Перегоны. Часть 1

Евгений Дмитриевич Федорин, 2000

Поэма написана человеком, родившимся спустя три года после революции 1917г. Поэма писалась всю сознательную жизнь. Это раздумья автора, котрого спас детский дом во время голода на Кубани в 1933 г, ушедшего на фронт в 1941 г. с третьего курса знаменитого МИФЛИ, где конкурс на поступления был 50 человек на место, который после войны учил Чкаловских суворовцев только на отлично… В поэме автор отразил не только личные переживания и мысли, но и чувства людей с которыми сводила его судьба. В этой поэме отчетливо просматривается любовь к родной Кубани и горечь "эмигранта" по стране утраченного детства. Слог стиха, где легкий, а где тяжелый, всегда с юмором, завораживающе втягивает в свою глубину, оставляя после чтения светлую грусть.

Глава третья

Годы и судьбы

Что человек делает,

таков он и есть.

Гегель

I

Прошли года. Иные ветры

Прошелестели там и тут,

И стал уже считаться Центром

Район, что прежде звался Кут.

Названьям прежним: Кут, Жабинка —

Пришлось за греблями осесть,

И лишь случайно, по старинке,

Их вспоминали в центре, здесь,

Где стал селиться непрестанно

Какой-то новый, пришлый люд.

— Кисель они так льют в стаканы.

— Обед, хоть плох, из двух-трех блюд.

— У них и хлеб, и батько — папа,

“Ты” — даже матери своей.

Есть ничего, а есть растяпы.

— Борща не знают, просят щей.

— Зато для каждого посуда,

Свий рушнычок, своя кровать.

— Есть щёточкы, шоб чистыть зубы.

— И порошок, шоб подбелять.

— Им главное — рубли, червонци.

— Купить, продать они ловки.

— Нэ то — жулье, нэ то — торговци?

— И то, и то — гордовыкы!

— Есть на людей едва похожи,

Зимой — сандали на ноге.

— Голь несусветная, а тоже

По-городскому всё, на “ге”.

— Нельзя одной всех меркой мерять.

— Так писня ж у дитэй одна:

“Папа, мама, что мы будем делать,

Как настанут холода?..”

Ютилися, кто в кухне старой,

Кто угол сняв, кто дом купив,

Но все — поблизости к базару.

“Базарци” кличка стала им.

Кто шёл в их клан от голодухи,

А кто и, правда, неспроста…

Но множились они, как мухи,

Обсев торговые места.

Казаки, в общем, благосклонно

К пришельцам всяким относясь,

С базарцами определенно

Вступать не собирались в связь.

Но у любви свои — то цели,

А где любовь, там нету зла,

И на гулянках, в общем, пели,

Что правда жизни родила:

Во саду ли, в огороде

Выросла морковка.

Козак девицу целует,

Думает торговка.

Пришельцы открывали лавки,

Торговлю повели с лотков,

Но больше было тех, кто в давке

Купил-нашел и был таков.

Часть их сместилась к церкви Новой,

Найдя там дело и приют.

Но все тянулися к Ростову,

Верша челночный свой маршрут.

Такие есть и в наше время —

Уж так прилипчив тех пример,

Кто смычку города с деревней

Вели на собственный манер.

В станице ж — было так в начале

И много лет спустя потом —

“Челночников” не привечали:

живут неправедным трудом.

А если куры исчезали,

Кто на бахчу ли, в сад проник,

Иных виновников не знали:

— Якыйсь базарэць, гордовык!

Людьми никчемными, вне сорта,

Считали их, на что в ответ

Те утверждали смело, гордо

Нелестный свой авторитет.

И по причине той бесспорной

В их прозвище как раз проник

Намек скорее не на город,

А на их гордость — “гордовик”

Нашлись средь них и заводилы

По части новых драк и ссор,

От коих даже поостыли

Те, что велись тут с давних пор.

Хоть маленькая, но препона

Для старого большого зла

Была теперь “базарцев” зона,

Что как бы буфером легла

Между Жабинкою и Кутом.

Но раз уж буфер, в час иной

Базарцам приходилось круто:

Удар был, так сказать, двойной.

Конец ознакомительного фрагмента.