костер жечь, и всё бы ничего, вели они себя не шумно, да только как-то заметил старик, а может, показалось, что дров в поленнице поубавилось. Ещё раз заметил, а потом сложил их в особом порядке так, чтобы запомнить, а на следующий день снова не досчитался.

— Ну не приходят же дети со своими дровами, — решил старик, — хотя, конечно, может быть, неподалёку в лесу сучьев наломают и жгут. Тогда он стал за ними наблюдать. Но они приходили не каждый день, поэтому вычислить, пока не удалось. Этим же вечером старик сидел на своём мостке с удочкой. Не клевало. Две чайки спланировали на камень, одиноко выглядывающий над поверхностью воды посреди реки, и внимательно наблюдали за рыбаком, а он за ними. Ниже по течению он услышал многоголосый разговор. Подростки снова шли в сторону места ночных посиделок.

— Ну что ж, подождём, посмотрим, кто из вас по мои дрова ходит.

Из-за высокой травы его было практически не видно, а вот дорожку к своему дому он видел отчётливо. Услышав шум, чайки встрепенулись и улетели, старик проводил их взглядом. Когда-то мечтал быть летчиком, а чайки ему напомнили об этом. Попал в пехоту в сорок первом в пятнадцать лет, правда, два года он себе приписал, брать не хотели.

Иван Егорович посмотрел на свои протезы. Пластиковые, они по щиколотки уходили в воду, и у него перед глазами встал еще один день на фронте.

Сорок второй год.

Зима.

В окопе холодно. Не просто холодно. На холодном ветру, во влажной от пота и от постоянно метущей поземки, залетающей за шиворот, от постоянного прикосновения к холодной земле, ватник и штаны становятся ледяными. Если под ватником ещё какое-то тепло остаётся, то кожа ног уже даже, наверное, привыкла, и даже почти не покалывает. Хорошо, что на ногах валенки. В кирзачах скорее всего бы уже отморозил ноги. Уже почти четыре часа сидим и ждем атаки немцев, а её всё нет и нет. Иван, уже опытный боец, несмотря на свой шестнадцатилетний возраст. Он уже почти год отслужил. Однополчане его берегут, помогают, но ему хочется показать, что он такой же, что он тоже может приносить пользу. Геройствует одним словом, в атаку одним из первых, помогать носить раненых тоже. Самого пока что сия беда самого его миновала.

До того самого дня довелось один раз побывать в рукопашной. Их отряд столкнулся с таким же по количеству отрядом фашистов. Вот тогда было по-настоящему страшно. Большинство противников были взрослыми и рослыми мужиками, каждый из которых один на один однозначно расправился бы с Иваном. Но спасибо однополчанам. Увидев, с какой злостью они кинулись с лопатами и ножами на врага, и, почувствовав в себе эту злость к неприятелю, гордо шествовавшему по его земле Иван, парнишка невысокого роста, кинулся след за всеми.

Что запомнилось за время рукопашной схватки, которая длилась всего-то минут десять и, в которой от двадцати пяти человек осталось лишь двенадцать, включая его самого, так это чувство, что сердце сжалось в камень, что в груди какой-то неимоверный холод, а рука сама с неистовой злостью опускает и опускает лопатку на шею фрица, и из его перебитой артерии фонтаном вырывается кровь. Нет ни малейшего чувства жалости. Кто его звал сюда? И не в гости же он пришёл. Одно только дикое желание кромсать врагов. Он не замечал, как часто и глубоко он дышал, и лишь только в тот момент, когда в метре от него наш солдат воткнул нож в шею лежащего на земле последнего врага, Иван почувствовал, что его трясёт, что грудная клетка вздымается как никогда раньше. Он, шестнадцатилетний пацан, убил в этом бою двух немцев.

Похоронить погибших в тот день не довелось, да и после не получилось. Они услышали стрельбу, приближающуюся к ним. Пришлось отступать. Возможно, и сейчас где-то в том диком лесу лежат остатки костей его товарищей.

Иван вздохнул, пошевелил протезами в воде, странно, но он чувствовал, как вода холодит место, где когда-то была его нога. Это было не так, просто он помнил эти ощущения.

И снова память вернулась в траншею. Она не была глубокой, в полный рост не встать, сколько успели, столько и выкопали. Хорошо пошел снег и спрятал их, может получиться сюрприз фашистам.

Только вот холодно. Очень. И не ели они уже со вчерашнего вечера. Сейчас уже примерно два дня.

— Главное о еде не вспоминать, — думает Иван. Да только как же не вспоминать, если желудок издает звуки каждые две-три минуты, и сводит его тоже уже без перерыва. Время от времени молодой боец снимают рукавицу, и ладонь снега отправляет в рот. А тот в свою очередь, тает и обманывает желудок.

Через час-другой начнёт темнеть. Скорее бы уже. В темноте уже не пойдут в атаку, они боятся, они тоже хотят вернуться домой. Они не должны знать про эту траншею. Для них, сейчас, если, конечно, разведка не выяснила новых данных, то мы для них находятся дальше километра на три.

Но они пошли. Пошли ночью. Неожиданно. Из темноты. И они знали наше расположение.

Бой был коротким. Из него Иван очнулся уже в госпитале. Без ног.

3

Ваня Кошкин, сын старшего брата Кошкина проснулся, как всегда рано, не было ещё и шести. Он тихо вышел из дома, запустив по дороге кота, который просился в дом, зашёл за сарай, снял со стены деревянную удочку. Банку с червями не обнаружил на месте.

— Что опять утащили куры? — улыбнувшись, подумал он, но нет. Оказалось, что это не так. Просто Иван сразу её не увидел, она скрывалась за широким лопухом. Ваня поднес баночку к носу и понюхал, — ещё не испортились, несмотря на жару. Поболтав баночку из стороны в сторону так, чтобы земля с червями перемешалась, и он увидел, что их достаточное количество и стал спускаться к реке.

Раннее утреннее солнце, отражаясь от глади воды, разбежалось на множество солнечных зайчиков в разные стороны. Они создавали утреннее настроение, которое и так было жизнеутверждающим. Ваня, пытаясь идти бесшумно, спустился к мостку, но не стал для него заходить, чтобы не пугать рыбу. Первый же заброс оказался удачным, крупная плотвица прыгала на крючке. Сняв её, он вспомнил, что не взял с собой ведро для рыбы, поэтому, немного большим и указательным пальцем сплющив голову рыбы, чтобы она не дергалась, повернулся и кинул её в траву. Тут же Ваня увидел кота, который спускался с горы, видимо поняв, куда отправился хозяин. Значит, папа проснулся, раз кто-то кота снова выпустил. До первого «мяу», он успел поймать ещё четыре рыбины, три плотвицы, хорошего размера и маленького окуня, которого он тут же бросил коту. Тот с благодарным трепетом приступил к трапезе.

— Ааа-ггия, гггия, — услышал Иван непонятные глухие звуки. Обернулся никого не видно, кот с удовольствием разделываем рыбу.

— Ау ааа гия.

Снова тот же звук.

На берегу за ним никого не было, а противоположный берег был почти не виден в ярких лучах утреннего солнца.

— А–яя, послышалось снова.

Он приложил кисть правой руки полукругом над глазами и посмотрел на противоположную сторону. У края воды прямо напротив него стоял человек, в котором Ваня узнал живущего там же.

Местный дурачок, как его называли некоторые в селе, с детства страдавший слабоумием. Ему было уже почти сорок, а по умственному развитию он не превосходил ребенка четырех — шести лет, и во многом даже отставал от него. Его речь стояла из, как казалось почти всем, несвязанных многочисленных звуков. Его мать, которой было уже далеко за семьдесят, ухаживала за ним и лишь она его понимала. Все его способности заключались в том, что он мог гулять по берегу реки. Изо дня в день. Никаких поручений, даже принести воды, она не могла ему дать, потому что он не мог справиться. Практически никогда Иван с ним не общался, а если припомнить, то и вообще не общался. Когда-то он спросил отца про дурачка, и отец рассказал, что зовут его Виктор, и что с детства тот был таким. И больше добавить нечего не смог.

— Аа–я.

Это как-то отдаленно напоминало его имя — Ваня, но он не был уверен, что Виктор знает, как его зовут.

— Вы ко мне обращайтесь? — закричал он.

— А, — скорее всего это означало «да».

— Я слушаю.

Иван снова услышал набор звуков, причём довольно разнообразный, но только вот никакого смысла в этом он не увидел или не понял.

— Я вас не понимаю, — крикнул он.

Виктор размахивал руками, указывая вверх по течению, и что-то пытался объяснить на своём языке. Ваня повернул голову.

Первой мыслью, которая ему пришла в голову была:

— Куда это я попал?

Он не узнал берег, на котором вырос. Всё, что было выше по течению, изменилось. Иван разглядывал изменения и, не соглашался со своим мозгом, который утверждал, что это реальность, а сознание и здравый смысл, пытались объяснить, сами, недопонимая, что к чему, что глаза сломались. Этого не было еще вчера, и за ночь это сделать никто не мог. Органы зрения показывали что-то нереальное.

Вполне возможно, что я еще сплю?

Невозможно.

Иван отложил удочку и неторопливо двинулся вдоль берега в направлении произошедших изменений. Буквально метрах в двадцати выше их мостка, где заканчивалась заводь, берег как будто был прорезан огромным резаком. Будто бы огромный нож или ковш огромного экскаватора срезал поросшие травой берега и сделал из них ровный прямой склон. Срезанная почва осыпалась в реку и местами, там, где срезанная часть оказалась больше, около берега виднелись комья земли над поверхностью воды, с остатками росшей на них осоки. В том месте, где река делала изгиб, создавалось ощущение, что огромный нож вытащили и под другим углом провели снова. Такое же зрелище представало и на противоположном берегу. Иван подошел к срезанному краю берега.

Ровный рез под углом около сорока пяти градусов. Чтобы сделать такое лопатами недостаточно одной ночи. Что это за фокусы?

На изгибе берега Иван увидел человека, своего дядю, который стоял, держась двумя руками за волосы, и смотрел на землю. Что интересного он там увидел?

— Привет Вань, — послышалось сзади. Он обернулся. Иван Ильич, подпрыгивая на своих протезах, довольно шустро догонял его.

— Что это тут произошло?

— Здравствуйте дядя Ваня. Я не знаю, сам только увидел.

— Там-то кто? — спросил дед, указывая рукой в сторону стоящего мужика.

— Дядя Стёпа.

— А что он там стоит?

— Не знаю, идем, посмотрим.

Они пошли по краю нового берега.

— Как будто ножом срезали, — удивлённо проговорил дед.

— Да я тоже так подумал. Инопланетяне? Может быть.

Дед почесал голову.

— Пока что у меня только такой объяснение. Оно мне кажется наиболее логичным. Прилетели на своем космическом корабле и лазером прорезали.

— А разве он не оплавил бы землю? — начал размышлять вслух Ваня.

— Я конечно не ученый, но, наверное, оплавил бы. Попав в воду, он, скорее всего, здорово бы шипел, — развивая эту мысль, ответил Иван Ильич, — но я ничего не слышал ночью? А ты?

— Нет.

— И я нет.

Они уже подошли довольно близко к дяде Ивана, когда тот обернулся и крикнул:

— Ваня, не ходи сюда.

Иван остановился.

— Сходи за отцом, пожалуйста, — немного тише произнес дядя.

— Хорошо, я сейчас сбегаю, — и побежал домой.

Иван Ильич пошёл к Степану.

Отец, уже спускаясь с горы, увидел изменения, произошедшие с берегом.

— Вань ты куда?

— Дядя Стёпа за тобой отправил.

Солнце скрылось за небольшою тучей и от водной глади перестали отражаться блики. Стало хорошо видно противоположный берег, на котором помимо Виктора, машущего руками, была ещё его мать. Она тоже удивлённо смотрела на берег, не понимая, что произошло. Ваня с отцом подошли к деду со Степаном.

— Что тут? — спросил отец и глубоко выдохнул.

— Ёшкин ты пёс, хмурый! Как же тебя так, — отец закрыл рот ладонью.

На самом краю вновь образовавшегося берега лежал их друг хмурый. Не весь, только верхняя его часть. Чуть пониже нижнего ребра всё отсутствовало. Что бы это ни был за нож, который выровнял речной берег, он был очень острым. Если не брать во внимание пытающиеся вывалиться внутренности, то не нужно было быть хирургом, чтобы увидеть насколько ровный был разрез. Кровь окрасила землю, и стекала прямо до воды.

— Кто-нибудь что-нибудь ночью слышал? — спросил отец, осмотрев всех.

Все молчали.

— Стёпа, ты на улице спал. Видел что-нибудь?

Дядя Стёпа, молча, помотал головой.

Надо милицию вызывать.

— Отец, ты ничего не слышал? — обратился Николай к Ивану Ильичу.

— Не. У нас тоже самое по всему берегу. Только вот около ваших домов осталось живое, а дальше вниз по течению всё также срезано.

— Сбегай домой, Иван, попроси маму, чтобы вызвала милицию. Пусть скажет, что здесь что-то произошло, скажи, что труп есть, приедут быстро.

— Блин, будто ножом срезали, — произнёс Николай, глядя на свежую землю на краю берега.

— Нам с сыном твоим мысль пришла об инопланетянах, пока что другого адекватного варианта не придумали, — пояснил дед.

— С инопланетянами так-то вообще адекват.

— Как бы то ни было, у меня ничего не пришло в голову более правдоподобного.

— Может учения, какие-то военные? — предположил Степан.

— Оружие новое? Что это за оружие, которое такое делать может?

— Что с Хмурым делать будем?

— Пока менты не приедут, пусть лежит, место преступления вроде как.

***

Посёлок пережил первое изменение. Жители пребывали в некотором шоковом состоянии. С высоты птичьего полёта можно было видеть, что срез вдоль берега реки заканчивался почти сразу за посёлком с обеих сторон. Пострадали в эту ночь семь человек: Хмурый, пять из семи байдарочников, которые легли спать недалеко от своих байдарок. Их тела не нашли, или смыло и унесло, или завалило берегом, который осыпался воду. Копать планировали, да только дальнейшие события не дали такой возможности. Ещё один подросток, проводив свою девушку, возвращался домой через единственный бетонный мост в поселке, который обрушился и завалил его бетонными глыбами. Он бы, наверное, мог рассказать, что произошло ночью, так как был единственным, кто что-то видел, да только вот говорить он больше не мог. Все остальные спали и узнали о произошедшем только утром.

4

— Тёть Тань обратился высокий молодой человек крепкого телосложения одетый в сине-голубой санитарный костюм бабушке преклонного возраста, — опять домой не собираетесь?

На часах было уже половина двенадцатого ночи.

— Третий день уже домой не ходите.

— Так что мне дома делать? Я же одна живу в комнате, а здесь Данилка что-то приболел, плохо совсем себя чувствует.

Тёте Тане на вид было уже лет под восемьдесят, она была невысокого роста с сильно высушенным, морщинистым лицом, тонкими иссохшими ладонями. Лицо излучало всемирную доброту, и все её знали, как самую добрую старушку в мире. Только вот Татьяна было её не настоящее имя. Привезли ее в эту больницу, когда она потеряла память. Сначала она была просто пациентом, но память к ней так и не вернулась, из родственников никто не обратился, и она стала помогать, работать в отделении психологической помощи. Это было особое отделение, где находились люди с различными психологическими отклонениями. Татьяна помогала менять постельное белье и многие пациенты с удовольствием общались с ней, а сама она очень сильно привязалась к тридцатидвухлетнему пациенту, которого называла Данилка.

От Данилы отказались родители в самом детстве, когда в трехлетнем возрасте начали замечать, что ребёнок имеет психологические отклонения. Хорошо это или плохо уже неважно. Если нужно судьба их сама накажет, а если нет, значит — нет. Данила не агрессивный, замкнутый в себе. Он никогда не разговаривал, всё время находился в своей палате и выходил только в туалет и на обед, под присмотром санитаров. И вот тётя Таня начала с ним разговаривать. Другие тоже раньше пытались с ним говорить, но он никому не отвечал, а вот с тетей Таней начал. Разговаривал Данила на своём языке, ломаном, состоящем из наборов слогов. Но постепенно старушка начала его понимать. Рассказать ему было нечего, всю свою жизнь он видел только, что четыре стены да людей, подобных ему.

— Так что с Данилкой? — закидывая на плечи куртку, спросил медбрат.

— Плохо ест, грустный, но я посижу с ним и ему лучше.

— Может принести, что покушать Вам с утра, или как?

— Да нет, не нужно. До завтрака доживу, а там покормят. Спасибо.

— Ну, спокойной ночи, — мужчина попрощался и вышел из сестринского кабинета.

Тётя Таня вышла за ним и направилась к седьмой палате, где обитал её, как она считала, внук Данила. Осторожно открыв дверь, она заглянула в маленькую комнатку с большим окном, закрашенным по уровень груди белой краской. Интересно, для чего это делали? Одна кровать, стол, стул и маленькая тумбочка. Сколько лет он здесь прожил? Возможно даже всю жизнь с того самого момента, когда от него отказались.

Мужчина с длинными волосами и довольно длинной бородой сидел на краю кровати, уставившись на стену.

— Данила, доброй ночи, ты чего ещё не спишь?

— И и..жу сссны.

— Видишь сны?

— и жу.

— Хорошие?

— Дааа.

Он смотрел в одну точку, раскачиваясь вперёд и назад, ладони обеих рук были зажаты между коленями.

Тётя Таня села на стул рядом с ним.

— Почему опять ужинать отказался. Мне так сказали.

Он промолчал.

— Болит что-то?

— Нееее. Я ижу сны.

— Ложись, — она подошла, встала рядом и погладила его по длинным волосам.

— Ложись, я тебе что-нибудь расскажу на ночь.

Он кивнул и прямо так в пижаме лёг. Тётя Таня укрыла его покрывалом.

— Ты же знаешь, я же тоже ничего не помню. Только какие-то далекие воспоминания, который я даже не знаю откуда. Если хочешь, я тебе снова их расскажу?

— Да.

Данила уставился в потолок и начал слушать рассказ.

5

День обещал быть насыщенным. Ваня, пробежав вверх по течению, спросил у отца спуститься вниз и посмотреть, что творится по берегам остальной части деревни. Отец отпустил с условием, что он будет осторожен, хотя не думал, что может случиться подобное снова. Деревня напоминала муравейник, большинство жителей спустились к реке, посмотреть произошедшее ночью. Многие спорили о версиях. Несмотря на всю нелепость и недоверие жителей к версии инопланетного вмешательства, другой более-менее адекватной никто не высказал. Одну предложил, правда, на уровне шутки-юмора, бородатый мужик, когда-то работавший лесником, а в данный момент, находящийся на пенсии.

— А помните, фины у нас хотели выкупить весь лес и топляки вдоль реки и на дне. Может быть, они машину такую построили, которая проходит по реке и, срезая берега, собирают всё необходимое.

Да уж. Версия была, конечно, нелепее инопланетной и сразу была отметена слушателями. Во-первых, ширина русла была различна; во-вторых, если бы это всё-таки была машина, да еще таких размеров, то не работала бы она тихо. Хоть один человек что-нибудь ночью и услышал, а при таких масштабах и увидел.

— Ты, Михалыч, конечно фантазер, но я тебя всё равно уважаю, — похлопав бородатого по плечу, сказал мужик стоящий рядом с ним. Раздался дружный хохот.

Жители рассматривали берега, которые представляли ровные земляные насыпи, под углом спускающиеся в воде. Подходили новые люди, из тех, что жили не у берега, и только узнал о событии.

— Что за инструмент такое мог сделать? — спрашивали женщины.

Кто-то вспомнил про круги на полях в разных частях земли. Это было нечто другое. Круги на полях можно сделать куда более меньшими затратами сил, и энергии. Здешние изменения требовали или мощную технику или волшебство.

Срезанная земля никуда не делась, она ссыпалась в русло реки. Глубина была небольшой, и она ещё виднелась над поверхностью в виде комьев, которые постепенно распадались под силой течения реки.

Единственный уцелевший берег длиной примерно в сотню метров, оставался напротив дома братьев Кошкиных.

— Чего, Ваня, это батя с дядей у тебя начудили? — спросил пацана дед Иван.

— Почему это они?

— Свой-то берег целым оставили.

Вокруг послышался смех.

— Может и они, — не знал, как ответить Иван.

Он уже собрался идти вниз по течению, посмотреть, что творится в других частях деревни, только ожидал своего друга Фёдора, который пошёл, в свою очередь, отпрашиваться у отца. Медленно двигаясь, рассматривая сырой склон земли, Ваня увидел огромный валун, точнее ровную срезанную часть диаметром около девяноста сантиметров. Если бы нож фантастического экскаватора снимал часть берегового грунта вдоль, то он просто выкорчевал валун, и на его месте осталась бы яма. А этот был именно разрезан, причём идеально ровно. Поверхность среза было будто отполирована. Это его очень сильно удивило. У Вани мелькнула мысль, а может ли без полировки за один проход современная техника сделать рез такого качества? И как ему казалось, нет. Аккуратно втыкая голые ноги в землю, он опустился на метр по склону и постучал по камню. Это был настоящий камень, он погладил. Рука не ощутила никакого трения при движении. Похоже на гладкую стенку полированного шкафа. Жители увидели его и стали подходить, подошёл и отец.

— Вань, ты чего нашёл?

— Папа, он гладкий, его будто бы разрезали.

Все замолчали, не зная, что и думать.

— Точно! Инопланетяне! — констатировал дед Иван.

Один из присутствующих начал раздеваться.

— Ты что задумал, дорогой? — спросила его супруга.

— Залезу в воду, посмотрю, что там творится, — ответил он.

Это пара жила в следующем ряду домов, расположенных вдоль основной дороги, проходящей ближе к лесу. Мужа звали Костя, а супругу Света.

— Костя, может не надо? Под водой, что творится неизвестно, опасно.

— Я аккуратно, не переживай.

Особой опасности окружающие не видели, а сама ситуация, которая привела к этим событиям, конечно, вызывала тревогу. Костя спустился по вязкому краю и аккуратно стал опускать ногу в речку.

— Вроде дно, — сказал он, когда нога скрылась по колено, — только какое-то вязкое.

Он ступил второй ногой и немного потоптался на месте.

— Вроде просто рыхлая почва, — Костя сделал пару шагов от берега, вода дошла до края семейных трусов.

— Плавки не замочи, — кто-то пошутил с берега. Константин подтянул руками полы семейников и двинулся дальше, как вдруг резко скрылся с головой под водой.

На берегу вздрогнули. Отец Вани начал быстро снимать рубашку, ожидая, что потребуется помощь. Константин вынырнул. Жена громко выдохнула.

— Здесь этот камень, вторая его часть.

Он по горло высунулся из воды, что-то ощупывая на дне.

— Он такой же гладкий. Затем он отплыл немного от берега и опустился на дно. Вода доходила до шеи.

— Тут всегда была такая глубина? — спросил он.

— Да примерно.

Получается, что часть почвы просто срезана и свалена в воду.

— Ничего другого здесь нет.

— Выбирайся, пока там тебя никто ни за что не схватил, — пошутила жена.

— Света, не переживай у нас русалки здесь все старые селитерные, на них даже дед Ваня не смотрит, не отобьют твоего любимого, — сказал присутствующий на берегу Леха столяр.

— Чего это я не смотрю? Смотрю, еще как, — вступил в разговор Дед, — вижу, правда, плохо, но смотрю.

— Спасибо, успокоили, — усмехнулась Света.

Константин медленно стал выбираться.

— Ваня, — послышалось сзади, это подошел его друг Федя.

— Ну что? Тебя папа отпустил? — поинтересовался он у Вани.

— Да, а тебя?

— Да, сказал только осторожными быть.

— А мне не допоздна, вечером на рыбалку поедем.

Оставив всех присутствующих на берегу разглядывать камень, ребята пошли вниз по течению. До железобетонного моста ходу было примерно полчаса, но уже повернув за поворот, ребята увидели ужасающую своей неестественностью картину. Большой мост, соединяющий берега реки, стоящий когда-то на трёх опорах теперь валялся внизу. Посреди реки возвышался одна из его опор — центральная, две, которые были ближе к берегам, лежали по разные стороны. А на них, частично раскрошившиеся, но не сломавшиеся на куски из-за арматуры, видимой в разломах, лежали два пролёта моста.

— Ничего себе, — удивленно проговорил Ваня.

— Афигеть.

Ребята, до этого медленно двигавшиеся вдоль берега и рассматривающие срез, ускорили шаг, скорее всего в деревне более масштабной катастрофы, не было. На берегу и на склоне виднелось множество людей.

Некоторые смельчаки забрались, по переломанным пролётам моста, до центральной опоры.

— Как тебе зрелище? — просил Федя Ваню.

— Грустно. Будто бы потеряли что-то. Его, наверное, конечно отстроят, да только это мост, который был, наш. А новый будет уже другим.

Ваня имел в виду под фразой «наш мост» то, что они не раз жгли под ним костры вечерами, встречались и общались с друзьями. На бетонных поддерживающих балках было множество надписей, выцарапанных ими, да и не только. Как только построили этот мост, он стал очень удобным местом для встреч молодёжи. Первая надпись из тех, что можно было прочитать, была датирована 1975 годом. Два слова, «Каря и Виктор». И рядом дата 12.07. 75. Как бы то ни было, больше эту надпись никто не увидит.

— Да, печальная ситуация, — подтвердил Фёдор.

— Никого не завалило, как думаешь?

— Не знаю, надеюсь, нет.

***

Никто так в конце концов и не нашёл тело подростка, который переходил мост в тот момент, когда произошло обрушение. Он умер, ударившись головой о бетон. Течение унесло тело, и оно всплыло ниже по течению, там, где река, извиваясь, неспешно текла посреди дикого леса, но люди его больше не нашли. Только убитые горем родители пытались его найти, да всё безуспешно, потому что со следующего дня проблем в деревне добавилось. И было уже не до подростка.

***

Подойдя к остаткам моста, друзья стали осматриваться. Наверху, накренившись под небольшим углом при отсутствии опоры, и создав полуметровый горб асфальта на подъездной к мосту дороге, вывешивалась оставшаяся его часть. К ней людей не подпускали, милиция оцепила этот участок, было опасение, что она может рухнуть. Двухметровый кусок моста свешивался вниз над склоном. Но даже с десятиметрового расстояния было видно, что бетон будто разрезали. Именно разрезали. Как теплое масло, как кусок колбасы. То же самое, что было с камнем, который они видели на своём берегу.

— Обалдеть, да?

— Согласен, — ответил Фёдор.

***

В связи с произошедшими событиями в посёлке ввели чрезвычайное положение, ограничили движение вдоль всего берега реки. Это конечно не остановило жителей, воду в огороды нужно качать. Как говорится «Война войной», но на улице жара, а овощные культуры пить хотят. У одного хозяина корова случайно свалилась в воду, её с трудом выволокли.

В село, помимо местного полицейского участка, приехали еще несколько человек, среди которых были специалисты по внештатным ситуациям. События, конечно, озадачили и тех и других. Начальство настаивало на быстром выяснении причин произошедшего, но ничего толкового выяснить в этот день не смогли, и не успели. Ещё большую проблему создала поломка моста. Бетонный мост, соединяющий два берега примерно посередине поселка, играл важную роль. По этому мосту ходили рейсовые автобусы из данного населенного пункта в более мелкие посёлки и деревни находящиеся в районе. Эту проблему решили следующим образом. Десятью километрами ниже в соседнем посёлке был старый деревянный мост в ещё рабочем состоянии. Дорога увеличивалась по времени на сорок минут, но других вариантов пока не предвидели. Разбирать завал моста сотрудники милиции, занимающиеся событием, не разрешила. Время, чтобы построить новый мост требовалось минимум два месяца, а то и больше.

Был еще один вариант. Вверх по течению, в конце деревни находилась переправа прямо по дну реки. Колхозные машины отсыпали в своё время мелкое русло реки и использовали этот переезд для подъезда к полям и пастбищам. По дну можно было приехать на УАЗике, тракторе или грузовике. Рейсовый автобус ПАЗ вполне мог там проехать, но дальнейшая дорога представляла непреодолимое препятствие для его продвижения.

До самого вечера большая часть население находилась на берегу, а на следующий день их ждало новое событие, которое не дало ответов на уже поставленные вопросы, а нарисовало множество новых.

6

Все мысли жителей посёлка перед сном крутились вокруг ночного происшествия. Но что бы ни происходило на улице, жителям в любом случае нужно завтра на работу, поэтому все по обычной заведенной традиции отправились спать. Ну, или почти все. Некоторые индивидуумы, в надежде увидеть что-то подобное, произошедшему накануне, решили наблюдать. В список этих людей входил и сосед с противоположного берега, имеющий психологические отклонения. Сразу после ужина он сел на табурет около окна и стал внимательно наблюдать. Но так случилось, что все так называемые наблюдатели заснули. А то, что увидели утром, отменило и работу, и домашние хлопоты, кроме самых неотложных. Скотинина на дворе у многих, и ее всё равно нужно выгуливать, несмотря на все, что происходит.

Иван проснулся от стука. Кто-то с силой колотил во входную дверь. Иван встал, но отец его опередил.

— Что случилось? — спросил Иван.

— Не знаю, пока, сейчас узнаем, — ответил отец, выходя в коридор. Ваня проследовал за ним. В дверь колотил дед Егоров.

— Открывай хозяин!

— Что случилось? — спросил отец.

— Иди сам посмотри, что происходит. Непонятное что-то.

Николай в предвкушении чего-то нехорошего, снял крючок с двери и открыл её. Возвратная пружина устало скрипнула. Вслед за отцом на улицу вышел Ваня.

— Ты посмотри, что тут, нечистая сила видать балуется, — обратился к ним дед Егоров, указывая на противоположный берег.

На противоположной стороне, засыпав практически все дома, возвышалась огромная, метров в сорок высотой, насыпь. Она создавала впечатляющее и одновременно пугающее зрелище. Практически черного цвета, она лоснилась в утренних лучах солнца. Насколько хватало глаз, она уходила в обоих направлениях. Склон насыпи создавал иллюзию языков застывшей лавы, отчего черная поверхность создавала еще более зловещее впечатление.

Лишь два дома на противоположной стороне наполовину торчали из-под завала. В голове у всех бился один и тот же вопрос.

— А что с людьми?

— Мне кажется, задавило всех.

На берегу одиноко стоял спиной к реке Виктор и наблюдал. На улице раздавался какой-то непонятный шум, напоминающий одновременно звук карандаша, которым ведут по очень неровной бумаге, а с другой стороны это было похоже на негромкое шуршание песка, который ребёнок придавливает руками в песочнице и немного на звук крылышек насекомых.

— Она ещё растёт, — удивленно произнес Иван.

Все присмотрелись. Насыпь, которая не имела ни начала, ни конца медленно вырастала. Некоторое движение происходило на вершине холма.

— Кто это делает?

— Да хрен его знает, нужно всех стальных будить — ответил старик.

Ваня с отцом побежали вверх по течению по домам, старик спустился к берегу. Когда Николай с сыном вышли к дому Степана то обомлели.

Слева, за их домами тоже возвышалась насыпь, ещё выше чем на противоположной стороне. Она располагалась не так близко, и была примерно на расстояние, где вдоль дороги шёл ещё один ряд домов.

— Папа, их тоже завалило?

— Не знаю. Будем надеяться, нет. Я побегу туда, посмотрю, а ты беги вдоль реки, и буди всех, — произнес отец.

Он посмотрел на часы. Пять часов двадцать минут.

Насыпь, которая была за домами, раза в четыре превышала ту, которую увидели первой.

Двери открывали не сразу. Конечно, люди еще спали в это время. Выходили и таращились на произошедшее. Иван бежал дальше и стучал уже не в двери в окна, так односельчане быстрее открывали. Минут через сорок он добежал до последнего дома в деревне. Высокая насыпь так и уходила за горизонт, и она росла. Видимо причине, по которой появилась эта гряда, этого было недостаточно, а за этот промежуток времени, на противоположном берегу реки она выросла на несколько метров. Присмотревшись, Иван увидел, что над ней поднимается какая-то пыль, будто какие-то насекомые создавали её.

А может быть это так и было? Может быть, это какие-то насекомые вчера срезали берега реки, а теперь занимаются насыпью? Со вторым понятно, это возможно. Возможно, они создают это из своих выделений, управляемые каким-то разумом. В первый же случай Иван не поверил, не нашел логических причин.

Вполне реально, — размышлял Ваня, — что какие-то большие насекомые, может быть даже муравьи,… Да глупости! Это не реально, — одернул себя мальчик. Ну, все же предположим, что могут, но тогда они должны были взять где-то такое огромное количество земли. Возможно, из-под поверхности они её достают.

Вопросов, как обычно, много — ответов нет.

Когда Иван пришёл домой, все уже проснулись, люди стояли на берегу.

— Всех разбудил? — первым делом спросил отец.

— Да, — Иван немного помедлил, — папа, а что там с теми домами.

— Их нет, они где-то под этой горой.

Все замолчали. Понимая, что такое количество людей погибло за эту ночь, тем более людей, которых ты хорошо знал… это чувство не из приятных.

— Как думаете, до какого места эти валы идут? — спросил Иван.

— Не знаю, но стоит разузнать.

— Так можно мы сходим с Федей, посмотрим как далеко…

Тут Иван осёкся, Федя жил в тех домах, которые шли вдоль дороги. Больше нет Феди, его сестры больше тоже нет, сестры, которая нравилась Ивану, но к которой он стеснялся подойти, пригласить прогуляться.

Мальчик посмотрел на отца, на сестру. Она, молча, смотрел на него. Они поняли все без слов. Говорить ничего не нужно было. К ним подошел Степан с дочерьми.

— Сходим вместе, только чуть попозже.

Атмосфера на улице была, что называется напряженной. Люди не понимали, что происходит, и в виду этого боялись. Неизвестность пугает. Многие рассуждали здраво, и понимали, что сейчас должны были заняться этим всем какие-то структуры, может войска для выяснения обстоятельств происшествия. Но были и те, кто догадывались, что никто сейчас не приедет, потому что те самые валы уходили настолько, насколько хватало глаз и их нужно преодолеть. А с другой стороны в посёлке имеется квалифицированный милицейский состав, который составлял что-то около восьми человек, выключая машинистку и сотрудников государственной автомобильной инспекции, ну и, возможно, ещё остались со вчерашнего дня, приехавшие с районного центра сотрудники и специалисты. Паники среди населения не было, поэтому пока все было достаточно хорошо. Если так можно сказать.

На берегу реки, недалеко от дома Кошкиных собрались практически все жители из ближайших домов. Высказывались разные предположения о возможности возникновения этих самых валов. Они уже прекратили расти, но откуда-то издалека этот самый непонятный звук еще раздавался.

Вопросов у собравшихся было много:

— если ли где еще такие насыпи, или только это село удостоилось чести;

— не захочет ли создатель валов, просто завались сейчас всё русло реки, включая близлежащие дома, как сделал с домами на противоположной стороне и вдоль главной дороги;

— сколько людей погибло;

— проинформирована ли администрация и компетентные органы района о событиях, произошедших за последние два дня, и направлена ли помощь;

— как быть дальше?

Иван стал вспоминать, сколько же всего домов было на противоположном берегу. Их было около семи, а вдоль дороги стояло все пятнадцать, но он туда не ходил, и не знал, все ли они засыпаны. Хотя, отец сказал что все. Не все они были заселены, но во многих жили целые семьи по три пять человек. В некоторых домах жил дед или бабуля. Даже если посчитать, что в среднем в каждом доме жило по два человека, то погибло около сорока, а то и более человек. Ивана обуял неподдельный страх.

Погода солнечная, на улице очень тепло. Возможно, именно это ещё не давало повода для создания паники среди жителей. Такая погода больше подошла бы спокойному времяпровождению в кругу семьи на отдыхе, в окружении чувства безопасности, но природа не выбирает какой ей быть, ей не подвластно управление явлениями, в конце концов, это просто природа, а не разумное существо.

К примеру, если бы лил дождь или дул сильный ветер, то, с большей вероятностью, паника бы уже началась, люди чувствовали бы себя менее защищенными.

Некоторые женщины все же были на грани истерики. Мужчины не знали, что для лучше своих детей и жен, идти в дом или находиться на улице. Если дома начнёт засыпать, то возможно, что они и не развалятся под слоем земли, но не факт, а если начнёт засыпать улицу, а люди будут на ней? В каком виде эта субстанция, из которой возведены насыпи, будет падать, или может быть, она и не будет падать сверху, а будет образовываться прямо на земле, вырастая все выше и выше. Никто не видел, как начали расти насыпи, но когда уже увидели, то казалось, что земля или что бы это, ни было, как будто создавалась прямо сверху, она (материя) появлялась ниоткуда, укладываясь, слой за слоем. Если это был тонкий слой, то будет возможность подниматься всё выше и выше, а если он будет больше, то, выбраться не факт, что получится. Поэтому, после совместного обсуждения этого вопроса, было решено, что в принципе без разницы, где находиться. И в доме и на улице шансы погибнуть имеются и, было похоже, что исходы этих событий равновероятны.

Кто-то выдвинул предложение пройтись вниз по течению, выяснить, что происходит с остальной частью села. Вызвался дядя Стёпа. Отец Ивана тоже хотел пойти, но они решили, что на всякий случай одному нужно находиться рядом с семьями, чтобы при необходимости помочь. Также хотел пойти дед Иван, но на протезах он ходил медленно, поэтому его не взяли. На машине ехать было не совсем удобно, так как дорога пролегала не вдоль реки, а в основном люди должны были сейчас находиться именно на берегу, так решила большая часть собравшихся. Степан пошёл один. Сначала Ваня планировал предложить пойти с ним, но передумал, ему захотелось сходить в обратном направлении, вверх по течению, но только он боялся, что отец одного его не отпустит, поэтому нужно было выйти как-то тайно, незаметно. Он пошёл на гору к дому, и пока никто не видел, на всякий случай, взял с собой складной ножик, рюкзак, хотя не знал, для чего он может пригодиться. А затем полями, за домами двинулся в путь. Ваня решил направиться в конец деревни, чтобы посмотреть, где заканчивается насыть. Ближайшие дома Иван обошёл в задней части, и вышел на дорогу, по которой было удобнее передвигаться. Проходя мимо дома художника, он увидел хозяина.

— Куда собрался, Вань? — спросил тот.

— Иду посмотреть, где заканчивается эта насыпь.

— Отец попросил?

— Да нет, отец не знает. Он меня бы не отпустил.

Художник почесал подбородок.

— Пойду — ка и я с тобой, вдвоём глядишь веселее.

Он воткнул ноги в ботинки, стоящие на крыльце.

— Мы идём?

— Ага.

Двигались они не прогулочным шагом, а довольно быстро. Вызвано это было, скорее всего, тем, что в любой момент могло произойти, что-то новое и хотелось узнать, что происходит там и, вернуться домой быстрей. Тем более Ваня понимал, что ему достанется от отца.

Как обращаться к этому мужчине? Все его называли «художник». Было бы некрасиво сейчас обращаться к нему именно так.

— А как вас зовут? — спросил Ваня.

— Художник.

— Вот так все называют, но у Вас, же есть имя.

— Называй меня Художник.

Ваня немножко помолчал, не зная, что ответить.

— На самом деле, — сказал он, продолжая диалог, — когда мы говорим о вас, то так и называем «Художник», но вот только сейчас мне неудобно обращаться к Вам таким образом.

Тот улыбнулся.

— Конечно, я могу сейчас придумать какую-нибудь немыслимую историю, например, что я не помню своего имени, что все детство провел в детдоме или что-нибудь ещё. К примеру, что мне отшибло память, но это не так. Естественно, у меня есть имя, но, может быть, я не хочу, чтобы люди знали его.

Ваня не мог понять, к чему клонит художник. Он не создавал впечатление странного человека, но возможно ему было, что скрывать.

— Так как мне к вам обращаться?

— Реши сам, а я приму любой вариант.

— Любое имя?

— Нормальное имя.

Иван задумался.

— Пабло?

— Почему?

— Пикассо.

— Ладно, согласен, но Пабло не ожидал.

Иван подумал, что ему в принципе и Пабло будет называть этого человека ему не очень-то удобно, это всё равно, что и «Художник». Тогда как? Иван не знал, что ещё предложить, на ум пришёл Илья Репин.

— Тогда Илья.

— Ефимович Репин?

— Да.

— Ну, это вполне нормально. Договорились, — сказал художник и протянул Ване руку.

К этому времени они уже вышли за абстрактную границу деревни, прошли последний огороженный участок и пошли по узкой утрамбованной грузовиками дороге вдоль реки. Совхозные картофельные поля уже закончились, и слева от дороги простирался лес, а над ним возвышалась насыпь.

— Илья, как Вы думаете, до каких мест она тянется?

— Даже не представляю.

— А докуда мы пойдём?

— Нет слова «докуда», — поправил художник, — лучше спросить «как долго» или «до какого места», но я уже привык к местному говору: «потуда», «посюда», «докуда». Ты, кстати, сам об этом не думал, когда отправился в поход?

— Я надеялся, что я увижу, где она начинается или заканчивается, да только я не думал, что я буду делать, если она бесконечна.

— Ты знаешь, где находится мельница? — спросил художник.

— Знаю.

— Сколько до неё идти?

— Ещё минут пятьдесят.

— Вот давай дойдём до неё, и если не закончится вал, то пойдём обратно.

— Пойдём, — согласился Иван.

— А почему мельница? — поинтересовался художник.

— А вы не знаете?

— Да я не местный. Я слышал, что мужики так называют. Там и правда мельница стоит?

— Она когда-то очень-очень давно там стояла, водяная. Там раньше деревня была, это было давно, я думаю, что даже мой дед её не застал. Естественно там уже ничего нет, только место так называется.

— Красивое название.

Иван кивнул и подумал, что, правда название красивое, а ранее, когда отец произносил это слово в диалогах, об этом и не задумывался.

— Илья, вы, правда, художник?

— Да.

— А что вы рисуете?

— Картины.

— Да, я понимаю, что картины. Я имел в виду пейзажи или натюрморты, а может портреты.

— Я рисую море.

— Море? У нас нет моря.

— Я знаю, что нет. Просто я люблю море.

— Я ни разу не видел Ваших картин. Вы их продаёте.

— Я отвожу их в Ленинград, в магазин, отдаю, и их продают.

— Понятно. Хотелось бы посмотреть.

— Как-нибудь покажу.

До них начал доноситься снова тот же самый странный звук, похожий на шуршание карандаша о бумагу и одновременно на жужжание множества насекомых.

— Вы слышите?

— Да.

— Тот же самый звук, который раздавался утром, когда росла стена у нас на противоположном берегу реки.

— Значит, вал растет?

— Скорее всего, да.

Вал, который находился на противоположном берегу постепенно начал приближаться к руслу реки. Иван заметил, что он также как и утром потихонечку вырастает.

— Смотрите, — указал рукой он, — поднимается всё выше и выше.

Художник посмотрел.

— Да, я вижу, как он увеличивается.

В этот момент Иван обратил внимание, что воды в реке стало намного меньше, её количество довольно быстро уменьшалось. Будто отлив на море, только быстрее. Вдоль берегов воды уже не было, и речка значительно уменьшилась по ширине.

— Что-то происходит с водой! — удивился Ваня, и Художник присвистнул от удивления.

— ССССССССссссссссс. Она уменьшается, речка становится меньше, — в его голосе было неподдельное удивление.

— Будто бы перекрыли сверху дамбой.

Эта фраза поставила точку в вопросе продолжительности длины насыпи.

Они зашли за следующий поворот реки и остановились поражённые. Насыпи соединились и с двух сторон перекрыли реку. Высота самой насыпи в русле реки пока что было ещё метра четыре высотой, но она росла. Здесь стоял прямо-таки неимоверный шум. Прямо над нынешней вершиной холма была какая-то движущаяся туманность. В ней происходило некое движение, будто рой насекомых летал внутри. А может просто пыль. Независимо от того, что там было, холм продолжал подниматься, это облако создавало его.

— Давайте не будем подходить ближе.

Художник подумал.

— Ты постой здесь, я схожу, все же посмотрю. Мне очень интересно, что это.

Он двинулся вперёд, а мальчик, поразмыслив, что происходящее ни разу в жизни не видел, и, наверное, больше не увидит, поэтому не стоит терять возможность прикоснуться к тайне. Много ли в нашей жизни таких таинственных происшествий?

Он догнал художника.

— Илья, я с вами.

Пройдя еще метров четыреста, они остановились снова. Теперь с расстояния пятидесяти метров стало видно, что весь вал состоит из почвы одного цвета, может быть не совсем той, которую они привыкли видеть. И она появлялась откуда-то из пыльного облака прямо над верхним краем вала, который уже возвысился метров на десять. С такого расстояния стало очевидно, что никаких насекомых в нем нет, просто вращающаяся пыль, и слои оседали прямо на верхнюю часть насыпи из этой пыли.

Художник подобрал камень и со всей силы запустил в роящееся месиво комьев и пыли. Камень, ударившись о землю, просто упал на насыпь. Никакого противодействия, которое ожидал художник, не последовало. Если бы это были какие-то насекомые или существа создающие материал для холма, то, они могли бы ответили агрессией на агрессию, защищая свои интересы.

— Она не живое.

— Тогда кто же это создает?

Наплевав на страх, который в принципе не был даже страхом, а лишь опасением, они подошли прямо к насыпи. Для того, чтобы слышать друг друга им приходилось уже кричать.

Иван взял горсть крошек этого материала прямо с земли под насыпью, крошки, не приставшие к основной массе, и помял в ладони.

— Она какая-то неживая, — крикнул он.

Художник ткнул в насыпь палкой, подобранной по дороге. С усилием палка проткнула поверхность. Под твердой поверхностью была рыхлая, пористая структура.

Художник ударил ещё раз несколько палкой. Та углубилась сантиметров на пятнадцать, и остановилась.

Дальше более твердая порода, или она спрессовалась, — сказал он.

— Это же не камень?

— Чем-то похоже на шлак после сгорания угля, но это не он.

— Или на безе, — прокомментировал Ваня, — только чуть более плотное.

Художник кивнул в знак согласия.

К этому времени река совсем обмелела, подпитка из-за завала больше не присутствовала, теперь было видно всё дно. В этом месте оно было каменистым, несколько топляков расположились среди камней.

Иногда в очень жаркое лето река мелела настолько, что местами можно было перейти её по щиколотку, но нынешнее её состояние наводило трепетный ужас. Ваня ощутил ещё более сильное чувство необратимости, безысходности и бессилия, чем вчера, когда увидел обрушившийся мост.

— Как вы думаете, почему это всё происходит? — обратился он к художнику.

— Ты хочешь услышать моё мнение?

— Да.

— Может быть, Богу надоело всё то, что творится на Земле, и он решил таким образом наказать нас.

— Вы, правда, верите в это?

— Нет, это всего лишь предположение. Но оно могло бы объяснить происхождение невероятных событий. Я вчера смотрел телевизор и думал, что в новостях покажут что-нибудь похожее, происходящие в других местах планеты и ничего, видимо это происходит только у нас, да и про нас, почему-то ничего не показали.

— Знаете, мой друг Федя сказал, — Ваня осёкся, и замолчал.

Художник, немного подождав, спросил:

— Так что сказал твой друг.

— Я запнулся, потому что… — Ваня еще помолчал, — потому, что его больше нет. Его дом завалило этим валом, но ещё вчера он мне сказал, что его отец видел машину с символикой какого-то канала новостей, может быть, нас покажут по телевизору.

— Теперь, наверное, не покажут, раз вчера не показали, или покажут, но мы не увидим, — предположил художник.

— Почему?

— Я уверен, что насыпи оборвали все провода, и у нас в селе нет электричества.

— Я об этом не подумал.

Постепенно шум вьющейся пыли вокруг вершины холма начал стихать. Они посмотрели вверх, вершина была на уровне восьми этажей, может быть и выше и насекомые, или то, что бы там ни было, начали исчезать.

— Заканчивает строиться.

— Очевидно.

— Как вы думаете, есть ли возможность залезть по нему наверх?

— Не уверен, во всяком случае, это небезопасно.

Насыпь получилась довольно крутой. Поверхность не ровная и гладкая. Она как будто создана наплывами, пластами. Со стороны можно было подумать, что это огромный песчаный замок. Когда Ваня ездил с родителями на море, а это было пока что один раз, но ему очень понравилось сидеть на самом берегу и, собирая в кулак песок вперемешку с водой, а затем, пропуская его через сомкнутые пальцы тонкой струйкой, создавать стены замка. Песок стекал, но практически сразу вода, которая была в нём уходила и, он застывал небольшим язычком лавы. Получались красивые елочки и купола замка, песчаные арки с замысловатыми ходами. Потом Иван пробовал делать это дома, но в реке мелкий речной песок не позволял создавать такие скульптуры. Так вот это самое напомнили ему подтеки на склоне насыпи, они были похожи на замки из песка.

— Ну что Вань? Не кажется ли тебе, что мы выполнили свою миссию, и можно двигаться домой? Насколько я понимаю тебе нужно ещё готовиться к встрече с отцом?

Теперь предстояло задуматься, как объяснить отцу его самостоятельно принятое к исполнению решение, отправиться в поход. Несомненно, отец переживает, а ему достанется. Дорога домой показалось быстрее, они почти не разговаривали. Иван, всё думал, что если вода ушла то, наверное, теперь у большинства людей пересохнет огород. Вода в колодцах останется лишь у тех, у кого используются подземные воды, а те колодцы, что были на берегу реки и подписывались водами, связанными с рекой, скорее всего тоже обсохнут. Когда дошли до дома художника тот на прощание сказал: «Если захочешь посмотреть мои картины, то заходи, я буду рад».

— Спасибо, я как-нибудь зайду, если ничего больше настолько круто не изменится, и он, обводя рукой вокруг себя, показать что за два дня произошло столько изменений.

— Хорошо, будем надеяться, что это конец непонятных изменений, — как-то не совсем уверенно сказал художник.

Отец его ждал. Он сидел на берегу около бани. Иван, который возвращался, так же как и уходил полями, первым делом увидел дядю Стёпу, который спускался на берег.

— Где был? — спросил он.

— Ходил смотреть, где вал начинается.

— Папка тебя ждёт, — с сочувствием сказал ему дядя.

— Он злой?

— Не то слово.

— Наверное, мне достанется?

— Вполне возможно. Давай, с тобой спущусь, если что прикрою.

Ваня стал спускаться, прячась за спиной дяди. Но отец, сидящий на скамейке, сразу его заметил. В его глазах Ваня увидел не столько злость, сколько облегчение.

— Вернулся? — спросил отец, пытаясь говорить грубо, но не получилось.

Ваня, молча, подошел и встал перед отцом. Дядя Стёпа сел неподалёку на траву и закурил.

— Садись, — отец рукой указал на скамейку рядом с собой.

Ваня робко сел.

— И где был?

— Вверх по течению ходил.

— И как там вверху по течению?

— Они соединились ещё, не доходя до мельницы, и перекрыли реку. Воды не будет, там река совсем пустая.

Иван только сейчас посмотрел на речку и увидел, что, несмотря на то, что воды стало раза в два меньше, она всё равно еще оставалась, и удивлённо спросил: «Почему она здесь, и не выходит?»

— Догадайся, — сказал дядя Стёпа.

— Я пойду, посмотрю, — спросил Ваня отца.

— Иди, чего ты спрашиваешь? Я так понял, тебе не обязательно отпрашиваться.

Ваня, молча, пошел к реке. По сравнению с тем, что было вчера, уровень упал даже больше чем в два раза. В трех метрах от берега торчала из воды почти на метр покрышка от большого трактора, которую использовали как нырялку. Что-то было не так с водой. И он не сразу это понял.

Течение отсутствовало. Не было течения?

Он вернулся к отцу и дяде.

— Ну что выяснил? — бросил отец

— Ниже по течению валы тоже соединились?

— Ты прав.

— То есть получается, если теперь выше по течению река обмелела, то ниже прибрежные территории подтопило? — спросил Иван.

— Да, но не критично. Затопило несколько бань, которые стояли на самом берегу, а до домов вода не добралась.

— Ещё получается, что это вся вода, которую мы можем использовать, а когда она закончится, то больше не будет.

Ваня снова сел рядом с отцом.

— Получается, что бы сейчас не происходило, мы остались без электричества, без медицинской помощи, без продуктов в магазине, — сказал Степан.

— А почему без медицинской помощи?

— Поликлинику и часть домов в районе бетонного моста тоже завалило этой черной насыпью, — Степан с недоверием посмотрел на противоположный берег, — не верю, что это все. Это только начало.

— Так считаешь?

— Ага.

— С чего?

— Интуиция.

Все помолчали некоторое время. Первым нарушил молчание Иван.

— Папа, ты меня будешь наказывать?

Отец на него посмотрел, затем обнял рукой и прижал к себе.

— Да не за что вроде, вырос ты уже, только в следующий раз предупреждай меня.

С этого момента Иван понял, что отец считает его уже взрослым, которому можно доверить что-то серьёзное. И он обрадовался этому.

— Папа, а всех завалило с той стороны? — с опаской спросил сын.

— Почти. Помнишь дурачка, Виктора?

— Да.

— Он единственный выжил. Он спал в этой части дома, которая осталась,

Ваня посмотрел на противоположную сторону. От всего ряда домов, частично остались торчащими из-под насыпи только два левых. Дом, который был вторым по счету, от него осталась только лицевая часть, грустно смотревшая из-под непонятной породы, с заваленным треугольником фронтона, а от самого крайнего осталось добрая половина, и каким-то образом над этой половиной даже почти сохранилось крыша. В одном месте виднелось углубление, будто кто-то пытался пробиться до заваленного дома.

— А это что? — спросил Ваня, указав на выбоину.

— Пытались вырубить проход к дому, не получилось. Думаю, что они уже не выберутся.

— А где Виктор сейчас?

— У нас дома.

— Он будет у нас жить?

— А куда ему сейчас, пусть живёт, бабку то, его мать, завалило.

Послышался крик.

— Папа.

— Что? — крикнул в ответ Степан.

— Мамы просили позвать вас всех кушать.

— Сейчас идём.

Они стали подниматься. Нередко они обедали сразу двумя семьями. В этот раз обед организовали в доме дяди Стёпы. Три двоюродных сестры и одна родная, две мамы, местный дурачок, Ваня, папа Коля и дядя Стёпа.

За столом была молчаливая, нервная обстановка, хотя обычно обед проходил в весёлых разговорах, а сейчас в большинстве своем все молчали, сказались события последних дней. Первым вопросом мамы был.

— Ты его наказал?

Все поняли о ком речь.

— Да, достаточно, — ответил отец.

Видно было, что мама, конечно же, тоже переживала, и была слегка «на нервах».

Девочки тихонько шушукались.

— Что дальше будет? — спросила мама, — приедут нас военные выручать. Завтра уже никому на работу не выйти. Не переехать эти валы, ни лес вывезти. Да и в лес вообще не въехать.

— Понятно это все. В любом случае в РММ пойдём, а там начальство пусть решает.

— А ты Степан с людьми говорил в центре, может милиция что говорит?

— Ничего не говорит, «Сохраняйте спокойствие!» говорит.

Присутствующие за столом внимательно слушали разговор. Все, кроме дурачка.

— Виктор тебе добавки положить? — спросила его мама.

Тот помотал головой, а затем вступил в разговор, насколько это было возможно.

— Ооо, — немного помолчал, — ооо всё, — снова помолчал, — о делат, йа ч утую.

— Не понял, что он сказал? — спросил отец.

Виктор ещё скажи.

— И я, я у тою.

— Ты чувствуешь?

Тот кивнул.

— А что ты чувствуешь?

— Ооо.

— Кого-то чувствуешь?

Виктор снова кивнул.

— Это он делает?

— Да, — почти четко произнес Виктор.

— Это Бог? — спросила мама.

Тот мотал головой в разные стороны.

— А кто?

Виктор развел руками давая понять, что не знает.

— А что он хочет? — спросил Степан.

Виктор снова развел руками.

— Хотя бы мы теперь понимаем, что это людских рук дело.

— Папа, с чего ты взял, что он говорит о человеке? Может быть всё-таки, об инопланетянах, или о чём другом, — просила старшая дочь Степана.

— Ну да, может быть и так.

Ввиду того что электрическая сеть в селе была нарушена, весь следующий час вся мужская часть семьи Кошкиных, собрав все возможные бочки таскала воду, так как насосы больше не работали, чтобы вечером можно было полить огороды.

7

Всё что помнил Даниил из своей жизни, это четыре белых стены, ну или частично белых. Если воспоминания, сумбурно плавающие в его голове, не врали, то когда-то они были другого цвета, цвета похожего на то, что он видел в верхней, не закрашенной части окна. Он даже не знал, что это окно, даже не знал, что это небо. Иногда насыщено голубое, часто тёмно-серое, а изредка чёрное. Откуда ему было знать эти слова. Он ни с кем никогда не общался, но если все же не подводили его воспоминания, то несколько лиц детей, с которыми когда-то жил в этой комнате он вспоминал. На самом деле не в этой, с самого начала его поместили в палату к другим детям, именно там и были голубые стены, но если дети как-то развивались, то сам Данила остановился в своем развитии на уровне трёхлетнего. Его память не формировала образы способные остаться в ней, и каждый день для него начинался, как новый. Но каким-то непостижимым для него образом память всё-таки сохранила воспоминания о тех детях, которые жили с ним. Данила не помнил, как его переводили, уже повзрослевшего сюда в одиночную палату. Врачи давно перестали пытаться привить ему какие-то знания, он для них был просто, как бы это грубо не звучало, биомассой. Ни на какие мыслительные действия неспособным.

Его мысли всегда находились в постоянном хаосе, да и какие это были мысли? Когда он смотрел в окно и любовался облаками, он просто на них смотрел. В черепушке Данилы что-то шевелилось, пытаясь понять, что это? Почему это так красиво? А как только он отвлекался и обращал взор на комнату, забывал. Взгляд на кровать вызывал необходимость прилечь, потому что она предназначена для этого, чтобы на ней спать. Если бы его не приглашали на обед, то, скорее всего, он бы и не понял, что нужно есть. Он до сих пор не понимал, что нужно снять штаны прежде, чем сходить в туалет даже «по важному». Он понимал, что испражняется только тогда, когда уже испражнялся. А потом это чувство неудобства и кричащий на него мужчина в белом халате. А он даже не понимал, за что он кричит.

Одно слово он все же запомнил — «твоюжмать». Слишком часто мужчина в халате называл его так, и он какое-то время считал, что его так зовут. Он не запоминал ничего и никогда, а как помнить когда, если ты даже не понимаешь, что такое «когда». Для него не было «когда», для чего было просто: «есть», «спать».

И вот однажды появилась старая женщина, которая стала с ним общаться, которая говорила с ним всегда ласково и благодаря именно ее усилиям он научился ходить «по важному» в туалет, но вот по-маленькому он всё-таки с разным успехом, но ещё похаживал в штаны. Но тогда уже мужчина в белом халате не кричал. Эта женщина не давала этого делать, наверное, мужчина её боялся. Со временем, он начал понимать, что его зовут Данилка, а не «твоюжмать», женщина всё время к нему по имени обращалась, и еще она стала ему рассказывать какие-то истории, но он не понимал их, не понимал сначала. Он не понимал большинство слов произносимых ей, но однажды он почувствовал, что общение с этой старушкой перешло на новый уровень, как он тогда подумал. Подумал? Нет. Просто в процессе прослушивания монолога этой женщины он, как будто подключился к её мыслям, он стал видеть то, о чём она думает. Он стал видеть образ до того как она опишет его. Это немного напугало. Женщина рассказывала ему о том, что сама вспоминала. Первые, полученные от нее образы, напугали Данилу по той причине, что он увидел, как люди убивают друг друга. Он увидел кучу израненных, истерзанных людей, кровавые бинты, рваные раны, белые кости, торчащие из груды мяса, которые лежали посреди до боли знакомых стен. Эта картина очень напомнила Даниле его помещение, похоже на его заключение, и тогда он первый раз захотел отсюда уйти. До этого момента такие мысли его не посещали, потому что он не знал, что есть другой мир, другая форма существования, а эта милая старушка ему этот мир показала.

Он даже не всегда понимал ее речь. Данилка просто погружался в её мысли. И там он видел её совсем другой. Молодой, смелой? Да, нет. Не смелой, ощущая рассказ, он видел, как она боялась, как ей было страшно. И так каждый раз. Помогая ли солдату, у которого вместо руки кровавый обрубок, или солдату с дырой в голове, который еще пытается говорить с ней, и каждый раз страшно. Она боялась. Боялась даже больше, чем тот самый солдат, у которого уже даже не было боли, он уже не чувствовал, а она чувствовала за него, ей было страшно и обидно, что уже не может помочь.

А потом она рассказывала ему совсем другие истории. Из её рассказов Данилка понял, что существует Бог, не совсем правда понял, кто это и где он живет. Он представил Бога в виде белого облака на небе, но только закрытого в комнату как у него. Белая комната с одним окном и кроватью. Он даже представил, что он ходит по ней от окна к двери.

Еще он услышал от старушки новое слово, которого не слышал от кого-либо другого, и это слово он запомнил.

Притча.

Она рассказала ему две притчи, которые Данилке хорошо запомнились. И это наполовину вербальное общение помогло структурировать и слегка упорядочить его мысли. Теперь ему удавалось запоминать, теперь образы может быть не совсем его, потому что увидел Данилка их в мыслях старушки, но они стали оставаться, они стали формировать его память. Он запомнил эти притчи.

Притча 1.

«Черепаха»

В самом начале бог, заселяя землю, не планировал создавать столько видов существ: насекомых, животных, птиц. Постепенно некоторые виды начали вымирать ввиду нехватки пропитания. Пришлось Богу создавать новые виды для того, чтобы они были едой для предыдущих, а этим, новым видам, нужно было тоже, что-то есть, так получались целые длинные цепочки, который впоследствии люди назовут пищевыми. И вот на каком-то этапе осознал создатель, что нужно создать такое животное, которое и бегать не умеет и средств защиты тоже. Вот тогда-то и создал черепаху, только не ту, которую мы привыкли видеть сейчас. Первая черепаха не имела панциря. Она имела мягкое, беззащитное тело, с которым мог справиться любой хищник. Наполнив этой прабабушкой нынешней черепахи весь мир, Бог остался доволен. Теперь любой хищник мог достать себе еду, может быть не самую вкусную, зато безпроблемную.

(Возможно, произнося слово «черепаха» автор вводит в некоторое заблуждение читателя. Ведь Бог не давал названий своим творениям, он просто творил, именовали их люди, позже. Имена давали все по своему, поэтому некоторые животные имеют по несколько имен, так как жили они в разных местах и, люди называли их независимо друг от друга. Для Бога черепаха была очередным созданием, не имеющим названия и, тем более, имени.)

Отдыхал Бог после своей работы и наблюдал за всеми. Забыл совсем про черепаху, но прошло время, и решил он провести инвентаризацию. Достал списки, по которым создавал животных, и начал выяснять какие виды пропали, какие изменились. Дошёл, наконец, до черепахи. А где она? Еле-еле нашёл. Одна она осталась, всех поели хищники. А та, что осталась, хитрой оказалась, нашла старый глиняный горшок наполовину сломанный, голову в горлышко просунула и ползает так. Если опасность, то лапки, голову втянула, — и нет никого. Жалко с одной стороны стало черепаху господу, а с другой стороны удивился он её догадливость, решил помочь ей.

Думает, раз уж я не дал ей никакого оружия, пусть хотя бы средства защиты будет иметь, хотя бы пассивные. Смастерил он удобный панцирь, так чтобы лапы и голова могла наружу высовываться. Потом призадумался, не слишком ли шикарный подарок? Но может просто не хотел свою ошибку признавать: инженерную и гуманную, видимо осознавал, что первично он просчитался при создании, сейчас уже не важно, главное, что панцирь уже сделан, обратного пути нет. И все же решил, что получит черепаха его не сразу. Пусть, решает создатель, она половину своей жизни этот панцирь заслуживает, а потом живет в свое удовольствие.

Задумался Бог: «А сколько же это у черепахи половина жизни»? На самом деле, не рассчитывал же он, создавая ее в изначальном виде, что она будет долго жить. Достал свой божественный калькулятор, ввел необходимые данные, и вывел ему экран, что до ста лет может прожить черепаха. Что ж? Пусть, тогда, первые пятьдесят лет жизни отращивает она панцирь, а уж потом и живет, в свое удовольствие, решил Бог. Снова наполнил он мир черепахами и раскидал их по всему миру. На этот раз через пятьдесят лет, он увидел, что осталось уже не одна черепаха, и увидел, что на черепахах уже отросли панцири, а вот нашлись и молодые черепашки, панцири, которых ещё только росли.

Ну, вот и всё. Понравилось богу, что расставил все по своим местам, и всё бы он так и оставил, если бы случайно не встретил ту самую первую черепаху. И удивился. Она свой готовый панцирь сняла, и под камень спрятала, а сама опять в глиняном горшке ходит.

Обратился к ней Бог.

— Ты сняла панцирь. Почему? Ты заслужила его, теперь жить в своё удовольствие можешь.

Сначала черепаха очень испугалась, услышал голос в голове, если никто не разговаривал с ней до этого. Особенно если учесть, что она и языка никакого не знает. Вопрос сам образовался среди мыслей. Запаниковала, головой крутит.

— Не бойся, это я. Я вас создал, — сказал снова Бог.

Слова тихие, хорошие, но боязно всё равно черепахе. Но понемногу успокоилась.

— Так зачем же ты панцирь сняла? — снова спросил Бог.

Прочитав ее мысли, Бог даже немного удивился разумности и самоотверженности этого животного.

— Я, — говорит, — очень долго его выращивала, и как ты сказал, могу теперь жить в своё удовольствие, но и решать, как мне поступать, я тоже могу сама. Что делать мне с панцирем? Не хочу я, чтобы ребёнок мой, эти же самые проблемы, что и я решал. Потерять полжизни? Пусть он сразу будет иметь свой дом, и жить в своё удовольствие, а выращивать свой домик будет уже для своих детей. Так, глядишь, удовольствия от жизни он получит в разы больше, чем я. А я? Ничего, переживу. В любом случае кому-то надо начать делать это дело для своих детей.

Задумался Бог, и, немного совестно ему стало, он замял свой просчет, не признал, а его создание решило жертву принести, ради своих детей. И решил, что пусть всё-таки панцирь у черепахи будет сразу с детства, пусть она живет в свое удовольствие, занимаются тем, что нравится и не решает проблему жилья. Всё-таки он любящий и заботливый правитель и думает о своих подчинённых, а ошибки все допускают.

Притча 2.

«Бог для Бога»

Когда Бог ещё был совсем молодым, когда еще не задумывался о чём-то великом, когда он даже не осознавал себя Богом, а просто жил и не использовал свои всемогущественные способности по назначению. Но он был всесильным и мог делать что угодно, поэтому начал задумываться, а что же ему сделать? Ему же никто не подсказал: «Вот давай, приступай к работе, сделай землю, сделай людей, сделать животных. Нет! Ничего подобного не было. Он сам придумал, чем заняться, отдыхая в своих небесных чертогах на облачных матрасах.

Для начала Бог начал создавать хоть что-нибудь. Он даже не знал, что могло получиться. Первым делом получилось солнце. Создатель всего-навсего захотел осмотреться вокруг. Задумал сделать свет, хотя сам не понимал, что это свет, просто возжелал увидеть всё вокруг, и по его желанию появилось солнце. Солнцем он остался доволен, и решил создать что-то еще, что-то идеальное. А что может быть идеальнее сферы? Так получилась первая планета. Она господу понравилась, доволен остался, и, чтобы закрепить удачу, ещё несколько планет сделал. Но наскучило однообразие и, тогда Бог решает, что необходимо создать что-то более сложное, живой организм. Такой, чтобы можно было наблюдать за ними, общаться, учить его. Выбрал он планету и, понеслась. Ну как, понеслась? Нога за ногу через пень колоду, методом проб и ошибок.

Чего только не создавал Бог. Количество перевалило уже за пару сотен вариантов существ, это без учета «бракованных», — не все с первого раза получившихся. Только всё получались существа, живущие на инстинктах: кушать, какать, спать. И всё. Скучно.

Поставил создатель себе новую задачу, задался идеей создать человека. Опять же, он не называл его «человек», просто следующий объект, следующее создание, но, имеющее интеллект. Не с первого раза, но что-то получилось.

Шло время, люди стали развиваться. Вот только говорить с ними не получалось, когда создатель пытался с ними заговорить, то они не воспринимали его; с ума сходили, изгоями становились в обществе. Перестал это делать создатель. А вот наблюдать не перестал.

Очень интересно ему было наблюдать за тем, как люди пытались объяснить смысл и саму историю своего происхождения. Эта мысль пришла людям не сразу, сначала они были дикими, и не вели бесед, приводящих к рассуждениям, о вариантах своего происхождения. Сначала они всего боялись: грома, наводнений, любых проявлений природы, а всё, потому что просто не могли объяснить. Да, поначалу просто и не пытались, но позже, когда сознание рода человеческого созрело до вопроса о происхождении, вот здесь создатель узнал, что у его созданий весьма неплохая фантазия.

Бога очень забавляла версия некоего Дарвина о происхождение людского рода от обезьяны. Сам-то он знал, откуда люди появились. Инопланетное происхождение вообще вызвало у него негодование. Сам он не создавал никаких инопланетян, так что откуда им взяться, а уж тем более заселить планету.

И, конечно, была версия божественного происхождения. Но в сознании человека она приняла настолько гротескной, насколько это было возможным. Люди выдумали каких-то ангелов, демонов, различных его помощников. Да и самого создателя наделили внешним видом похожим на людей. Якобы он и их создал по образу и подобию своему, только вот проблема, он не обладал телом. И его внешний вид? Он был всего лишь сгустком энергии, бестелесным созданием. Могучим, сильным, но не похожим, ни на одного из людей. А сколько же версий этих людей он загубил в попытках создать идеальный организм? Сколько же прошло времени, пока ему удалось создать идеально функционирующий вариант человеческого создания, и пока удалось довести возраст существования до ста и более лет. Первые экземпляры, бывало, не проживали и дня. Оцарапается о ветку или о камень, кровь вытечет и всё. Свертываемость крови чуть позже создателем была придумана. Упадёт, бывало, образец вниз головой, застрянет и, от внутреннего давления скончается. Да, чего только не было за эти несколько тысячелетий.

Особенно не понравилось господу возведение его самого в идеал. Хвалебные оды, воспеваемые в его честь, привели сначала в ступор, а потом и в неистовство. В тот момент человечество висело на волоске, желание было стереть всех в порошок, но сдержался, успокоился создатель.

А здания, которые возводили в его честь? А жертвоприношения? А рабство, под покровительством церкви? Все это было ему ни к чему. Неужели, человек, который вырастил колонию муравьев, ждет, что они построят в его честь замок и будут восхвалять его. Ждете ли Вы, от созданной вами табуретки, или сваренного борща того, что кто-то из них будет вами восхищаться? Вам это не нужно. Так и Богу не нужно было этого. В конце концов, он воспринял монастыри и церкви просто как творчество, а жертвоприношения, особенно людские в его честь, с ними он смириться не мог. Почему не наказал? Решил не уподобляться, не стать тем же тираном.

И вот несколько тысячелетий он провел, наблюдая за попытками человечества понять историю своего появления, смеясь над предположениями о том, что гром и дождь это его творения. Какая же невежественность!

Но пришел момент, когда господь вдруг сам задумался, о своем происхождении. Проходили тысячелетия, он творил, но ему не приходила мысль в голову, откуда он сам взялся? Он не нашел ответа. Даже самая нелепая, с точки зрения Бога, людская теория о происхождение по Дарвину имела обоснованную и логическую цепочку, и все остальные варианты были получены индуктивным методом; у людей было что анализировать и рассматривать. А он в начале своего осознания был один, и вокруг не было ничего. А так как вокруг не было ничего, то никаких выводов правильных и неправильных было сделать нельзя. Размышления на эту тему привели создателя в ступор, полный и многовековой. Он пустил жизнь на Земле на самотёк, а сам погрузился в глубокие размышления.

И знаете что?

Ничего!

Кроме божественной версии своего происхождения он ничего не придумал. Всё что он смог принять для себя, это существование какого-то… Бога?

Бога Бога? Его создателя. Бога создавшего другого Бога? Других версий не было. И тогда, прикрывая свою величайшую неграмотность, он оставил эту версию как основную, но не стал допускать ошибок человечества. Всё-таки он осознавал разницу между поклонением и благодарностью к создателю. И это разные вещи.

Родитель, тренер, учитель будут рады, если ты примешь их труды и будешь благодарить за всё, что они для тебя сделали, но они не приемлют, если ты будешь обивать лоб и колени каждый раз при их виде.

И, в конце концов, стала Богу не так уж и смешна версия Дарвина. Был всё-таки какой-то смысл в ней, а вот в его версии происхождения его самого смысла не было. И найти его не представлялось возможным.

8

Ближе к вечеру, где-то в районе четырех часов, отец с братом решили съездить в другой конец села в Верхнюю деревню, пообщаться с людьми. Решить совместно, как поступать дальше. Возможно, кому-то уже известно, что к ним на помощь двигаются военные. Дядя Стёпа выгнал из гаража свою копейку, но отец предложил съездить на УАЗике хмурого, которого, к слову, так и не пришлось хоронить, в связи с тем, что поликлинику, и находящийся на ее территории морг, вместе со всеми, кто там находился в это время, завалило. Кошкины всё-таки решили ехать на копейке. Ваня собрался с ними, никто не был против.

Медленно проезжая по деревне, они в непонятных чувствах смотрели по сторонам. За два дня произошли колоссальные изменения. Во-первых, эти две насыпи, оградившие деревню со всех сторон, создавали впечатление замкнутого мира. Они были отрезаны, в данный момент, от беспрепятственного перемещения в ближайшие, да и далекие, населенные пункты.

Машина двигалась вдоль реки, ровные резаные берега которой напоминали о не совсем приятных событиях последних дней. Люди ещё полностью не осознавали, что происходит что-то странное и непонятное, тем более не было никаких объяснений со стороны председателя администрации села и органов милиции, которая должна была уже что-то да объявить. Двигались по дороге, вдоль которой когда-то стояли дома, где жил Фёдор, теперь на их месте располагалась высоченная насыпь. Почему-то Ваня представил, что они теперь живут в горном районе, где дороги часто проходят вдоль крутого склона. Радости эта мысль не добавила, он привык жить на равнине, где все, что более десяти метров уже гора. А эта насыпь? Она просто огромна. Местами холм подходил прямо до дороги, а в одном месте даже набежала на неё, сузив до одностороннего движения.

— Интересно, из чего она, — сказал отец.

— Мы с художником палкой протыкали ее, — ответил Иван, — она довольно плотная, но пористая сантиметров на пятнадцать, а дальше пробивается с трудом, такое чувство, что что-то более жесткое.

— А ты не один ходил?

— С художником.

— Понятно.

Проехав еще с километр, все увидели, что насыпь проходит дальше от дороги и не завалила дома. Людей здесь на улице было больше, чем обычно. Несколько человек стояли непосредственно около насыпи и жестикулировали.

— Чего это они там делают? Давай остановимся, — сказал Николай.

Оказалось, что пара смельчаков решила забраться на насыпь. Они выбрали более-менее пологое место. Ну как пологое? Уклон всё равно составляла градусов семьдесят, но в этом месте наплывы, так называемой лавы, или из чего насыпь состояла, делали небольшие уступы, где можно было отдохнуть на подъеме. Когда Ваня с отцом и дядей подъехали смельчаки были уже примерно в половину пути к вершине. В веществе, из которого состояла насыпь, виднелись углубления для ног, вырубленные в поверхности.

— Здорово мужики, — поприветствовал собравшихся отец, — кто там забирается.

— Коля милиционер и Васька, его брат.

— Бобер?

— Да.

— Понятно, а чего хотят?

— Что-то делать надо. Надо как-то с миром связаться.

Рядом с собравшимися лежал накачанный спасательный плот, на случай, если вдруг кто-то сорвётся, да вот только уступы, из которых состоял вал не давали возможности долететь живым. Вокруг было много наблюдающих. Ваня заметил своего одноклассника Серёжу, живущего в верхней деревне.

— Привет.

— Привет, — ответил тот.

— Как у вас там дела? Что произошло интересного?

— Ну, мост, обрушившийся ты уже, наверное, видел.

— Да ещё вчера.

— А школу не завалило? — улыбнулся Ваня.

— Нет, к сожалению. Только пойдём ли мы теперь в неё?

— Почему?

— Ты сам подумай, надо отсюда выбираться. Электричества нет, дров на зиму нет, еды не хватит на всех.

— На этот год уже всех заготовлены дрова. Или почти у всех.

— А квартиры? Котельная, то работать не сможет без угля. Его же на год не готовят, привозят по необходимости.

— Ну да, — согласился Ваня.

— Работать людям негде, а как сам думаешь, хватит нам прожить тех продуктов, которые с огорода соберём?

— Это ты думаешь, что к нам никто не доберётся?

— На вертолётах, наверное, смогут. Нас отсюда вывезут.

— А как Вань, хотел бы отсюда уехать?

— Конечно, не радужная перспектива, уезжать отсюда, нет, я не хочу.

— Знаешь, Серёга. Федю завалило. Все дома, которые были с его домом рядом, тоже завалило. Этой насыпью.

Сережа вздохнул.

— Жаль, хороший парень был.

— Федя, был мой лучший друг, — сказал Ваня.

— Ещё знаешь что? — спросил Сергей.

— Что?

— Помнишь Маринку из нашего класса.

— Ну как же не помню? Конечно, помню.

Марина была одной из самых красивых девчонок школы, а в классе у нее не было конкуренции.

— Они уехали море, а как теперь обратно вернуться? Через гору не перебраться.

— Может на вертолётах. В любом случае, мне кажется, не оставят нас.

— Может быть.

— Ну как там у вас дела? Что-то вас не видно, — крикнул кто-то из наблюдавших.

Послышался скрип и треск рации. А затем голос.

— Всё нормально, присели отдохнуть.

— Поаккуратнее там, — снова сказал кто-то из толпы.

Смотреть вверх было не очень удобно. Солнце располагалось уже как раз над тем местом, где забирались смельчаки. Без темных очков их было не видно, через несколько минут в рации раздался голос.

— Ну, всё, мы дальше полезли.

— Магазины работают сейчас? — спросил отец у окружающих.

— Работают. Да только там нет уже ничего, всё скупили. Фиг знает, насколько мы застряли.

— Всё равно, давай заедем, — сказал он Степану.

— Вань, ты с нами?

— Я здесь постою ещё, на обратном пути меня заберёте.

Братья Кошкины уехали. Небо понемногу стало затягиваться тучами, солнце скрылось, и смотреть стало удобнее.

— Главное, чтобы сейчас не пошёл дождь, — сказал человек с рацией, а то поскользнуться. И так неудобно.

Небо заволокло. Прошло еще томительных полчаса, послышался треск.

— Приём, приём. Мы на вершине.

— Как там можно нормально сесть, чтобы не скользко было?

— Да она плоская метров шесть в ширину. Если смотреть сверху, то я даже не представляю какой ширины основание.

— Сейчас может дождь пойти. По такой погоде спускаться опасно.

— Да мы это уже поняли, — раздалось в рации.

Начал накрапывать мелкий дождь.

— Вася, Коля, вы пока не спускайтесь, я боюсь, что будет очень скользко.

— Да мы пересидим здесь. Сейчас скинем и закрепим верёвку.

— Изначально поднимающиеся взяли с собой длинную верёвку для того, чтобы было удобно обратно спускаться, или кому-то придётся ещё раз забираться.

— Все отошли от вала?

Человек с рацией знаками попросил всех сделать пару шагов от насыпи.

— Да, чисто.

— Кидаю, — послышалось в рации.

Через пару секунд раздался свист сверху и конец верёвки, ударившись о склон, завис в метрах пяти над землей.

— Хватило? — услышали окружающие.

— Немного не хватило.

— Ну, больше никак. Мы забиваем.

Они забили специально приготовленный метровый штырь в землю, или в то, из чего состояла насыпь. Она была довольно плотной и, погрузившись на полметра, перестала углубляться дальше. Возможно, топор был довольно лёгкий, но кувалду тащить не решились, слишком тяжелая.

Несильный дождь пошёл уверенно и повсеместно. С вала стали стекать ручьи.

— Они взяли какие-нибудь накидки? — спросил Ваня.

— Так кто же думал, что дождь пойдёт? Ничего не взяли.

Люди стали расходиться, подъехал отец и дядя Стёпа. Они обратились к человеку с рацией.

— Наверное, надо постоянно дежурит кому-то, пока ребята там.

— Я буду здесь, — он махнул рукой, указав на соседний дом, — до утра решили их не ждать, или пока дождь не закончится и склон не высохнет.

— Если нужно мы тоже можем подождать здесь, — предложил Степан.

— Спасибо, пока не нужно.

Они отправились домой.

Дождь разошелся не на шутку. Как говорится, беды не приходят по одной. Такого дождя жители в этом году ещё не припоминали, небо было чёрным. Черные насыпи по обоим берегам реки дополняли эту картину чем-то жутким. Ивану вспомнился какой-то вестерн. Старый, чёрно-белый фильм, в котором герои скакали на лошадях через ряды горных цепей, уходя от погони. Их обстреливали индейцы из луков. Этот фильм ему нравился и сейчас Ваня представил себя тем самым человеком на лошади. Эти валы создавали ощущение опасности. Все в машине понимали, что сегодня кто-то из их семьи спать не будет. Хотя бы по очереди. Неизвестно что произойдет. Может быть, их всех завалит.

Машина подъехала к дому, но никто не выходил на улицу, потому что сразу бы промокли, ждали, когда закончится дождь, но он и не собирался этого делать. Быть может, дождь тоже создал тот, кто отвечает за всё происходящее? Почему то эта мысль не казалась глупой.

— Пап?

— Что? — ответил отец.

— Как ты думаешь, не может ли дождь тоже быть делом рук того же злобного гения, что создал насыпи?

— Я тоже об этом подумал, но нет. Я больше склонен верить тому, что это обычное природное явление, все же обещали на этой неделе ливни.

–Это больше похоже на водяную вакханалию, чем на ливень, — вступил в беседу Степан, — чтобы здесь столько воды вылилось, это же где-то столько же должно испариться.

— Как вы думаете, как там мужики на горе? — спросил Ваня.

— Думается мне, несладко им там, — ответил дядя Стёпа.

— Да и помочь им всё равно ничем не можем, пока.

Они сидели в машине примерно полчаса, но дождь не прекращался. И даже не уменьшился. Из-за сплошного потока воды на улице было темно, несмотря на то, что было летний вечер.

— Часы есть у кого? — спросил Николай?

Степан посмотрел на свои наручные и ответил:

— Почти шесть.

— Может домой?

— Побежали, промокнем, высохнем.

От машины до дверей дома было небольшое расстояние, но когда они вбежали в дверь, сухого места ни на ком уже не было. Дядя Стёпа сразу побежал к себе домой. Дома Ваню уже ждал гость.

Художник.

— Здравствуйте, — сказал Ваня.

Художник, сидевший на стуле у окна, встал и протянул руку отцу. Отец поприветствовал его, пожав руку, и спросил:

— С какими вопросами к нам?

Ване показалось, что отец был слегка груб, но возможно только показалось.

— Я ненадолго. Я Ивану обещал картину подарить. Он наклонился и взял, стоящую у стены, завернутую в бумагу, упаковку размером примерно сантиметров шестьдесят на сорок.

— Это тебе. В подарок.

— А за что? — с опаской, припомнив, как отец неприветливо поздоровался с художником, спросил Ваня.

— Просто я давно никому не дарил, а после нашей прогулки решил, что могу считать тебя другом.

— Можете. А можно я сейчас разверну ее? — Ваня спросил, но непонятно у отца или у Художника.

— Валяй.

Отец тоже кивнул.

Аккуратно надорвав бумагу, Иван извлек картину. Нарисованная маслом на фоне бушующего моря с огромными тёмно синими волнами красовалась небольшая лодка. На едва различимой границе воды и неба, наполненного темными тучами, слегка освещая все вокруг, растянулась изогнутая молния. Лодка располагалась примерно на середине набегающей волны и, создавалось впечатление, что она вот-вот прямо сейчас перевернется.

— Красиво, — искренне сказала мальчик. Картина ему понравилась.

— А как она называется?

— Я не назвал её, просто картина.

— Спасибо большое.

— Ладно. До свидания. Я пойду, — сказал художник.

— А как же? Там такой дождь, посидите, — отозвалась мать.

— Нет, спасибо я пойду. Не растаю, до свидания, — гость попрощался и вышел за порог.

— Ещё раз спасибо, — сказал вслед Ваня.

Отец промолчал. По его реакции на этого человека, по нежеланию с ним общаться, Иван решил, что между ними существует неприязнь, возможно односторонняя. Ваня перевернул картину и увидел на обратной стороне две буквы.

«И Р»

— Всё-таки, возможно, его зовут Илья, — подумал он.

Проходя с картиной в свою комнату, Ваня спросил у отца:

— Папа, почему ты с ним не общаешься?

— Почему ты так решил?

— Ты слишком грубо ему ответил на приветствие и не попрощался.

Отец подумал, а зачем ответил:

— Некоторые вещи никогда не изменить.

Иван не стал больше задавать вопросов. Он зашёл в свою комнату и щелкнул выключатель. Электричество отсутствовало, в комнате было достаточно темно. Только сейчас заметил, что на кухне горит несколько свечей. Как-то он забыл, что в деревне нет электричества.

Вешать сейчас картину было не удобно, потому что даже забить гвоздь, не опасаясь с высокой вероятностью ударить себя по пальцу, не получилось. Поэтому он прислонил её пока к шкафу и стал ложиться на кровать, как вдруг почувствовал, что там кто-то уже лежит. Он резко поднялся, испугавшись. Но тут услышал голос сестры.

— Осторожно ты.

— Что ты в моей комнате делаешь?

— У меня на кровати Виктор лежит. Мама попросила, чтобы он моей комнате пока пожил.

— Сколько?

— Я не знаю.

— А я где буду жить?

— Мама сказала, что я буду с ней здесь спать, а ты с папой в их комнате.

— Понятно, а чего так рано легла? — сказал Иван.

— Ты так-то сам собирался лечь! Что делать? Ничего ж не видно.

Прошёл примерно час с того момента, как они вернулись домой. Потихонечку дождь стал прекращаться. Он, конечно, всё ещё лил без перерыва, но это был уже обычный сильный дождь, уже не вакханалия. На улице стало немного светлее. В этом дожде тоже была одна большая радость, не нужно было поливать огород. Возможно, даже ещё завтра, после такого потопа. Ну а парник, то уж мама польет сама.

От того, что нечего было делать, Ваня просто ходил по дому. Если бы не было дождя, он бы пошел на улицу, если бы работал свет, то можно было бы посмотреть телевизор, а при зажженной свече даже читать было неудобно. Не то чтобы Ваня не любил читать, он не любил этого делать летом, а зимой он читал достаточно много. Ну а сейчас летом можно было найти множество других занятий, более интересных и не всегда безопасных для здоровья. Главное родителям ничего не говорить, чтобы не схлопотать. Но с другой стороны, отец не редко с братом вспоминают, как они в детстве и с деревьев падали, и небольшие взрывы устраивали из пороха и алюминиевой трубы, расплющенной с обоих концов, а как он чуть без глаз не остался, когда банку расплавленного свинца в воду перевернули? Ваня уже сделали с Федей то же самое, только они очки надели, и лицо тряпками замотали.

Наконец мама позвала всех к столу. Виктор, стесняясь, тоже присоединился к ним. Мама, конечно, попросила его не стесняться и чувствовать себя как дома, но мало что он потерял мать, по всему его виду было очевидно, что ему крайне неудобно чувствовать себя не в своём доме. Когда ужин был почти закончен, отец обратился к Виктору.

— Виктор ты говорил, что кого-то чувствуешь.

Тот осмотрел всех своим взглядом ребенка и кивнул.

— Ты умеешь писать?

— Я не.

Он замотал головой в разные стороны.

— А тот, кого ты чувствуешь, он человек?

Виктор пожал плечами.

— Может быть это Бог?

Виктор снова пожал плечами.

Спрашивать, как и каким образом, он это чувствует, было бесполезно. Он всё равно не смог бы объяснить.

Дождь за окном не прекращался. Он стоял сплошной стеной мелкой измороси.

— Мы со Степаном договорились по очереди дежурить, я пойду до него, обговорим все.

— Хорошо, — сказала мама. Они с сестрой стали убирать посуду. Отец ушёл. Было ещё не так поздно, но на улице было темно и в доме тоже, поэтому Иван решил дождаться отца, предложить свою помощь по дежурству, хотя бы какую-то часть ночи, а затем лечь спать. Отец вернулся с дядей Степой, дежурить решили у них на веранде. Наверное, если был свет, то заснуть было бы сложнее. Но вариантов не было. Нужно было ждать новых проявлений неведомой силы.

На совместном совете решили, что Ваня может первым заступить на вахту до полуночи, потом он разбудит отца, а тот в три часа разбудит брата. Взяв две свечки и книгу, Иван отправился на веранду. Чувствуя спиной взгляды отца и дяди, он был переполнен гордостью и радостью, за то, что его посчитали достаточно взрослым, чтобы доверить настолько ответственное дело.

На веранде Иван пытался почитать, но книга никак не шла. Мысли были совсем о другом. Он переваривал события двух последних дней. Эмоций за эти два дня хватило бы, наверное, на целый год.

Первое потрясение — срезанные берега, камень, был разрезан будто лазером. А что если всё-таки это инопланетное вторжение. Инопланетный эксперимент. Что это дело рук людей Ваня никак не верил. Слишком много аргументов против этого. Такие преобразования могла бы проделать только неизвестная техника. Или неизвестная сила. Если инопланетяне. То где они?

Затем он вспомнил друга папа и дяди Стёпы. Хмурый, как они его называли. Его УАЗ до сих пор стоял около их дома, а самого Хмурого завалило вместе с больницей. Интересно, успели ли они сообщить его семье до того, как их отрезало от мира? Наверняка успели, потому что барьер появился только на следующий день, а фамилию имя и где живет, выяснять долго не было необходимости. Жил. Поправил себя Иван. Жил.

Интересно, а как смотрит теперь остальной мир на них? А, может быть, они не единственные, кто попали в такую ситуацию. Телевизор же не работает. Новости никто не смотрит. И тут до него дошло. Есть же радио! Почему его в расчёт никто не брал. У всех в доме оно когда-то стояло. Когда-то раньше. Висело на стене, у некоторых до сих пор. Коричневый квадрат с круглым динамиком. Да только Иван не помнил, чтобы оно работало. Но ведь, возможно, у кого-то работает. Обычная станция «Маяк». С другой стороны, у кого-нибудь имеется приемник, по которому можно поймать другие волны, скорее всего можно. Нужно этот вопрос задать завтра отцу. И телефонные линии были оборваны. А в отделении милиции, какая-нибудь радиостанция для связи с другими регионами и районами должна быть. Не факт. Но нельзя ж рассчитывать на телефонную линию. Должна быть рация с автономным питанием. Если ее нет, то получается, что в случае какой-то непредвиденной катастрофы люди бессильны и не могут ни с кем связаться.

На часах не было ещё и одиннадцати, а Иван задремал. Он дремал и видел, как рушится мост, тот самый бетонный мост, под которым было столько надписей. Он не знал, видел ли он сформированную сознанием импровизацию или ту самую реальную картинку обрушения. Видение завораживали и неважно, что было его источником. Он увидел, как два огромных луча лазера с двух сторон, спускаясь откуда-то с высоты, прорезают берег, доходят до моста и, не останавливаясь, не сбавляя скорости, срезают его как масло. Мощные, тяжеленные бетонные пролеты, потеряв опору с одной стороны, начинают сползать и, образуя нечто вроде крыши дома, срываются вниз. С тупым глухим звуком они врезаются в берег под мостом, (… под бывшим мостом… упав, он не может оказаться сам под собой…) соскальзывают с опоры и, изламываясь и разнося по округе плеск воды, замирают.

— Ты что уснул? — услышал Иван и вздрогнул.

— Нет, может немножко.

Отец зашел на веранду.

— Иди спать, дальше я.

— Так ещё не твоё время.

— Иди, — сказал отец

Уже выходя веранды, Ваня обернулся.

— Пап, должна же быть в милиции радиостанция, по которой можно связаться с другими.

— Да я не подумал об этом.

— А подумали ли они?

— Думаю, что уже связались, если она имеется.

— А ещё, у нас же радио не работает, но у кого-то работает. Может быть, там что-то говорят об окружающем нас мире.

— У деда вроде Ивана работало, завтра до него сходим. Иди, спи.

Ваня ушел. «Радио не работает», — подумал отец, — «Оно же тоже проводное, а провода оборваны».

Ваня дошёл до кровати отца и мгновенно уснул.

Николай заступил на дежурство, впереди три с половиной часа, есть время над чем-нибудь поразмышлять. Он выглянул в окно. Было темно, даже очень. Ничего не менялось. Николай внимательно всматривался в окружающий его дом пейзаж. Все тихо.

Он не стал завешивать занавеску и подумал, что они на самом деле сейчас находятся в полной информационной блокаде. Может и правда у кого-то в деревне ещё есть рация. Нужно будет завтра в милицию заехать, спросить, связывались ли они с внешним миром. Еще завтра нужно выйти на работу, в связи отсутствием возможности их автопарку покинуть село, работы (основной) не было, но приводить машины в порядок можно всегда.

А затем Николай подумал о тех двух ребятах, которые сейчас находились на вершине вала. Ночью спускаться естественно они бы не стали, да и слишком мокро, всё скользкое. Надо надеяться, что завтра они спустятся без происшествий.

9

Как формируется история? Она оживает, когда кто-то погружается или погружает в новый мир. Вымышленный или частично вымышленный, но новый. И понемногу основная линия обрастает деталями, важными для сюжета, или просто отвлекающими от основного контекста. Появляются новые герои, которых могло не вводить изначально, но всё равно есть основной стержень, сойти с которого не представляется возможным. Это стержень, вокруг которого всё строится. Нить, связывающая предысторию с эпилогом.

В мышлении Данилы стержня не было. Его, хаотично разбросанные, мысли только начали формировать какое-то представление о том мире, которого он не знал. Пока что коллекция была невеликой. Образы израненных людей, о которых поведала ему старушка, держащих в руках, кидающиеся маленькими пульками, трубки; образ Бога и черепахи. Они витали в каком-то пустом пространстве, не имеющем стержня, основы. Не было места, где мысли могли укорениться, но они не улетали, они сплетались воедино. А потом она начала рассказывать ему свои новые воспоминания. Данилка их видел. Он видел как она вспоминала, еще до того как слова слетали с языка, в тот момент, когда образы только формировались в ее памяти. Что-то из давно забытого. Она вспоминала. Вспоминала место, где родилась, где бегала подростком. Это было еще до того, как люди начали убивать друг друга, до того как появились все раненные. Он увидел речку с красивыми берегами, но пока это было все. Старушка не могла вспомнить ничего другого, а Данилка, понял, что его мозг формирует какое-то своё новое представление, то чего никогда раньше не было. И он стал это запоминать, и начал пытался помочь ей вспомнить. Мысленно, телепатически, или каким-то другим способом, как бы это не называлось, он всё равно не знал этого названия. Но он чувствовал, что может ей помочь. Но пока только чувствовал. Его мозг развивался медленно, но он понял, что это отбирает у него силы. После того как Данилка увидел эту речку, ровную и красивую он упал в забытье. Он спал дольше обычного, а на следующий день, уже проснувшись, понял, что ничего не забыл. Мир детства этой старушки стал его воображаемым миром. И он не хотел его никому отдавать, он не хотел, чтобы его память снова погрузилась в хаос, когда ничего было не понять, а только смотреть на небо в окно и на несколько верхних этажей расположенного напротив дома.

На следующую ночь старушка не пришла. Данилка очень хотел продолжить читать ее воспоминания. Тогда он подумал, что она больше и не придет. Быть может, он забрался слишком далеко и испугал её? Нет, если даже так, то он этого не хотел. И еще он не хотел, чтобы что-то случилось с его миром, с его новым вымышленным миром, и поэтому решил его защитить. Эту ночь Данилка почти не спал, и не спал половину следующего дня. Не спал, создавая защитный щит вокруг этого мира. Проблема состояла в том, что как должен выглядеть и функционировать этот самый щит, Даниле никто не объяснял, и он создавал его так, как мог, как видел, как представлял. А представлял он немного, ровно настолько насколько позволял его не сформировавшийся мозг. Данила ощущал, что он неполноценный представитель своего класса, и теперь, когда его память начала заполняться, когда он не забыл вчерашний день… Его переполняла радость от того, что он сможет быть другим, как все. И одновременно его переполнял страх за свой мир, ему нужна защита, его нужно защитить.

Может быть, будь он более развит, он создал бы что-нибудь наподобие железной или кирпичной стены, да только он не был развит. Данила никогда не видел этих стен, никогда не видел столько железа, чтобы из него можно было построить целую стену, он пытался создать ее из того, из чего были сделаны стены его дома, его комнаты, палаты, тюрьмы. Может он и не знал этого слова, тюрьма, но разобрался, что если он не может сквозь них выйти наружу, то и враги не смогут войти. Бетонные стены, какими бы они ни были, у него не получились, но получилось какое-то вещество, то из которого, как он представлял, состоят стены. Один угол на окне был отломан и в проломе Данила увидел серую массу в воздушных пузырьках. Он должен был защитить свой новый мир, пусть и воображаемый, защитить от любого того кто мог бы войти.

Он хотел создать мир для нее, ведь в этом мире старушка чувствовала себя счастливой, и он это ощущал. Данила понял её чувства. Чувство счастья, радости, легкости, спокойствия. Ему это понравилось. Он лежал в кровати, обделавшись полностью несколько раз за ночь, но он создавал защиту. Возводил стену вокруг своего мира, в котором была река, река с прямыми берегами. А потом он уснул полностью обессиленным, когда услышал во сне, как пришёл мужик в белом халате, и снова услышал «твоюжмать», «вот ты засранец». Он чувствовал, как его мыли, но так и не проснулся до следующего утра.

10

В эту ночь Виктору не спалось. И дождь был тут не причём. Его постоянный шум не отвлекал, а скорее даже помогал заснуть, но вот воспоминания о прошлой ночи не давали покоя. Прошлой ночью, именно тогда, когда не стало мамы, когда он спал ещё у себя дома, в своем мире, и вот тогда, в какой-то момент Виктор услышал шум. Сначала негромкий шелест, похожий на то, как будто его издавали маленькие крылышки насекомых. Но еще это было похоже на звук, издаваемый карандашным грифелем о бумагу, о толстую шершавую бумагу, которую принесла откуда-то с чердака мама. Бумага пахла пылью, и когда Виктор слышал этот запах, то его воображение рисовало картины, какие-то старые замки, монастыри. Это было сказочно. Он любил рисовать. Не умел, а любил. Что бы он ни рисовал, всегда получалась какая-то непонятная «теберда», как говорила мама. Со временем и Виктор стал называть свои рисунки тебердой. Только он понимал значение этого слова.

Теберда.

Он один в своих рисунках видел какой-то смысл. Правда иногда ему казалось, что смысл скрытый, и его руку кто-то ведет. Хотя уверен в этом Виктор не был.

Старая железная кровать, с решетчато-пружинной основой для матраца, располагалась в лицевой части дома, прямо под окнами, выходящими на речку. Сначала Виктор подумал, что он проснулся именно от шелеста. Он лежал и слушал его. Шелест не пугал, он был приятным, казалось, будто происходит нечто интересное. Виктор воспринимал мир, как происхождение новых неизвестных ему событий. Не так часто, как возможно хотелось, но они происходили, эти новые события. И вот этой ночью происходило что-то новое, такое чего раньше не было. На улице не было темно. Белые ночи в самом разгаре. В этом приятном, новом звуке было что-то напрягающее, что-то давило на его несформировавшийся мозг.

А потом начал потрескивать шифер. Времени, с того момента как он проснулся, прошло немного. Неожиданно Виктор услышал, как сползают с крыши листы шифера. Первый. Затем ещё один, а потом снова потрескивание, но уже более сильное. Скрипел уже не только шифер. Показалось, будто деревянные перекрытия крыши не выдерживают. Но раз не встает мама, значит всё в порядке. Если уж Виктор услышал эти звуки, то и она должна была услышать. Подумать, что его мама уже стара и спит, как говорится, без задних ног, он не смог.

Так, погружаясь в полусон, то глубже, то выходя из него, помимо шелеста он слышал еще что-то, точнее не слышал, а чувствовал. Но что это? Что-то витало в воздухе, источник шелеста. Он не был материален. Образы. Это были образы. Виктор не видел их четко, это не было похоже на мысли, на видения. Виктор не мог представить, как образы приходят к нему. Он осознавал, что не спит, и воспринимать это как какой-то дух, тоже не мог. Поэтому принял это как что-то новое, чего он ещё пока не знает. Это новое витало повсюду в воздухе, но не только в комнате. И на улице оно существовало, что-то нереальное, чего нельзя потрогать, то, что создавало этот шум. А ещё он увидел огромный вал, который окружает его деревню. Только Виктор увидел не совсем эту деревню, он не видел домов, тех, которые он привык видеть, он увидел местность, где стояли эти дома. Река, овраги, кусты, но не дома. Домов там не было. И огромный вал, окружающий с двух сторон речку. Если бы его развитие позволило, он смог бы испугаться, но оно берегло его, не позволяло этого делать.

Ну, а потом раздался ужасный треск. Резкий. Бескомпромиссный. Не дающий шансов его маме выбраться. Потолок в районе печки обвалился внутрь. Виктор увидел, падающие деревянные балки и огромный столб пыли, которая мгновенно разлетелась по комнате и, заполнив её полностью, вырвалась в открытые окна. В этот момент Виктор уже испугался, сознание подсказало ему что, нужно выбегать из дома, но дверь была завалена балками и каким-то веществом, попавшим в комнату вместе с пылью, поэтому единственный путь наружу был через окно. В абсолютной серой пыльной темноте Виктор по памяти, помня, что кровать стоит прямо под открытым окном, выбрался наружу и отбежал от дома. Тогда он первый раз увидел этот вал вживую. Тот, который некоторое время назад видел в образах, или чем бы это не являлось. Он почувствовал сильное давление на свой мозг, почувствовал присутствие чего-то, что создавало этот вал. От его родного дома осталась только передняя часть, а все остальное была скрыто под землей, и где-то там осталась его мать. Немного правее их дома из-под громады вала выглядывал еще один фасад. От дома его соседей осталась только передняя стена на четыре окна и фронтон, который завалился вперёд. А больше домов не было, Виктор отбежал на самый берег и сел.

Как воспринимать смерть матери? Виктор не понимал что это смерть, да ещё это проклятое давящее на него чувство. Чувство, что кто-то делает то, чего не нужно делать. Виктор его чувствовал.

Это были воспоминания вчерашней ночи, Виктор поддался им полностью, и под успокаивающийся дождь, пытался уснуть, но из этого ничего не выходило. Время шло, мысли блуждали в поиске чего-то нового и нашли. Не сразу, но все он снова почувствовал давление на свои мысли, будто кто-то снова был в воздухе. Та же сила, что и вчера витала в воздухе она меняла всё вокруг. Хотя, если сравнить, то не так. Не так как раньше. Вчера она была повсеместно, она была сильнее, он была рядом, прямо над его головой. И прямо в его голове. На этот раз он чувствовал, что изменения происходили где-то вне зоны его видимости. Виктор пока их не мог видеть. Он попытался переосмыслить это чувство. Сначала это было просто давление, присутствие чего-то, что мешало ему размышлять, но со временем ему удалось, как будто бы прочитать.

Что если мысли имеют какую-то особую материальную структуру, к примеру, подобную электронам? Хотя электроны материальны, просто невидимы. Так вот если мысли все же имеют структуру, то Виктор её уловил. Это было словно читать шрифт Брайля, но в тот период, когда ты его только начинаешь изучать, когда знаешь столько символов, сколько изучил, а на следующий день изучаешь ещё и ещё. Конечно, Виктор не читал шрифт для слепых, и даже не знал о существовании такого. Но ему казалось, что в воздухе нащупывает какие-то осмысленные цепочки слов, образов. Разрозненные, зачастую не связанные между собой, но их можно было собрать воедино и собрать обрывки картины, но большую часть слов-образов он не понимал. Но Виктор понял, на что похож процесс понимания. На осмысление его рисунков. Расшифровку теберды.

Он сравнил чтение происходящих цепочек мыслей, летающих в воздухе со своей тебердой, своими рисунками, которые прочитать и понять, после того как они некоторое время пролежат в шкафу, ему нужно было именно расшифровать. Летающие мысли сначала не были подчинены каким-то законам, а может, и были, но Виктор этого не понимал. Они проносились, иногда зависали в воздухе. Он их не видел, он их чувствовал. Когда слушатель воспринимает слова, обозначающие известный ему термин, он представляет не слово, а то, что оно обозначает. Если же человеку произносят неизвестное слово, и он видит именно слово, буква к букве, и, разбивая его на части, человек пытается сопоставить с тем, что ему известно. Летающие мысли не были понятны Виктору, но он пытался их расшифровать и в этот момент осознал, что, возможно, он единственный, кто сможет это сделать. Возможно, именно его мышление, его мозг, несмотря на свою недоразвитость, способен воспринимать информацию в такой форме.

Мысли роились где-то не далеко от дома, они не были прямо в комнате, но Виктор ощущал, как будто читал чужие фантазии. Что-то формировалось, но не такое большое как вчера. Он сравнил давление, ощущаемое его мозгом сейчас с тем, что он чувствовал вчера ночью. Другое. Сила была в разы слабей, из чего Виктор сделал предположение, что данная работа была не такого масштаба. Тоньше, может быть эстетичнее что ли? Причем, мысли, что он читал, они прямо в этот момент формировались, и формировали они что-то имеющие более сложную структуру, чем вчера. Вчера был просто вал. Огромная куча непонятного вещества, набросанного друг на друга без эстетики, без системы.

Что легче сделать? Яму выкопать метров двадцать на двадцать и глубиной те же двадцать метров или механические часы. Одна работа займет много времени, и потребуют умственных, технических и физических усилий, вторая работа тоже займет много времени, но это будет не интеллектуальная работа. Сейчас кто-то производил более точную работу, чем прошлой ночью. Кто-то формировал куб. Виктор не понимал, что это будет, но чувствовал, что оно не будет большим. Прошло где-то около двух часов, может, и больше, прежде чем Виктор почувствовал, что давление на мозг ослабло, и мысли летать перестали. Кто-то закончил свою работу.

11

Ночь наверху насыпи выдалась тяжёлой. Когда Николай, сотрудник милиции, со своим братом Бобровым Василием решили забираться, никто не подумал о возможности дождя, поэтому никаких средств защиты не взяли, тем более, они бы утяжелители рюкзаки, хотя сказать, что без них подъём дался им легко, значит обмануть. Поначалу, пробивая небольшим топориком, углубления для ног, они опасались того, что материал, из которого был сделан вал, будет рушиться. Больно хрупким он казался, но нет, проделав порядка ста отверстий, Николай понял, вещество хорошо держит его вес и вес груза, большую часть которого занимала верёвка. Когда Николай устал, вырубать отверстия, его сменил его двоюродный брат Вася. Вася был помоложе, ему было всего лишь двадцать четыре года и он лишь недавно вернулся со службы. Вася был еще полон энергии и до конца подъема шествовал впереди.

Вершина холма представляла собой площадку от трех до шести метров шириной, со слегка скругленными краями, похожую на запекшуюся лаву. Поверхность вершины казалась более темной, чем склон. Черный цвет со слегка коричневым оттенком. Когда начал накрапывать дождь, ребята заметили, что она становиться скользкой, поэтому спуск на сегодня было решено не осуществлять, дабы не рисковать. Скоро начался сильный дождь. Они поняли, здесь придется заночевать. Опасаясь соскользнуть по скользкой поверхности, они вырубили примерно посередине насыпи небольшие углубления, в которых можно было уверенно провести ночь на вершине. В углублении вода не собиралась, видимо ввиду пористости структуры холма-насыпи, она вся уходила вовнутрь. Но несмотря на это, Бобров с братом насквозь промокли. Закрыв головы куртками, они лежали с углублениях и ждали, когда дождь хоть чуть стихнет. Но он не собрался. Под дождем поверхность насыпи покрывалась скользкой слизью, будто она растворялась.

Бобёр обратился к Николаю.

— Как думаешь надолго это всё?

— Ты имеешь в виду вот эти непонятные проишествия?

— Да.

— Чёрт его знает, я вообще даже не понимаю, откуда это всё происходит.

— Вы там, у себя в милиции не связывались с районом, что они вообще думают, а может вообще не только мы в такую ситуацию попали?

— Связывались, рация работает.

Конец ознакомительного фрагмента.