Родные

Евгений Никуш (2023)

Они родные. У них нет имён, только родство и родственные роли. Они всегда сообща готовятся и вместе встречают Новый год.Он восьмилетний мальчик, испытывающий сильную привязанность к маме, из-за чего родные, включая отца, считают его маменькиным сынком.Алкоголизм отца, тяжёлая болезнь мамы, порванные семейные узы… Ему предстоит повзрослеть, обрести веру, чтобы удержаться на краю и познать, что родные способны обмануть, сделать больно и просто вычеркнуть из жизни.Он попытается возобновить прерванное общение, чтобы доказать им, кто он на самом деле. Но родные ли они?

ГЛАВА 4. РАЗВЛЕЧЕНИЕ

Мои взаимоотношения с отцом можно коротко охарактеризовать как непростые. В отличие от мамы, мы с ним никогда не были особо близки, и чем старше я становился, тем больше не понимал и задавался вопросом: «Любит ли он вообще меня?». Хотя мама периодически говорила: «Папа любит тебя. По-своему, но любит!» — и рассказывала, что, когда я родился, отец всегда помогал со мной, стирал, гладил и убирал, но моего ощущения её слова никогда не меняли.

Сколько себя помню, отец никогда ничего не покупал и не дарил мне по какому-либо поводу или без. Я знал, все подарки всегда выбирала и покупала мне мама, говоря, что это от них с папой. Проводить своё время или же заниматься чем-нибудь со мной, отец тоже не особо стремился. По возможности, внимание и время уделяла мне только мама.

Учась в четвертом классе, после уроков мы возвращались домой, как правило вчетвером, так как жили в одной стороне. В этот день я получил две пятёрки и шагал в приподнятом настроении, разгребая своими ботинками свежий пушистый снег, который падал всю ночь и продолжал падать днём, засыпая дорогу к дому.

Одним из моих попутчиков был Пашка по прозвищу «Пумба». Выглядел он достаточно коренастым хлопчиком с дугообразными ногами и, видимо, с хорошим аппетитом. В сравнении с ним мы больше походили на разноростных доходяг. Иногда у нашего дюжего товарища возникала одна поведенческая реакция, которая проявлялась в желании неожиданно и быстро затолкать, а затем опрокинуть одного из нас в сугроб, придавив сверху своим далеко не хрупким телом. Не знаю, пытался ли он так снять стресс, накопившийся за время учебы, отрабатывал ли навыки захватов и бросков или просто развлекался, ощущая своё физическое превосходство, но за время совместных походов мы привыкли к его подобным выходкам, и каждый из нас ожидал, что может стать мишенью в очередной раз.

Этот день не стал исключением. Двигаясь стайкой, мы о чём-то болтали, как вдруг Пашка, дождавшись одному ему понятного момента, резко схватил за плечи нашего приятеля и со словами: «А ну, поплавай!» — зашвырнул его с дороги в сугроб. Будто мысленно условившись, вдвоем мы кинулись на толкача и заволокли его в противоположный сугроб. А после вдавили поглубже, навалившись всем, чем могли, и незамедлительно вскочив, вдобавок припорошили его снегом. В состояние аффекта с горящими глазами и пунцовым лицом Пашка выкарабкался из снежной кучи и бросился за нами. Довольные, что нашими руками свершилось возмездие, веселясь и хохоча, мы предприняли попытку к бегству, которая благополучно провалилась, и очень скоро мы валялись разбросанными по разные стороны от дороги.

Спокойное и мирное возвращение домой занимало привычные пятнадцать–двадцать минут, но в день нашего противостояния дорога растянулась на полтора часа. За это время нами были исхожены и изборождены все попутные сугробы, на которых отпечатывались различные части наших тел. Набрав полные карманы и ботинки снега, и волей-неволей вкусив его на всём протяжении пути, я наконец-то добрался домой. Родители были на работе. Дома меня встретила кошка, которая, как мне показалось, не сразу признала в заснеженной и мокрой личности меня. Развесив одежду на батареи, я накормил кошку и себя и принялся делать уроки.

Вечером с работы пришел отец, а спустя час пришла мама, как обычно, с сумкой продуктов. С радостью встретив её, я сообщил с порога, что получил в школе две пятёрки. А после взял тяжёлую сумку из рук и поспешил в кухню, чтобы незамедлительно разобрать и посмотреть, что она купила.

— А почему одежда на батарее? — поинтересовалась мама, увидев в комнате развешанные вещи.

— Мокрая просто, — ответил я.

— Почему?

— После уроков немного погуляли, — оправдываясь, произнес я.

— Лазил, наверно, опять где-то? — строго посмотрев на меня, произнес отец.

Не ответив, я взял на руки кошку, которая терлась о мои ноги и громко мяукала, изображая из себя очень ласковую и голодную.

— Ты уроки сделал? — поинтересовалась мама.

— Да, сделал, — ответил я, насыпая кошачий корм в миску.

— Сейчас будем ужинать!

После ужина мама попросила меня убрать со стола и помыть посуду, а сама принялась что-то готовить. Отец ушел в комнату и, как обычно, прилег на диван перед телевизором, чтобы лицезреть очередную серию очередного отечественного сериала об успешной работе правоохранительных органов. А я, закончив мыть посуду, собрал рюкзак на завтра и думал: «Чем бы заняться в оставшееся время?» — до того, как лечь спать.

Приблизившись к кошке, которая сытой спала, свернувшись на стуле, я попытался растормошить и заполучить её внимание шуршащей обёрткой от конфеты. Но приоткрыв свои жёлтые глаза, кошка наградила меня сонным и надменным взором, дав понять, что сейчас ей нет никакого дела ни до меня, ни до моей обертки. Мой взгляд остановился на коробках с настольными играми, которые лежали аккуратно сложенными на полке, но к ним ещё требовался минимум один игрок. Ничего не оставалось, как попытаться оторвать отца от его увлекательного занятия, чтобы он составил мне компанию или придумал другое развлечение. «Если подойти непосредственно с просьбой, то наверняка, как бывало не раз, получу отказ в форме «Нет!» или «Отстань!» — подумал я, поэтому решил предпринять попытку привлечь внимание иначе.

Отец лежал на диване в полумрачной комнате, освещаемой настольной лампой и работающим экраном телевизора. Осторожно на четвереньках я подкрался к дивану и начал молниеносно выскакивать, хватая отца за ноги, а после также стремительно прятаться за диван. Наша кошка в перерывах между едой и сном частенько любила развлекаться подобным способом с лежащими на диване чьими-нибудь ногами, оставляя когтями царапины и затяжки. Несколько таких попыток не сподвигли отца к встречному действию, но не собираясь отступать от намеченной цели, я выскочил ещё раз.

В момент очередного появления из своего укрытия, я заметил отцовскую руку, поднятую кверху. Затем она резко качнулась, и в мою голову стремительно что-то влетело. Неизвестным предметом оказалась одна из двух небольших подушек, которые всегда лежали на диване. Она влепилась в голову с непреодолимой силой, что, потеряв равновесие, я отлетел от дивана и ударился лицом об угол письменного стола, который находился поблизости. Злополучный угол прямиком угодил мне под левый глаз. Я свалился на пол и первое мгновение ничего не видел. Кругом была темнота. Почувствовав острую боль в лице, я узрел тёмно-красные пятна, сменяемые бело-лунными кольцами и искристыми бликами.

От боли я зарыдал во весь голос и бросился в кухню, где испуганно обернувшись, мама уставилась на меня.

— Что случилось? — в замешательстве спросила она.

— Он кинул в меня! Подушкой! Я стукнулся об угол, — отрывисто говорил я, всхлипывая и закрывая левый глаз рукой.

— Дай, посмотрю! — сказала мама, убирая мою руку от лица.

Её лицо исказилось и на нём проявилась маска негодования. Она подвела меня к кухонной мойке и сказала промыть глаз холодной водой. Отколов несколько кусочков льда в морозилке холодильника, мама сложила их в вафельное полотенце и произнесла: «Приложи под глаз и держи!». Казалось, что моя голова пульсировала и разогревалась. Я сел на табурет с полотенцем, которое начало пропитываться холодной влагой и остужать поддергивающийся от боли глаз. Из комнаты, где лежал отец, стал доноситься мамин голос, тон которого был значительно выше среднего, а отдельные её слова звенели в воздухе. Отец же преимущественно молчал или тихо что-то неразборчиво бормотал.

Успокоившись и остудив раскаленную голову, осторожно я подошёл к зеркалу. На лице под глазом бесчинно прорисовывался тёмно-бордового цвета кровоподтёк, который явно стремился стать больше и сменить свой цвет на сливовоподобный.

Я лёг спать.

Рано утром меня разбудил отец. В комнате ещё было темно и лишь свет из дверного проема освещал его силуэт.

— Извини меня, — наклонившись ко мне, тихо произнес он.

— Ладно, — спросонья ответил я.

Отец молча ушёл на работу раньше обычного, захлопнув за собой входную дверь. Я слышал, как мама готовила мне завтрак и собиралась на работу. Встав с постели, я подошёл к зеркалу, где в отражении на лице семафорил большой, казавшийся мне огромным, синяк.

Конец ознакомительного фрагмента.