Темное наследие I. Там, на неведомых дорожках…

Евгений Панкратов, 2023

Однажды ночью я повстречался с домовым – теперь вы узнаете какое ужасное наследие он мне оставил… А если серьезно, то встреча с домовым стала скорее следствием. Да, наследие мне действительно перепало, но не от домового, а от какого-то темного бога. Ужасно древнего, ужасно злого, ужасно могучего. И все бы ничего, да бог тот свою решающую битву проиграл дважды, а значит ценность такого багажа представлялась слегка сомнительной…Но это лирика, в любом случае дареному коню зубы не смотрят. Да и бонусы прилагались приятные – боевое тело, подключение к родовой памяти, элементы графического интерфейса, схемы изготовления предметов, возможность общаться с нечистой силой…Теперь о грустном: зашвырнули голышом даже не в Африку – кого там этим удивишь – а прямиком в центр вселенной… Природа, свежий воздух, сбалансированное питание, пара прекрасных русалок и – злобное чудо-юдо в придачу, чтоб не засиживался в стартовой, так сказать, локации…

ТОМ I: 4. Запах грёз

Во сне меня, что называется, накрыло. Иногда бывают такие сны, в которых всё становится ясным. Вот лежит на столе листок бумаги, на нем формула вечного двигателя, смотришь на него и понимаешь, что всё понимаешь, что это элементарно, как я мог наяву этого не понимать! Потом просыпаешься и забываешь формулу, остается только призрачное воспоминание о понимании. Вот и сейчас на меня накатило понимание чего-то глобального, такого простого в понимании сейчас и абсолютно непонятного наяву. Неожиданно я понял, что остался один.

На Земле у меня были родственники, семья, народ, раса, вид, род, семейство, отряд, класс, тип, царство. И всё это было земное, я был связан с ним, а они со мной. На Земле осталась вся моя биологическая история, все мои предки от первой одноклеточной бактерии. Здесь у меня не было ничего, никаких корней. Меня вырвали из родной почвы.

Более того, я ясно понимал, что биология — это только часть произошедшего со мной, что меня вырвали из намного более глобальной системы, той, которая регулировала рождение, развитие и смерть всего сущего на родной планете. Я понимал это столь же ясно, как схему вечного двигателя; не мог объяснить словами, формулами, аргументами и фактами — просто знал. Знание в чистом виде. Причем знал от обратного: во сне я словно попытался подключиться к этой родной системе, но получил отказ, обрыв на проводе; тогда-то по-настоящему осознал всю глубину своего одиночества.

Куда теперь попадет моя душа после того, как я умру?..

Сон был жуткий, хотелось вернуться назад, к своим, но это было невозможно, и от бессилия хотелось рыдать или крушить все в бессильной ярости. Мелькали образы, фигуры, непонятные надписи и цифры, но разобрать и понять их не получалось и в конечном итог все образы слились в два мутных пятна, желтого и синего цветов.

Поведение этих пятен оказалось необычно настолько, что заинтересовало мое мятущееся сознание. Я как мог сквозь сон сосредоточился на них. Желтое пятно было теплым, добрым, спокойным и оно тянулось ко мне, словно говоря «возьми меня». Синее наоборот, было холодным, тревожным и загадочным, оно словно пряталось от меня за спину желтого и говорило «меня тут нет». При этом от желтого несло какой-то скукой и рутиной, а от синего тайной и приключением. Я попытался сосредоточиться на синем пятне, мысленно его коснуться, но не тут-то было. Они с желтым вели себя как магниты — синее отталкивалось от моего внимания, а желтое притягивалось к нему. И между собой они тоже «магнитились», но как магниты с одинаковой полярностью.

Я пытался, пытался, а потом это надоело, и я резко вытянул руку и схватил синее пятно. «Рука во сне?» — успел удивиться я, и тут же был утянут за собой синим пятном, которое оказалось чем-то вроде нити или каната. Секунда бешенного полета, сопровождающегося ощущением свободного падения и я выпадаю в следующую фазу сна…

Я сплю и прекрасно понимаю, что сплю. При этом реалистичность сна на самом высоком уровне. Обнаженной кожей я ощущал порывы ветерка, а стопами ног пыль и камешки на дорожке. Я ущипнул себя и почувствовал боль, но не проснулся. Я всё еще был обнажен, а на запястьях всё еще поблескивали браслеты. Наверное, они теперь полноценная часть моего организма, ни куда без них, ни в баню, ни по бабам, ни поспать… И вот опять же, ох уж мне эти инопланетные или божественные технологии — не могли что ли имплант запилить, в голову или под кожу? Хотя тут возможно я сам виноват, может браслеты это базовый вариант и его можно было поменять на тот же имплант, просто я не сообразил этого сделать при слиянии.

Находился я в сумрачном лесу, на тропинке, или даже аллейке, образованной склонившимися в форме арки деревьями. Росли они плотно, и столь же плотно смыкались над головой. Единственный просвет виделся впереди, шагах в ста от меня, и, кажется, вёл на открытое хорошо освещенное пространство. Я оглянулся и обнаружил, что назад аллея тянулась насколько хватает взора, пока он не застревал в густых тенях «прекрасного далёка».

Что получается, это я за синюю нитку во время засыпания потянул и сюда попал? А если бы за жёлтую потянул где бы оказался? На Мальдивах? Ладно, если бы да кабы, то во рту росли б бобы…

Я двинулся вперед, тропинка под ногами завиляла, услужливо подставляя разномастные колдобины, деревья по сторонам лихо убегали за спину, а вот просвет почему-то приближаться не спешил. Движение, как таковое, ощущалось, но просвет, словно привязанный, двигался вместе со мной. Деревья выныривали откуда-то из-за него и послушно убегали назад, а он все также маячил впереди, не приближаясь и не удаляясь. Через минуту я перешел на бег, потом на быстрый бег, но аллея даже не думала кончаться, а просвет — приближаться. Тогда я остановился и двинулся назад. Дело сдвинулось с мертвой точки — оглядываясь, я, замечал, что просвет удаляется за моей спиной. Однако идти назад было не так интересно, там не было ничего кроме бесконечной тропы и мрака, и когда просвет сделался едва заметным, я опять попробовал двинуться к нему. И опять безрезультатно.

Тогда я попробовал уйти с тропинки вбок, но деревья, хоть и не представляли собой сплошную массу, росли столь часто, что в щелку между ним с трудом протискивалась даже рука. А за первым частоколом деревьев вставал второй, перекрывающий щели в первом, затем третий, четвертый, и так до бесконечности. Лазанье по деревьям тоже никак не помогло — арка стволов сходилась где-то посередине тропинки, метрах в пяти над землей. Спрыгнув на землю, я с удивлением почесал затылок. Вспомнив Алису в Зазеркалье, я рванул к просвету впереди со всей возможной силой и скоростью — может здесь тоже, чтоб двигаться вперед надо бежать еще быстрее…

Я взмок, часто задышал, но результат по-прежнему оставался нулевым. Второе дыхание всё никак не открывалось, и вскоре я, запнувшись о какую-то кочку, без сил свалился на землю.

Немного переведя дыхание, я решил пойти на хитрость: развернулся спиной к просвету и пошел назад, оглянувшись шагов через сто, я с грустью констатировал, что хитрость не удалась. Упрямый просвет не хотел приближаться. Я не оставлял попыток приблизиться к нему, двигаясь то боком, то по-пластунски, то прыгая на одной ноге, то идя на руках, но результата так и не достиг.

Я поймал себя на странном ощущении и не сразу понял, чем оно было вызвано. Словно дуновение ветерка, но в нём было что-то большее… точно, запах! Я почувствовал запах во сне… Тонкий, невероятно приятный, словно женские духи, сладкий, таящий где-то на нёбе и наполнивший меня немыслимым воодушевление и желанием.

Как же так, запах во сне да к тому же такой желанный, и исходит из зловредного просвета? Теперь я не просто хотел добраться до него, я мечтал об этом, и дело, как ни странно, сдвинулось с мертвой точки: просвет словно стал ближе, хотя я не сделал к нему ни шага… И чем сильнее я отдавался запаху, тем сильнее разгоралось мое желание и тем ближе виделся просвет.

Я осторожно двинулся вперед, боясь спугнуть это эфемерное состояние, которое позволило сдвинуться с мертвой точки. Просвет приближался, но дорога и окружение разительно менялись с каждым успешным шагом. Из-под земли вылезли корни толщиной с дерево, а деревья сверху и по бокам сжимались, пока не получилась своего рода нора, сплетенная из стволов, веток и корней. И чем ближе был просвет, тем уже становилась нора. Последние метров десять я полз по-пластунски, а чтоб вырваться из норы пришлось протискиваться, обдирая кожу, но всё ж я это сделал и буквально вывалился из норы на полянку.

Вывалился — потому что уровень почвы там оказался на полметра ниже. Очутился я на огромной поляне, без конца, без края, покрытой разнотравьем. На ярком голубом небосводе не наблюдалось ни единого облачка. Лес за моей спиной расходился широкой вогнутой дугой по сторонам, и, скорее всего, окольцовывал поляну. Только радиус дуги был слишком велик, и деревья скрывались за горизонтом справа и слева от меня. Единственное дерево возвышалось впереди, почти на стыке земли и неба. Если предположить, что во сне, как и наяву до горизонта километров шесть, то высота этого дерева должна была быть не меньше километра, а разброс его ветвей в ширину — около половины километра. Деревьев таких размеров я раньше не видел, но по форме и силуэту он чем-то напоминал дуб. Вернее Дуб, с большой буквы. Величие этого древа виделось даже с моей удаленной наблюдательной позиции.

Манящий запах исходил со стороны дерева. Терпкий, желанный, вдохновляющий, вводящий в состояние бездумной эйфории. Уж не дерево ли его источает? Ну типа ловушка, есть же такие цветы, которые подманивают насекомых запахом, они садятся на цветок, прилипают и начинают медленно перевариваться растением. Может это дерево таким же способом подманивает спящих людей? Пойду проверю.

Двигаться к Дубу пришлось опять же с помощью хотения и желания. Причем интересно, по отдельности ни физическое усилие, ни желание приблизиться к источнику аромата не срабатывали, и действовали лишь в совокупности. А совокупность эта часто терялась, то шаг собьется, то желание ослабнет, поэтому двигался в сторону Дуба я медленно, рывками и скачками, и устал от этого действа намного сильнее, чем от бега по алее.

Вблизи Дуб выглядел еще величественнее. Его крона словно пронзала небосвод, и создавала зону вечных сумерек под собой. Впечатленный размерами лесного великана, я не сразу сообразил, что он расположен на пригорке, и осознал это лишь тогда, когда ощутил, что в гору подниматься намного труднее, чем идти по плоскости.

На границе мрака, образованного тенью кроны Дуба, я внезапно остановился — браслеты на моих руках налились холодом, вероятно, предупреждая о чем-то. Логически рассуждая, они вряд ли стали бы предупреждать о чем-то приятном, если таковое имелось под кроной этого Дуба. Значит, впереди была опасность, и я настороженно стал взирать во мрак, и немало удивился, когда мрак воззрился на меня в ответ.

Дерево словно потянулось ото сна и где-то внутри него приоткрылся невидимый глаз, некий источник внимания к моей персоне. Очень мощного Внимания, пронизывающего меня насквозь, почище рентгеновского аппарата. За сотую долю секунды меня прощупали во всех, даже самых интимных местах моей личности. Перед глазами пронесли тысячи и тысячи отложившихся в памяти эпизодов прошлой жизни, и счастливых, и печальных, и постыдных.

Больше всего зацепили именно последние, стало неприятно, что кто-то сумел так глубоко проникнуть в мою подноготную. Я попытался отстраниться, отодвинутся, закрыться, но ничего не получилось. Мои попытки словно бы развеселили Дуб, он взирал на меня как на муравья, как на микроба, которому вдруг стало стыдно за какой-свой микробский проступок. Веселость же великана вызвало сопоставление масштабов — микроскопический стыд за микроскопический поступок этого микроскопического существа заполнил всю его микроскопическую вселенную без остатка. Такая мелочь с его точки зрения и такой абсолют с точки зрения микроба.

Было обидно, но на самом деле по большому счету от бессилия, что я не могу ни закрыться от чужого внимания, ни настучать ему по морде за пренебрежительное отношение. Дуб еще раз «хмыкнул» и щели в его коре засветились тусклым, едва заметным золотистым светом, а сквозь листву стали пробиваться «лучи бога». Листва зашелестела и вниз плавно полетели призрачные золотистые листочки. Они падали, а за ними появлялись следующие, полностью повторяющие траекторию только то упавших собратьев.

От моего тела отделился туманный сгусток, покрутился, и оформил туманный же человеческий образ. Радужный, вернее состоящий из клочков разноцветного тумана. Приглядываясь к ним, я понял, что это какой-то слепок с меня, с моих воспоминаний, с моей прошлой жизни. Вглядываясь в радужный образ, я видел мелькающие события моей прошлого. Дуб тоже вглядывался, от его внимания части призрака, его клочки, вырывались от его поверхности, крутились, мялись и вновь помещались обратно.

Легкий ветерок зашелестел листвой в кроне дуба и начал сдувать туманный образ к стволу, щели в коре которого при этом стали разгораться ярче. Браслеты на запястьях засветились, и их свечение словно цеплялось за туманный призрак. Я последовал их примеру, потянулся следом, но не сдвинулся с места. Дуб опять расхохотался.

Я не знал, что это за пятнистый призрак и почему он летит к Дубу, но я собирался этого не допустить. Я ринулся вслед, попутно вспоминая что двигаться надо не только физически, но и мысленно, и желая этого, мечтая об этом. Ветер одновременно дул в обе стороны, и к дубу, подгоняя мой призрак, и от дуба, препятствуя моему продвижению. Гонка была сюрреалистической, и я бы проиграл ее, если бы не почувствовал всё тот же приятный женский аромат, придавший мне сил.

Призрака я коснулся почти в последнее мгновение, в прыжке, не дав ему всосаться в ствол. Дуб словно презрительно фыркнул, «не больно-то и хотелось», и скрипнув стволом, обиженно «отвернул» от меня свое внимание. Именно отвернул, а не рассеял, он все еще был здесь.

В затихающем шелесте листвы раздался тихий смех. Дубу он принадлежать не мог, поскольку был удивительно чистым и приятным, словно журчание ручейка. Смех повторился и на этот раз немного громче. Хотя не громче, а проникновеннее: он словно в душу мою вошел, которая, к слову, пустой была до сего радостного момента, а теперь наполнилась этим смехом, ожила, расцвела…

Я с удивлением огляделся. Кто же это так проникновенно смеется, что и солнышко ярче светить начинает, и Дуб уже не кажется таким уж дядей с большими ушами?.. Я огляделся, отошел от ствола и в нижних ветвях обнаружил Ее. Обладательницу, то бишь. И она своего смеха стоила.

Первое, что бросилось в глаза, так это то, что девушка была обнажена, и ее кожа имела приятный светло-коричневый оттенок. Она сидела, свесив одну и подобрав под себя вторую ногу. Длинные темно-коричневые волосы с серебристым отливом частично скрывали ее наготу. В больших зеленых глазах светилось веселье, любопытство и тоска, причем все это одновременно и в таких количествах, что невольно заражало и меня: мне тоже стало весело, любопытно и, почему-то, тоскливо… Браслеты опять укололи холодом, но как-то нерешительно, словно сомневаясь, а стоит ли уже дергаться?..

Мало того, что девушка была обнажена, так она еще и красива оказалась, необычайно. Да что там необычайно! Она была сказочно, божественно, неописуемо красива! Прекрасна! Это про нее сказано: ни, словом сказать, ни пером описать… я бы еще добавил — ни глаз отвести. И ведь действительно, глаза мои словно держал кто-то, не подчинялись они более моей воле… Ее лицо, формы тела, осанка, переливы волос и блеск очей создавали удивительное впечатление, словно умели говорить собственным языком, переводить который взялось почему-то сердце, а не разум… А говорили они, что вижу я совершенство во плоти. Я был восхищен, не мог ни пошевелиться, ни вдохнуть, ни взгляда оторвать, ни мысли собрать — я был буквально пленен увиденным образом неземной гармонии. Осадок от такого пленения остался двоякий: с одной стороны — непонятно, что это со мной происходит, а с другой — приятно, и плевать на то, что со мной происходит…

Девушка несмело улыбнулась, и это слегка ослабило чары. Я тяжело вдохнул, мотнул головой, и вновь воззрился на лесную красавицу. Она чего-то ждала, и это ожидание ощущалось все сильнее, разливалось по округе, как недавний туман, и заставляло почувствовать себя неловко. С удивлением я понял, что смущаюсь. Не помешало бы, для разнообразия, начать беседу, но я почему-то не находил слов там, где они обычно у меня лежали. Я был смущен до кончиков волос; мне отчаянно хотелось отвести взгляд, спрятать его в землю, но я не мог этого сделать, и от этого еще больше смущался.

Девушка, кажется, догадалась о моих переживаниях, ибо ее улыбка обозначилась чуть сильнее, а в глазах промелькнули озорные искорки. Она встряхнула волосами, полностью обнажив свое тело, и меня с головой накрыла новая волна восхищения в буквальном смысле сбивая с ног — я плюхнулся на пятую точку. Как ни странно, но это, пожалуй, помогло мне расслабиться. Забавным показалось то, что обнажена была она, а стыдно было мне… Слабый пол… сильнее сильного, в силу слабости сильного пола к слабому. Ирония, как всегда, помогла мне нащупать края своей тарелки, и с воодушевлением и пинками подсобила туда взобраться. Усевшись там поудобнее, я начал находить потерянные, как казалось — безвозвратно, слова, но этой ночью им так и не суждено было сорваться с языка. Хотя может оно и к лучшему… Все пространство вокруг подернулось серо-черной дымкой, и я отчетливо осознал, что просыпаюсь.