Кипелки. Самопознание. Самоподобие. Числовые Фракталы. Глухие Софитные. Канонический текст

Евгений Ратнер, 2019

Московский математик и философ Евгений Ратнер ныне проживает в Израиле, в городе Сдерот. Этот город известен тем, что именно на него обрушиваются первые удары ракетных обстрелов из сектора Газа. И там он написал книгу, в которой собрал свои философские, житейские, научные размышления. Книгу в свободном жанре, в котором писал, в числе иных, и Василий Розанов. Сам автор определяет свой труд, как «самопознание, самоподобие». Крайне интересна его теория числовых фракталов, работа с ивритским алфавитом и текстами на иврите. Но, главное, это вольный полет мысли автора. А это всегда привлекает читателя. Книга издается в авторской редакции. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Часть 1

Дождик смеется, А стекла в слезах.

Э. де Чампурсин

• Дзен. К чему сводится общение на улице? «Как пройти к…?» «Который час?» «Не найдется ли закурить?» И вдруг в самом центре мегаполиса средь бела дня подходит старичок с детским ведерком: «Скажите, пожалуйста, где тут можно накопать зеленую глину?» Уже здесь мне объяснили, — оказывается буквально в двух шагах от того места, на берегу речушки Л., что протекает через центр города, действительно была (и есть) зеленая глина. И ничего в этом нет, никакого такого дзэна.

Конец брежневской эры. У киоска «Союзпечать» прохожий нетерпеливо развернул газету с большим некрологом на первой странице; я, замедлив шаг, вопросительно и с некоторой надеждой посмотрел на него. Он глянул по сторонам, грустно улыбнулся, слегка отрицательно покачал головой и шепнул: «Помпиду». Я тоже грустно улыбнулся, он понимающе кивнул, мы оба тихонько рассмеялись и довольные друг другом разошлись в разные стороны.

В заводской кружок настольного тенниса, который на общественных началах ведет отец моего знакомого, затесалась скандальная особа. Играть с этой девицей совершенно невозможно — она спорит из-за каждого пустяка. В конце концов, тренеру это надоело, он отвел скандалистку в сторону и попытался урезонить, мол, на кой ляд превращать игру в перепалку? «Треба буты хитрой!» назидательно ответила «теннисистка».

Очевидно, быть хитрой значит имитировать искренность. Ведь изрек же Антон Павлович: «Прав тот, кто искренен». Если бы он еще и указал критерий достоверного отличия. Она учится не игре в теннис, она оттачивает технику симуляции, ей бы следовало попробовать себя на актерском поприще.

Объясняя суть понятия, некоторые толковые словари добавляют, что хитрость не окупается, мол, в следующий раз номер может не пройти. Но это как сказать, иногда достаточно и одного раза; показательный пример — история с троянским конем.

При равном счете и больших ставках иногда бывает достаточно пустяка, чтобы склонить чашу весов в свою пользу. Понятно, что этот пустяк должен представлять игрока в выгодном свете; а в таком случае что может лучше смотреться, чем та искренность, с которой отстаивается своя точка зрения. Ноу-хау такой хитрости заключается в умении обвести самого себя вокруг пальца, — пуская в ход свою уловку, игрок не должен осознавать ее обманом.

• В деревне под Сумами, где мы отбывали в сентябре студенческую с/х повинность, детский садик под открытым небом; запущенные, оборванные дети. Знакомимся; некоторые малыши охотно читают стихи; один стоит в сторонке и заметно смущается; девочка-одногодка объясняет: «Нi, вiн вiршiв не знает, вiн вмiе тiкi матюги гнуты».

• Июль, жара, внезапный ливень. Насквозь промокший, я с трудом втиснулся в переполненный троллейбус. Сзади прижался жаркий бюст; приняв облик игривого ветерка, некстати явившийся из приоткрытого окна амурчик, загулял на моем плече; казалось, мокрая ткань тенниски совсем растворилась… Как и следовало ожидать, спустя положенный срок мой организм разродился хорошенькой простудой.

• Прага, август. Проливной дождь. Он подумал о зонтике и тут же увидел его в витрине частного магазинчика. Колокольчик, три ступеньки вниз. Хозяйка: «Просимо! Что угодно пану? А то так», говорит она, удаляясь, и высылает продавщицу. Продавщица. Зонтик-головоломка. На улице конфуз — не открывается. Возвращение. Она показывает снова, но быстро как карточный фокус, так что ему во второй раз приходится вернуться. Она понимающе кивает, решительно выходит под дождь и раскрывает над ним зонт. Принимая, он мямлит себе под нос: «Кто же его теперь закроет дома?» «Кристо пане! А то так! Пан хочет, чтоб я пошла с ним?!» (мол, так бы сразу и сказал). «Сейчас нельзя, я могу только в пять». Что остается галантному «пану», — он покорно обещает быть в пять. Без пяти пять он вспомнил, засуетился, но так и не смог найти этот маленький частный магазинчик, похожий на волшебную лавку Уэллса.

После полуночи по ТВ «Отсчет утопленников» Питера Гринуэя, этот фильм меня доконал. Женщины совершают убийства буднично, как готовят еду, безразлично и неосознанно. Феминистки называют нынешнюю культуру мужской, фаллоцентрической, активным началом в ней, по их мнению, выступает сублимированный в социальную сферу половой инстинкт. В фильме смоделирована культура по женскому образцу. И что же? То же насилие, но в женском стиле — на автопилоте.

• «Если до лета ни с кем больше не познакомлюсь, выйду за него замуж», — сокурсница подружке, имея в виду меня, а та мне по секрету, желая избавить от печальной участи. Тут нужен комментарий. Это влечение было скорее литературного свойства. Известное дело, обладатель литературного имени тяготеет к героине своего романа, но Татьян в то время рождалось мало и их быстро разбирали. Эта Таня была единственная на курсе, и Евгений был просто обязан выдержать марку…

• На работе лаборантка рассказала о трагедии в соседних Липицах, суть которой в том, что с женой поссорился, напился, сел за руль, за рулем уснул, разбился…

• Незавершенка. Как бы торжественная закладка камня, только не первого, а последнего. И поскольку начинают с конца, то он становится началом — началом незавершенки. Потому что если от Начала, то какая же это незавершенка? это продолжение начатого в Начале, тут по сценарию невозможно, это впервые.

Итак, с чего начинается незавершенка? С широковещательного назначения срока завершения. Дается клятвенное обещание построить наконец-то то самое (до небес), о котором с древних времен мечтали простые люди разных народов, сошедшие в междуречье.

И вот первая круглая дата. Осень. В старинном парке глухого местечка поутру тишина и туман; человек в галифе отделяется от небольшой группы френчей, одним прыжком взлетает на сколоченное из досок сооружение и охрипшим натужным голосом, растягивая слова, сотрясает сонный воздух: «Де-есять лет как корабль революции плывет по волнам бушующего моря среди акул империализма навстречу…….» и далее в том же духе. Одним предложением на пределе голосовых связок он пытается охватить пространство возможностей, предусмотреть решительно все и завершить в кратчайший срок. Проще всего завершить с помощью иносказаний. Но вот вопрос — чем закончится плавание «корабля революции»? Кто бы мог подсказать? Может, троянский конь? Он ведь знает — внутри переносного обязательно кто-то скрывается. Кто?

• Можно дать и такое определение незавершенки: одно вместо другого. Вспоминается знаменитое: «Хотелось как лучше, а получилось как всегда». Что значит, хотелось как лучше? Что может быть лучше оптимального варианта? Оптимальное — это то, что имеет смысл. Имеет смысл продолжать начатое в Начале. В качестве модели можно выбрать… да вот хотя бы тетрис: продолжение обеспечивается за счет комплементарности. А как всегда — это по привычке, привычка уже реализовала в самой себе вариант, с ее точки зрения идеальный и она предлагает его при всяком подвернувшемся случае. Готовая схема сидит в подкорке и проворачивается в обход сознания. Алгоритм привычного раз от раза все совершенней, а исполнение все более автоматическое. Сфера привычного, таким образом, непрерывно расширяется и, в конце концов, привычное заявляет о себе как об общем. Короче, общее решение. Однажды кого-то осеняет — зачем искать свое особое (имеющее смысл), когда имеется общее решение. И вот — благая весть: найдено общее решение — все спасены. «Никто не ищи своего, но каждый пользы другого». Остается реализовать общее решение — построить общину, фаланстер, коммуну, общагу, в общем, некое братство на отшибе, где все общее. Мобилизация под общее дело. В качестве своего общее. В этом все дело. Своего нет ничего. Скатились на общее.

Мадам Привычка владеет известным заведением — Подкоркой, а там богатая коллекция рецептур, — сплошь заезженные общие фразы, которые извлекаются на свет и проваливаются внутрь в обход сознания, машинально, т. е. практически мгновенно. В этом секрет ее успеха: пока сознание пытается сообразить, в чем суть дела, за него всегда успеет сказать мадам, ей ведь думать не надо, у нее все держится на рефлексах. Отсюда следует, что нельзя отвечать сразу, необходимо выдержать паузу. Хотя сейчас, увы, жизнь пошла без пауз — сплошная логорея. Мадам, конечно, скажет, что привычное удобней, но ведь на самом деле нет ничего невыносимей, чем делать одно и то же.

Убеждения — слишком громко сказано, все дело в застольном ритуале. За столом все исцеляются, воспаряют, особенно нищие. У них своя компания с богатыми традициями — тосты, жесты, притчи. Знакомятся в раннем детстве — отец приобщает, шашлычки на природе, банька на даче. Где же еще как не за общим столом, где все братья, где все есть и все под рукой. И нераздельно слито на языке: еда, питье, речи, притчи. Все свои, и все как все, а сглаживает различия, сближает, заполняя промежутки, и усредняет — та самая чудо-жидкость. Божественно!

Отлыниваешь от своего? Иди к нам, включайся в общее дело — заполняй пространство своим объемом. Это по силам каждому, чего проще — говорить об увиденном, чисто устная форма бытия, и перспективы — что надо. А поскольку видят частности, то можно усреднять с пользой для дела — приводить всем миром к общему знаменателю, фабриковать типаж всеобщего — мистера Среднего, известного в сыскном деле под кличкой Фоторобот.

Итак, в конце силлогистической цепочки застолье: общий стол, в его центре общее блюдо, вокруг которого все и вертится. Общий стол — это и есть общее дело.

Цитация:…брызнул сок помидоров и бестолковый общий говор… Кто-то рассказал, что внизу на Якиманке разлегся бронзовый инвалид, который тут живет, пьет водку, читает газеты, дуется в кости, а на ночь снимает деревянную ногу и спит на ней, как на подушке. Другой сравнил якиманского Диогена с феодальной японкой, третий кричал, что Япония — страна шпионов и велосипедистов. Предмет беседы весело ускользал… (О. Мандельштам)

Цитация:…общий котел поставлен на стол, приходится хлебать свою долю этого отвратительного, ядовитого, но и древнего и в общем-то вечного пойла… (Ф. Кафка)

• Застолье напоминает игру в домино. Да и вообще домино может служить универсальной моделью общих дел. Всплывает из глубин бессознательного похожее и, отразившись в кривом зеркале разговора, передается соседу с присказкой «вот и у меня был аналогичный случай». С приобщением числового артефакта. А течение тем временем незаметно сносит вниз, и вот уже эта пристань «флип-флоп», а мы — псевдоподии коллективного монстра Оно, за общим столом матушки природы.

• Незавершенка камлает: Вы нам проплатите, а мы вас пролечим… Будем до конца доводить этот вопрос… Вопрос находится на постоянном контроле… Вопрос здесь упирается в следующий момент… Этим вопросом занимаются вплотную… Ситуацию с этим вопросом плотно отслеживают мои заместители… Выходя на рассмотрение этого вопроса в… Вопрос напрямую задействован… Озвучить этот вопрос по факту… Возникновение такого факта очень сомнительно… Должен сказать в ответ на ваш вопрос, что мы располагаем четырьмя версиями случившегося… Стоп! Постойте-ка. Какая знаменательная фраза. Где-то уже попадался на глаза этот усредненный по четырем показаниям фоторобот.

«Брунетто слеп, Альбино нем,

Квирико без мозгов совсем,

Джан глух. И кто-то — ах,

Разбойник! —

Язвительно сказал про них:

«Из этих четверых живых

Отменный вышел бы покойник».

• Наладчик в звездно-полосатом комбинезоне (Р. Рейган) подходит к агрегату — американская экономика — и говорит: «Я сейчас ослаблю эту гайку, и машина заработает эффективней». Крутит эту самую гайку в нужную сторону, — и, глядите-ка, в самом деле, налицо улучшение. А вот наш разусовершенствователь поднимается на помост и обещает: «Я ослаблю эту пружину, и начнется ускорение». Вертит и туда и сюда, начинается вибрация, машина идет вразнос и разваливается.

• Рушится как раз то, что необходимо беречь и хранить — смысл слов. Ускорение оказалось торможением, антиалкогольная компания — самогоноварением. Гласность, демократизация и плюрализм — анархия, распад и путчи. Незавершенка любит красное словцо и косится на имена: «Что в имени твоем?» Как бы можно было ответить на этот риторический вопрос с бородой? В имени заключен прямой смысл. Может быть кому-то известен другой его источник? Если открещиваться от прямого смысла, то, в конце концов, оказывается запорчен сам лексикон. И что тогда? Как в этом случае прикажите жить? Переходить на птичий язык? Моноглоту, моногаму есть что терять.

• Словно из заведения Пичема вливаются в ежедневный оборот колченогие словечки и фразочки. Функционеры суконным языком инструкций заговаривают реальность на манер дикарей, заклинающих нуминозное, но куда им всем до последнего советского мегаломана, — «тыкая», путая ударения, калеча слова, запутывая причастные и деепричастные обороты, разглагольствуя о перестройке незавершенки, он инициировал цепную неуправляемую реакцию распада вербальной субстанции. На́чать, предпри́нять, углу́бить, задействовать, конкретика, дискуссировать, подвижки, процесс пошел… «Мне думается, и я надеюсь, что мы констатировали, что все же надо… и в этой же связи, я уверен нужно по достоинству оценить… думаю, мы находим ключ к пониманию с тем, чтобы регулировать и выйти на такое понимание этих, прямо скажем, больших вопросов… и на основе взаимодействия всех заинтересованных сторон…» Где-то здесь, в окрестности этой белиберды система не выдержала и испустила дух.

• Перестройка — перезагрузка незавершенки с помощью переименования. Новое мы́шление, но в чем новое? и где мышление? Все тот же старинный трюк переименования сакральным прилагательным, вклинивается на первое место симулякр и сразу все, что не новое, а просто мышление, становится ветхим, заскорузлым, отжившим. Есть теперь на кого списать издержки построения и грехи предшественников.

• Почему распался Советский Союз? Не выдержало смысловой нагрузки само это словосочетание «Советский Союз». Мы живем в мире, основным строительным материалом которого является смысл слова, а слово «совет» не имело обеспечения, как и сами «советы» оно было фикцией. Прилагательное с неопределенным смыслом ослабляло семантическую прочность определяемого слова. Новая политическая система, декларировавшая опору на новую форму народовластия — советы, не соответствовала своему же определению, между тем, тиражированное ею положительное самоопределение, вошло в лексикон, его включали в тексты. Номинал был проставлен высокий, обеспечения никакого; как тут не вспомнить поручика Киже; со временем у которого завелись детишки — появились новые устойчивые словосочетания-фантомы. По мере наслоения осадочных пород нагрузка росла и…

• Прилагательное перед существительным; перед сущим, существующим то, что прилагается, — что-то тут не так. Прилагательное — дочерняя форма существительного; когда прилагательное стоит первым, оно выступает по отношению к существительному в функции переопределения. В беллетристике, где доминируют чувства и происходящее очерчено жесткими рамками сюжета, внимание читателя поглощено конкретной сценой; он, следуя в колее сюжета, пребывает в круге сиюминутного; прилагательные, если ими не злоупотребляют, здесь кстати, они придают неповторимый лунный колорит сюжетному ландшафту, светят отраженным светом, напоминая об искусственной среде обитания. В тех же случаях, когда на первом плане понимание, двусложные обороты с прилагательными должны настораживать, особенно устойчивые обороты — обороты-фантомы. Здесь налицо вербальный инцест. Племянница не должна выходить замуж за дядю; это чревато мутацией смысла, это приводит к абсурду, а, в конечном счете, к летальному исходу.

• Мастером подобного рода всплывающих подсказок, адресованных советской власти был коллекционер китайских дракончиков А. М. Горький — «советский реализм», «советский гуманизм» и т. п. Логично, что и сам он прошел обряд сакральной метонимии — стал «пролетарским писателем». В этом качестве он по примеру библейского Аарона заново отлил золотого тельца для вышедших из царского дома трудящихся.

• В наше время синдром вербального дальтонизма принял форму хронического заболевания — «суверенная демократия», «национальный лидер», «настоящий патриот» и т. п. Толковые словари дают определение слова патриот, тут все ясно. А кто такой «настоящий патриот?» Это ведь не только радикальное переопределение смысла конкретного слова — все прочие просто патриоты оказываются фальшивыми, — но, в конечном счете, попытка переопределения всего лексикона.

• Велосипедное родео. Наш очередной разусовершенствователь напоминают человека, впервые взобравшегося на велосипед из немых фильмов начала прошлого века. Какое великолепное пособие по обучению президентской профессии. Показывать бы каждый раз перед выборами. Словно некая таинственная сила направляет седока именно туда, где ему меньше всего хотелось бы быть. Отличная модель, высвечивающая суть утопической идеологии — в ней нет места рефлексии.

Прописная истина: в любом начинании первым делом необходимо научиться останавливаться. Именно это и делает смешными эти фильмы — великовозрастный недоросль сел в седло, так и не научившись жать на тормоза. Дескать, подумаешь невидаль — крутить педали. В результате, двигаясь по инерции, он может лишь балансировать на грани. Следствие этого отложенного падения — он обречен наезжать как раз на то, чего больше всего боится. Стремясь объехать препятствия и избежать столкновений, он опрокидывает все, что встречается на пути, причиняя максимальный ущерб и сея ужас. Ведь предсказать очередной поворот руля неуча невозможно, в этом трагикомизм ситуации.

Наш человек, оказавшийся в президентском кресле, первым делом декларирует, на что он ни в коем случае «не наедет», а потом все с ужасом наблюдают, как против своей воли и в борьбе с самим собой он все-таки неизбежно «наезжает» на «это», при всем грандиозно широком поле маневра. Увы, нет рефлексии. А она-то как раз и позволяет ехать туда, и не ехать не туда, и вовремя останавливаться.

• Телевизор напоминает камин в холодную погоду — всегда включен и всегда вокруг него «греются». «Едокам картофеля» уютно у нарисованного очага — телевизора. Как от языков пламени сполохи рефлексов на лицах сидящих. Когда же спросишь глазастого: «О чем речь?», в ответ он буркнет раздраженно: «Откуда я знаю, я что слушаю?»

Глазастая улица проникла в дом под личиной ТВ. Что такое ТВ? В двух словах — микрофон и камера. Если бы они были равнозначны, не миновать бы нам желтого дома, а так телеящик воспроизводит популяцию братства на отшибе.

Слово всегда охватывает, слово самодостаточно, оно наделено смыслом, образ уже интегрирован в слово, тогда как глаз имеет дело с частностями, от одного лакомого кусочка перескакивает к другому. Внимание не способно раздваиваться, поставленное перед выбором, оно, конечно же в конце концов переключится на популистскую камеру, потому что глазеть можно ни о чем не думая, а слушать, — это же напрягаться надо, а какого черта? мы ж не на работе, нам за это деньги не платят. ТВ приучает игнорировать смысл. Видеть легче, чем понимать. Пример типичного телезрителя — Отелло:

«Если вам не представится возможность действовать, и вы способны развлекаться поисками утешения, чтение «Отелло» доставит вам некоторое удовольствие; оно вселит в вас сомнение в самой убедительной видимости. Ваш взгляд с наслаждением задержится на этих строках:

Trifles light as air

Seem to the jealous confirmations strong,

As proofs from holy writ.

«Отелло», акт III

(Мелочи, легкие как воздух, значат для ревнивца больше доводов святого Писания) Стендаль, «О любви».

• На работе перед вахтершей телевизор, — ей же надо как-то скоротать время. Иногда она отпускает реплики в его сторону: «Еще чего»… «Как же, как же»… «Нашел дураков»… Как-то, проходя мимо, я полюбопытствовал:

— О чем передача?

— А я знаю?

— Но вы же смотрите.

— Ну и что, что смотрю?

— Но вы же реагируете.

— Эх, милай. Да мало ли на что я реагирую…

— Но он же говорит…

— Да какое там говорит! Брешет, да брешет…

— Этот? — я показал на фигурку в центре экрана.

— Этот! — она постучала согнутым пальцем по ящику.

— Так, может выключить, чтоб не брехал?

— Господи, а как же без брехни-то..?

Файл boot.ini запустился, спицы замерли, она вышла из транса и посмотрела на меня поверх очков с любопытством, словно видела в первый раз…

Вспомните ослепшего Эйлера, сказавшего, что теперь ничто не будет отвлекать его от работы, или Лагранжа, который гордился тем, что в его «Механике» не было ни одного рисунка.

• П. — самое высокое место в Подмосковье. Этим объясняется соседство с нами радиоастрономической обсерватории. Хитроумная паутина антенн наброшена на пестрое одеяло рощиц и земляничных полян; небольшие домики лабораторий и башни телескопов, а по периметру бетонный забор, но дачники, чтобы не идти в обход, проделали дыры и по тропкам, словно муравьи перебегают под деревьями. На центральной лужайке под чашей большой параболической антенны беседуют двое: профессор и аспирант. По тайной тропке в тени деревьев спешит пожилая дачница. Неожиданно ее внимание привлекают эти двое, она замедляет ход, останавливается, присматривается и прислушивается, потом решительно выходит из укрытия и направляется к беседующим. Остановившись напротив, она самым внимательным образом начинает вслушиваться в разговор. Те, не обращая на нее никакого внимания, продолжают обсуждать особенности спектра изучаемого пульсара. Послушав минуту-другую, она решительно вмешивается в разговор и выносит свой вердикт:

— Вот ты, — говорит она энергично, — ты не прав! А он дело говорит!

Они могли бы… Ох, да чего бы только они не могли, ну да хоть разыграть ее, отнесшись с юмором, или, удивившись нелепости ситуации, шугануть как следует, — тонкие дефиниции радиоастрономии и записная общественница, хохма ведь, рассказать — не поверят. Но нет, они удаляются, оставаясь на той же волне звериной серьезности что и дачница. Да они и сами из той же породы. О, Господи, доколе.

С одной стороны, ну какие у дачницы резоны встревать в дискуссию? С ее-то познаниями. Да, но с другой, она же так воспитана — активная гражданская позиция; сказано же: каждая кухарка должна уметь… И все-таки, как она может судить, да еще так безапелляционно, в вопросах, в которых ни бум-бум? она ведь не понимает смысла того, что слышит. А зачем он ей — смысл? она ориентируется на косвенные признаки. Ее так учили, и она так учила: судить по выражению. Так проще. Тот, кто постарше, — в очках и похож на меньшевика; уж больно уклончив. А молодой напорист, по всему видно — наша рабоче-крестьянская косточка…

• Ученый совет — особый вид серьезности людей по большей части не без чувства юмора. И потому в этой серьезности ощущается некоторая доля лукавства. Председательствующий видит свой прямой долг в том, чтобы сшивать между собой все что говорится, а тем более пишется, он ведет протокол; фактически он выполняет роль словесного лекала. «Так, так, так, продолжаем размышлять, ничего не упустили? Думаем, скажем так, еще немножечко. Извиняюсь, я попрошу чуть-чуть выключить свет, нам покажут слайды…»

[Подражание древним]

Какая, Люда, встреча на днях состоялась долгожданная

скошенных каблуков с асфальтом разбитым.

Радость-то какая: снег растаял и лед сошел;

— больше не надо ходить шагом лыжным!

А подсохнет, — с тротуаров ступим на землю,

путь держа в огороды наши.

Толк понимая в этом,

ты взрыхлишь по Митлайдеру грядки.

Я костер запалю; испечешь тосты,

угостишь дланью щедрой.

Там и солнце припечет, пробьется травка.

Хоть, предвижу со скорбью, —

узурпатор час отымет, дарованный прежде.

Знаю тебя, не утерпишь — сочинишь пироги

с ревенем, луком, не скупясь на начинку.

А теста поменьше б!

В честь хозяйки-жены, людям милой,

от сердца, до краев полного,

эту песнь тогда сложит муж опальный,

ахейцами гонимый, Юджин Женька.

• Вот уже и сливы поспели; одни спешат жить и уже на земле, другие медлят, из последних сил цепляясь за родимое дерево. Конечно, хочется съесть не с земли — битую и грязную, — а с ветки, но и силу применять негоже. Не попробовать ли уговорить? Начинаешь издалека, с комплимента — мол, ах, какой у тебя матовый бочок, какой отлив, какой сливовый налет, словно из-под кисти самого Гогена. Можно ли погладить? Ах, какая ты уже мягкая, а стебелек-то какой сухонький, и как только ты на нем держишься? Теперь остается только подставить руку и скомандовать «прыгай!» — и она уже на ладони.

• Синоптики посулили ночные заморозки, поэтому днем многие сотрудники на своих садовых участках. А здесь — чуть левей — можно видеть меня, как я пру по скользкой наклонной тропе, распятый на рюкзаке с тыквами, как распят американский лунный астронавт на своем космическом ранце; с тараканьими опасениями, — случись чего, упаду и буду дрыгать лапками не в силах перевернуться.

• Большой старинный диван на даче. Когда он в деле, пружины скребут по доскам, счесывая опилки. По величине опилочных горок под диваном хозяева судят о любострастии парочек, которым дают приют.

• Пробежка на рассвете. Утренняя свежесть. Холмистый ландшафт, деформируя линию горизонта, затевает с восходящим светилом игру в прятки. Земля, кренясь, подставляет под косые лучи то один склон, то другой… Может оттого, что моим остеохондрозным дискам и супинаторам недостает эластичности, но от тряски порой вытрясаются разные мыслишки. А потому заранее настроиться на тему, а дома проращивать. И от тряски же дух мой легко расщепляется, раздваивается, раз-два-я-ется, как в том анекдоте о дорожном знаке. Распределение ролей — какое? — если действующих лиц двое — я и он. Тот другой может прикинуться бывалым, и с высоты своего опыта снисходительно журить, укорять. Или притворится незнайкой и возражает почем зря. Это хорошо, что не соглашается, это как раз то что нужно, ведь наставлял же маэстро: «если ветер не в лицо, то остановись и подумай». В общем, родственная душа, с которой можно обсудить наболевшее без опасений, ведь надо обязательно проговаривать, но нельзя проговариваться. А бывает, тот другой выдает себя за мой внутренний голос — интуиция, шестое чувство — любит искать истоки, объяснять. Что ему возразишь, приходится помалкивать.

Он: — Какого черта! ты что же собираешься всю жизнь молчать?

Я: — Молчание — золото.

Он: — Это в какой же системе отсчета?

Я: — Так говорят.

Он: — Вот видишь, когда ты молчишь, за тебя говорят другие. Ты повторяешь чужое, а свое сказать боишься. Золото — это наличность, а молчание — его отсутствие. Приравнивая одно другому, переворачивают систему отсчета, ночь выдают за день, молчащий объявляется пророком…

Я: — Я молчу…

А в самом деле, что я могу сказать? На чемпионате жизни я всего лишь шумовой микрофон, который забыли подключить. Их расставляют на поле, стремясь охватить все игровое пространство, они должны дополнять визуальную информацию акустической — сочные удары по мячу или шайбе, тяжелое дыхание игроков, обмен репликами, все это о многом говорит болельщику, возникает эффект присутствия, он уже не только зритель. Ну и как говорят, концертное звучание; ведь туго накаченный мяч — великолепный музыкальный инструмент.

• Запускающий файл boot.ini. Иногда он почему-то не срабатывает и оказываешься в положении лунатика — спишь на ходу. В пять утра я выбежал на пробежку, как обычно сделал круг вокруг зеленой зоны, и к восходу солнца был на футбольном поле, где обычно разминался. Делая повороты с разведением рук в стороны, я обратил внимание на человека, который невдалеке от меня занимался чем-то вроде физзарядки. Он наклонялся вперед, выпрямлялся, и вслед за этим с земли поднимались мелкие предметы. Мне стало любопытно, и я двинулся в его сторону. «Это что — телекинез?» Он повернулся и хмуро посмотрел на меня исподлобья. В ту же секунду boot.ini, наконец, сработал, я окончательно проснулся и все понял. В руке этот тип держал нечто вроде шпаги, которой пронзал бумажки, лежащие на земле под скамейками, поднимал и рассматривал. «Не знаю я твоего Телекинеза», сказал он с расстановкой, «но ты ему передай, трам-тарарам, что если он с моего участка бутылки будет собирать, то я ему…»

• На соседском садовом участке хозяин собирает колорадских жуков; его диалог с самим собой:

— Надо щемить яйца жуков.

— Да, но ведь это не гуманно.

— А что делать? Такова жизнь.

• Одежда сохраняет очертания тел; не так чтобы уж очень, но все же. Особенно верхняя одежда. И выдает характер носителей; особенно, когда с этими носителями знаком. Как выразительна одежда на институтской вешалке, как она гримасничает, как яростно все эти дубленки, шубы и пальто продолжают на своих крючках борьбу за существование в параллель той, что ведется их носителями у академической кормушки. Сколько динамики в этой неподвижности. Почему так? Места под солнцем не хватает и здесь, конечно же. Наши местные разусовершенствователи поработали, — по всегдашней коммунальной привычке уплотнили институтский гардероб и задвинули его в самый дальний глухой угол огромного вестибюля. Первым отмечаешь жест, каким брошена одежда на вешалку. Здесь весь человек, привычки, характер. На правом фланге под недреманным оком гардеробщицы солидно и как-то неторопливо «висят» слепки с наших бонз. По другую сторону — все прочие. Визитная карточка балбеса — ученого секретаря — скомканный с вывернутым рукавом плащ. Выделяется одно девичье пальтишко. Светло-голубое легкое, всегда с едва заметным поворотом в талии; белая вязаная шляпка и вязаный шарфик — классическая композиция. Вчера она была чем-то озабочена, сегодня весела и беззаботна. Смешно и до слез грустно, — с недавних пор рядом одно и то же настойчивое мужское пальто, и как-то уж слишком отвесно. А сегодня, о боже, а сегодня — и это особенно подавляет, — сегодня они на одном крючке…

А это моя всепогодная куртка. Декоративные погончики, большие накладные карманы, пояс с фигурной пряжкой. В гардеробном зеркале я кажусь себе не то шансонье, не то полицейским инспектором. Мучительная сцена расставания —

«Так, души смотрят с высоты

На ими сброшенное тело»

Словно маленький ребенок оно нуждается в утешении, я его понимаю, сам такой, страшно оставаться среди чужих.

• Вопрос, поставленный ребром.

Доводы «против»:

такой отрицательный резус,

такая последняя группа,

такое кривое ребро.

Зато, замечательный Мастер,

искусный в переустройстве,

из брака для брака

творит чудеса.

И это веский довод «за».

• Однажды утром, когда они только проснулись, она взяла его руку и прижала ладонь к животу; сердце будущего отца зашлось в бешенной аритмии. Тогда он приложил ее руку к своей груди, и она сказала удивленно: «Надо же, кажется, у тебя сильнее».

• Выборы. За день, за два общежитские сговаривались как бы в шутку. Было видно — готовится пакость. С усмешкой: «Маш, ты как?», «Вась, ты за кого?» «За Ж?.. Ха-ха! Во-во, и я». Вахтерша, когда я проходил мимо, как бы не замечая, разговаривала сама с собой: «А я за Ж… Пусть он придет и их всех перестреляет к чертовой матери!» И всюду было слышно как, окликая друг друга, они словно бы в шутку сговаривались. Это ведь наработанное утопией человеческое антивещество, они могут только наоборот. Оправдываясь, они «рассуждают»: «все равно ведь лучше не будет», и «как они к нам, так и мы». Это то, что делается на работе, когда мастер не смотрит — тихий саботаж. Им представилась возможность, и они ею воспользовались, они ведь, как сказано, в противофазе.

• Фоторобот. Сначала потенциальные жертвы с помощью фоторобота детализируют изображение своего будущего мучителя. По крохам извлекая из подсознания всевозможные артефакты, в коммунальном экстазе зачинают гомункулуса-симулякра. Словно дети они наслаждаются чувством ужаса, предвкушая будущие страдания. Некий шоумен управляет процессом; шоумен ведет и ему отвечает нестройный хор голосов:

— А ударить с таким лицом может?

— Не-е, такой, пожалуй, не сможет…

И шоумен дает другие варианты. Шоумен:

— Глаза?..

— Красные…

— Как насчет семьи?

— Лучше без семьи…

— А духовность должна быть?

— А как же… Футбол… Рыбалка… Нее, — рыбалка не духовность… Читает детективы.

— Кто за детективы?

— Ну как, будем за него голосовать?

— Принято единогласно!

Первое время гомункул не уверен в себе и двигается как-то рывками… В какой-то момент после совершения серии гнусностей, процесс направляется на его поимку. Снова при посредстве шоумена составляется фоторобот. В автобусе люди узнают гомункула и добродушно наставляют: «Тебя ж менты ищут, а ты в автобус… Стань за мою спину когда я буду выходить».

Здесь, впрочем, как и всюду основную работу выполняют профессионалы — писатели, сценаристы, режиссеры… Вот у кого неисчерпаемые залежи нуминозного.

• Три женщины, оживленно переговариваясь, вышли из заводской проходной. Одна начинает фразу, другая, ее перебивая, развивает тему, третья заканчивает, перебивая вторую. Это выглядит как-то комично, как будто репетировали; вроде бы бред, и все же пробивается смысл. Откуда он берется, за счет чего?

1-я: — Ой! Вчера пошла в туфлях…

2-я: — Во! Во! Так мокро было… дождь…

3-я: — Пришла домой с мокрыми ногами…

• Известный эстрадный мнемонист, чемпион по запоминанию всевозможной чепухи, в интервью молодежной газете раскрыл свое ноу-хау: Чем больше изощряется публика в попытке его запутать, тем легче он справляется. Из черт знает какой мешанины слов, выкрикиваемых из зала, он сплетает непрерывную последовательность, — какой-никакой, а текст. Ведь в первом приближении смысл имеет то, что непрерывно. Хотя, казалось бы, какой смысл во всей этой чуши? Но на ее соединение тратится определенная работа, тут как раз необходимы смекалка и навыки, обеспечивающие минимизацию свободной энергии. Словесный сор на ходу сортируются, ищется подходящая идея, все сшивается, это требует работы сознания. А когда возникло целое, его можно назвать, стянув обручем, и тем самым запомнить. Такой вот вербальный супрематизм, первооснова творчества. А дальше можно редактировать, доводить. Но вот что настораживает: похабщина, замечает мнемонист, запоминается легче.

• Чиновника вводит в заблуждение устройство скоросшивателя и само это слово. Завел под новое дело очередную папку-скоросшиватель, скопировал, подшил — какие проблемы?.. Не то? — нажал на кнопку, изъял и выбросил. Но подшить не значит сшить, это механическое объединение случайно оказавшихся вместе фрагментов примерно того же сорта что и содержимое мусорной корзины. В нем нет единства, потому что нет согласования, — не работают префиксы и аффиксы. «Слово — это работа».

• Было в лексиконе советских служащих такое слово — «прикреплен», — числился в некоем тайном списке. Прикреплен к распределителю, столовой, складу, базе, в общем, к чему-то, куда входят обычно со двора. Революция намертво заколотила парадное и провозгласила: «Вход со двора». Заколочен оказался сам прямой смысл, революция его отменила, отсюда, кстати, и пошла показуха. И надо было огибать один угол, другой, заходить во двор, искать нужную дверь. А ведь так удобно со стороны фасада через парадное, не таясь; оно издалека заметно и так устроено, чтобы сразу ввести в центральные покои в кабинет управляющего; здесь все говорит о прямом смысле; парадное не знает множественного числа; право на представительство у парадного.

Узурпатора можно узнать по разъясняющему слову, без которого ему не обойтись, оно выдает самозванца. Вход со двора, служебный ход, черный ход с его тусклым светом иносказания, — они ведут кружным путем, как бы это попроще выразиться, во вспомогательные компартменты, это кухня, девичья (хотя, девичью, пожалуй, лучше не трогать). Кухня — область перистальтики. Так что сказать, что это вход было бы большой натяжкой, скорей это выход, а не вход, вход через выход, что характерно для общего решения.

• В самолете после набора высоты кормежка, и сразу вслед за ней киноролик из жанра плутовской повести. Может показаться, что плут интересен, ведь он все время выкручивается, разве это не занимательно? Особенно после сытного обеда. Разве это не хорошее дополнение к кормежке, составленной по той же схеме — разнообразно пощекотать вкусовые рецепторы.

Так что же делает плут? Плут постоянно выдает одно за другое, он никогда не называет вещи своими именами, и прежде всего себя, недаром у плутов клички и жаргон. Психиатры, кажется, называют это синдромом Ганзера. У плута отлаженный набор приемов, как у взломщика набор отмычек. А вообще-то плут — это подкорка, применяющаяся к обстоятельствам. Интересно как он выкручивается? Да, он пластичен, гибок как змей, все время уползает в сторону и меняет личину, ему доступно множество конфигураций и направлений, даже узлом может завязаться, одного не дано протею — он не способен вверх. А ведь жизнь — это рост. Отсюда все эти слюни о вертикали. И ненависть к тем, кто по вертикали.

Это он-то абсолютно свободен? Его бесконечные выверты — все эти уловки предсказуемы, если обратить внимание на подстилающий ландшафт; непосредственно соприкасаясь с ним, он использует особенности рельефа для нападения и бегства. Это симулякр, обособившийся сегмент пищеварительной системы, наловчившийся использовать перистальтику еще и для перемещения. Заглотав добычу, он уползает в укромное место переваривать, дремать и грезить (о вертикали).

• Взрослый видит вытачиваемую на станке деталь, ребенка завораживают причудливые метаморфозы стружки.

• По телефону женский голос, в который раз рекламируя патентованный американский пятновыводитель, предлагает бесплатно испытать его на ковре. Разумеется, при наличии ковра и пятна на оном. Ковер имеется, есть и пятно, да еще какое — чернильное. Я ей о том, что пятно выгорает, что делать? как его сохранить? А она о своем. «Так по родимому пятну детей искали в старину». Проходит время и каждое пятно становится родимым, родным; выводить такие пятна — все равно что вытравлять из души воспоминания. Мы же не лисы, чтобы заметать за собой следы. Она насторожилась, больше звонков не было.

• Почему в большинстве случаев интенсивное детское творчество заканчивается с началом учебы в школе? Возьмем к примеру рисование. Ребенок сравнивает свои рисунки с рисунками других учеников. А поскольку школа требует от него быть как все, малыш воспринимает свою неповторимость как недостаток. Ему навязывают похожесть, а в ней он уступает посредственности.

• «Почему ты не дал сдачи?» Начало учебного года. В конце последнего урока учителя выводят первоклашек в вестибюль, выпрягают, так сказать, из школьной упряжи; здесь их уже поджидают родители, в основном мамаши, происходит как бы смена караула. Вестибюль небольшой, детей много, заваривается каша. Вот один наклонился к своей переобувке, тотчас подлетел другой, дал ему под зад ногой и исчез. Обиженный распрямляется, мгновение осматривается и бьет ближайшего слабака. Тот в рев. Подбегает мамаша слабака — вся в ярости и трясет его: «Ты почему не дал сдачи?» А как он может дать сдачи, если он слабак?

Материнское самолюбие требует дать сдачи, баланс не должен быть отрицательным. Она воспитана на литературных моделях, а они предписывают ни в коем случае не уступать. Как же, ведь малыш — будущий воин — должен уметь постоять за себя. Она же много раз читала, видела в кино: вот он приходит с улицы, нос расквашен, но глаза сияют — разбросал свору трусливых подонков; голос за кадром: нормальный мужик, солдат…

В подвале здания милиции спортзал, по вечерам работает детская секция самбо. Тренер косится на малыша, но не возражает, он знает, чем дело кончится. И точно, на следующее занятие малыш идти категорически отказывается. Так он проходит круги своего детского ада, нигде не задерживаясь. «Что мне с тобой делать? И в кого только ты такой?» Так формируется синдром «обученной беспомощности».

А ведь он действительно мог бы дать сдачи, причем, сразу всем. Слабак неплохо соображает, имело бы смысл перевести его в школу с математическим уклоном. Но ей жалко малыша: «Да успеет еще, пусть играет».

Дать сдачи сможет каждый, даже слабак, к этому идет. Проблема в зеркальной симметрии. Нужно совсем немного, чтобы перейти к более упорядоченной организации социальных групп — в периодических структурах, устроенных наподобие кристаллической решетки, реализуются отношения бильярда — угол падения равен углу отражения. В узлах такой периодической решетки все равны, все только и заняты тем, что дают сдачи. Таков общий принцип человеческого бильярда.

Почти все вокруг уже квадратно-гнездовое. Парты в классе, стулья в кинотеатре, деревья зеленой зоны. Разусовершенствователи и здесь постарались — уплотнили и только под прямым углом; и вот уже несколько лет подряд деревья дубовой рощи «дают сдачи» — приходится опиливать ветви.

• Темно, но не поздно, самое время вечернего моциона. На улице ни души, тишина и покой; разве такое возможно в наше время в большом городе? Особенно тишина? Представьте себе, — да! Благодаря сериалам. В это время скорее повстречаешь инопланетянина, чем своего земляка. А вот, кстати, и пришелец, и на вопрос: «Ну как вам тут у нас?», телепатирует: Засереалились вы все однако.

• Я ему сочувственно: «В этой ситуации, наверное, хорошо быть верующим». Он: «А я и верю! не в бога, конечно».

• Право на жизнь — это право на тишину. Со временем тишина становится лучшей подругой человека, утверждают Гонкуры. Мне не требуется много тишины, и вообще я знаю — полной тишины не бывает; тишина — это знаки препинания, прежде всего пробелы. Но их — эти желанные паузы-пробелы, увы, съела музыкальная пауза, которая, между прочим, утверждала в самом начале, когда она еще только робко постучала в дверь, что ее присутствие необходимо лишь в исключительных случаях, только для создания приятного эмоционального фона, для заполнения тех пауз, которые тягостно переносить. И вот теперь она раздалась вширь до бесконечности. О, мои нежные барабанные перепонки, кто по ним только не барабанит. А та, назначенная Гонкурами стать моей суженной, — где она? Ау!

• Раньше врачи, трудившиеся на ниве сексуального просвещения, советовали пациентам, страдающим фригидностью, заниматься любовью под ритмичную музыку. Какую? Во времена, когда почти вся музыка была классической, особого выбора не было — «Болеро» Равеля, барабан и колокольчики. Сейчас же все что пишется и исполняется, включает эту самую пресловутую ритмичность в качестве хребтовой структуры, на ней держится все остальное. Хотя, по большей части этого остального кот наплакал.

• Вначале на первом плане солист — яркая личность, тон задает скрипочка, а оркестр и хор только фон; про пролетария оркестра и говорить нечего — барабан прячется за спинами остальных и только в исключительных случаях осмеливается робко подать свой голос. Но неизбежно начинает набирать силу тенденция к обобщению, по всем направлениям в поисках похожего рыщут систематики, усредняют, вылущивают общее. И вот оно уже на первом плане, а от него почему же не перейти к самому общему, к пределу, когда от того, что было вначале остаются лишь рожки да ножки, — только ритм. Однажды это случается — гегемон оркестра свергает солирующую скрипку, певшую о высоком, и занимает ее место, провозглашая себя диктатором, — он теперь задает тон. А тон у этого чревовещателя известно какой. Земля превращается в оргазменный пульсар.

• Чем шире пробелы, тем шире пространство маневра, и наоборот — сокращение пауз обедняет, а с некоторой критической величины пробел замещает лигатура, и это уже область музыки, и она все однообразней — акустическая форма закона возрастания энтропии. Дальше больше — даже в банальном либретто нет надобности, — только ритм. Кто же мог тогда знать, что паузы ни в коем случае нельзя заполнять! что пробелы — это святое! А теперь уже поздно! От прежнего содержания и стиля ничего и в помине не осталось, все съел утробный голый ритм.

«Девка голая страшна,

Живородная мошна».

Его через мощный усилитель низкой частоты отбивает самый большой барабан. Как все диктаторы он все переиначил: низкие частоты — они-то и есть теперь те самые высокие вибрации, которые фальсифицировала скрипка. Дескать, низкие дальше распространяются, легче проникают, безраздельно овладевая сердцами, а главное, успокаивают ум.

«Сердце — наш барабан» (Хлебников). Как ни странно, это сердечный ритм, импринтинг которого происходит в материнской утробе. Который успокаивает младенца, стоит матери прижать его к левой стороне груди. И который «успокаивает» ум в последующие времена, стоит лишь снова услышать эту колыбельную.

«Уж барабаном пробужден». Бедный Евгений. В сочетании с полным одиночеством это самая мучительная пытка — китайская пытка долбящей каплей. Прислушайтесь, лает собака, воркует голубь, токует горлица — все тот же убаюкивающий утробный ритм. Это ужасно — подавать признаки жизни из братской акустической могилы. Мы скатились в царство Природы.

«Вы слышите, грохочет барабан» (Окуджава). Природа держится на ритмах. Это все, что остается от козликов. В ходе конкуренции побеждает тот, у которого максимальная убойная сила, тот, который надежней других «успокаивает». Китайцы много экспериментировали с барабанящей по голове каплей… Запад заново открыл этот универсальный ритм и вот самая мучительная пытка стала неиссякаемым источником наслаждения.

Первый спутник на орбите Земли. Свершилось. Китайская пытка долбящей каплей опоясала мир. «Бип-бип-бип».

«Шум (рев) эпохи становится все более оглушительным. Он затапливает и покрывает все. Он растет и наступает на нас, как прибой, врезывается во все скважины нашей души, просачивается в них, как вода в засмоленные люки корабля. Скоро он будет греметь изнутри нас, вместо нас, вытеснив нас из самих себя. Эпоха стала прожорливым чудовищем». Э. Райс, Под глухими небесами (1938–1941).

Всевозможными голосами на разных языках один и тот же ритм. И даже звезды…

• И все же не следует предаваться печали. Не все так плохо в нашем подлунном мире, есть еще в этой жизни радость — мысли. Совсем не обязательно «успокаивать» свой ум, чтобы жить чужим. Ведь у нас под боком имеется свой собственный наслаждения источник, в любое время готовый фонтанировать. «Штирлиц подумал, ему понравилось, и он подумал еще». Но что делать, если кондиция не та? Да ничего страшного, не надо отчаиваться, — утешимся сознанием того, что мы «честно мыслим», что не наряжаем эти убогие создания в привлекательные наряды, не выдаем их черт знает за что. Хорошо, допустим, так, но ведь тут особенно не разгонишься. В таком случае порадуемся тому, что наши мысли без прикрас в конце концов позволяют уяснить суть дела, рано или поздно придет долгожданное понимание и связанный с ним катарсис. Но тут опять загвоздка — катарсис проходит, оставляя горечь в душе и как прикажите быть дальше? ведь уже не вернуть былого состояния девственного неведения. Но и в этом случае не все потеряно. Больше того, теперь-то как раз и можно строить на разумной основе. А если ветер не в лицо, то, как говорил маэстро, остановись и подумай. Подумай по примеру Штирлица.

• Земля краснеет. В центре города обширный пустырь, летом можно видеть стадо коз. На макете генерального плана, который мэр демонстрируют иностранцам, вместо пустыря архитектурный ансамбль дворцов, цветники, фонтаны. Не забудет градоначальник упомянуть и о том, что по площади центральная площадь нашего городка уступает лишь нескольким европейским столицам. Там же в приемной можно видеть фотопанно во всю стену — вид сверху, снятый с вертолета широкоформатной оптикой. Разглядывая огромную фотопанораму, гости иногда задают вопрос, всегда один и тот же: почему ваша городская площадь-пустырь такая красная? Так ведь тут у нас суглинок, пожимает плечами мэр.

Строить, как известно, начинают с рытья котлована. Появляется экскаватор, по периметру стройки возводят забор и где теперь прикажите пасти коз? И вот держатель мохерового стада шлет в высокие инстанции гневные письма. А зачем, вопрошает он, небольшому Академгородку, по сути поселку все эти дворцы? Зачем Дворец культуры, если уже имеется Дом ученых, и не есть ли это разбазаривание народных денег. И надо же, — как раз в это время сменяется руководство Академии наук. А у нового президента АН свои приоритеты. Короче, рытье котлована останавливается, вместо экскаватора появляется бульдозер, и вот — снова козы.

Но, обратите внимание, отцы-сенаторы, плодородный слой чернозема и глина поменялись местами. Экскаваторно-бульдозерная незавершенка напоминает черепно-мозговую травму. Больше всего страдает кора. Восстановление идет медленно и не до конца. Альбедо меняется, а оно вроде коэффициента интеллекта Земли. Репродуктивный потенциал планеты падает, Земля постепенно краснеет. Не по этой ли причине исчезла жизнь на Марсе? Что нас ждет? Не станем ли мы второй Красной планетой?

• Интервью с Г. Ответы не то чтобы блестящие, но дельные; разговорная часть интервью создает благоприятное впечатление о Г. Тело в майке, расположившееся в кресле перед телевизором недовольно заерзало и камера в студии уловила это движение. У мрачного типа, что прячется за тележкой, сходное мнение и вот, выждав некоторое время, телекамера покидает свою позицию стороннего наблюдателя, самую разумную в данном случае, и начинает наезжать, разворачивая свое крупнокалиберное орудие и прицеливаясь. Сначала медленно, но постепенно входя в раж, с яростью наплывает на лицо говорящего Г. Теперь это уже скорее микроскоп, через который дерматолог препарирует каждую родинку, волосок и пору, ползает по коже, залезает в ушные раковины, в нос. Разве могут уши слышать, когда глаза видят такое? И вот голос стихает, начинает звучать наподобие отдаленного шума дождя, а потом и вовсе пропадает. Телекамера — идеальный инструмент медитации, она «видит вещи как они есть», как говорят буддисты «успокаивает ум».

— Что он там говорит?.. А нечего всякой ерундой мозги забивать! За….и! Смотреть надо!

А в фокусе совсем уж лунный пейзаж, а она все наезжает… Она знает! Она все видит! Ей все ясно!

— А вы говорите! А то они думают. Да мало ли чего можно сказать. Брешет, да брешет.

Г. неожиданно смолк. Он вдруг заметил… Его взгляд, затуманенный и устремленный в будущее, остановился на окружавшей его толпе. Его не слушали. На него смотрели. Во все глаза. Он посмотрел на зрителей, потом на девушку с микрофоном, беспомощно развел руками и подал в отставку. А ведь это был такой шанс.

Микрофон апеллирует к сознанию, популистская камера — к подкорке, наезжает на смысл. Чем закончится это перетягивание каната? Как всегда, одолеет незавершенка? Собственно, это ведь очень древняя тенденция: подкреплять свое мнение анатомическими аргументами; и даже ставить их во главу угла. Сложилась наполовину народная, наполовину литературная «астрологическая» физиогномика, передающаяся из поколения в поколение.

• Затмение. На последнем курсе во время солнечного затмения наш сокурсник Леша Д. подошел к окну и сказал как бы про себя недоуменно: «И что это на него нашло?» А минут через пять наш зав. кафедрой, пропуская гостей в свой кабинет, повторил эту фразу без всякой ссылки на первоисточник. Леша погрустнел. «Что это на тебя нашло?» посочувствовала Леше его подружка. И затмение благополучно завершилось.

Затмение. При том, что суть этого астрономического явления, его простая механика понятны и ребенку, СМИ говорят о нем как о таинственном феномене. И далее, развивая тему в этом ключе, вспоминают далекое прошлое, страх и дурные предчувствия древних, пророчества жрецов, аномальную реакцию животных. Дальше больше, говорится об обращении к правительству некоего общества колдунов, приводится интервью с чиновником МВД — «А что будет, если..?:», на что следует общеизвестное «Мы плотно отслеживаем ситуацию». Постоянно пребывая под гипнозом СМИ, массовый человек соответствующим образом и реагирует, и его реакция ненамного отличается от реакции животного. Животное не знает и поэтому в панике, человек, увы, способен поддаваться панике вопреки всем своим знаниям. СМИ, располагаясь между обществом и источником информации и отдавая предпочтение иррациональному, воспроизводят сам механизм затмения, — затмение смысла. Увы, в отличие от солнечного затмения, которое случается раз в несколько лет, затмение смысла наблюдается ежедневно, это называется «в зеркале прессы».

«Жил при дворе циского царя рисовальщик. Циский царь задал ему вопрос:

— Что всего труднее рисовать?

— Собак и лошадей, — был ответ.

— А что всего легче?

— Бесов и души умерших, — был ответ.

— Почему?

— Ведь собаки и лошади людям известны, с утра до вечера они перед глазами, поэтому здесь нельзя ошибиться, а значит, и рисовать их труднее. Бесы же и души умерших не имеют телесных форм, недоступны взору — поэтому и рисовать их легко».

• Заключенный демонстрирует новичку-сокамернику прирученную лягушку:

— Скажи, ква! Скажи, ква! Я кому говорю: скажи, ква!

Лягушка некоторое время молчит, потом вздыхает:

— Господи, как же ты мне надоел за эти десять лет. Ну, ква.

Лягушка вышла в люди, рефлексирует, зэк квакает. Сбежав в настоящее время, в котором можно увлечься чем-то и забыться, зэк стал недосягаем для системы наказания. А как быть лягушке? ее место занято — квакает человек — и в настоящем опять же он? Чтоб не свихнуться, ей надо как-то согласовывать одно с другим, а выбора нет — остается только человеческая рефлексия. Хотя, возможно, соль здесь в другом. Из множества анекдотов застревают в памяти те, которые понадобятся в будущем. Между прочим, нельзя найти равноценную замену лягушке, лягушка ведь не может по-другому — только от всей души и в полный голос. Ква!

• «Как дела?» «Как сажа бела!» А если не в приближении трубочиста, а, скажем, портнихи, то, увы мне, — вышел весь материал. Но зато имеем кучу всевозможных лоскутков и обрезков. И что теперь прикажите делать со всем этим хламом? Выбросить и не морочить голову? Но это же против правил ветхозаветной безотходной технологии, Ему-то выбрасывать некуда. Как же быть? что же делать? ума не приложу; остается только тихо заквакать. А может, все-таки попробовать сшить из этих обрезков лоскутное одеяло?

• Под липами, у киоска, где продают смертоносные беляши, у заляпанного грязью рейсового междугороднего сцены прощания. По большей части пары. Один остается, другой уезжает. Какие варианты? Или оба грустны, но не показывают вида, чтоб не огорчать другого, или, напротив, чувства, слезы. А бывает, что оба рады, но скрывают. В общем, вариантов немного. Бывают симпатичные пары, и, конечно же, материнское чувство… Недоразумение с билетами, беготня водителя, аритмия опаздывающих… все — отъезжает. В воздухе повисают клубы дыма и звучит чье-то имя…

«Еще в раннем детстве я был очень чувствителен к сценам прощания; теперь это почти единственное, что может меня растрогать». (Стендаль)

«Разлука — младшая сестра смерти. Для того, кто уважает резоны судьбы, — есть в проводах зловеще-свадебное оживление». (О. Мандельштам)

• Подборка стихов в женском журнале к 8-му марта. Вроде показательного фигурного катания — после соревнований поэты-финалисты в обратном порядке демонстрируют свое мастерство. В. Брюсов: «Ты — женщина, ты — книга между книг»…, П. Васильев: «Я боюсь, чтобы ты мне чужою не стала…», М. Волошин: «Мрак… Матерь… Смерть…», И. Северянин: «В шумном платье муаровом…» Последним выступает чемпион, ему разрешено блеснуть дважды: «Жизнь вернулась также беспричинно, Как когда-то странно прервалась…» и «Не плачь, не морщь опухших губ, Не собирай их в складки…» Странно видеть в этой подборке О. Мандельштама; словно на выставке искусственных цветов цветы живые. А по контрасту с мужскими стихами всплывают в памяти женские стихи М. Шкапской — гимн ритму жизни.

<…> «Деды дедов моих, прадеды прадедов, Сколько же было вас прежде меня? Сколько на плоть мою вами затрачено С древних времен и до этого дня»?

<…> «Миллионы веков назначенных Я томилась в чужих телах, Нагруженных земными задачами И потом обращенных в прах».

<…> «Наследующим имя легион, Но нам их лёт невидим и неслышим, А как им хочется — легчайшим и небывшим — Облечься в плоть живую наших жен».

Где здесь этот пресловутый Аристотелев закон о триединстве? Ритмы на нижнем уровне и ритмы на верхнем (как тема), взаимно усиливаясь, сносят все преграды. Безбрежное половодье жизни затапливает все…

• Наблюдается все большая ажитация. У многих теперь завелась эта блоха в ухе. Передовой отряд штурмующих небеса ведет охоту на Универсальный Объясняющий Принцип, он же — Общая Теория Всего. Остальных интересует все остальное: ищут Шамбалу, снежного человека, мировую закулису, братьев по разуму… Ищут с лозой, третьим глазом, криптографическим софтом… Ищут в Ведах, Рунах, Книге перемен… Все что угодно, но только не смысл. Луч света, не имеющий ничего перед собой, чтобы он мог бы высветить. Черное солнце Мандельштама?

• Общая Теория Всего, будучи положительным знанием, должна объяснять прошлое, предсказывать будущее, давать ответы на любые вопросы. По сути дела это и есть тот самый Универсальный Ответчик, о котором поведал Р. Шекли. Казалось бы, цель достигнута, вот оно — то самое до небес, абсолютное знание, спрашивай. Но тут выясняется, что Ответчик способен отвечать лишь на правильно сформулированные вопросы. А для этого необходимо располагать адекватным аппаратом понятий. А он — этот аппарат понятий — оказался запорчен в ходе познавательной деятельности, в ходе построения Башни ответчика. «Мы перестаем что-либо понимать, если устраним абсолютные определения». (М. Мамардашвили.)

• Володя Рут-г при встрече: «Ну, ну, расскажи про холеру в Одессе». А в конце, выслушав, подводит черту: «Еврейское счастье, застрелись». «Господи, из чего?» «Из авторучки».

• Вот и подошли к концу мои поиски «Земли Санникова». Как и мои предки, я продвигался на северо-восток. Все, дальше идти некуда. Я должен решиться, должен сделать выбор: или остаться здесь навсегда или повернуть.

• Как правильно ответить на вопрос «Куда?» Назвать пункт назначения? Но не всегда можно следовать правилам формальной логике. Она оперирует абстракциями; но если имеется в виду еще не оформившееся, то называние наперед заданной цели не имеет обеспечения. В таком случае на вопрос «Куда»? следовало бы ответить «Из». Такой ответ представляется верным, если исходить из соображений смысла. «Кузнечик прыгает, а куда, не знает». А может, все-таки знает? «Из».

Цитация: «И над всем этим в душе моей возобладало какое-то властное ощущение, будто быстро летящий этот предмет, на котором я стою, чем бы он в действительности ни был, бежал не к дальним гаваням впереди, а уходил прочь от всех гаваней позади себя» (Г. Мелвилл).

• Новая парадигма — обратного отсчета, «время уже оделось в число», вычитание сменило прибавление. Впрочем, и раньше отнималось, но теперь на законном основании.

• Что взять с собой? Вес крайне ограничен. Какими соображениями руководствоваться при отборе?

Наполеон брал с собой в дорогу книги, читал и по прочтении выбрасывал в окошко кареты. Возможно, он это делал с оглядкой на будущих биографов, но надо отдать ему должное, — брал он с собой только те книги, в которых можно было найти полезные сведения о пункте прибытия. Конечно же, такое прицельное чтение не могло не способствовать успеху его завоеваний. В моих книгах, которые я перебираю, увы, ничего не найти о месте назначения, все только о том случайном полустанке, где я проспал в отцепленном вагоне полжизни. Наполеон бы на моем месте первым делом выбросил бы их в окно.

Электричкой в Куровское

Да не покажется тебе банальным

или странным, что:

сближенье выше меры

уравнивает, принижая,

чем дальше, тем больше,

и лучше каждому из нас на месте

на своем, чем всем нам вместе.

Вот те, к примеру, кто в тамбуре набитом,

и те, кто, как и мы, пардон, в проходе,

и те и эти, они ведь — на своих ногах,

а вместе те и эти едины общей целью с теми,

кто сел, и, значит, — на своих местах^[2].

А если игнорировать детали, —

царит инерция над нами.

Когда же доберемся до конца,

то даже там, ломясь толпою на перрон,

уравнены желаньем будем общим… —

желаньем поскорее выйти вон.

А выбравшись, зачем скрывать, —

на них на всех нам наплевать.

• Анекдот как антидот. Просматривая перед отъездом содержимое аптечки, я наткнулся на бумажный пакетик с надписью «тройчатка». Он был свернут особым образом, так раньше провизоры заворачивали порошки, но на ощупь казался пустым. Я развернул его и сразу все вспомнил. На внутренней стороне было записано начало анекдота. Когда-то давно этот анекдот подействовал на меня как анальгетик — снял приступ мигрени.

«Смотр на плацу. Генерал, обходит строй; на правом фланге задерживается, любуясь выправкой рослых гвардейцев.

— Как фамилия, орлы?

— Иванов, Петров, Сидоров, — единым духом выпаливают орлы.

— Вы что, братья? — удивляется генерал.

— Никак нет! Однофамильцы!

— А-а, понятно, — кивает генерал и идет дальше».

Если не вникать, то вроде бы действительно все понятно, все логично — вопрос, ответ. Но boot.ini так и не запустился, скорей всего этот файл тут вообще отсутствует. Не следует ли из этого, что в пространстве бытия возможно существование компартментов — пустых по отношению к смыслу? Необходим лишь хорошо наигранный алгоритм и соответствующий антураж.

• Что делать с моей коллекцией газетных заголовков? Конечно, можно переписать. Но вся эта типографская атрибутика (верстка, шрифт, цвет, текстура бумаги и проч.) — она же так много значит.

АРИФМЕТИКА ПОИСКА; АЛГЕБРА МЫСЛИ; СЛАГАЕМЫЕ УСПЕХА; ОБАЯНИЕ ФАКТОВ; КРЫЛЬЯ ЗЕМЛИ; МЕРА ИСТИНЫ; РОДОСЛОВНАЯ ДОБЛЕСТИ; ЗОВ МУЖЕСТВА; СИЛЬНЕЕ БРОНИ; ЭКОНОМИКА ОТВЕТСТВЕННОСТИ; ЭТАЖИ РЕФОРМЫ; ИНТЕРВЬЮ С БУДУЩИМ; СМОТР АКТИВНОСТИ; ВЕЧНОСТЬ МГНОВЕНИЯ; УПЛОТНЕНИЕ ВРЕМЕНИ; ШАГИ ВРЕМЕНИ; КАЛОРИИ ПЛОДОРОДИЯ; ЛЕСАМ ШУМЕТЬ… Какая богатая пища для систематика, какие неожиданные закономерности, какие парадоксальные теории могли бы вытрясти напоследок из этого бреда в своем анамнезе Горацио и Фортинбрас.

Заголовок, согласно морфологии самого этого слова, — голова текста. Будучи его порождением, он в силу краткости неизбежно неоднозначен, страдает некоторым вырождением по смыслу, иными словами его появление на свет сопровождается неизбежной родовой травмой. Тут конечно, многое зависит от культуры родовспоможения. Но, боже мой, что вытворяли с живым словом советские компрачикосы… Впрочем, сами эти тексты — что они несут? Так что, формально рассуждая, все на своем месте — уродливая голова венчает туловище монстра.

• Один из перлов моей коллекции: «Безрукая богиня». Газетная статья о кризисе буржуазного парламентаризма; красной нитью тезис: «Не все еще смотрят на мир через призму классовой борьбы. Иные предпочитают розовые очки объективизма».

• «Не по адресу». После аварии на чернобыльской АЭС в одной из газет было опубликовано письмо Софьи Щ., в котором она сообщила свой адрес и предлагала нуждающимся в жилье чернобыльцам некоторое время пожить у нее. Вот такая частная благотворительная акция. И пошли письма по указанному адресу со всего Союза. А в письмах просьбы.

«Пришлите мне штук восемь рулончиков обоев… «Купите, пожалуйста, моему сыну спортивный костюм», и другие в том же духе. Софья Щ. не знала с какого магазина начать.

Аналог троянского коня в царстве природы — бабочка «мертвая голова», так названная из-за узора, напоминающего рисунок черепа. «Мертвая голова» беспрепятственно проникает в улей, набивает медом брюхо и убывает восвояси. Что может быть привычней для пчел, чем акустические сигналы царицы улья, которые имитирует бабочка. Чтобы проникнуть внутрь, в обход сторожевых постов сознания необходимо принять облик похожего.

А это сигналы человечьей разновидности «мертвой головы»: «Меня потрясло ваше такое короткое, но емкое письмо — доброе и открытое приглашение. Все, что есть прекрасного на земле, — от таких людей как вы. Уверена, что вы не сможете не откликнуться на мою просьбу. Мне очень нужен парик… Волосы натуральные, можно искусственные, но под натуральные…» Разумеется, Софья Щ. откликнулась…

Это можно было бы назвать синдромом вербального дальтонизма. Литературные примеры нулевого вербального разрешения: Троянцы, Дон Кихот, Отелло, полковник Ростанев из «Села Степанчиково». Современная модификация вербального дальтонизма — «стокгольмский синдром».

• Мысленный эксперимент.

«Долина в сих местах таилась,

Уединенна и темна;

И там, казалось, тишина

С начала мира воцарилась».

……….

Предположим, в наше время отыскался бы подобный райский уголок со всем необходимым для полноценной жизни, и даже с тишиной; в общем, там можно вести осмысленную жизнь. Но как только речь заходит о смысле, тотчас возникает проблема лексикона. Потому что «качество языка определяет подлинность». (И. Бродский). А он — язык — уже безнадежно запорчен, смысл многих слов взломан и переиначен. С некоторых пор лексикон заместили воровской жаргон и словарь мата. А кто начал «мочить смысл слов в сортире?»

Еще один мысленный эксперимент. Урок литературы где-то в глубинке. Учительница, разбирая очередное изложение, замечает ученику: «Так не принято говорить, это некультурно». Ученик: «А вот дядя Вова говорит…»…«Твой дядя Вова невоспитанный человек». Что ждет эту поборницу культуры? Что ей скажет завуч школы? Отправит в срочном порядке на заслуженный отдых?

• Увлечь за собой можно заинтересовав, что-то предложив, а если ничего нет в наличии, то пообещав. А если не поверят? Значит, следует убедить. Но как? На вербальных дальтоников хорошо действует прием умножения на минус единицу: если сейчас так, то потом наоборот. В развернутой форме этот прием имеет вид: сейчас они временно, зато потом мы постоянно.

• Трудное это дело — медленное чтение. Так и тянет читать быстро, ведь чем быстрее читаешь, тем меньше тратится усилий на осмысление, соответственно, тем меньше соответствующий пониманию отклик, меньше укоров, ведь работа понимания непосредственно связана с совестью, а она, ненасытная, требует невозможного — возможно большей ясности, возможно более полного понимания и непосредственного реагирования. Она как ребенок, читает по буквам и слогам, чуть что — задает вопросы, все понимает в прямом смысле и на полном серьезе. «Папа, пони — он что, все понимает?»

• Однажды мы поздно вышли из школы, кажется, это было в четвертом классе. После снегопада стояла звездная ночь; казалось, мы шли по алмазному одеялу снежинок; я не удержался и что-то такое ляпнул по этому поводу («как красиво»); никто ничего не сказал, только девочка, шедшая впереди и чуть сбоку, слегка повернула в мою сторону голову и я заметил на ее лице в лунном свете злорадную ухмылку — Ага, вот ты, значит какой. Потому что был в то время у нас набор моделей поведения, задаваемый литературой соцреализма, безошибочные приметы позволяли на слух выявлять чужеродные элементы. Свой добавил бы одно-два словечка, а ты паря шифруешься. И классовый враг разоблачен.

• Главное — уметь отводить от себя беду, иными словами, заботиться о Провидении. Сваливаются на нашу голову разные напасти наподобие того, как это происходит в тетрисе; необходимо вовремя реагировать, успевать распознавать их еще до того как они треснут по макушке, вертеть туда-сюда и укладывать комплементарным образом. Тогда, заполнив без просветов очередной ряд, можно подняться на ступеньку выше. Но для этого надо не путать одно с другим. Что же касается заботы о Провидении, то она состоит в том, чтобы в копилке возможностей был критический минимум вариантов на случай непредвиденных обстоятельств.

• И снова в памяти всплывает чеховская максима — «прав тот, кто искренен». Она не так проста, как кажется. В этом утверждении — в левой его части — просматривается формула судебного постановления, в то же время оно напоминает уравнение с одним неизвестным. Если говорить о юридическом аспекте, то выражение «прав тот» выглядит как вердикт с вакансией под конкретное лицо — имярека; и соответственно подразумевается классический случай тяжбы: истец / ответчик. Вердикту судьи поставлена в соответствие формула правоты с «переменной» искренность. Необходимо, следовательно, отыскать то значение «переменной», которое обращает уравнение в тождество. Поскольку вердикт относится к имяреку, понятие искренности также должно основываться на прямом смысле; — в достаточно широком диапазоне признаков искренности следует выделить свойство инвариантности, единственности. Логично потребовать, чтобы искренность в данном контексте понималась как отсутствие переименования, отсутствие перекрещивания. Иными словами, прав тот, кто называет все своими именами, это, в свою очередь, позволяет отыскивать смысл. Искренен тот, кто не упирает на наглядность, не переходит черты; искренность — это отсутствие претензии на искренность. Быть, а не казаться, как говорили римляне.

Кто, прежде всего, покушается на имярека? Очевидно, на прямой смысл в первую очередь претендует переносный. А кто основной переносчик? Прилагательное. Какое прилагательное чаще всего прилагается? Прилагательное «новое», им обычно перекрещивают. Прецедент известен.

Переименование (перекрещивание) — вот основная причина бывших, настоящих и будущих катастроф.

• Но все это статика. Для перехода к движению следовало бы дополнить чеховскую максиму соответствующей пропозицией, содержащей динамическую переменную.

Сказать: я был неправ, значит стать правым. На время. (Это я себе). Теперь имеется аналог системы двух уравнений и «переменная» искренность, говоря языком математики, является функцией времени. Таким образом, речь идет о динамическом процессе — состояние неустойчивого равновесия требует постоянной работы вестибуляции. В случае физического процесса сохранение неустойчивого равновесия обеспечивается за счет того, что аппарат вестибуляции координирует положение центра тяжести тела по отношению к центру тяжести Земли. Семантический аналог аппарата вестибуляции также должен координировать «центр тяжести» имярека с центром абсолютной системы Логоса. Ясно, что «центр тяжести» имярека — это само его имя. Также очевидно, что опосредующая инстанция в процессе рефлексии — совесть, сводя разрозненное воедино, называет его своим именем, совесть все называет своими именами. А последовательность имен образует систему абсолютного отсчета Логоса; здесь аналогом земного центра тяжести является Имя, того, кто дал Начало.

• С помощью литературных имен похищают детей, отторгая их от родословия пращуров; вроде прерывания беременности, практикуемого задним числом. О чем говорит красивое литературное имя? Анжела, Илона, Виолетта и т. п. У родителей, обычно матери, по причине разлада с жизнью с детства развилась мечтательность, единственным ее утешением была беллетристика, откуда и заимствуются эти слащавые имена. Надуманные представления о жизни — результат отсутствия семейного опыта, пичкали сказками, укачивали, закармливали, чуть что, затыкали рот пустышкой, короче — злоупотребляли всем похожим.

• Как верифицировать истинность искренности? Зрелость — это умение различать, заметил философ. Но кто способен достоверно отличать одно от другого? Очевидно тот, кто на этом специализируется. Его можно узнать по умению задавать вопросы, а для этого необходимо усомниться. Причем, задавать их таким образом, чтобы было по крайней мере две точки зрения, тогда можно реконструировать объемную картину. Следовательно, речь идет о стереопсисе смысла. Это экзегетика у евреев, изучающих Талмуд с детства, это герменевтика интеллигенции. Но Гитлер уничтожал евреев, а Сталин — интеллигенцию.

• От стереопсиса смысла естественно перейти к вопросу о стратегии жизни, а уж если о ней зашла речь, то поэт — первый в списке ораторов. Ведь он, двигаясь из конца в начало, обнуляет наработанную материю, он уже побывал там и смог вернуться. Итак, Данте: «…не может быть уверенности в конечном исходе всяких новшеств; в самом деле, не бывало еще никакого такого опыта, на основании которого можно было установить общую меру для развития и конечной цели даже в действиях, для всех привычных и всеми соблюдаемых». («Пир»)

И по контрасту мнение о стратегии жизни ученого. А. Пуанкаре: «Нам не под силу заняться исследованиями, достаточными для того, чтобы рассеять наше незнание; кроме того, подобное исследование потребовало бы бесконечного времени. Тем не менее, мы должны действовать, хоть мы и не располагаем знанием о том, что следует предпринимать; надо действовать наудачу, следуя правилам, которым не слишком-то доверяют». («О науке»)

Но «единственно верное учение» отвергало сомнение. И где мы теперь оказались?

• «Глупый повторяет глупость свою». Неважно, что он на этот раз отчебучит, важно, что повторяет, т. е. действует по привычке. Привычка — это и есть глупость.

• Освежиться дураком. «Я иду домой, обогащенный опытом: как освежающе действует разговор с законченным дураком. Я почти не смеялся, я был только очень оживлен». (Кафка) Это еще раз подтверждает тезис о том, что дурак выполняет неблагодарную, но важную работу, связанную с перебором вариантов пространства возможностей — экономит наши силы и время; отсюда и освежающее, можно даже сказать, омолаживающее действие. Пойдем дальше, теперь становится понятным высокое значение коэффициента встречаемости у представителей этой касты. Это же следствие социальной специализации, следствие ориентации на общее, А где оно, это общее? Конечно же, на улице. У тебя есть проблемы? И судьба посылает тебе навстречу того, кто поможет с ними совладать. Оказывается, ты его знаешь. «Привет!» «Привет!» И как всегда, дальше? Но на этот раз спешить некуда — полнейший штиль, и смутная потребность в неких повивальных услугах. А потому заминка, какое-то малозаметное движение, интонация, неважно что, он обязательно учует, развернется в твою сторону и оживится. Он ведь так исходно настроен, чтобы улавливать, это же уличная повитуха. Вообще говоря, перебор вариантов, это моя забота. Но если встречаешь альтруиста, общественного пастуха, почему не передать на его попечение свою скотинку, пусть пощиплет травку на виртуальных неудобьях. Жаль, он не столько возражает, сколько противоречит, и все время уклоняется в сторону. Но, с другой стороны, как выкашивать траву, если не ряд за рядом, как обследовать эти склоны оврагов, если все время не отклоняться в сторону. Значит надо возвращать его и все время напоминать, задавать наводящие вопросы. А уж он лоб расшибет. Я смотрю на себя его глазами и вижу свою персону в другом свете. Еще не известно, кто из нас настоящий дурак. Но и на том спасибо. Он старается, он вроде старателя, копает, мелет, промывает, а блеснет, тут уж надо не зевать…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

В этом месте он похлопал себя по мягкому месту.