Алан
Тугой ревущий гул в ушах стал менять свою тональность. Создавалось впечатление, будто Королевский камерный оркестр шел армейским строем из левого уха в правое, а потом обратно. Я попытался открыть глаза, но молочная пелена заливала их до острой боли. Теперь я осознавал, что все повторилось вновь, радовал лишь один факт: я живой. Сквозь пульсирующие звуки фальшивого фагота наружу пробивался человеческий голос. Сперва это было неразборчивое бурчание, но с каждой секундой голос становился все отчетливее. Это как своеобразный подъем с глубины: появление более высоких частот в голосе и понимание слов.
— Ты что там, уснул? Спускай свою задницу вниз! Алан, хватит, не дури…
— А-а-а-лан, — протяжно произнес я, и довольная улыбка самопроизвольно растянулась на всю ширину моего рта. — Надеюсь, хоть не рыжий…
Я открыл глаза, и молоко пробуждения стало растекаться от зрачков в стороны. Картинка начала приобретать формы и цвета. Еще пара мгновений, и я увидел синее чистое небо, голубя, мирно сидящего на металлической перекладине, мигающую красную лампу где-то в стороне от меня. Я глянул вниз, и процесс восстановления зрения ускорился в тысячи раз, улыбка замерла, а через секунду превратилась в гримасу ужаса. Где-то далеко внизу маленькими бусинами сновали автомобили, а черные точки, насколько я сразу же понял, являлись людьми. И вновь голос пронзительно гаркнул:
— Алан, у тебя там все в порядке?
— Да хрен его знает! — заорал я во всю дурь, которую смог аккумулировать в своем горле. — Где я?
Раздался хрипловатый смех:
— В кабине, крановщик ты рукозадый! Ты куда чан с бетоном сбросил?
Далее, перебивая, зазвучал другой голос — негодующий, с легким южным акцентом:
— Десять сантиметров! Слышишь? Десять сантиметров от моего «Крузака», ты в рубашке родился, урод!
Из репродуктора вновь раздался первый голос:
— Спускайся, смена окончена досрочно. Только без приключений, просто переставляй ноги вниз!
Сколько я себя помню, столько же и боюсь высоты. Стремянка в шесть ступеней — предел моей храбрости, поэтому спуск с башенного крана оказался очень долгим и изнурительным. Ступив на твердую поверхность, я сделал несколько шагов, и ноги подкосились сами собой. Пятой точкой я угодил аккурат на небольшую стопу гипсовых плит. Ко мне подошел низкорослый круглолицый азербайджанец с пышными усами.
— Алан, дорогой, что с тобой сегодня происходит?
В ответ я только пожал плечами, пытаясь по окружавшим строительную площадку зданиям определить свое местоположение. Проходящие мимо рабочие здоровались с краснолицым усачом, называя его Афик. Я тут же решил взять ситуацию под контроль:
— Афик, дружище, — начал я, заглядывая бригадиру в глаза, чтобы понять, какова между нами ментальная связь. «Дружище» было воспринято спокойно и скорее положительно. Для пущего драматизма я тяжело вздохнул и продолжил:
— Я так плохо себя чувствую, что, боюсь, не встану на ноги без чужой помощи.
— Я так и понял, — с отцовской заботой в голосе отозвался Афик. — Ты иди к себе в общагу, приляг. На неделю снимаю тебя с работ, будешь получать по минимальной ставке, но, по крайней мере, деньги будут. В понедельник возвращайся и поговорим.
Я решил подыграть и, затуманив свой взгляд, тусклым голосом произнес:
— А где общага? Какая у меня комната? В голове просто вата.
— Карим! — крикнул Афик и махнул рукой парню, раскладывавшему флажки на приступке бригадирского домика. — Карим, иди сюда!
Карим проводил меня до общежития, по дороге устроив быстрый экскурс по строительной площадке и поведав, кто где живет и кто чего здесь стоит. Довел до комнаты, принес стакан сладкого чая и ушел. Похоже, с Афиком мы находились в дружеских отношениях: в моей комнате проживало всего три человека, в соседних же комнатах насчитывалось до двадцати жильцов. Неделю я провел, как в санатории. Утром со всеми ходил на завтрак, днем на обед, вечером на ужин и в комнату, где показывали фильмы. Целыми днями я шатался вокруг общежития, курил со сторожами, пытался продумать план будущих действий. Сейчас у меня не было ничего: ни денег, ни связей, ни транспорта. А находился я в Алматы.
Воскресным вечером все собрались в комнате отдыха: кто играл в нарды, кто зависал в телефоне, я же дремал в старом кресле. Сосед по комнате увлеченно переключал телевизионные каналы в поисках подходящей программы.
— Сегодня в районе населенного пункта Анар Акмолинской области был найден труп известного карагандинского бизнесмена Романа Узельмана, пропавшего неделю назад. По предварительным данным, смерть наступила в результате огнестрельного ранения в голову…
Я вздрогнул и в два прыжка оказался рядом с телевизором, жестом показав соседу прибавить звук.
— Как бизнесмен оказался на берегу озера и не было ли это похищением, выясняют следственные органы. Мы будем следить за ходом расследования. Анар Кагурова, «Новости Алматы».
Я вышел на улицу. Погода стояла теплая, на небе не было ни облачка, звезды едва виднелись сквозь пелену городской иллюминации. Отойдя от здания общежития, я уселся на скамью неподалеку от сторожевой будки. Сотни вопросов буравили мой мозг. Что делать дальше? Почему своей смертью я причиняю столько горя совершенно незнакомым мне людям? С кем можно поговорить об этом? Кто знает, что со мной происходит? Может, мне нужно в больницу, к психотерапевту? Может, мне бы помог сеанс гипноза?
— Алан! — окликнул меня голос из темноты.
— Кто это? — обеспокоенно откликнулся я. — Выйди на свет.
— Ты какой-то странный, Алан, — голос приближался.
Из темноты показался округлый невысокий силуэт. Это был Афик, он шел в мою сторону, на ходу застегивая ширинку. Живот был большой, а руки коротковатые, поэтому процесс застегивания несколько затянулся. Он подошел ко мне, остановился и, справившись, наконец, с последней пуговицей, коротко выругавшись по-азербайджански, уселся рядом.
— Как ты, друг?
— Я не знаю, что-то происходит со мной, но объяснить этого я не могу.
— После смерти Назым ты сам не свой, — Афик по-дружески хлопнул меня по ноге. — Прошло уже больше года, а ты никак не становишься лучше. Что мне сделать?
Я взглянул на прораба, и мне захотелось выговориться, рассказать ему все, что случилось за эту последнюю дикую неделю. Но как? Как я могу рассказать ему обо всем, он ведь не поверит мне. Лично я никогда бы в жизни не поверил в такую бредовую историю. Как вообще такое возможно?
— Может, тебе лучше уехать на родину? — предложил Афик.
— Я не знаю, смогу ли.
— Поживешь в ауле, подышишь воздухом детства, это очень помогает, — Афик взглянул на небо, затянулся и выпустил густое облако дыма. — Мне после Афгана очень помогло. Столько бесов было в голове, столько голосов. Пожил у родителей два года, потаскал кизяк, повозился с отарой, покосил сено, поговорил с мамой.
— Афик, — ответил я, — а если ты не чувствуешь ничего? Если каждый день проходит в ожидании смерти? Если ты каждое утро просыпаешься одиноким жителем планеты? Как быть?
— С тобой явно что-то происходит, — прораб повернулся и посмотрел мне в глаза. — Я не узнаю тебя, друг мой. Алан никогда не говорил таким языком. Откуда все эти слова? Я наблюдаю за тобою целую неделю и понимаю, что ты — не ты. Ты говоришь, как другой человек. Очень много слов я слышу от тебя впервые. У нас в общагах появилась секта? Это они тебе промывают мозги? Дружище, может, тебе нужна помощь?
На последних словах Афик схватил меня за плечи и встряхнул что было сил. Я чуть со скамьи не слетел.
— Да нет, — постарался я успокоить друга, — нет никакой секты, просто очень много мыслей в моей голове. Даже не знаю, откуда они берутся. Каждый новый день превратился в один бессмысленный день. Я просто жду, когда он закончится, потому что не уверен в завтрашнем.
Афик положил руку мне на плечо и по-отцовски продолжил:
— Я тебе скажу одну вещь, но только ты не воспринимай это как нравоучение, я старше и опыта у меня больше. Возможно, ты выкинешь все мои слова из головы, но что-то важное, хотя бы одно словечко, я в этом уверен, останется в глубине. Там, где живет мудрость.
Он бросил сигарету в урну и на выдохе помахал рукой, чтобы дым побыстрее рассеялся.
— Когда ты начинаешь относиться к своей жизни как к чему-то само собой разумеющемуся, как к тому псу, — Афик указал пальцем на спящую овчарку у ворот складского помещения, — жизнь может помахать тебе в ответ хвостом и никогда больше не лизнет тебя в щеку. А именно из этих щенячьих лизаний и состоит наша жизнь. Каждый день дает нам шанс изменить жизнь к лучшему, каждый день мы можем совершить самый важный поступок всей жизни. Но мы, как правило, трусим, потому что нам кажется, что впереди еще сотни, а то и тысячи таких дней. Вот ты говоришь, что каждый день проходит в ожидании смерти, так умри и появись новым человеком без всех этих черных ожиданий. Начни жить на все сто. Делай людям добро, получай от них добрые слова и отправляй эти слова дальше в мир. Когда человек улыбается, он чувствует счастье, а когда он чувствует счастье, он старается им поделиться. Ты любил свою жену, но жизнь сделала так, как сделала, и мы не вправе корить ее за это, потому что, сделав так, она изменила будущее сотни человек, которые дадут миру сотни капель добра. Иди в комнату и ложись спать. А когда проснешься, вспомни мои слова и сделай свой выбор, стань новым человеком. Если ты завтра оставишь на моем столе заявление об увольнении, я никогда не скажу в твой адрес ничего дурного, потому что я уверен, что завтра, как бы ты ни поступил, это будет правильно.
Сказать, что слова Афика произвели на меня впечатление, означало ничего не сказать. В комнату я влетел воодушевленный и окрыленный надеждой на светлое завтра. Прямо с порога обменялся парой фраз с соседями, чем вызвал удивление и улыбки на их лицах, включил чайник, выгреб из тумбы все припасы на черный день и пригласил их к столу.
— Тебе что, зарплату повысили? — удивился невысокий мужчина в зеленой майке и клетчатых шортах, чье тело было покрыто густой растительностью от плеч до самых пят. Единственным безволосым местом была его голова, вернее, темя и затылок.
Я обернулся в его сторону и, пожав плечами, ответил:
— Что-то типа того. Завтра будет очень большой день.
— А-а-а-а, — рассмеялся второй сосед, — вернули на кран? Поздравляю.
Все уселись и принялись дружно чаевничать. Мы шутили, смеялись и болтали ни о чем. Сперва выкурили мою пачку сигарет, а уж потом, как бы соревнуясь друг с другом, оба соседа начали угощать меня своими. Вечер пролетел незаметно. За окном стояла летняя тишина, и только далекие отголоски центральных проспектов города напоминали, что мегаполис продолжает жить своей ночной жизнью. Что же до меня, то моя жизнь наконец-то стала обретать какой-то смысл.
