Урбанизация. Часть романа «Дым из трубы дома на улице Дачной»

Евгений Плотников

Эдик, один из главных героев книги «Урбанизация», является типичным представителем своего времени – восьмидесятых годов XX века. В качестве других главных героев появляются также Геннадий – приятель Эдика, отец Эдика и рыжеволосый мужчина с постоянно отсутствующим верхним зубом слева. В книге описаны романтические отношения между мальчиками и девочками в школьные годы, мысли подростков на тему любви и секса, произведение также включает в себя эпизоды с любовными историями. Книга содержит нецензурную брань.

* * *

Эдик никак не хотел надевать галстук. Он заметил, что, когда надевал галстук, всегда что-нибудь случалось. Отца пригласил в гости на свой юбилей бывший коллега по работе Федор Леонтьевич Клепцын. Отец к тому времени уже был на пенсии, а обстоятельства сложились таким образом, что они с Эдиком остались на хозяйстве вдвоем, при этом удачно дополняя друг друга. Вот отец и решил выйти «в народ» своей небольшой семьей и чтоб все было на уровне, не хуже, как у людей.

Жена Лукича, Серафима Ивановна, несколько дней как находилась в больничном стационаре, а дочь Маринка, сестра Эдика, жила у своего жениха. Справедливости ради надо заметить, Маринка после каждой поездки на отдых обзаводилась новым женихом, но на этот раз она, кажется, с выбором угадала.

Серафима Ивановна до пенсии работала штукатуром-маляром в Ремонтно-строительном управлении №3. Работа, надо сказать, не из легких, приходилось и тяжести таскать, и кистью махать. Казалось бы, за свой многолетний труд Серафима Ивановна заслужила какую-нибудь награду, и она ее получила, только не в виде кубка или медали; награда имела другие свойства и доставляла больше хлопот, чем радости. У Серафимы Ивановны констатировали увеличение желудка вследствие тяжелой трудовой деятельности и решили устранить проблему хирургическим путем, то есть удалить часть этого важного органа, приблизив его размер до естественного.

— Если будете год соблюдать пищевую диету, то проживете еще столько же, — заверил Серафиму Ивановну врач.

— Мне не надо столько же.

— Значит, проживете столько, сколько надо.

Работа штукатура-маляра не только тяжелая, но еще и опасная. Зависит данное обстоятельство вовсе не из-за того, что приходится работать и на высоте, стоя на строительных лесах, и в строящихся зданиях, и на открытом воздухе. Это само собой. Опасность может подстерегать там, откуда ее совсем не ожидаешь.

Как-то РСУ №3 проводило ремонтные работы в психиатрической больнице. Ничего из ряда вон выходящего в этом нет, наоборот, можно было даже отметить некоторые преимущества: крыша над головой есть; в помещении тепло, сухо; мухи, если бы таковые водились, никоим образом не мешали; за больными осуществлялся круглосуточный контроль. Вроде бы все хорошо, знай себе маши кистью, води валиком по стенам. Так-то оно так. Никто и не придал особого значения тому, что деятельность маляров вызвала повышенный интерес у одного пациента, который регулярно приходил и внимательно наблюдал за работающими женщинами. К нему вроде как и привыкли — вреда-то никакого, особо не беспокоит. Пациенту, в конце концов, быть пассивным наблюдателем вскоре наскучило, и он решил принять самое непосредственное участие в формировании прочного лакокрасочного покрытия на поверхности стен своего корпуса.

Было бы по меньшей мере странно, если бы пациент психиатрической лечебницы заранее оповестил о своих намерениях — составил четкий план, изложил все это в письменном виде, для наглядности приготовил плакаты в схемах и со стрелками; ни брифинг, ни пресс-конференцию пациент, коренастый мужчина средних лет, собирать не стал, забыл, наверное.

Проходивший психиатрическое лечение мужчина просто молча подошел к работнице РСУ, вырвал из ее рук малярный валик, отбросил инструмент для покраски в сторону, повалил женщину на пол, схватил ее за ноги и принялся крутиться на одном месте, вращая штукатура-маляра вокруг себя, вдобавок ко всему, строго по часовой стрелке. Правда, для женщины-то особого значения не имело, в какую сторону вращаться, она вообще не планировала проверять свой вестибулярный аппарат. В данном случае, хорошо, что не отпустил, вращал-то он ее не в чистом поле, и полет вперед головой мог закончиться трагически. Есть еще сомнения в том, что работа штукатура-маляра не опасна? То-то же.

— И смотри, веди себя там прилично, — напутствовал отец Эдика, — ни к кому не приставай, не спорь и вообще постарайся поменьше разговаривать. Зачем ты в прошлый раз маршировал в коридоре и выкрикивал немецкие команды?

Это правда. Когда Эдик выпивал несколько больше общепринятой нормы, то начинал маршировать и кричать по-немецки. Языка он не знал, выучил несколько команд. Интерес Эдика к немецкой культуре, проявляемый таким странным способом, объяснялся родством с поволжскими немцами его отца. Причем родство это было настолько дальним — на уровне двоюродной сестры, что не имело к отцу непосредственного отношения, хотя родитель и обладал непривычным для российского уха именем Альфред.

Родством с поволжскими немцами отец гордился и при удобном случае всячески это подчеркивал, а колоритное имя он получил, родившись в эпоху увлеченности иностранными именами. Когда же Эдик собирался появиться на свет и все настойчивее стучался во врата утробы своей матери, популярностью пользовалось имя Эдуард. Родился Эдик, кстати, 29 февраля, так что после службы в армии ему, как он сам любил говорить, было всего пять лет. Детский, в общем-то, еще возраст.

Вопросом на тему целесообразности использования иностранных имен на территории другого культурного пространства они иногда, в редкостные минуты грусти, все же задавались, один — в отношении собственного имени, другой — отчества. Вдобавок ко всему с фамилией у них тоже было не все в порядке. Нет, фамилия прекрасная, образована от мужского имени греческого происхождения, в переводе означает «повелитель» и по-русски звучит красиво — Кирилов, только пишется с одной буквой «л». Мало того, что люди реагировали на отчество, так еще после произнесения фамилии приходилось добавлять — «с одной „л“», это в том случае, если возникала потребность записать куда-нибудь данные Эдика или сверить их.

Отец приготовил своему коллеге в подарок разделочные доски и большую деревянную ложку типа черпака.

— Это хороший подарок семейному человеку — и ему приятно, и для жены тут вроде как имеется, и для него большая ложка, чтобы, так сказать, было видно, кто в доме хозяин, — объяснял довольный собой отец, тщательно заматывая подарок во второй слой газетной бумаги.

Эдик усмехнулся и засунул пальцы правой руки за непривычно сдавивший шею воротник рубахи, застегнутый на последнюю пуговицу. Галстук пришлось все же одеть. Эдик вспомнил, как он подарил отцу на шестидесятилетие юбилейную медаль. Такие металлические знаки с изображением на них соответствующих памятных дат — «60 лет», «50 лет», «55…» — и местом для гравировки на оборотной стороне в избытке продавались в магазинах, их делали у них на заводе. Но Эдик сам ее обработал, сам напылял. Так отец еще нос воротит, что сын ему медаль подарил.

Федор Леонтьевич жил где-то на Плеханова, Эдик был с ним знаком, но не близко, а шапочно — видел его на работе и знал, что тот коллега отца. А вот где конкретно на Плеханова Эдик впоследствии вспомнить не мог, несмотря на усилия и мозговой штурм. Единственное, что Эдик мог вспомнить, так это то, что зашли они с отцом в пятиэтажку. И ничего удивительного здесь нет — пятиэтажки все одинаковые, расположены рядами, во дворах те же ясенелистные клены с семенами-крылышками, прозванными «вертолетиками» из-за их своеобразного строения; когда однокрылое семечко, напоминающее лопасть, засыхает и падает, то летит, вращаясь, словно маленький вертолетик. Если вас поставить среди пятиэтажек, допустим, на улице Макаренко в Мотовилихинском районе, заклеить домовые знаки и не сказать где вы, то и вы не поймете.

Ни этаж, ни расположение, ни номер квартиры Эдик также не запомнил. А впрочем…, дверь была налево. Ну да, точно налево, еще балкон был, выходили на него, Эдик даже плюнул вниз — это он запомнил.

Как и условились, Эдик в гостях не произнес ни слова. Раз нельзя было разговаривать, а галстук на шее напоминал об этом, то Эдик решил хоть выпить «по-человечески». В комнате установили вместе три больших стола — получился один длинный стол, застеленный скатертью. Во главе сидел счастливый юбиляр, остальное пространство занимали гости.

Внешне Федор Леонтьевич Клепцын походил на доктора Эмметта Брауна из американского приключенческого фильма «Назад в будущее»: всклокоченные седые волосы, широко раскрытые безумные глаза, жаждущие приключений. Наверное, Федор Леонтьевич в детстве часто озорничал, по крайней мере, по достижении зрелого возраста за ним такое водилось.

Вот, к примеру, одна история. Федора Леонтьевича в связи с производственной необходимостью вызвали на сверхурочную работу в ночное время. Пока деталь находилась на завершающей стадии термической обработки, ее собирались извлечь из печи через какое-то время, Федору Клепцыну исключительно из уважения предложили подождать в кабинете начальника цеха. Федор Леонтьевич любезно согласился, однако спать не стал, провел время с пользой — не имея ключа, вскрыл сейф и выпил находящийся внутри спирт, опорожненный пузырек аккуратно поставил на прежнее место. Это совсем не означает, что начальник цеха алкоголик, спирт предназначался для настройки программного станка. Больше всего начальника поразило не исчезновение стратегического запаса, начальник долго пытался понять, что за удовольствие употреблять спирт одному ночью в кабинете руководителя.

Происшествие со спиртом случай не единичный, испортили ведь бронзовую заготовку, из которой посредством механической обработки намеревались сделать деталь; заготовку оставили на стеллаже, ждали, когда освободиться станок. А не надо было клювом щелкать. Немного погодя станок освободился, и обнаружилось, что в бронзовой болванке не хватает куска, кто-то варварским способом его вырезал; кто, зачем и для чего привел в негодность заготовку так и не поняли. Зато Федор Леонтьевич вскоре щеголял в надетом на безымянный палец левой руки самодельном перстне, напоминавшем золотой. Его, конечно, не вычислили, но отец Эдика прекрасно знал, откуда у Федора Леонтьевича на пальце украшение. В общем, типичный Док Браун.

Кинофильм «Назад в будущее» Эдик посмотрел не в видеосалоне, а у Мишки Южанина, у него был видеомагнитофон, и разного рода компании часто собирались у Мишки дома для просмотра фильмов, в основном эротического содержания, но были и комедии. Фильмы для взрослых Эдик не любил, сначала проявлял интерес — после охладел. Чушь собачья. Два пилота и две их спутницы едут на машине, вдруг останавливаются посреди пустыни и начинают размножаться. Какая в этом необходимость? Доехали бы до гостиницы. Приспичило, что ли? Поэтому эротику Эдик пропускал, сидя на кухне, а вот боевики и комедии смотрел с удовольствием.

При внимательном изучении гостей, занимавших пространство вокруг стола, можно прийти к выводу, что это были знакомые не только юбиляра, но и его жены, его сына, а также знакомые их знакомых. В целом образовалась такая праздничная атмосфера. Поначалу еще про виновника торжества вспоминали, Федора Леонтьевича поздравляли, желали здоровья, дарили ему подарки, произносили в его честь тосты; позже все разделились на группы по интересам, разговаривали на свободные темы и пили за что-то свое.

Напротив Эдика сидел смуглый худощавый мужчина лет тридцати восьми с золотым перстнем на пальце. Мужчина был не один, он составлял пару с довольно полной женщиной. Кем они приходились друг другу, Эдик так и не понял. Он понял только, что они учились в одном классе. Рядом с ними сидел молодой парень со своей подругой. Из разговора между собой этих двух разновозрастных пар Эдик определил, что мужчина с перстнем работал на нефтепромысле вахтовым методом. Он привлек внимание Эдика тем, что вставлял в свою речь фразу «дын-дын-дын». Этим заинтересовался и молодой парень.

— А-а-а, это у меня такая привычка, — кратким ответом мужчина не ограничился и решил посвятить собеседника в тайны своей экзотической лексики. — Вот смотри, Дима. Когда ты удивлен, ты говоришь так: «дын-дын-дын». А когда ты сердишься, то ты говоришь так: «дын-дын-дын». А вот когда ты, например, чё-та не понял, да, ты говоришь…

Как понял Эдик, слова одни и те же, только произносятся по-разному, в зависимости от интонации. Вообще-то, конечно, удобно. Фраза состоит из трех одинаковых слов, запоминается легко, а интонация приходит сама.

— Дима, «дын-дын-дын», — говорил мужчина.

Эдик закусил выпитую стопку холодцом. Он пил, когда наливали, а когда не наливали, он наливал и пил один. Происходившее напротив Эдика действо тем временем развивалось уже по другому сценарию. Мужчина упер левую руку себе в бок, правой рукой оперся о стол, наклонил корпус вперед и, четко выговаривая слова, произнес:

— Я работаю на холодной обрезке, — он сощурил глаза, поджал губы и молча уставился на Диму.

Фигура нефтяника с перстнем в таком положении напомнила Эдику репродукцию картины Серова «Ходоки у Ленина», где основатель Советского государства в похожей позе внимательно слушает посетивших его крестьян. После небольшой паузы, не дождавшись от Димы никакой реакции, мужчина продолжил:

— Вот как ты себе представляешь эту работу? Вот с кем бы я ни разговаривал — они сразу: «А, это сварка!»

— Нет. Я не знаю, что это такое, но это не сварка. Я знаком со сварочными работами, но это не сварка.

— О! Ты единственный, кто правильно назвал! — мужчина радостно возбудился. Он схватил бутылку, налил себе, Диме и своим дамам; они подняли наполненные емкости и запили это важное для них событие.

— Вот идет трубопровод, да. От него надо сделать ответвление. Оно приваривается. Туда входит фреза и эту перемычку внутри обрезает, — мужчина растопырил два пальца и крутил перед носом Димы, изображая фрезу.

Эдик посмотрел на них через донышко своей рюмки. Особой разницы, как смотреть — через рюмку или просто так, не было. Глаза плотно застилал хмельной туман.

— Ну, вот давайте спросим у кого-нибудь, — что-то доказывала полная женщина.

— Ну, давайте спросим. Давайте.

— Вот скажите нам, молодой человек, — полная женщина остановила проходившего мимо парня. — Вот вас как зовут?

— Порфа.

— Как?

— Порфа.

— Ка-а-а-к?

— Порфа. Порфирий. Вам что, имя не нравится? — парень набычился.

— Нет, почему. Имя мне нравится. Хорошее русское имя. Вот скажите-ка нам, Порфирий…

Эдик стал падать. Он схватился за скатерть, упал и сдернул все со стола вместе со скатертью. Последнее, что увидел Эдик, лежа на полу, было лицо отца.

— Что ж ты так нажрался, сынок? — сказало лицо и исчезло…

Когда Эдик проснулся и открыл глаза, то испугался. Он превратился в огромного великана. Эдик зажмурился и попытался вспомнить, что же было вчера. Мысли в голове лихорадочно скакали. Эдик вспомнил, что был в гостях, вспомнил мужчину с перстнем. В груди защемило. Эдику стало жалко себя. Он опять открыл глаза и попробовал пошевелиться. Нет, все было в порядке. Просто его голова находилась под столиком для телевизора. Нижнюю-то часть столешницы он и принял за потолок.

В детские годы Эдика у его родителей был похожий столик с боковой тумбочкой — на нем стоял телевизор черно-белого изображения «Горизонт». Тумбочку родители использовали для хранения медикаментов и прочих средств оказания первой медицинской помощи, включая зеленку и клей для ран «БФ-6», которыми они обрабатывали ободранные в кровь коленки своего сына.

Эдик встал. Голова закружилась. Он оперся о стол. Пошарил на себе галстук. Нашел его на спине. Снял. Засунул в карман. На диване похрапывал человек с явными признаками мужского пола, о чем свидетельствовала густая растительность под его носом. Больше в этой комнате никого не было, хозяева, по всей видимости, спали в другой. Эдик принялся проверять бутылки из-под спиртного. Не осталось ли там чего?

Набралось чуть больше половины рюмки. Эдик влил в рот. Подержал несколько секунд. Проглотил. Намотал на указательный палец край рубахи. Потер зубы. Говорят, два дня зубы не чистил. Он прошелся по квартире в поисках отца. «Тело» родителя Эдик так и не обнаружил и ушел домой.

Во второй половине дня родитель додумался до того, что Эдику просто необходимо сходить за молоком. Эдик взял один из трех оставшихся до получки рублей, отсчитал мелочь, прихватил металлический эмалированный бидон белого цвета, вмещающий три литра жидкости, и побрел дворами в сторону улицы Баумана. Направление движения Эдику было хорошо знакомо, там находилась сто тридцать вторая школа, в которой он учился, а по пути, на пересечении с улицей Девятого мая, был магазин, где продавали молоко.

Воздух в городе был свеж и прохладен. Катившееся к закату осеннее солнце уныло освещало серые, оставшиеся без листьев деревья на фоне подмерзшей земли, слегка присыпанной тонким слоем рано выпавшего снега. Не добавляли позитива землистого цвета дома с грязными фасадами и не отличавшимися изысканностью витринами помещений торговых предприятий, осуществляющих продажу товаров в розницу. Тоска терзала душу Эдика, жалость щемила сердце.

Возле магазина с неказистой, в тонах незамысловатой цветовой гаммы, вывеской «Продукты» Эдик увидел знакомого парня. Не так чтобы знакомого. Он видел его всего один раз в жизни, когда был на свадьбе с сестрой. Эдик подошел и поздоровался.

— А ты кто? — уставился на него парень.

— Да помнишь, на свадьбе у Завьяловых. Я был с Маринкой, с сестрой.

Парень попытался задуматься, но не стал этого делать и ошарашил Эдика:

— Дай пять рублей.

— А у меня нет.

Парень продолжал молча смотреть на Эдика. К ним подошли дружки парня, обремененный жаждой легкой наживы.

— Чево тут? — спросил один, кивнув в сторону Эдика.

— Щас он даст.

— Да у меня нет!

Парни подхватили его под руки и повели за магазин. Во внутреннем дворе, окруженном жилыми домами, компания вымогателей решила изменить свое финансовое положение в лучшую сторону путем перемещения денежных средств из чужого кармана в собственные руки. Один из парней держал Эдика, расположившись у него за спиной; другой — знакомый по знаменательному событию в жизни Завьяловых — стоял сбоку, контролируя ситуацию; третий полез Эдику в карман.

— «Дын-дын-дын», — сказал Эдик с интонацией, выражающей неудовольствие.

— Чё это он?

— Издевается. Щас я ему…

Тот, который лез в карман, замахнулся с явным намерением двинуть Эдика в лицо. И откуда только в такие моменты появляется реакция! Эдик отклонил голову, поэтому кулак попал не тому, кому предназначался. Руки державшего ослабли, Эдик вырвался и побежал по двору вдоль дома, затем свернул на улицу Девятого мая; дальнейший курс следования указала стрелка природного навигатора в голове Эдика — в правую сторону.

Между прочим, бежать пришлось в гору, наклон хоть и небольшой, но все равно ощутимый, тем более после вчерашней дегустации спиртных напитков. Как ни крути, а с природным навигатором не поспоришь: во-первых, бессмысленно; во-вторых, поздно. Оставалось одно — шевелиться, и чем активнее, тем лучше. Опасность, исходящая от преследователей, гнала Эдика вперед; в ушах свистел свежий прохладный воздух, ноги летели, едва касаясь земли.

Эдик свернул во двор — петлял, словно заяц, — проскочил сквозь арку, выбежал на улицу Мира, повернул направо, пробежал около ста метров, рядом с остановкой «Трамвайное депо» поскользнулся и упал. Шапка полетела в одну сторону, крышка от бидона — в другую. Подняли его подбежавшие парни. Эдик поблагодарил их, замахнувшись бидоном, и, воспользовавшись замешательством своих преследователей, заскочил в автобус, осуществлявший посадку-высадку пассажиров. Двери закрылись, и движение продолжилось по установленному маршруту; Эдик прекрасно знал, по какому именно, по одиннадцатому, поскольку другие автобусы здесь не ходили. Собственно, это его мало интересовало. Он пробрался к заднему окну — парни бежали за автобусом. Эдик корчил им рожи, пока они не отстали. Все-таки человек еще не может на равных состязаться с техникой.

Прошло совсем немного времени, как в дверь позвонили.

— На, — протянула соседка Эдику его шапку, — видела, как ты убегал.

«Это все из-за галстука, — думал Эдик, потирая ушибленное место. — Как надену галстук — обязательно что-нибудь случится!»