Недействительность. Или «эффект Манделы» для начинающих

Евгений Макарихин

Автор с научных позиций, непредвзято приступил к тому, что отрицается и шельмуется с официальных позиций как «ложные коллективные воспоминания» и воспринимается многими лишь как предмет для констатаций, вызывающих чудовищный когнитивный диссонанс.Исследование так называемого «эффекта Манделы» опирается на публикации многих замечательных блогеров, занимавшихся и занимающихся им, и представляет собой попытку методолога науки обобщить имеющееся и рассмотреть пути дальнейшего развития темы.

Наименование эффекта

Отметим для начала то, как стартовать в научном исследовании нельзя — но как гуманитарии всё же поступили. А именно: что за извращение было и до сих пор имеет место в терминологии, описывающей «эффект Манделы», — «массовые (коллективные) ложные воспоминания»?.. Что за предвзятость с обязательным ожидаемым враньём, причём от… общественности?

Почему бы тогда сразу не использовать прилагательное «отвратительные»? Это ещё жёстче предзадавало бы отношение к феномену.

Такой «лютый хейт», говоря современным молодёжным языком, в истории науки и познания бывал разве что при идеологическом противостоянии двух систем, социалистической (коммунистической) и капиталистической. В конце 1940-х — первой половине 1950-х годов советскому учёному полагалось говорить «буржуазная лженаука генетика», «буржуазная лженаука кибернетика» и просто отвергать их. К чему это привело? К отставанию на годы и десятилетия. Чем обзываться — лучше непредвзято изучать, развивать, продвигать познание явлений; неужели это может быть кому-то непонятным?

Автор предлагает перевести прозвище эффекта в нормальное научное наименование, в то, чем он по сути является, дать ему адекватное определение. Это эффект формально-эстетической мутации реальности, направленный из прошлого.

1. Почему формально-эстетическая? Потому что фиксируемые изменения в подавляющей массе касаются отнюдь не жизненно важных вещей, не денег, не экономики, не энергетики, не ВВП, не ВПК и т. п. и не влияют на материальный ход истории в наше время. Кстати, здесь находится одна из точек опоры неверующих в эффект (и оскорбляющих чувства верующих): мол, «что вы нам несёте ерунду про какие-то мелочи из старых кинофильмов, мультфильмов; да кто это помнит, кому это интересно…».

Ну, клипсы у актрисы такой-то в фильме таком-то обновились, по вашему мнению, — какая разница? Сюжет же не поменялся?.. Ну, звали сказочную героиню, допустим, Акюдаг, а стала она Анидаг; от этого что, мир перевернулся?.. Вот если бы в городе-миллионнике неожиданно исчезло или появилось метро — а губернатор молчит — все засвидетельствуют; или в сети напряжение вместо вчерашних 220 вольт сегодня станет 110, а кто-то будет утверждать, что оно всегда было 110, — было бы ощутимо и курьёзно. А от того, что на государственном флаге Советского Союза к серпу и молоту добавилась звёздочка — что, от этого СССР не развалился, что ли?.. Даже от того, что количество мест в автомобиле, в котором убили Кеннеди, мутировало с 4 до 6, — от этого же президент не выжил?..

2. Почему мутации? Потому что глубинных, броских, радикальных изменений обычно не происходит, — даже учитывая то, что, в основном, они и так касаются вещей поверхностных. Меняется форма чего-то, линия, окраска; корректируется несколько букв, слов, мелочей, деталей, — а основное остаётся.

Ну, ходил мультперсонаж в штанах на лямке — теперь её нет; видимо, святым духом элемент одежды теперь удерживается, без пояса. Но ведь не пропали же штаны совсем, как и сам персонаж?.. Ну, скорректировалась эмблема у автомобиля, но от этого же количество лошадиных сил в двигателе и мест в салоне не изменилось…

Отдельные читатели первых версий данного исследования были в претензии относительно выбора слова «мутация», вместо которого можно было использовать, например, «апдейт». Мол, «мутация» — странновато и сбивает со смысла… Но, в свою очередь, по мнению автора, свежий для русского языка термин из сферы компьютерного софта, знаменующий обновление (update), кажется не слишком адекватным ситуации. Позитивные коннотации, которые он несёт, совсем не к месту: происходит изменение реальности — не специально к хорошему; просто изменение, затрагивающее примитив, совсем далёкий от микросхем… Причём зачастую оно качественно ухудшает нечто, так что имеет место скорее «деградейт», чем «апдейт». Нас не ждёт никакой новый прекрасный мир; только недоумение, растерянность, непонимание и неверие… Также рамки «апдейта» никто не ограничивает, это может быть масштабное изменение; а вот «мутация» даёт требуемое ощущение, что изменения затронули лишь небольшую, некритичную, порой еле заметную часть чего-то, едва достойную внимания.

В общем, автор не намерен отказываться от абсолютно нейтрального термина ради упрощения восприятия исследования теми, кто чересчур много «сидит в компьютере» (или плохо воспринимает корень русского слова «муть», не имеющего отношения к делу).

3. Почему реальности? Потому что об этом и речь. В определении «коллективных ложных…» содержится противоречие в самом себе, sui contradictionem, и как раз психологи и нейрофизиологи должны бы первыми учесть соображения, ставшие уже народной мудростью: «Если бы мы с ума сошли — то не оба сразу. С ума поодиночке сходят. Это только гриппом все вместе болеют». То есть: отдельно взятый человек может иметь сколь угодно дырявую память, частные воспоминания, обросшие ошибками, приукрашиваниями, провалами; вообще кашу в голове. Это пожалуйста. Но если целая группа указывает на отдельные изменившиеся вполне конкретные элементы этой «каши», одновременно, — и не 5—10 человек, а намного, на несколько порядков больше, — это «звоночек». Признак объективности явления налицо. Массовая констатация «А король случайно не голый?» с вероятностью 99,9…% означает, что высокопоставленное лицо действительно не одето, а не то, что население государства абсолютно синхронно подослепло или свихнулось.

«Массовые заблуждения», «коллективные ложные…» — это может быть приемлемо лишь в отношении достаточно сложных вещей и процессов, знаний о которых у подавляющего большинства населения нет, ввиду специфики материала. Но это бессмысленные словосочетания в отношении фрагментарных впечатлений, объёмов информации не более нескольких десятков байт или даже бит.

Вполне понятны и адекватны фразы «Имеют место массовые заблуждения относительно основных источников доходности в банковской сфере», «Имеют место ложные романтические представления о культуре и быте рыцарей в Средневековье» или «Бытуют расхожие заблуждения, связанные с процессом производства художественных фильмов». Но указывать другому развитому биологическому существу на ограниченность (причём спонтанную — по мнению «специалиста», когда тому будет угодно) его способности элементарно получить органами чувств простое впечатление и далее хранить его в памяти, нести в своём сознании, — это чересчур. Это, в принципе, то же самое, что дать понять: «Ты — untermensch, недочеловечишко, который, чуть что, блудит в трёх соснах на ровном месте, у которого память как у аквариумной рыбки, на несколько секунд, а в целом нейронные сети — дырявые. Ты не слышишь как нужно, не видишь как правильно; инвалид да и только».

Обвинители тех, кто подметил что-то изменившееся (при этом не должное меняться!) в окружающем мире, — в слабой памяти, былой невнимательности, ошибках, необразованности, путанице, недоучёте побочных событий, недопонимании тонкостей и т. п. — берут на себя слишком много. У них самих нет медсправки о приоритетности их восприятия относительно других лиц и первостатейном качестве их собственной памяти. При этом надо понимать: память каждого человека — это значительная составляющая его личности, можно сказать, он сам. Всё отношение человека к чему-либо новому формируется с опорой на то, что он успел усвоить. И хотя формально-эстетические моменты в этом мире вторичны, и от них в целом ни тепло, ни холодно, — человек не белый лист. Проявим немного уважения; это не флюгер, не безличное нечто, кусок биомассы, профайл в социальной сети, а всё-таки мыслящее существо. У него присутствует ментальный базис, о чём лично он уверенно может сказать «а я помню вот так» и стоять на своём до последнего. Если у него есть какая-то убеждённость — она на что-то опирается; и когда эту опору в себе находят тысячи людей, это не просто «им показалось» или они все дружно ошибаются…

4. Почему просто «направленный из прошлого», а не «инициированный в прошлом», «запущенный из прошлого»? Потому что такие прилагательные использовать рановато. Для этого надо иметь очень серьёзные основания, которых пока нет. Можно лишь констатировать, что неизвестные истоки мутаций — это не сегодняшнее переписывание на скорую руку; это внезапно случилось сразу в прошлом, с момента созидания чего-то или происшествия, далее (позднее) имеющего свои отражения в инфосфере. Идёт от старта и «далее везде». Звучит невероятно, странно, глупо, но тем не менее. Однозначно можно отметить: меняются вещи, появившиеся и случившиеся десятилетия назад. Информационные свидетельства — за неимением возможности ознакомиться с прошлым непосредственно — формально говорят о мутациях изначального характера, исторически честных, если можно так выразиться. Это, увы, не в наше время кто-то что-то подтёр, подретушировал, подредактировал; это «так было всегда».

Смотрим в сети, например; видим, что на фотоснимке объекта 1960-го года, сделанном в 1980-м году и виденном нами в 1990-м, нечто уже не совсем то, не совсем «правильное», — в смысле, как мы сейчас (ещё) помним, до эффектирования, — а что ж так вглубь? Зачем так обстоятельно «подделывать»? Нам туда не не попасть, ни в 1960-й, ни в 1980-й, по физическим причинам; тех времён больше нет и тех людей (в том числе, местами, и молодых нас…). Им тогда — всё равно. Землянам 1938-го года проживания и наблюдения окружающей реальности, имевшей место, например, совершенно безразлично, как выглядит эмблема Фольксвагена, созданная в том году, — точнее, как она выглядела тогда и в последующие десятилетия. Да как угодно; в конце концов, это прошлое, его больше нет где-то, рядом с нами или далеко, в доступе. Сейчас свидетели историзма и «насамомделешности» того или иного проявления эффекта уже почти все (или точно все, если зарегистрировано изменение чего-либо, произошедшего или созданного более века назад) на кладбище; так к чему такие сложности…

С этими мутациями имеем дело мы, в конце первой четверти 21-го века, — а убеждённость, что они имеют (законно обретают?) свои корни в прошлом, появляется, если задуматься о процентной доле изменившихся материальных, фото-, видео — и текстовых свидетельств, относительно нашей коллективной памяти. 99,9…% контента мутирует, что подразумевает: это не сонм ретушёров и видеомонтажёров, режиссёров и актёров озвучания, редакторов и цензоров стараются (во всём мире, причём, оффлайн и онлайн), — на такое количество работников художественного труда просто учебных заведений не хватит, как и финансирования на решение такой задачи. Это, с позволения сказать, «изначально так и было», «было на самом деле», и все остальные подобные выражения (которые, увы, в основном употребляют субъекты, плывущие по волнам чужой памяти…). Тем более, что явление касается информационных свидетельств не только в Интернете, каких-то фрагментов двоичного кода на каких-то серверах, но и, самое главное, на материальных носителях вокруг нас, имеющих куда более основательную природу.

Пример вещной субстанциональности феномена: вот писатель, пробывший 130 лет О'Генри, стал О. Генри. Там, где были ирландские мотивы, в духе O’Connor, O’Doherty и т. п. — стало нечто невнятное; кто это теперь? Олег Генри? Остап Генри?.. Как бы то ни было, перемена подтверждается не какими-то почеркушками и помарками в Интернете, а, например… полумиллионом изданного в 1978-м году издательством «Правда» тиража книги О'Генри «Избранные новеллы». Творческий псевдоним автора упоминается в нескольких местах книги, да что там, во многих, — и замена на О. Генри везде произошла. Нефизично? Автор тоже так думает…

Можно отметить, что изначально автор планировал добавить в названии эффекта ещё и прилагательное «вторичной». Почему? Потому что, как покажет перечень проявлений данного эффекта ниже, первичным и целенаправленным это быть не может. Будь то проявление естественных закономерностей природы или сознательной деятельности разумного существа, говоря комментаторскими выражениями, «такой хоккей нам не нужен». Эффект во многом проявляется так, как если бы после сотворения мира к нему приставили косорукого дизайнера или редактора, который местами лепит невесть какую дурь и блажь. Это не уточнение, не облагораживание и не идеологический заказ; скорее, похоже на «побочку», «отходы производства» (но это если придерживаться версии благих намерений или злого умысла и не считать происходящее «дурным» естественным процессом). Какого, чего и чьего? На этот вопрос кому-то когда-то предстоит ответить — но, наверное, ещё не нам. И это нормально для настоящей науки.

Из самых свежих на данный момент проявлений эффекта — «Кто к нам с мечом войдёт…»; видимо, Россия — такое помещение, здание или комната… Это к слову о никчёмном эстетическом качестве ряда мутаций, что исключает их целенаправленную обусловленность.

О проявлениях эффекта вы не узнаете ни из каких источников, кроме Интернета и редких статей в прессе (причём повторяющихся по приводимым фактам и не выводящих читателя никуда, кроме «Вам помнится вот так?.. А вы неправы, ведь на самом деле…», то есть за рамки версии о ложных воспоминаниях массового характера). По телевидению о подобном не упоминают никогда. В итоге ситуация в духе «остро встал вопрос» или «назрел вопрос» по мутации настоящего и прошлого не возникает: кто памятлив, заметил и поверил, что происходит нечто неладное, — тот в теме. Тех же, кто ничего такого не замечает, возможно хоть как-то навести на мысль об аномальных процессах вокруг, только «поймав за руку», — вернее, с помощью их памяти и внимания (уж сколько есть) поймать за руку произошедшее изменение. Что имеется в виду? Простой фокус, который любой, ознакомившийся с нижеприведёнными перечнями проявлений эффекта, может проделать со своими родственниками, друзьями и близкими или даже посторонними людьми в подходящей ситуации.

Один блогер рассказал о таком случае: как только он заметил мутацию наименования одной весьма известной картины, он немедля пошёл в книжный магазин. Там в разделе книг об изобразительном искусстве он взял соответствующее издание, нашёл страницу с репродукцией произведения, рукой название прикрыл и внаглую подошёл к пожилой интеллигентной продавщице-консультанту (понимающей в своём товаре и его содержимом) с вопросом «Как называется картина?». Женщина с лёту начала отвечать, благо название недлинное и знакомое, наверное, 99 процентам населения страны, — но одновременно и блогер плавно убирал свою ладонь, закрывавшую название картины, в сторону… Не успев договорить, продавщица стала как будто ментально зависать; недоумённо она переключилась с того, что только что было в её памяти, на печатный текст, который сообщал иное…

Автор неоднократно шутил подобным образом с гостями: спрашивал про самые расхожие вещи — например, как люди помнят наименование того или иного литературного произведения, строки из него, сведения из истории, географии и т.п., — и тут же давал в руки книгу, где было по-другому. Только тогда гости задавались вопросом «Да как же так?», «Да что же это такое?» и т. п. Как-никак, а всё-таки человек памятливее амёбы…

Развитие научного познания стартует порой с наблюдения буквально одного-двух явлений, не вписывающихся в готовые теории. Они и дают понять, что нужно работать дальше. Когда-то, в 1900-м году, лорд Кельвин заявил, что развитие физики закончено: осталось дообъяснить буквально пару мелочей; главное теперь — всё более точно проводить измерения. Но… были нестыковки с объяснением фотоэффекта, как-то не задалось. И что, в 20-м веке ничего в физику не добавилось?.. Из проблемных фактов, никак не подлежащих имевшейся теории, вырос целый комплекс научных направлений. Так бывает, если признавать реальность, наличие недоработок и несовершенств и делать то, что дóлжно. Помимо прочего, в физике появилось слово «квантовый», которое во второй половине книги очень сильно понадобится, чтобы рассуждать об эффекте с аббревиатурой ФЭМР (формально-эстетической мутации реальности). Также не останется в стороне понятие «мультивселенной» и всё, касающееся значимости наблюдателя, который уже никак не может считаться классически безучастным субъектом.