На молитве. В тишине и в буре

Евгений Поселянин, 1916

Е. Поселянин (псевдоним Е.А. Погожева), замечательный духовный писатель рубежа XIX–XX веков, оставивший богатое наследие. Это несколько десятков книг и статей по истории Церкви, жизнеописания святых и подвижников, книги о религиозной жизни души. Трудно определить жанр литературных произведений Поселянина это и не собственно художественная литература, но и не публицистика, и не проповеднический жанр как таковой… Пафос его творчества обращение в веру своих соотечественников, которые, называясь православными христианами, в большинстве своем таковыми не являлись. Он хотел показать красоту и глубину христианского подвига в повседневной, «обычной» жизни. Не было у него ни обличительного тона, ни апокалиптического накала столь свойственных эпохе. Его идеал преображение внутренней жизни, и молитва для этого необходима.

Под благодатью

(Мысли накануне Нового года)

И к Новому году люди опять будут гадать и страстно и жадно звать к себе счастье…

А где оно? В чем оно? Где его секрет?

Спросите людей, чего они себе всего сильнее желают. И вы услышите почти единодушный ответ:

— Денег.

И ответ этот произнесут столько уст, и слово это будет сказано с такой убежденностью, с такими мечтами, что над землей пойдет всезахватывающий, могучий гул:

— Денег, денег, денег!

Думают, что в этом все счастье, доступ ко всему, полное осуществление всех желаний.

Да, деньги сильны, и человеку самому — для себя лично бескорыстному — они могут дать великое удовлетворение тем, что помогут ему служить другим.

Своими средствами доставить уход и покой больному, чье положение (хотя бы он был для вас первый встречный) вас удручает; навести румянец и блеск глаз на пожелтевшее лицо одинокого заброшенного ребенка; из сырого и темного подвала извлечь неспособного к труду старика, каторжной работой всей своей жизни не смогшего скопить себе лишнего гроша на черную старость; дать возможность способному молодому мозгу, рвущемуся к знанию, спокойно учиться, не надрывая неокрепшие силы, не расхищая незаменимо утекающего времени беготней по грошовым урокам; воздвигнуть храм в честь заветной своей святыни и знать, что веками, пока простоит храм, на престоле, возникшем вашей верой и вашим усердием, будет таинством евхаристии совершаться величайшее чудо и литься поток исцеляющей и возрождающей жизнь вселенной Крови Христовой, — вот это радости! Вот это счастье!

И только когда не на свои успехи идет золото, а на высокие цели совета, помощи, человеколюбия, только тогда оно является источником счастья, истинного, серьезного, нетленного, того счастья, которое не постыдит нас за гробом, но которое мы с собой унесем в блаженную вечность, чтоб там его приумножить и приукрасить.

А иначе — для того, кто живет «в себя», а «не в Бога богатеет», — разве груды золота есть ручательство за счастье, разве отблеск его озарит нам единственную, важную и великую, нашу жизненную задачу — наш путь к вечности?

И разве не должна пред всяким, кто мечтает: «Тем богатством, которое у меня есть или которое приобрету себе, буду наслаждаться, скажу душе моей: ешь, пей и веселись, жизненных благ на твой век хватит», — разве пред таким носителем невысокой мечты не должна стать грозным предостережением притча Христова о таком же вот человеке, который так же усладился мыслью о том, что богатством своим был застрахован от всех житейских невзгод, и в ту же ночь Господь неожиданно взял грешную душу его…

Другие говорят:

— Молодость, молодость… Ах, если бы мне вернуть мою юность — эту свежесть чувства, широкую любовь к людям, и в ответ — любовь этих людей ко мне, эти безбрежные надежды…

В великолепном «разговоре», предшествующем гетевскому Фаусту, есть захватывающий призыв к молодости: «О, дай мне вновь ту свежесть и глубину мучительного счастья, и силу ненависти, и мощь любви, отдай мне назад мою юность».

В звучных, кованых, полных порыва и высокой страсти стихах подлинника этот призыв производит потрясающее впечатление.

Да, великая сила — юность, когда она употреблена на благо, когда она отдана высоким целям. Она носит на себе какой-то светлый венец.

О, юные лета —

Святая пора

И жизни и света,

Тепла и добра.

Но разве юность есть панацея от жизненных бед, разве и ее не касаются горе, болезнь, измены, сомнения?

Что может быть волшебнее расцвета молодого таланта, который принесет людям сноп греющих лучей чувства и мысли? Но глядя на грань смерти, которая косит людей, нужных и полезных в духовной деятельности своей, разве не приходится постоянно восклицать словами Вяземского о смерти?

Как много уж имен прекрасных

Она отторгла от живых,

И сколько лир висит безгласных

На кипарисах молодых…

Так в чем же, наконец, счастье жизни, в чем ее охрана и ее ограда?

Недавно мне пришлось наблюдать очень интересный жизненный случай.

Один молодой офицер славянского происхождения отправился на Балканы.

Это был человек, чрезвычайно ценимый на службе, человек высокого образования и спокойной созидающей энергии. Его служебный путь сложился чрезвычайно блестяще.

Несмотря на уговоры близких людей, он решился ехать на войну. В славянских землях у него были большие связи. Зная его безумную храбрость, друзья за него чрезвычайно тревожились. Из кружка их отсутствовал во время его отъезда один человек, очень его ценивший.

— Какая будет потеря для русской армии! — было первой его мыслью, когда он узнал об отъезде Михаила Петровича. — Ему надо устроить охрану.

Человек этот был верующий. Он знал, что великомученица Варвара, по народному поверью, спасает от нечаянной смерти.

Немедленно была послана телеграмма и денежный перевод в Киев, в Михайловский монастырь, где покоятся мощи великомученицы Варвары, с просьбой отслужить у раки ее молебен о здравии «воина Михаила» и выслать в Петроград немедленно кольцо от ее мощей. Такие кольца надевают на руку.

Когда кольцо было получено, к нему присоединена была ладанка с зашитым в ней псалмом «Живый в помощи Вышняго», который имеет тоже чудотворную охраняющую силу…

Во многих русских семьях отцы и матери надевают детям, идущим на войну, ладанку, в которую зашита бумажка с переписанным на ней этим псалмом, и во многих семьях хранятся рассказы о спасительности этого псалма.

Сын великого русского историка, гвардейский полковник Андрей Николаевич Карамзин, отправился под Севастополь. Сестра его зашила ему в мундир ладанку с девяностым псалмом. И Карамзин оставался сохранен во всех сражениях. Как-то, собравшись быстро в бой, он поленился переменить мундир, в котором был, на тот, в который зашита была ладанка, — и был убит. Он схоронен, привезенный в Петроград, в Новодевичьем монастыре; над могилой его вдовой воздвигнута церковь, называющаяся Карамзинской.

… Ладанка с псалмом была в маленьком складне с иконой преподобного Серафима Саровского, который посылающий снял с себя. Все это было заделано в пакет и дано известному политическому деятелю NN, ехавшему на Балканы и знакомому с Михаилом Петровичем.

Сперва шли депеши и письма часто. Потом бывали перерывы. При тайне, соблюдаемой славянами о передвижении их войск, об убитых, русские друзья воевавшего офицера могли предполагать самое худшее, когда сведения прекращались.

В конце концов посылавший кольцо и ладанку получил окольным путем, от родственников офицера, известие: «Михаил Петрович встретился с NN и получил Вашу посылку. Кольцо надето, и ладанка висит на шейной цепочке».

Позже пришло непосредственное письмо, написанное офицером еще до встречи с NN, и, как все письма оттуда, без числа, без означения места и с подписью военных властей «Проверено»:

«Ваша телеграмма и письмо с братскими заботами обо мне глубоко трогают меня. Не имея того, что Вы послали мне, в эти дни горячего боя меня провожает Ваше искреннее чувство. Мне кажется, что то, что назначено для меня и послано мне, как будто уже на мне и охраняет меня своей силой.

До сих пор я проскочил два раза чрез верную, казалось, гибель.

В первый раз грузовой автомобиль подхватил передним своим колесом длинный хвост моей лошади и со страшной силой и быстротой ударил лошадь о полотно шоссейной дороги. Это было на 10-й версте от города Ямболи к Казыл-Ачагу. Мои люди крестились и говорили, что я спасся чудом. Я упал с лошади, не получив решительно никакого ушиба.

Вчера я поехал разыскивать NN. Говорили, что он находится в боевой линии. По пути попал под артиллерийский огонь. Шрапнельные пули свистели кругом, не задев меня. Оказалось, NN, не доезжая нашей дивизии, повернул назад в Главную квартиру.

С этим чувством я останусь и в дальнейших боях. Чувство мое вызвано Вашим чувством, которое подсказало Вам снять образ с себя и послать его в охрану мне.

Да утешит Вас Бог в награду торжеством христианской славянской идеи: отбросить нехристей из Европы, а потом от Гроба Господня.

Пишу Вам с высот у города Чаталджи, откуда в бинокль ясно различается в мраморном тумане Царьград, куда направлены мечты всех борцов».

И если спросят теперь, что дороже всего в жизни, как не ответить: ходить под благодатью.

Счастлив тот, кто ставит себя сам под покров небесной силы.

Счастлив и тот, кого другие подводят под этот покров. Счастливы дети, за которых молится мать вблизи или вдали от них, незримо низводя на их голову небесное благословение. Счастливы люди, которых в опасностях, трудах и искушениях помнят другие люди, указывая на них небу и требуя для них помощи и охраны…

И если б все жили так — под благодатью, ею просветляемые, хранимые, водимые! Тогда все были бы счастливы…