Аракчеевский сынок

Евгений Салиас де Турнемир, 1888

Россия XIX века. Гвардейский офицер Михаил Шумский, побочный сын всемогущего графа Аракчеева, избалованный отцом, известен в Петербурге своими буйными кутежами и дерзкими, оскорбительными выходками. Император Александр Павлович не стремится наказывать своих гвардейцев за такие проступки. Аракчеев смотрит на выходки сына снисходительно. К тому же у Шумского много могущественных друзей, которые всегда готовы помочь. Трудно поверить, что конец этому благополучию может положить одна крепостная крестьянка из аракчеевского имения Грузино, которой известна одна важная тайна…

Глава V

Через час после разговора с мамкой молодой офицер в простом черном пальто и городской шляпе, то есть в штатском платье, был уже на другом конце столицы, близ Малого проспекта Васильевского острова. Он подъехал к маленькому домику с красивым фасадом и, позвонив, вошел в переднюю, как свой человек, не перемолвившись ни единым словом с лакеем, который его впустил.

— Дождит… — мычнул лакей, ухмыляясь и несколько фамильярно. — Льет да льет…

— Да, скверно… Почитай, совсем осень пришла, — отозвался Шумский.

— И что вам эти, сударь, извозчики стоят, — заговорил лакей нравоучительно. — Каждый день, почитай, отдавай трехгривенный… Вы бы уж пешком себя приневоливали. А то и выгоды мало. Десять рублей, гляди, в месяц ведь проездите…

Шумский промолчал и двинулся в соседнюю комнату. Это была столовая, небольшая, но поражавшая сразу своей обстановкой.

Стол обеденный, большой шкаф и все стулья, стоявшие в ряд по стенам, как шеренга солдат в строю — все было одного чистого готического стиля, резное из черного дуба. Этой столовой, по уверенью ее владельца, было около двухсот лет, причем она вдобавок не была куплена недавно, а уже принадлежала с тех пор все тому же роду, переходя от деда и отца к сыну и внуку… Задок или спинка каждого кресла оканчивалась шпицем наподобие колокольни любого средневекового собора. На всех спинках был резной причудливый герб под баронской короной. Массивный шкаф в два яруса был еще красивее кресел, так как верхний ярус его опирался на головы четырех рыцарей в полном вооружении, латах, шлемах, с пиками и мечами. Тонкая, замечательная работа всего этого поражала искусством, изяществом и законченностью…

Шумский, по-видимому, давно изучивший в подробностях эту столовую, не глянув ни на что, опустился на один из стульев близ дверей и тотчас задумался…

В эту минуту у него был вид просителя, явившегося к важному сановнику.

Никто не пошел докладывать об нем, лакей, впустивший его, ушел в противоположную сторону. Другой лакей, прошедший чрез минуту через столовую, тоже глянул на него равнодушно, как на обычное явленье в доме.

Прошло около получаса в полной тишине.

Наконец, раздался в доме звонок колокольчика за дверью той горницы, которая была прямо пред молодым человеком. Явился тотчас лакей, прошел в эту горницу, вернулся и позвал сидящего.

— Пожалуйте…

Шумский поднялся, оставил свою шляпу на кресле и вошел в горницу. Это был кабинет.

Все стены кругом были закрыты простыми высокими шкафами с книгами, на средине стоял, боком к окну, большой письменный стол, тоже сплошь покрытый книгами и тетрадями.

За столом на кресле сидел очень благообразный, седой, но моложавый лицом человек. Румянец на свежих и белых щеках, с легкими морщинками лишь около глаз, странно и красиво оттенял почти снежно-белые вьющиеся кудрями волосы. Можно было подумать, что это молодой человек, напудривший себе голову и слегка подрумянивший щеки. Бархатный лиловатый кафтан с позументами на воротнике окончательно придавал маскарадный вид этому бодрому и красивому старику.

Он поднял большие светлые глаза, кроткие и простоватые, немного навыкате и, глянув, не кланяясь, на вошедшего, произнес и сухо, и кротко, и вежливо, но важно:

— Здравствуйте, господин Андреев.

Шумский молча почтительно поклонился и стал перед столом.

— Вы сегодня снова немного опоздали, — тем же несколько сухим тоном, но все-таки кротко произнес старик.

— Я уже давно приехал-с… Я сидел в столовой в ожидании вашего…

— Я видел, когда вы подъехали к дому, и снова все-таки позволю себе утверждать, что вы немного опоздали… Но на нынешний раз беды нет… ибо и дела никакого нет. Вот это вы возьмете с собой и дома увидите… Все, что по-французски, надо переписать… Все, что по-финляндски, вы не тронете, конечно, то есть не станете переводить или переписывать. Дочь это сделает после… Вот…

Старик взял синюю тетрадь и легко перебросил ее на столе в сторону Шумского. Молодой человек взял тетрадь и, развернув ее, стал просматривать.

— Когда прикажете?.. Поскорее?..

— Нет, это не к спеху… Но все-таки дня через четыре, конечно…

— Через четыре… — повторил тихо Шумский и прибавил мысленно: «Старый шут!.. В четыре дня целую тетрадищу во сто листов. Да Шваньский мой издохнет от эдакого урока».

— Вы боитесь, господин Андреев, что не успеете. Ну, пять дней… Ведь не целую же неделю вам дать.

— Слушаю-с. Через пять дней будет готово. Больше ничего не прикажете?!..

— Нет.

— Я могу идти делать портрет баронессы?!

— Да… Но, не знаю, согласится ли она сегодня на сеанс… Ее фаворитка больна! — оживился старик.

— Пашута! — быстро вымолвил Шумский, впиваясь глазами в его лицо.

— Да, Прасковья, — отозвался этот, как бы говоря: «для меня нет Пашут, а есть горничная Прасковья».

— Что же с ней? — тревожно повторил Шумский.

Старик глянул с улыбкой ему в лицо своими добрыми глазами и, важно поджав губы, произнес:

— Не любопытствовал еще узнать у баронессы Евы, чем изволит хворать ее фаворитка… да, кажется, и ваша тоже… И вы тоже успели, vous amouracher de la gamine^[3].

— C’est un ange, monsieur le baron!^[4] — отозвался Шумский.

— Oh! Déchu, alors…^[5] Это чертенок и по лицу, и по нраву, и по ухваткам. Вы, как талантливый художник, господин Андреев, должны знать, что во всей существующей на свете живописи, даже в испанской школе, не найдется изображения ангела, черномазого, как цыган, и с дерзкими чертами лица. Прасковья хорошенькая девчонка, но она не ангел, а цыганенок… Скорее моя Ева напоминает собой тот тип, который принято давать ангелам и архангелам. Les trois В^[6]. В понятии об ангеле буква «Б» имеет тоже значение…

«Ну… Поехали! Завели шарманку…» — подумал Шумский и вымолвил:

— Совершенно верно, но только баронесса…

— Bonté, beauté, béatitude^[7], — продолжал старик, не слушая. — Belle, bonne, blanche…^[8] Я непременно в заключении или эпилоге к моему сочиненью…

— О значении букв относительно мозга человеческого, — подсказал Шумский.

— О нет… нет… Вы все путаете… Значение звуков, а не букв… Неужели вы не понимаете… Буква есть тело, а звук — его душа… Звук — содержание, а буква — форма… И не «относительно мозга»… А их мозговая, comment vous dire^[9], законность, необходимость, непреложность… Знаете ли вы, например, что буква «Б» — голубой… Звук «С» — золотисто-желтый… Впрочем, я забыл! Это не про вас, господин Андреев…

Шумский стоял, опустив глаза в пол, как бы выслушивая равнодушно одинакий выговор или прислушиваясь к ветру на улице.

— Это, конечно, очень интересно, — вымолвил молодой человек, стараясь не рассмеяться. И он прибавил мысленно: «Bete»^[10], болван, башка — тоже на “Б” начинаются».

— А знаете ли вы, кто первый написал сочинение почти на эту же тему… О родстве, так сказать, красок и звуков. Гениальный Гёте, к которому я два раза ездил поклониться в Веймар и скоро в третий раз поеду! — восторженно проговорил барон.

«И поезжай, да поскорее, — мысленно проговорил Шумский. — Да там застрянь подольше. Или совсем подохни… И лжет ведь… Станет умный человек таким вздором заниматься. Гёте не тебе чета… Его стихи и я читал во французском переводе».

Видя, что беседа с бароном может затянуться, что изредка случалось, Шумский взял со стола тетрадь и слегка попятился, как бы собираясь раскланяться.

— Узнайте… Может быть, Ева и даст вам сеанс… Да, кстати, скажите… Когда же портрет будет готов?

— Скоро-с, — тихо вымолвил Шумский, как бы смущаясь.

— Скоро?.. Вот уже более месяца, что я слышу от вас это слово.

— Мне этот портрет, как я докладывал вам, барон, не задался… Две недели назад я начал сызнова, другой…

— Другой… А первый?..

— Первый я бросил, изорвал…

— Напрасно. Он был, по-моему, очень хорош… Но я надеюсь, что вы не изорвете второго и не начнете третий… И Ева позволила вам изорвать первый портрет…

— Я сделал это вдруг… В минуту вспышки и гнева на мою работу…

— На глазах моей дочери у вас, господин Андреев, не должно быть вспышек, — вдруг сухо вымолвил барон. — Каких бы то ни было!.. Гнева, радости, досады или чего-либо подобного. Вы поняли?!

Шумский молчал, но лицо его слегка вспыхнуло, и он чуть не в кровь кусал себе губы.

«Создатель мой! Какое терпение надо с тобой иметь!» — думал он про себя.

— Я не желаю оскорбить вас, — продолжал более кротко барон. — Я, как старик и старинного рода дворянин, напоминаю вам, что вы человек, труды которого я оплачиваю… по найму… Если вы в качестве талантливого художника допущены в комнату моей дочери, баронессы, ради писания портрета… то все-таки, господин Андреев… надо помнить… себя… Не надо забывать или забываться…

Наступила пауза. Шумский потупился совершенно и тяжело дышал.

— Да, кстати… Кажется, сегодня вам следует получение месячное, toucher vos appointements^[11].

— Нет-c… Послезавтра, — глухо вымолвил Шумский.

— Верно ли? Я думал сегодня…

— Наверное.

— Но если вы, господин Андреев, желаете… Может быть, вам нужны деньги… Пожалуйста… Днем ранее или позднее, это ведь все равно… Мне…

— И мне тоже все равно-с, — выговорил Шумский и невольно вдруг улыбнулся веселой и смешливой улыбкой.

— C’est comme il vous plaira… Adieu…^[12]

Барон наклонил голову ласково, но важно. Шумский низко поклонился и быстро вышел из кабинета, как бы убегая.

Когда дверь затворилась за ним, он остановился и проворчал вполголоса среди столовой:

— Когда-нибудь я или со смеху прысну тебе в лицо, или того хуже… отдую, вспылив негаданно от какой твоей дерзости… Да… чертовски… дьявольски все задумано и обдумано. Но хватит ли терпенья… Уменье — немудреное дело… Терпенье — вот что мудрено.

И молодой человек вдруг задумался и стоял, не шевелясь.

«Пашута? Больна?» — вертелось в его голове.

«Неужели это хитрая канитель с ее стороны, — думал он. — Неужели дворовая девка, Прасковья, такая бой-баба. Такая шустрая? Такое колено надумала, чтобы затянуть мне все дело… Не может этого быть! Ведь тогда я ни вызвать ее к себе, ни даже видеть не могу… Ах ты!..»

И Шумский вздохнул тяжело от приступа гнева.

«Каково я наскочил!.. Взял за прыткость, а она против меня пошла… Да ведь это ужасно… Это лбом об стену бить и себя… да и ее об стену ухлопать… А сердце мое чует, что это игра, комедия… Она здоровехонька, но хочет оттянуть… Ах, проклятая девчонка!..»

Постояв еще мгновенье, Шумский двинулся.

— Надо велеть доложить о себе, — проворчал он вслух и пошел в переднюю.

Тот же лакей, Антип по имени, который докладывал об нем барону, дремал на лавке.

— Доложи баронессе обо мне, — сказал Шумский.

Лакей очухался наполовину и, ничего не ответив, сонно пошел из передней.

— Насчет то-ись патрета? — обернулся он уже с порога.

— Это не твое дело… Доложи, что я приехал…

— Да барышня уж знают… И сказывали, скажи, что патрет писать нынче не будем… Вам то-ись…

Шумский сильно изменился в лице и стоял в нерешимости, что-то соображая.

«Нет… Не надо, — подумал он. — Может рассердиться, если послать переспрашивать… Но что же это значит… Пашутка? Или иное что? Или случайность?..»

— Что Прасковья? Захворала? — спросил он вдруг.

— Не знаю, — лениво и сонно отозвался Антип.

— На ногах она или в постели?

— Я ее нынче еще не видел… Да… и то правда… слыхал… лежит! Жалится на живот, что ли…

Шумский повернулся нетерпеливо и досадливо на каблуках, сам взял пальто с вешалки, накинул его и пошел по ступеням к выходу.

— Дьявол какой девчонка! — ворчал он сквозь зубы. — Что теперь делать? Сколько она проломается? День, два?.. Или неделю?.. Ах, дьявол! — уже вслух говорил он, шагая по улице.

И вдруг он остановился как вкопанный.

— А что, если она меня совсем выдаст, назовет? Скажет Еве, кто этот живописец!

Примечания

3

Вы влюбились в девчонку (фр.).

4

Это ангел, господин барон (фр.).

5

О! Падший тогда… (фр.).

6

Три «Б» (фр.).

7

Доброта, красота, блаженство (фр.).

8

Красивая, хорошая, белая (фр.).

9

Как вы говорите (фр.).

10

Глупый (фр.).

11

Получить ваше жалованье (фр.).

12

Как вам будет угодно… Прощайте… (фр.)