Проклятие Усердия. Том 2

Евгений Нетт, 2023

На пути к силе даже несколько месяцев могут показаться вечностью, о которой после вспоминаешь, как о лучших днях в своей новой жизни. Тогда Виктор ван Бельвиос не имел никакого отношения к церкви, да и друзей у него было ровно в два раза больше, чем осталось сейчас. А проблем – вдесятеро меньше.Но жизнь не стоит на месте. Проклятый усердно идёт вперёд, преодолевая всё новые и новые преграды на пути к своей цели.И к чему это приведёт – покажет время.

Глава 9

Дюран ван Бельвиос был в бешенстве, и лишь вести о провале неизвестных недругов удерживали его от того, чтобы перевернуть кверху дном весь город. Как и информация о том, что Виктор собственноручно прикончил одного мага, обратил в бегство другого и достойно держался против оставшихся — и всё это при его уровне сил! А ещё мальчишка поступил, как настоящий мужчина их рода, в первую очередь выведя из-под удара младшую дочь их вассала.

Дюран ухмыльнулся, в своих мыслях прикинув выгоды и потери от, возможно, не самого плохого брака из всех возможных. Конечно, с титулом святого можно рассчитывать и на большее, но граф беззвучно поклялся самому себе в том, что он не будет препятствовать сыну, если тот вдруг решит выбрать себе невесту самостоятельно. Не просто так сам Основатель придерживался такого правила, и убедительно просил уже своих детей действовать иначе лишь в случае крайней необходимости, когда от союза будет зависеть судьба всего рода.

Впрочем, все эти мысли пропали так же быстро, как и появились. Перед Дюраном припал на одно колено посыльный, доложивший о случившемся боестолкновении. Враг не отступал, — не считая одного мага, за которым уже выслали ловчих, — что, бесспорно, указывало или на чрезмерную глупость оного, или… да всё на ту же глупость. Поставленную цель они не выполнили, а бессмысленная смерть демонстрировала лишь некомпетентность их лидеров.

В том, что нападавшие — не наёмники, граф был уверен целиком и полностью. Во-первых, среди них были тёмные маги, о которых необходимо доложить в столицу. Во-вторых, они не отвернули, не побежали, как сделали бы любые наёмники в такой ситуации. Вопреки разного рода слухов среди этой братии нет и никогда не было идиотов. Любой сколь-нибудь опытный наёмник проходит через мелкое сито, отсеивающее подобных.

Конечно, самоубийство могло быть отвлекающим манёвром, но тут возникал вполне логичный вопрос: от чего они пытались отвлечь род Бельвиосов? Никаких активных операций в окрестностях своей столицы потомственные маги не вели, а сил на уничтожение нападавших выделили совсем мало. Да и те тридцать минут, за которые его люди должны справиться со всеми нападавшими, — кроме беглеца, — сейчас нигде не сыграли бы роли.

Дюран ван Бельвиос смотрел, но не видел сути. Его выкованный в вечном пламени интриг разум пасовал перед этим ходом неизвестной организации. Можно было, конечно, просто принять за данность то, что в игру вступили непуганные идиоты-фанатики, но тогда останется немаленький шанс проморгать врага прямо у себя под носом.

Оставалось надеяться на то, что оперативным группам удастся захватить живым хоть кого-то, и этот несчастный поделится информацией, так или иначе.

Граф опустил веки и покачал головой. Будет больше информации — будут и выводы. А пока бдительность, бдительность и ещё раз бдительность, ведь нападение действительно могло быть лишь частью более масштабного плана…

***

Виктор не помнил, как он добрался до лекаря. Сразу после завершения битвы, во время которой он безо всяких внутренних терзаний буквально выпотрошил человека, из него словно вытащили стержень, откачали топливо и заглушили. Или перевели в спящий режим, ибо инициативы и желаний в теле и разуме не осталось совсем.

Проклятый знал, что такое физическая усталость. Прекрасно знал, спасибо проклятию, избавиться от которого в ближайшей перспективе просто невозможно. Знал он и о том, что из себя представляет усталость умственная. Не мог не знать, будучи по сути своей жадным до знаний… не исследователем, а скорее библиотекарем-эгоистом, тащащим в свою каморку всё сколь-нибудь интересное. Но вот моральная усталость была известна ему лишь с одной стороны, ибо жизнь испытывала его на протяжении длительного отрезка времени, без сиюминутных потрясений и давления, сжатого в промежуток половины часа. Сегодня же Виктора словно булавой огрели, и было это столь неожиданно, что в моменте парень просто потерялся.

Потерялся, несмотря на жизненный опыт двух коротеньких жизней.

Он всё ещё раздумывал, как и обычно. Двигался не хуже, чем после любой из самых выматывающих тренировок с Клариссой. Но вот сказать, что он всецело присутствовал здесь и сейчас было нельзя. Виктор взирал на происходящее со стороны, с чем ему сильно помогало восприятие. Россыпь по большей части равномерно распределённой маны — это пол, стены, потолок, мебель и всё неживое. Чуть более плотные завихрения, преимущественно вне поместья — растительность, в начале весны оживающая, но всё равно подвешенная в двояком состоянии. Плотные сгустки маны, формой напоминающие людей — это люди и есть. Те, в которых маны больше — одарённые или маги. Те, в ком эта мана непрерывно циркулирует — вирфорты.

А тусклый, поблекший и ослабший силуэт, вокруг которого суетятся лекари…

Это он сам.

Взирать на себя со стороны было странно и необычно, но при том необычайно легко. Недовольно «ворчащее» проклятие, тяжесть в мышцах и боль от ран практически не ощущались, хоть разум и подсказывал, что всё должно быть с точностью до наоборот. Зато мана вовне виделась вымотанному разуму так, словно он мог прямо сейчас зачерпнуть её рукой, направив на какие-то свои нужды. Глупость, но глупость смешавшаяся с реальностью. Будь у Виктора такой опыт, и он сказал бы, что эти ощущения чем-то походили на галлюцинации отходящего после операции пациента, видящего то, чего нет, и принимающего это за чистую монету. Но проклятого не оперировали ни в том мире, ни в этом, так что сравнивать ему было не с чем.

Но это не значило, что он не мог хотя бы на мгновение предположить, что невозможное возможно… и попытаться это сделать, потянувшись к ближайшему артефакту, в котором мана была сконцентрирована сильнее всего. Это в лес он вышел голым, как сокол — благо хоть подпоясаться не забыл. А здесь, в поместье, на «умирающего» понавешали всяких побрякушек столько, что они, активировавшись, имели бы все шансы взорваться вместе с третьим сыном графа.

Если бы не вышли из-под руки мастеров рода Бельвиос, конечно же.

Виктор и сам не заметил, когда окружающий мир в его восприятии поплыл, а перед сознанием появилось чуждое материальному измерение. Внешне практически такое же, повторяющее обычное вплоть до малейших деталей, но — бесконечно чужое. Человек, мысля иными категориями, совершенно не мог его воспринимать. Ни маг, ни вирфорт, ни пустышка.

Но проклятый почему-то выбился из этого правила, и потому сейчас заинтересованно «озирался», не видя в происходящем ничего, что можно было назвать странным. Тем более он уже бывал на изнанке, пока «летел» до своего нового тела. Сейчас же он просто продрал глаза и стал зрячим, почувствовал запах чужого воздуха, воспринял тепло искажённого солнца и ощутил дуновение неправильного ветра.

Виктор ван Бельвиос, потеряв сознание, не погрузился в блаженное ничто и не ступил во владения Лункоса, как полагается каждому засыпающему смертному. Вместо этого он вывернулся наизнанку, и оказался… да на изнанке он и оказался.

В мире, материей которому служила мана.

В мире, населённом «демонами».

Первым делом внимание проклятого привлёк он сам, заметно отличающийся от себя-привычного. Его тело внешне оставалось тем же, но тут на передний план выходила не физическая оболочка, а мана. То, что магам и вирфортам давалось ценой больших усилий, — проявление мана-структуры, — здесь было естественным положением вещей. Всё вокруг состояло из маны, а то и было ею. Материя же… она проявлялась, но довольно тускло и равномерно во всём: в стенах, в людях, в воздухе. На место встала ещё один кусочек мозаики, и Виктор получил новую картину, довольно просто описывающую изнанку и материальный мир.

За основу бралась раскраска с двумя одинаковыми, но в то же время отличающимися наполнением изображениями. На первом листе — едва заметные серые контуры и краска. Много краски. На втором — чёрно-белый рисунок, на котором местами пробивались поблекшие цвета, размывающие чёрно-белые линии.

Первый лист был изнанкой, в которой материя была равномерно проявлена повсюду, но бал правила «краска» — мана. Второй же представлял собой реальный мир, материальный и чёрно-белый донельзя, но при том впускающий в себя краску — ману, которая, при должной концентрации, могла выйти на передний план и перекрыть бесцветье. Пока Виктор не знал ни о чём, что могло бы порушить эту простую схему, так что она была моментально утверждена в качестве основной.

В конце концов, простота понимания чего бы то ни было почти всегда являлась решающей.

Вырвавшись из вязкого болотца собственных мыслей, проклятый вновь обратил «взор» на своё тело, отражение, — или оригинал? — которого лежало здесь, на изнанке, и прямо-таки напрашивалось на всестороннее изучение. Впрочем, от этого самого изучения Виктора удерживало странное ощущение. Словно его что-то тянуло назад, в «родное» измерение. И с каждым мгновением тянуло всё сильнее, что малость подразогнало завесу, мешающую парню нормально мыслить.

Первым делом Виктор обратил внимание на голову своего тела, ведь именно там концентрация маны была максимальной вопреки тому, что эта «роль» обычно отводилась Сердцу. Явление в полной мере странное и не поддающееся объяснению. Ведь если здесь, на изнанке, в голове столько маны, то её должно быть много и в материальном мире.

Или её стало много после боя, или даже после потери проклятым сознания?..

Череда самых разных теорий пронеслась в мыслях Виктора, пока тот не остановился на наиболее реальной и не наносящей фатальных ударов по выстроенной людьми теории маны: переход на изнанку в качестве триггера или побочного эффекта концентрировал ману в голове. Само по себе это проклятому ничего не давало, но пища для размышлений выходила вполне себе недурственная. Тут и сама изнанка, и мана в голове, и то, как всё на самом деле выглядит…

От осознания открывшихся перспектив, — особенно если научиться выходить на изнанку осознанно, — у Виктора перехватило бы дыхание, если бы он дышал.

Дышал?!

Осыпая себя и всё вокруг самыми грязными проклятиями, проклятый инстинктивно ухватился за ощущение скорого конца, потянув его на себя точно пробку в ванной. В ту же секунду «точка восприятия» начала смещаться к его телу, пока, наконец, не угнездилась в том окончательно. И в ту же секунду Виктор распахнул глаза во вполне материальном, простом и понятном мире, встретившим его болью в груди и пятнами перед глазами. Благо, эти неприятные ощущения порядком ослабились, стоило проклятому только набрать полную грудь столь необходимого всему живому воздуха…

— Есть! Стабилизационные сюда!

В распахнутый рот проклятого залили не одну и даже не две крошечных склянки с концентрированными снадобьями. При этом пошевелиться Виктор не мог, видимо, из-за введённых ранее препаратов.

— Состояние?

— Полностью стабильно… как и минуту назад. — Пожилой лекарь с длинными седыми космами, закрывающими большую часть лица, недовольно фыркнул. — Молодой господин, вы нас слышите? Понимаете?

Парню пришлось моргнуть дважды, так как даже его шея им неконтролировалась.

— Вы знаете, что с вами случилось? Догадываетесь? — «Отсигналив» лекарю нет и да соответственно, Виктор с благодарностью уцепился губами за протянутую ему пипётку с, по всей видимости, противоядием. И — да, яд тоже мог быть лекарством. Как парализующий человека, но не убивающий его, например. — Через минуту вы сможете говорить. Нам нужно знать, что произошло и не может ли это повториться снова.

И Виктор стал ждать, разминая язык и возвращая себе чувствительность.

— Итак? — Старший из лекарей наклонился над своим пациентом, вопросительно вздёрнув бровь.

— Часть дара Тэмпеста Многоликого. Которым я неправильно воспользовался. — Говорить всё ещё было не слишком приятно, так что Виктор поначалу обрезал предложения. — Позволил взглянуть на мир со стороны. Заметил, что не дышу. Вернулся.

— Впервые о таком слышу. — Старик нахмурился. — Придётся вам, молодой господин, следующие сутки, а то и двое провести в этих стенах.

Виктор покачал головой.

— Мне нельзя прерывать тренировки ни на один день. Хотя бы минимум, но я должен выполнить.

— А если подобный приступ повторится снова, но уже там, где не будет способных оказать помощь людей? Это исключено, молодой господин. — Старший лекарь уступать не собирался, и каждое его слово было подобно вколачиваемому в крышку гроба гвоздю.

Но у Виктора имелся гвоздодёр, титулом и самодурством именуемый.

— И всё-таки я настаиваю. Мои ранения сами по себе не столь страшны… — При том со стороны Виктор определённо походил на мумию. — А приступ, как вы это называете, я контролирую. И даже в худшем случае смогу его прервать, как это сделал недавно на ваших глазах.

Старик прищурился, поймав взгляд непокорного пациента и, по всей видимости, намереваясь раздавить того морально. Но вот в чём соль: проклятый мог играть в гляделки сколь угодно долго хоть с самим Дьяволом.

— В течение следующих двух-трёх дней на каждой тренировке вас будет сопровождать мой помощник. И это не обсуждается, молодой господин.

— Пусть так. — Виктор довольно кивнул. Что ему до наблюдателя, если тот носит ту же фамилию — Бельвиос? — Я могу перебраться в свои покои?

— Этой ночью — нет. Вам необходим присмотр, молодой господин. И ещё один момент: к вам уже давно пытается пробиться гостья…

Проклятый хмыкнул. Он хорошо себе представлял, что там за гостья, что она будет говорить и к чему это может привести.

— Думаю, развеять опасение Линнет у меня сил хватит. — В ответ на эти слова старший лекарь лишь хмыкнул не менее многозначительно, чем сам Виктор пятью секундами ранее. И параллельно с этим направился к выходу из помещения, к двери, за которой парень, сосредоточившись, ощутил знакомую ману своей подруги.

— Покойников в седьмой зал, вскрытие и изучение оставим на завтра!.. — Донёсся до Виктора голос старшего лекаря одновременно с тем, как Линнет ворвалась в комнату, едва ли не расталкивая всех лекарей на своём пути.

«И почему перспектива очередного непростого разговора пугает меня больше, чем битва?..».