Путь в Никуда. Кровь короля

Евгений Пышкин

Появление таинственного существа из леса меняет планы двух королевств. Теперь они начинают охоту за крестьянином и его кровью.

2. Это не ламия

Эприн чуть замешкался перед воротами, поправил на плече походную сумку, проговаривая про себя все то, что будет говорить старшему посреднику. А расскажет ему он все, кроме того эпизода, где Барр жаловался на бессмысленность войны. Зачем солдату жизнь портить? Да и не относилась кроткая беседа у костра к нападению разбойника. Хотя какой там разбойник? Впору поверить в существование призраков, но ломать мировоззрение? Заставлять себя менять взгляд на жизнь? Эприну всегда казалось странным быть в круге Двуликого, в сердцевине тайны и волшебства и в тоже время отрицать существование призраков, сущностей и сказочных животных, что рисует воображение. Он ни разу не видел призраков, оттого и не верил.

Эприн постучал.

И все ж неестественным казалось верить в Двуликого — в божество, которое довлеет над жизнью людей, — и одновременно не верить в духов. Ведь все едино, все живет в этом мире. И, если есть Двуликий, почему бы не быть иным сущностям?

Деревянные ворота с жалобным скрипом приоткрылись, и в проеме показался юноша.

— Мое почтение господину посреднику. — Юноша поклонился.

Святой отец ненадолго увидел коротко остриженную голову. «Послушник, — понял Эприн, — вот только имени его я не помню».

— Отец Эрх у себя?

— Да, святой отец, у себя. — И юноша открыл шире ворота, впуская Эприна.

Эприн осмотрелся.

«Когда я последний раз был здесь?»

Последний раз, верно, месяц назад и за месяц ничего не изменилось. Это то постоянство, которое всегда в радость, и которое успокаивало. Ему показалось, что проходя эти ворота, он начнет дышать свободнее и спокойнее. Да, свобода — это спокойствие, это уверенность. Или, действительно, воздух здесь иной?

Эприн бросил взгляд на юношу. Тот, не обращая внимания на посредника, занялся своей работой: взял деревянные вилы и продолжил раскидывать свежую солому. Мягкая подстилка шуршала под ногами и пахла прелью.

Святой отец пересек двор и по крутой лестнице поднялся в коридор и далее очутился в покоях старшего посредника. Тот уже встречал его, сидя в кресле.

— Ну, проходи, проходи. Я тебя давно жду, отец Эприн. Услышал, петли скрипнули — ты, значит, появился. Кто ж еще. Как чувствовал, что ты придешь сегодня, даже на прогулку не выходил.

Эрх, перебирая в левой руке четки, сверлил взглядом Эприна. Эприн понял, что спустя месяц, изменилось-таки многое. Старший посредник постарел на целый год. Немощь все больше и больше завладевала телом Эрха. Кожа стала подобно старому пергаменту, сухой и сморщенной. Только глаза живые и смотрели с любопытством и в самой их глубине, если приглядеться, можно рассмотреть многие годы, канувшие в неизвестное, называемое прошлым. Эприну ненадолго пришло сравнение, что перед ним два огонька, которые вопреки всему светят и преодолевают время. Эприн не был обременен тесными узами со старшим посредником, но человек, готовящийся сделать шаг в иной мир, вызвал у него неясное уважение и даже душевный трепет.

— Я слушаю. Что молчишь? — И Эприн рассказал все, как и решил заранее.

Старший посредник погрузился в задумчивость. Взгляд его на мгновение потух, а затем вспыхнул озаренный мыслью. — Помоги мне подняться.

Эприн взял под локоть Эрха и подвел его к окну. У сводчатого окна стояла высокая лавка, грубо сколоченная и потемневшая от времени. На подоконнике лежали принадлежности для письма. Эрх сел на лавку и, намотав на исхудавшее запястье четки и посмотрев отрешенно в окно, произнес:

— Когда я хожу, легче думается.

Эприн заметил, что зрачки старшего посредника двигаются. Он за кем-то наблюдал из окна. Наверно, за послушником.

— Святой отец, — неожиданно громко проговорил Эрх, переведя взгляд на собеседника. — Ты слышал о ламиях?

— Я читал о них, ваше старейшинство. Но я не верю в их существование.

— Надеюсь, ты все мне рассказал?

— Да. И я понимаю, на что вы намекаете. Обычно, так писалось в легендах о ламиях, после их нападений никто не выживал. Они дочиста высасывали жизнь из жертвы. Но Барр жив, и, даже я бы сказал, бодр.

— Бодр… — прошептал с ноткой упрека Эрх и вновь посмотрел во двор. Упоминание о бодрости его задело. Он тоже хотел быть бодрым, хотел быть молодым, а не еле передвигать ногами по дому и, гуляя, не уходить дальше, чем границы земель храма Двуликого. Да и к чему все тайны Двуликого? И что они? Да и стоят ли они мимолетной молодости?

Молчание длилось долго. Эприн ждал, когда старший посредник отпустит его.

— Посмотри на этого юношу, — заговорил Эрх. — Он тщится постичь тайны Двуликого. Он готов положить на это всю жизнь. Жизнь в обмен на тайну бытия. Он ради этого пошел в послушники. Как тебе это понравиться? Но главная тайна в том, что ни одна тайна не стоит человеческой жизни. Жизнь — вот главная тайна.

Эприн, опершись о подоконник, выглянул во двор. Послушник покрыл свежей соломой весь двор, отчего двор стал выглядеть уютнее.

— Может, жизнь того стоит? Все-таки? — тихо спросил святой отец.

— Возможно. — Эрх вновь сосредоточенно посмотрел на собеседника. — Вот что, Эприн, отправляйся-ка ты обратно и присматривай за Барром. Ничего не спрашивай, что делать тебе конкретно, ибо я сам не знаю. Я лишь чувствую, что здесь не все так просто, но объяснить что, не могу. Подай мне стило, краску и сверток бумаги. Я напишу просьбу приписать тебя к королевскому войску. Надеюсь, маршал не будет противиться еще одному посреднику.

Эприн подал принадлежности для письма.

— Ну, вот и все, — сказал Эрх, когда прошение было написано. — Но отправляться к маршалу прямо сейчас не стоит. Это может вызвать подозрения. Отдохни дня два, а лучше три. Кстати, свидишься со своим старым другом Аркусом. Ты давно хотел. Он все там же. Не отказался гордец от мирского пути — преподает в светской школе.

Эрх печально улыбнулся и протянул свиток Эприну. Тот взял его и спрятал в походной сумке.

— Можешь идти, — разрешил старший посредник. Но как только святой отец открыл дверь, Эрх громко проговорил: — Закрой дверь. — Эприн закрыл. — О ламиях никому ни слова. Аркусу, конечно, можешь рассказать. А если поползут слухи, народ-то суеверный, так ты будь в стороне. Старайся, чтобы тебя меньше видели с Барром. И да, не ламия это вовсе была. А теперь точно все. Прощай.

И Эприн вышел в коридор, но сделав пару шагов, удивился: «Почему „прощай“? Или его старейшинство не надеется больше на встречу?»

Святой отец пересек коридор и в задумчивости спустился по лестнице, не заметив послушника, который как обычно сделал короткий поклон. Эприн был удивлен, его старейшинство именно попрощался, не обещая в будущем встречи. Неужели, совершая неприятное открытие, подумал святой отец, Эрх не рассчитывает дожить до следующей дня, недели, месяца, неужели так слаб?

От неприятных мыслей Эприна отвлек Аркус.

Святой отец пешком добрался до школы и уже минут десять ожидал старого знакомого в коридоре у окна напротив двери аудитории, заведомо узнав у распорядителя занятий, какие и где предметы читает Аркус.

Аркус появился минуту спустя после того как шумная толпа учеников схлынула. Он остановился в двери, и мгновение рассматривал гостя как призрака.

— Ты это, или не ты? — наконец вымолвил Аркус.

— Подойди и потрогай, — усмехнулся в ответ Эприн.

— Да уж, я, пожалуй, поверю, что ко мне пришло бесплотное создание, а не ты. Я тебя давно…

— И я тоже давно тебя не видел. — Эприн в приветствии поднял ладонь. Аркус в ответ заключил ее в замок. Со стороны это выглядело на безмолвный поединок. Друзья смотрели пару секунд друг другу в глаза, не размыкая ладоней.

— Пришел вернуть заблудшую душу в мир вечности и безмятежности? — спросил Аркус.

— Вовсе нет. Просто решил тебя увидеть, да и есть один вопрос.

— Тогда пойдем в аудиторию. Следующие занятия не скоро, так что времени поболтать хватит.

Они вошли внутрь.

Если в коридорах школы гулял сквозняк, то здесь в классах воздух показался Эприну вязким и удушливым. Окна были закрыты. Они располагались высоко от пола и пропускали мало света, это навеяло то ли тоску, то ли почудилось, что капля неясной обреченности человека, запертого ненадолго в ограниченном пространстве, растворена в атмосфере. Ряды деревянных безликих скамеек стояли перед большим столом преподавателя. Те скамейки, что пониже — сидения, те, что выше — столы. Эприн не решился бы назвать их столами. Это были именно скамейки, только больших размеров. За преподавательским столом располагалась черная доска, стоящая на широких опорах.

— Не знаю, что ты здесь находишь, — посетовал Эприн. — Ты мог бы вести занятия и в храмах Двуликого. Неужели бы не нашли для тебя чего-нибудь попросторней, а не эту могилу? Хоть класс и большой, но все равно — неприятное место.

— Я руководствовался не размером.

— А чем же?

— Расположением. Подальше от храмов.

Порой в речах Аркуса звучали колкости, направленные в Двуликого и его круг, но в тоже время он никогда не выступал против. Аркус не настолько глуп, и все-таки жизнь его — путь по острию ножа, решил Эприн.

— И еще, я считаю, что знания принадлежат всем, — сказал Аркус. — Ребенок знатных родителей, так и черни должны знать то, что знаем мы.

— А нужны ли им эти знания? Дети благородных кровей делают военную карьеру, или пытаются пробиться поближе к королевскому трону, получить благоволение его величества. Наши знания им не помогут. Ну, а чернь?

— Я не ведаю, нужны ли им наши знания, мое дело дать, а принимать решения — это их дело. Но ты не для этого встретился со мной?

— Верно. — Эприн сел за ученический стол.

— Говори. — Аркус подошел к черной доске. — Кого или чего касаться будет твой вопрос?

— Ламии.

— Ламии? Но, по-моему, это всего лишь легенда.

— Да. Но со мной приключилась одна история. Ты знаешь, что я приписан к отряду командира Глоза?

— Да, — кивнул Аркус. — Слышал.

И Эприн коротко рассказал о том странном существе, которое напало на солдата Барра.

— Мда… — Аркус заглянул за доску, пошарил рукой и достал кусок мела. — Действительно, лучше бы это осталось легендой. Ты ведь ничего не приукрасил, не домыслил?

— Ты не томи меня. Я вижу по глазам, у тебя появились мысли.

— Да никаких особых мыслей. Если полагаться на легенды, то да, это была ламия. Кровососущая гадина, разумная человекообразная змея с магическими способностями. Но, возможно, это просто неизвестное животное, живущее в лесу.

— Неизвестное? Ты шутишь? Ведь это был никакой-то там неведомый лес, а…

— Погоди, погоди. — Аркус поднял руку с мелом, будто угрожал этим белым камнем собеседнику. — Погоди. Смотри.

Аркус нарисовал на доске в центре небольшой круг и заштриховал его. Затем заключил этот круг еще одним большего диаметра, завершив странную композицию двумя жирными точками. Одна находилась в пределах большого круга, а другая за его границей.

— И что это? — спросил Эприн.

— Это мы и мир, окружающий нас. Вот круг заштрихованный — мы. Большая окружность — предел наших знаний. Все, что находится в очертаниях, мы знаем. — Аркус указал на точку в границах большого круга. — Но есть явления и предметы такие, которые не можем объяснить. — Аркус обвел точку за пределами круга. — Так вот, твое существо или животное, оно еще неведомо нам, поэтому я надеюсь в будущем на вполне разумное объяснение странного и пугающего происшествия, свидетелем которого ты стал. Так что о ламиях. Мы можем только строить предположения. Не более.

— Значит, нам не выйти за очертания круга и не приблизиться к той точке?

— Нет, Эприн. — Аркус отрицательно покачал головой. — Нет. Но мы можем увеличить диаметр круга и тем самым приблизиться к разгадке.

— А как же озарение? Чутье?

— Это… Хотя… — Аркус вернул мел на место. — Я слышал одно утверждение. Может, и ты его слышал. Оно звучит так: есть предположения, которые в итоге, на перспективу оказываются верными, но доказать их правдивость или лживость никто в данный момент не может.

— Допустим. — Эприн задумался.

В его ум, словно в невод, попалась очевидная мысль:

— То есть, твое предположение, что это лесной хищник, например, пока невозможно проверить?

— Да. Лишь принять на веру.

— Это означает только одно. Твое предположение нельзя опровергнуть, но и нельзя утвердить.

— До тех, пор пока кто-то не решится поймать это животное.