Свежий ветер с моря. Записки одесского путешественника

Евгений Деменок, 2020

«Свежий ветер с моря. Записки одесского путешественника» – сборник великолепных эссе о различных странах, городах и людях. Книга приглашает в увлекательные путешествия, открывая известные многим го-рода и страны с неожиданной стороны. Перед нами настоящие «записки одесского путешественника» – ведь это истории о самых разных странах и… одесситах, в них живущих, их связи с прекрасной Южной Пальмирой, рассказанные с юмором и любовью.

Германия

Братский поцелуй. Берлин

У любого мало-мальски значимого города есть свои символы, которыми гордятся местные жители. И уж тем более есть они у мегаполисов, мировых центров. Разница только в том, что символы мировых столиц известны всем.

У Берлина таких символов несколько. Бранденбургские ворота, Берлинская телебашня, рейхстаг, он же Бундестаг, и Берлинская стена. А на Берлинской стене — знаменитый «Братский поцелуй».

Многие называют «Братский поцелуй» самым знаменитым граффити в мире. Кстати, полное название этого произведения «Господи! Помоги мне выжить среди этой смертной любви» и создано граффити было в 1990 году художником Дмитрием Врубелем. Но, пожалуй, это не просто граффити. Это символ эпохи, символ окончания «холодной войны» — и символ города, до сих пор переживающего травму своего раскола, разделения.

«Позорная стена» — так назвал Берлинскую стену четвертый федеральный канцлер ФРГ и лауреат Нобелевской премии мира Вилли Брандт, — простояла без малого тридцать лет, с 1961 по 1990-й. Вскоре после снятия ограничений в сообщении между Восточным и Западным Берлином, в течение января-ноября 1990 года, почти всю стену разобрали, большей частью в частные коллекции, в музеи и на сувениры — фрагменты стены есть и в офисе «Microsoft», и в штаб-квартире ЦРУ, и даже у меня дома. Но, к счастью (вот уж кто бы подумал тогда, что к счастью?) часть стены сохранилась. Самый большой из сохранившихся участков — длиной 1,3 километра, — расположен в районе Фридрихсхайн, вдоль Шпрее. В течение 1990 года этот участок расписали 118 художников из 21 страны, создав 106 картин. Так появилась самая длинная в мире художественная галерея под открытым небом, «East Side Gallery», коорую торжественно открыли 28 сентября 1990-го, и которая с 1991 года находится под охраной государства.

Первым художником из тогдашнего СССР, который написал свою картину на стене, стал Теодор Тэжик, создавший за два дня работу под названием «Большой кремлевский ветер». Теодор строит сейчас в чешской Богемии свой грандиозный «Театр в полях». А вскоре и Дмитрий Врубель изобразил на стене «Братский поцелуй» двух генсеков — Брежнева и Хонеккера. Все мы знали, что «дорогой Леонид Ильич» любил целоваться в губы, и Дмитрий Врубель, который в одном из интервью сказал, что «мы всего лишь рисуем картинки по фотографиям и снабжаем их подписями», воспроизвел реальную фотографию, сделанную 4 октября 1979 года на праздновании годовщины образования ГДР. Воспроизвел, но как! Это изображение не только разошлось в сотнях тысяч открыток и сувениров по всему миру, но и стало источником вдохновения для других художников. В прошлом году, например, двое литовцев, художник Миндаугас Бонану и предприниматель Доминикас Чечкаускас, создали в Вильнюсе граффити «Сделаем все великим опять», изобразив целующихся Дональда Трампа и Владимира Путина. А совсем недавно рекламное агентство «Havas Worldwide Kazakhstan» из Алматы создало постер с изображением целующихся Курмангазы (легендарного казахского народного музыканта) и Пушкина — фактически кальку с «Поцелуя». Кто знает, может, и знаменитые «Целующиеся констебли» Бэнкси были инспирированы работой Врубеля?

В 2009 году, накануне 20-летия падения стены, берлинские власти решили отреставрировать работы на «East Side Gallery» и… почти стерли со стены «Братский поцелуй». Дмитрий узнал об этом из телепередачи и настоял на том, чтобы реставрировать работу самому. А вскоре вместе со своей женой и соратницей Викторией Тимофеевой перебрался в Берлин насовсем — окончательное решение приняли после того, как Россия ввела войска в Грузию.

Интересно, что Дмитрий Врубель часто сравнивает себя с Юрием Гагариным — он тоже оказался в нужное время в нужном месте. Из всех городов мира он оказался тогда именно в Берлине; его приятель, галерист Александр Бродовский, жил в то время рядом с тем самым участком стены, а в Восточной Европе наступила долгожданная свобода.

С 1995 года художник работает совместно с Викторией Тимофеевой. Специально для одесситов скажу — Виктория тоже одесситка. За эти годы творческий тандем создал более 20 совместных проектов, среди которых «Дневник художника», календарь «12 настроений президента», проект ЦУМ (Центральный универсальный музей), выставки «Портрет эпохи», «2007», «Евангельский проект» и другие.

Кстати, отреставрированный «Братский поцелуй», которую Дмитрий называет уже не граффити, а фреской — дело рук уже обоих художников. Вместе с «Поцелуем» Дмитрий восстановил и вторую свою работу на стене, совершенно великолепную: «Спасибо, Андрей Сахаров».

В начале 2013 года художники основали в Берлине «Открытую мастерскую художников Врубеля и Тимофеевой» в помещении «PANDA-Theater» на Кнаакштрассе, в Пренцлауэр-Берг, модном районе Восточного Берлина, куда мы с дочкой и пришли, как только приехали в Берлин. Пришли очень удачно — именно по субботам мастерская, в помещении арт-центра «Kulturbrauerei» (бывшей старой пивоварни), открыта для посетителей. Интересно, что название мастерской — «Bruderkunst», «Братское искусство», — перекликается с «Bruderkuss», «Братским поцелуем».

Мы увидели в мастерской огромные графические работы, иллюстрации к проекту Дмитрия и Виктории «Свиньи и бесы», который создан по мотивам двух романов, «Бесы» Достоевского и «Доктор Живаго» Пастернака. Сам проект является составной частью еще более грандиозного проекта, «TOLSTOEWSKI» — художники иллюстрируют произведения самых известных, узнаваемых на Западе русских писателей: Толстого, Достоевского, Чехова, Пастернака. В рамках проекта Врубель и Тимофеева ведут работу над тремя сериями: «Das Finale», «Свиньи и бесы. 1917–2017» и «Ночь в музее».

Но это — вовсе не обычные иллюстрации. Дмитрий Врубель и Виктория Тимофеева всегда используют современный материал; толчком к созданию серии могут послужить фотография, картинка из телевизора. Вот и сейчас — иллюстрацией к двум романам выступают фотографии, сделанные в самом конце застоя в обычной советской квартире, с обычными, в меру успешными советскими людьми, которые отмечают большое событие, удачу — им удалось раздобыть несколько бутылок настоящего чешского пива. Это первая часть экспозиции «Свиньи и бесы» — «Свиньи». Экспозиция в мастерской меняется каждые два-три месяца; второй частью проекта «Свиньи и бесы» будет «Фрагмент эротической вечеринки в омском клубе «Эверест».

Фрагмент из «Доктора Живаго», который Дмитрий воспроизводит для посетителей, полностью погружает в атмосферу тех страшных лет, картины на стенах мастерской перестают казаться забавными, и такие привычные лица представителей «новой исторической общности» кажутся как нельзя более соответствующими названию экспозиции.

… Переполненные впечатлениями, мы вышли из полумрака мастерской на улицу. Нам, впервые приехавшим в Берлин, не терпелось увидеть «Братский поцелуй». Двадцать минут на трамвае — и вот мы уже у «East Side Gallery». У «Поцелуя», как обычно, толпились туристы, и мы выстояли небольшую очередь, чтобы сфотографироваться на его фоне. Лица наши были бесстрастны, но внутренне мы ликовали — ведь никто из стоящих рядом не догадывался, что мы приехали сюда прямо из мастерской художника.

Василий Кандинский и «Синий всадник» в мюнхенском музее «LenbachHaus»

Если вы интересуетесь историей объединения «Синий всадник» и хотите проследить путь Василия Кандинского к абстракционизму, лучшего места, чем музей «Lenbachhaus» в Мюнхене, во всем мире не найти.

В собрании городской галереи в доме Ленбаха, расположенной в центре города, рядом со знаменитой Кенигплац, находится самая большая в мире коллекция работ участников группы «Синий всадник»: Василия Кандинского, Габриэль Мюнтер, Алексея Явленского, Марианны Веревкиной, Франца Марка, Августа Маке, Пауля Клее. Основная часть этой коллекции попала в «Lenbachhaus» благодаря щедрому дару Габриэль Мюнтер, которая много лет была партнером и соратником Василия Кандинского. В 1957-м, ей тогда исполнилось восемдесят, Габриэль подарила музею около тысячи работ участников группы. В этом щедром даре были и работы Василия Кандинского: более девяноста картин маслом и триста тридцать рисунков, акварелей, альбомов с набросками и росписей на стекле и на дереве. Благодаря этому дару «Lenbachhaus» стал музеем мирового уровня. Особенно ценно то, что все эти работы Габриэль Мюнтер смогла сохранить в своем доме в Мурнау в самые мрачные годы Третьего Рейха, когда искусство участников группы было признано дегенеративным и хранить работы было невероятно опасно.

Сама галерея удивительна. Вилла знаменитого немецкого художника-портретиста Франца фон Ленбаха, построенная в 1887–1891 годах по проекту Габриэля фон Зейдля и дважды затем перестроенная, удивительно напоминает римский особняк, а комнаты самого Ленбаха, сохраненные в неприкосновенности с 1924 года — тогда вдова художника продала виллу городу, подарив также и коллекцию работ мужа — копируют стиль итальянского палаццо. Это неудивительно — фон Ленбаха вдохновляло творчество Тициана и Веронезе.

В 2009–2013 годах музей приобрел сегодняшний вид — проект реконструкции выполнило архитектурное бюро Нормана Фостера, а над освещением Норман Фостер работал совместно с Олафуром Элиассоном.

В музее собраны в первую очередь работы художников XVIII–XIX веков, работавших в Мюнхене: Яна Полака, Кристофа Шварца, Жоржа Лемере, Вильгельма фон Кобелля, Франца фон Штука, самого Франца фон Ленбаха и других; кроме них — работы участников мюнхенского Сецессиона, основанного в 1892 году: Ловиса Коринта, Макса Слефогта и Фрица фон Уде. В коллекции музея также работы Марины Абрамович и Франца Аккермана, Эрвина Вурма и Марии Лассниг, Зигмара Польке и Герхарда Рихтера, Олафура Элиассона и Шона Скалли. Несколько залов музей отвел инсталляции «Покажи свою рану» Йозефа Бойса.

Но, безусловно, международную славу музею принесла коллекция творений группы «Синий всадник» и жемчужине собрания — подборке работ Василия Кандинского.

Василий Васильевич Кандинский приехал в Мюнхен в тридцатилетнем возрасте, в 1896 году, оставив блестящую карьеру в юриспруденции. После окончания 3-й Одесской мужской гимназии он поступил на юридический факультет Московского университета и затем остался в нем преподавать, став доцентом. В том же 1896 году ему предлагают место профессора в знаменитом Дерптском университете в Тарту. Но тяга к живописи, стремление стать художником оказались сильнее. Позже он вспоминал о двух главных событиях, повлиявших на это решение — посещение выставки французских импрессионистов в Москве в 1895 году — его потрясла картина Клода Моне «Стога сена», — и впечатление от оперы Рихарда Вагнера «Лоэнгрин» в Большом театре. Сам Кандинский называл решение стать художником своим «вторым рождением».

Мюнхен был в то время одним из центров европейского искусства. Кандинский начал заниматься в частной школе у известного художника и преподавателя, словенца Антона Ажбе — его учениками в разное время были Давид Бурлюк и Марианна Веревкина, Игорь Грабарь и Мстислав Добужинский, Иван Билибин и Кузьма Петров-Водкин. В 1899 году Кандинский пытается поступить в Мюнхенскую академию художеств — это получается со второго раза, в 1900-м. Он попадает в класс Франца фон Штука, яркого представителя (наряду с Францем фон Ленбахом и Фридрихом Августом фон Каульбахом) мюнхенской школы изобразительного искусства. По рекомендации фон Штука Кандинский целый год пишет только в черно-белой гамме, чтобы изучить форму без привязки к цвету — фон Штук считал, что цвета его палитры «слишком буйные».

Учеба у фон Штука не продлилась долго: Кандинский искал единомышленников, с которыми мог бы объединиться на общей волне неприятия академизма. Уже в мае 1901-го он вместе с Рольфом Ницки, Вальдемаром Хеккелем и Вильгельмом Хьюсгеном создает художественно-творческое объединение «Фаланга» («Phalanx»), становится ее руководителем, и открывает при ней художественную школу. На первой выставке «Фаланги» демонстрировались работы самого Кандинского, его друзей из литературно-художественного кабаре «Одиннадцать палачей», и работы Александра Зальцмана, с которым Кандинский познакомился во время учебы в академии.

На следующих выставках «Фаланги» Кандинский старался собрать работы, представляющие разные направления в искусстве: символизм, импрессионизм, югендстиль, или модерн. Кандинский и сам ищет свой стиль. В это время он создает несколько знаковых работ, одна из которых — «Синий всадник» (1903), — станет впоследствии символом нового объединения. «Фаланга» провела двенадцать выставок, но консервативное мюнхенское общество встречало их, скажем так, достаточно негативно. В 1904 году Кандинский решает закрыть объединение.

Благодаря «Фаланге» в личной жизни художника происходят большие изменения — он знакомится с Габриэль Мюнтер, которая в 1902 году пришла учиться живописи в его класс. В 1903-м он обручается с ней, несмотря на то, что уже десять лет был женат на своей двоюродной сестре Анне Чемякиной. Следующие пять лет Кандинский вместе с Мюнтер путешествуют по Европе и Северной Африке. Они побывали в Голландии, Швейцарии, Тунисе, Рапалло, некоторое время жили в Париже; три портрета Мюнтер работы Кандинского этого периода (два 1903 и один 1905 гг.) демонстрируются в коллекции «Lenbachhaus». Оба портрета 1903 года изображают Мюнтер за мольбертом, на природе; тогда художники неоднократно рисовали друг друга за работой — этюд Мюнтер изображает Кандинского сидящим на траве с переносным этюдником в руках. В музее есть также несколько этюдов, сделанных Кандинским в путешествиях — пляж в Голландии, скалистый берег моря в Рапалло, водопад в баварском Кохеле.

Вернувшись в 1908 году в Баварию, художники селятся в Мюнхене и каждое лето живут в маленьком городке Мурнау в Баварских Альпах, в доме, который Габриэль Мюнтер вскоре, в августе 1909-го, приобретет для их совместной жизни. Этот дом существует и сегодня — в нем открыт музей, и называют его, по традиции, «Русским домом». Гостями «Русского дома» были в те годы Франц Марк и Август Маке, Марианна Веревкина и Алексей Явленский, Пауль Клее и Арнольд Шенберг. В коллекции «Lenbachhaus» есть замечательная работа Мюнтер 1936 года, на которой изображен этот дом. Именно в нем, между фальшивыми стенами, сооруженными в подвале, она и сохранила коллекцию работ Кандинского и других участников «Синего всадника».

Годы, проведенные с Мюнтер в Мюнхене и Мурнау, станут, пожалуй, самыми важными для Кандинского в творческом плане. Он ищет себя, свою манеру выражения, постепенно переходя от выполненных в технике пуантилизма работ, посвященных русским народным темам («Пестрая жизнь», «Двое на лошади») и многочисленных пейзажей с видами Мурнау, построенных на цветовых диссонансах, к первым опытам абстрактной живописи.

В 1909 году Кандинский начал классифицировать свои большие работы как «Впечатления» («Impressions»), «Импровизации» («Improvisations») и «Композиции» («Compositions»). «Impressions» он характеризовал как «прямые впечатления, полученные от окружающей природы («outward nature»)», в отличие от «Импровизаций» — это были впечатления, полученные от «inward nature», «внутренней природы», то есть от собственных мыслей, идей и фантазий. «Композиции» были сочетанием всего этого и требовали большей художественности для выражения. Как ни удивительно, «Impressions» часто становились более абстрактными, чем «Импровизации» и «Композиции» (например, шесть больших работ, написанных в 1911 году; в коллекции музея есть прекрасная работа «Impression IV (Gendarme)»: здесь сочетаются абстракция и фигуратив). Иногда они отражали акустические и визуальные впечатления — как, например, в представленной в «Lenbachhaus» работе «Impression III (Concert)», которая является одной из первых в современном искусства работ, отображающих в цвете эффект от прослушивания музыки.

«Импровизации» часто имеют описательные названия и раскрывают индивидуальный подход Кандинского к абстракции. Абстракция означала для него в первую очередь обнажение объектов до их изначальной сути, обнаружение их «внутреннего звучания» и придание конкретной формы, конкретных очертаний духовному содержанию. В 1909–1914 годах Кандинский создает более тридцати пяти «Импровизаций», а в коллекции «Lenbachhaus» представлены «Improvisation 2», «Improvisation 19», «Improvisation 19A», «Improvisation 26».

И все же Кандинский рассматривал именно «Композиции» как главные заявления своих художественных идей. Если допустить сравнение живописных произведений с музыкальными, то «Композиции» являлись для художника симфониями, своего рода кульминациями его художественного видения в каждый конкретный момент его творческого пути. Хотя за всю жизнь он создал не более десяти «Композиций», семь из них — между 1909 и 1913 годами, но, тем не менее, «Композиции» прошли через все зрелое творчество Кандинского. Последняя из них датируется 1939 годом. В музее вы можете увидеть великолепную «Composition VII».

Василия Кандинского не зря называют «пионером абстракции». Хотя он и шел в этом направлении рука об руку к Мондрианом, Малевичем, Пикабиа, Делоне и другими, он был единственным, кто теоретически обосновал существование искусства за границами фигуративности. Именно его «Первая абстрактная акварель» 1910 года считается точкой отсчета для абстракционизма.

Удивительная энергия Василия Кандинского вдохновляла его на создание новых и новых художественных союзов. В январе 1909-го он инициирует создание «Нового объединения художников» (Neue Kunstlervereinigung Munchen). В его состав вошли Мюнтер, Веревкина, Явленский, Кубин и ряд других художников, среди которых был одессит, скульптор Владимир Издебский. Благодаря бурной деятельности Кандинского в 1909–1910 годах состоялось несколько выставок участников объединения с участием приглашенных художников, среди которых были Жорж Брак, Давид и Владимир Бурлюки, Кес ван Донген, Андре Дерен, Пабло Пикассо, Анри ле Фоконье, Жорж Руо и Морис Вламинк. Так консервативный Мюнхен стал на время центром авангардного искусства. Работы Кандинского, представленные на выставках, увидел никому на тот момент не известный мюнхенский художник Франц Марк — и был настолько впечатлен ими, что вскоре стал одним из его ближайших соратников и друзей.

Однако, как это ни удивительно, первая масштабная презентация работ Кандинского состоялась не в Мюнхене, а в Одессе, в городе, где он вырос. В 1909 году Владимир Издебский при поддержке Василия Кандинского решает организовать в Одессе серию международных выставок авангардного искусства, цель которых — ознакомить российскую публику с современным художественным творчеством. Во втором «Салоне», открывшемся в Одессе в феврале 1911 года, были представлены 54 работы художника. Кандинский разработал для «Салона» афишу и обложку каталога, в котором была опубликована его статья «Содержание и форма».

«Оригинальная прелесть Кандинского в том, что он вслед за Фридрихом Ницше, как бы осуществляя его эстетическую теорию о музыке, как единственном критерии и учителе красоты, доводит почти до аннулировки внешнюю форму, веруя только во внутренний, тайный ритм, и им проникая все картины, все фигуры, все линии. Гармония, а не точность, игра красок, а не контуры, язык сочетаний, а не внешняя похожесть, тайное и скрытое, а не наружное. Художник-музыкант со своей прелестью неясности мелодии — вот формула Кандинского. Фанатик ритма, он доводит свои картины до полного игнорирования точности, до почти совершенного уничтожения власти абриса, влюбленный в размер и темп, пренебрегающий наружной и внешней убедительностью. Здесь теоризм художественного анархизма доведен до последних пределов, до своего логического конца. В тех 54 холстах, которым отвел место у себя «Салон» — история эволюции Вас. Кандинского, это выставка ретроспективная, как бы смотр самому себе, устроенный художником, его исканья, его этапы. Начав с реализма, перейдя реалистический импрессионизм, пройдя синтетическую живопись, художник увлекается символизмом, чтобы найти себя, наконец, в музыкальной символике. Пять этапов, как пять ступеней лестницы, ведущих к последнему достижению эстетического индивидуализма, отрешенного от всяких заветов и преданий, свободно вышедшего на путь современной и полной независимости, отказавшегося от всяких правил, приобретшего право на безграничную свободу художника-анархиста, влюбленного в музыку красок и преследующего лишь одну цель: самоопределение в свободе и смелости», — писала о его работах одесская пресса.

Эксперименты Кандинского были чересчур смелыми даже для его коллег по «Новому объединению художников». Растущее напряжение вынудило Кандинского уйти с поста председателя. А когда на третьей выставке объединения в декабре 1911 жюри отклонило картину Кандинского «Композиция V», так как она не соответствовала размерам, установленным правилами, художник вышел из объединения. Вместе с ним из «Нового объединения художников» вышли Франц Марк, Габриэль Мюнтер и Альфред Кубин, чуть позже — Марианна Веревкина и Алексей Явленский. С уходом такой значительной группы «Новое объединение художников» прекратило свое существование.

Уход из «Нового объединения…» не стал ударом для Кандинского — уже летом 1911-го они с Францем Марком задумали нечто новое и грандиозное. Это не было создание еще одного традиционного художественного сообщества со своим уставом и декларацией. Они поставили своей задачей сближение и демонстрацию различных течений в искусстве, утверждение идеи синтеза искусств и равноправия художественных форм. Лучше всего для этих целей подходил альманах. Им стал «Синий всадник».

Название родилось за чашкой кофе, когда художники сидели в кафе в саду в Зиндельсдорфе — Марк любил лошадей, Кандинский — всадников, и оба любили синий цвет. Два произведения — «Синий всадник» Кандинского и «Синий конь» Марка — стали своеобразными символами одноименной группы, одноименного объединения художников, возникшего параллельно с работой над альманахом. И, хотя Кандинский впоследствии подчеркивал, что «Синий всадник» художественным объединением не был, мы продолжаем называть его именно так.

Очень быстро «Синий всадник» стал международным сообществом, в котором участвовали русские, немцы, французы, объединенные общим желанием творить новое искусство. В него, наряду с Кандинским и Францем Марком, вошли Август Маке и Марианна Веревкина, Алексей Явленский и Пауль Клее; в деятельности «Синего всадника» принимали участие Давид и Владимир Бурлюки, Габриэль Мюнтер, Робер Делоне, Густав Кампендонк, Андре Дерен, Эуген фон Калер, Альфред Кубин, Альберт Блох, Лионель Фейнингер. Первая выставка объединения открылась 18 декабря 1911 года в мюнхенской галерее Генриха Танхаузера. Вошедшие в экспозицию картины разных членов группы были очень близки между собой и по духу, и стилистически. Всего на выставке были представлены 43 работы четырнадцати художников.

Василий Кандинский представил на суд публики ту самую «Композицию V» и «Импровизацию 22». После Мюнхена, с января 1912 по июль 1914 года, выставка путешествовала по Европе и была показана в Кельне, Берлине, Бремене, Франкфурте. Гамбурге, Будапеште, Осло, Хельсинки и ряде других городов.

C февраля по конец марта 1912 года в галерее «New Art» Ханса Гольца проходит вторая выставка под названием «Синий всадник. Черное и белое», в которой принимают участие и члены других групп — из объединения «Мост», некоторые супрематисты и кубисты. Всего на выставке демонстрировалось 315 графических работ, выполненных исключительно на бумаге. Среди участников — Ханс Арп, Жорж Брак, Пабло Пикассо, Андре Дерен, Казимир Малевич, Михаил Ларионов и другие.

Однако основной целью было издание альманаха. И в мае того же 1912 года издательство Райнхардта Пипера печатает альманах «Синий всадник», программный документ художников-авангардистов, второй после манифеста Маринетти, статьи об истории, сущности и синтезе искусств в котором сопровождались многочисленными иллюстрациями. В альманахе были опубликованы статьи Франца Марка и Давида Бурлюка, Августа Маке и Арнольда Шенберга, Леонида Сабанеева и Василия Розанова, Эрвина фон Буссе и Николая Кульбина. Сам Кандинский опубликовал статьи «К вопросу о форме», «О сценической композиции» и сценическую композицию «Желтый звук».

Альманах был издан большим тиражом — 17 000 экземпляров. Это было рискованно, но он довольно быстро разошелся и уже в начале 1914 года вышел вторым, возросшим на 1200 экземпляров, тиражом.

Планы по созданию второго альманаха перечеркнула начавшаяся Первая мировая война. Кандинский, как гражданин России, был вынужден покинуть Германию. В августе 1914-го они с Габриэль Мюнтер едут в Швейцарию, где живут до ноября; там он предлагает ей начать жить раздельно и перевести отношения в дружеские; затем каждый уезжает самостоятельно — Мюнтер в Мюнхен и затем в Стокгольм, Кандинский в Москву. Отношения их к тому времени действительно становятся скорее партнерскими — по крайней мере, в представлении Кандинского. Мюнтер же по-прежнему ждет от него так давно обещанного предложения руки и сердца. В это же время покидают Германию и Алексей Явленский с Марианной Веревкиной. Вскоре на фронте погибают ушедшие туда добровольцами Август Маке и Франц Марк, и «Синий всадник» фактически прекращает свое существование.

Зимой 1915–1916 годов в Стокгольме Кандинский и Мюнтер встречаются в последний раз. В феврале 1916-го там проходит выставка работ Кандинского, в марте — Мюнтер. Несмотря на то, что он был уже в разводе с первой женой, Кандинский так и не сделал Габриэль предложение, которого она так долго ждала. Вскоре он вновь уезжает в Москву и женится на Нине Андреевской, которая была моложе его на двадцать семь лет. Когда в 1921 году чета Кандинских окончательно покидает Россию и перебирается в Германию, художник через своего адвоката требует у Мюнтер вернуть его картины и личные вещи, которые она хранила все эти годы. Часть вещей и работ она возвращает, часть оставляет у себя — в качестве моральной компенсации. Когда в 1933 году нацисты закрывают «Баухаус», в котором работал Кандинский, они с супругой переезжают в Париж. А Габриэль Мюнтер хранит его работы, при этом рискуя собственной жизнью и свободой.

После расставания с Кандинским Мюнтер на десять лет забросила искусство, пытаясь найти себя в чем-то другом. Вернувшись к живописи в 1927-м, она, тем не менее, все последующие годы ведет замкнутый образ жизни и — несмотря на обиду, — бережно хранит работы своего бывшего возлюбленного, сначала сама, а потом с новым другом и единомышленником, искусствоведом Йоханнесом Айхнером.

19 февраля 1957 года Габриэль Мюнтер исполнилось восемьдесят лет. В этот день она подарила музею, городу и миру свою бесценную коллекцию. Помимо живописи и графики, это были ее дневники и переписка с Кандинским, черновики альманаха и около двух тысяч фотографий, отснятых ею во время их совместных с Кандинским поездок и путешествий.

В 1965 году, вдохновленные примером Мюнтер, наследники берлинского промышленника Бернхарда Келлера, который был дядей жены Августа Маке и не только покупал работы участников «Синего всадника», но и финансово поддерживал выставки и публикации объединения, подарили музею работы Франца Марка и самого Маке. А в 1971 году созданный пятью годами ранее Фонд Габриэль Мюнтер и Йоханнеса Айхнера приобрел для музея архив Альфреда Кубина, содержащий его письма и рисунки.

Если вы будете в Мюнхене, не пожалейте нескольких часов и зайдите в «Lenbachhaus». Уверяю, вы запомните этот визит надолго.

В гостях у Кандинского. Дессау

Смотреть по сторонам, вне всякого сомнения, полезно. Так же, как и крутить головой (как минимум, для разминки шеи). Особенно, когда ты путешествуешь, пусть даже и ведешь машину и сосредоточен на дороге. А как не быть сосредоточенным — в Германии на автобанах ограничений скорости нет: если хочешь что-то увидеть, нужно выбрать правый ряд и оказаться где-то среди грузовиков, или съехать на второстепенную дорогу.

Обычно мы ездим из Праги в Амстердам через юг Германии. Нюрнберг — Франкфурт — Бонн — Кельн. Так было и в этот раз, в ноябре 2019-го. Но под Франкфуртом всегда невероятные пробки, которые надоели нам настолько, что обратно мы решили поехать по «северному пути». Waze, незаменимый навигатор, подсказал, что ехать в Прагу через Ганновер — Магдебург — Дрезден гораздо быстрее. Это раз. По этому маршруту мы еще не ездили — это два. Поэтому решение было единогласным.

Остановиться на ночь сначала хотели в Магдебурге — все же название известно еще со школьных времен, — но потом я нашел отель, находящийся в замке с тысячелетней историей: «Wasserburg zu Gommern». Подъезжая к городку Гоммерн, я увидел указатель на Дессау. И сердце мое учащенно забилось.

Как-то так получилось, что именно в год столетия Баухауса (да-да, я знаю, что писать его название нужно с маленькой буквы, но рука не поднимается) я им наконец заинтересовался. До этого я представлял его себе как сугубо утилитарную, прагматичную, лишенную романтики школу, в которой пытались рационализировать среду человеческого обитания с немецкой холодностью и практичностью. Индивидуальность словно стиралась в этих стандартных массовых домах. Недаром масштабный жилой проект Вальтера Гропиуса, реализованный им в Западном Берлине уже в 1960-м, стал на долгое время настоящим гетто. Лишь два имени скрашивали для меня холодность Баухауса — Кандинский и Клее. «Недаром они в Дессау жили в одном доме и вообще дружили», — думал я.

Сразу скажу — я был совершенно не прав. Для того, чтобы понять это, и нужно было приехать в Дессау.

Но я же не зря писал о том, что нужно и полезно вертеть головой. По пути в Дессау на дорожных указателях мы увидели смутно знакомое название — Цербст. Короткий брейнсторминг — и мы с женой вспоминаем, что наша Екатерина II, основательница Одессы, в девичестве носила имя София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская. А значит, впереди — ее родовое имение.

Пока один ведет машину, другой может гуглить — спасибо мобильному Интернету. За десять минут перед нами открылась цепочка удивительных совпадений, связанных с Одессой.

И Магдебург, и Цербст, и Дессау расположены в немецкой земле Саксония-Анхальт.

Своим названием современный Анхальт обязан родовой крепости Асканиев, Ангальт. Род Асканиев — немецкий княжеский род, известный с XI века.

Известный всем заповедник «Аскания-Нова» был основан в 1828 году герцогом Фердинандом Фридрихом Ангальт-Кетенским, представителем одной из ветвей рода Асканиев и дальним родственником Екатерины II. Император Николай I продал ему землю для создания овцеводческой колонии герцогства Ангальт-Кетен. В царском указе от 1 марта 1828 года значилось: «Цель сего поселения состоит в том, чтобы оно служило образцом большого благоустроенного сельского хозяйства, соединенного с фабричной промышленностью». В 1841 году Фердинанд Фридрих назвал местность «Аскания-Нова» по имени своего родового имения Аскания. А после его смерти землю купила семья Фальц-Фейнов. Именно Фридрих Фальц-Фейн основал в «Аскании» заповедник, названный сейчас его именем. А в Одессе Фальц-Фейнам принадлежал не только знаменитый «Дом с атлантами» на улице Гоголя, но и большая консервная фабрика. Софья Богдановна Фальц-Фейн, железной рукой управлявшая хозяйством вместе со своим мужем, Эдуардом Ивановичем, а после его смерти с его братом, Густавом Ивановичем, который стал ее вторым мужем, вели торговлю шкурами, шерстью и мясом через одесский порт. Софья Богдановна основала даже собственное пароходство, построив в селе Хорлы возле Перекопа порт, вода в котором подогревалась незамерзающим горячим источником. В конторе порта большевики и расстреляли восьмидесятичетырехлетнюю женщину в ночь с 16 на 17 июня 1919 года. Незадолго до этого она отказалась покидать родину, хотя сын, Владимир Эдуардович (окончивший, кстати, в Одессе Ришельевскую гимназию и Новороссийский университет), даже прислал за ней греческий эсминец и два русских военных корабля. Софья Богдановна была уверена, что ей, сделавшей столько хорошего для родной страны и людей, ничего не угрожает. Как оказалось, она просто не знала этих людей.

Семья одного из ее сыновей, Александра, чудом избежала подобной ситуации в Петрограде в 1918 году. Благодаря счастливой случайности спасшись от ареста и оставив на родине абсолютно все, они бежали в Финляндию. Сын Александра, барон Эдуард Олег Александрович фон Фальц-Фейн, проживший большую часть жизни в Лихтенштейне, стал известным бизнесменом, коллекционером и меценатом. В сентябре 1995 года благодаря его усилиям в Цербсте появился музей Екатерины II. Барон договорился с бургомистром о том, что город отреставрирует здание под музей, а сам он отдаст из своей коллекции экспонаты, связанные с императрицей.

Настоящей страстью Эдуарда Фальц-Фейна стало возвращение культурных ценностей в Россию и Украину. Он покупал на аукционах то, что было вывезено до революции и во время мировых войн, и возвращал в музеи. В 1975 году на аукционе «Sotheby’s» в Монте-Карло барон познакомился с легендарным литературоведом и искусствоведом Ильей Самойловичем Зильберштейном, который по поручению библиотеки имени Ленина приехал на аукцион за книгой из коллекции Дягилева-Лифаря. На аукцион Зильберштейн опоздал, но книгу купил Фальц-Фейн и с радостью подарил библиотеке. После этого они с Зильберштейном сдружились. Об Илье Самойловиче можно писать много, но главное — именно он стал основателем серии сборников «Литературное наследство», создателем московского Музея личных коллекций, в экспозиции которого центральное место занимают более двух тысяч произведений из его собственного собрания, а это работы Рембрандта, Тьеполо, Айвазовского, Шишкина, Венецианова, Репина и других. Именно Зильберштейн стал первым в советское время уважительно писать о русской эмиграции. И — что бы вы думали — он родился в 1905 году именно в Одессе!

А самое главное — в Одессе вырос Василий Кандинский. В гости к которому, в Дессау, мы и мчались, оставив Цербст позади.

Баухаус «переехал» в Дессау в 1925 году, после того, как школу выгнали из Веймара за революционную новизну и политическую «левизну» ряда преподавателей и студентов. Целый ряд немецких городов предложил им тогда перебраться к себе. Но Дессау предложил самые выгодные условия. 25 мая 1925 года бургомистр Фриц Гессе подписал с основателем и директором Баухауса Вальтером Гропиусом договор, предусматривавший не только финансирование со стороны города, но и строительство новых зданий.

И Дессау не прогадал. Сейчас там — настоящее паломничество. Поклонники идей Баухауса приезжают туда со всего мира. За час, который мы провели в только что открывшемся музее, туда приехали четыре группы — и это утром в будний день.

А у здания Баухауса, построенного Гропиусом, автобусы останавливались один за другим. Японские студентки фотографировали друг друга на фоне надписи на боковой стене здания, даже не пытаясь сдерживать свои восторг и волнение. Да и сам я, неоднократно видевший это здание на фотографиях и в фильмах, неожиданно распереживался и обошел его по кругу, сделав больше сотни фотографий, и не уставал поражаться тому, как замечательно Гропиус умел работать со светом — мастерские просто залиты им. В общем, к виллам преподавателей, которые расположены в полукилометре от основного здания, я прибыл уже совершенно «подогретым» — в хорошем смысле слова. Эйфория — вот самое подходящее определение чувства, которое я испытывал. Ведь совсем рядом был дом Кандинских!

А вот Нина Кандинская в свой первый приезд в Дессау эйфорию поначалу не испытывала. «Первое впечатление было не очень захватывающим, однако вскоре оно переменилось», — вспоминала она.

Дессау тогда, в 1925-м, был гораздо «продвинутее» Веймара. «Со временем между баухаусцами и жителями Дессау установились добрые отношения», — писала Кандинская. — «Жители мыслили современно, и благодаря их отзывчивости Баухаус обрел новую родину». Веймарцы же относились к школе с предубеждением, подозревая в преподавателях и студентах или евреев, или коммунистов, или и то, и другое.

«Дессау был резиденцией анхальтских князей, о чем напоминали городской дворец, частью построенный Кнобельсдорфом, позднеготическая дворцовая церковь со знаменитыми произведениями Лукаса Кранаха, а также замки Верлиц и Ораниенбаум. Население было заметно приветливее и терпимее, чем в Веймаре. Здесь уже веяло духом ХХ века, здесь была развита промышленность, и Юнкерс производил свои самолеты».

Кто мог тогда знать, что в 1945 году союзная авиация разбомбит Дессау, разрушив его на восемьдесят процентов, во многом из-за этого самого завода Юнкерса, социалиста и пацифиста, изобретателя современных газовых колонок, заложившего основы современной гражданской авиации, которого нацисты отстранили от руководства собственным заводом и посадили под домашний арест сразу после прихода к власти? Тогда же был разрушен и дом Вальтера Гропиуса, первого директора Баухауса, и стоявший рядом дом Ласло Мохой-Надя. А еще — фамильный замок Екатерины II, от которого остались лишь руины восточного флигеля…

Но в середине 1920-х все казалось почти идиллическим.

Нина Кандинская вспоминала о том, что они с мужем объездили на велосипеде все окрестности Дессау. Поразительно — одесские художники обожали писать цветущую сирень, и жившие в Дессау по соседству Кандинские и Клее тоже ее обожали: «Каждый год мы предвкушали, когда настанет пора цветения сирени в Дессау. Тогда, обычно вместе с Клее, мы нанимали ландо, запряженное парой лошадей, и кучер возил нас по дворцам в окрестностях города. <…> Знатоки архитектуры Клее и Кандинский всегда оказывались в таких поездках прекрасными экскурсоводами».

На средства города было построено не только здание школы, но и семь квартир — фактически домов — для преподавателей: отдельный дом для Вальтера Гропиуса и три двухквартирных дома: для Мохой-Надя и Лионеля Фейнингера, Мухе и Шлеммера, Кандинского и Клее с семьями. Дома были готовы к заселению поздней осенью 1926-го. «Они стояли в центре светлого соснового лесочка неподалеку от главного здания Баухауса», — писала Нина Кандинская. Они и сейчас там, в шестистах метрах от учебного корпуса. Нужно лишь немного проехать прямо по Гропиус-аллее и повернуть налево, на Эберт-аллее. Тогда она называлась Бюргкюнауэр-аллее, и именно Кандинская попросила бургомистра построить там дома.

«Когда мы въехали в наши сдвоенные дома, случилось то, что считалось невозможным: новая родина открылась нам и увлекла гостеприимной атмосферой. Конечно, поначалу мы вращались только среди своих. Обустройство дома отнимало время, кроме того, мы оба работали в маленьком саду у дома, а наше воодушевление все росло. Мы сажали сирень и разводили розы, которые, к нашей радости, быстро прижились». Счастливый Кандинский даже писал в Дрезден приятелю Виллу Громану: «Здесь так чудесно: мы живем на природе далеко от города, слышим петухов, птиц, собак, вдыхаем запах сена, цветущей липы, леса. За несколько дней здесь мы совершенно изменились».

Новые дома преподавателей стали диковинкой благодаря своей революционной архитектуре. Туда начали специально приезжать журналисты. Нина Кандинская в своей книге «Кандинский и я» приводит слова журналистики Фаннины Халле:

«Насколько все четыре дома преподавателей похожи снаружи, настолько разительно отличаются друг от друга внутри. <…> В доме Василия Кандинского — вход слева. Минуя скромное помещение, окрашенное в бледно-розовый цвет с одной позолоченной стеной, затем другое, окрашенное в чистый черный, но как двумя солнцами освещенное яркой светоносной картиной и белоснежной отражающей поверхностью большого круглого стола, поднимаешься по узкой лестнице в мастерскую художника и сразу понимаешь, что ему нравятся чистые холодные цвета и что каждая форма здесь, каждый оттенок цвета и их сочетания наделены определенным смыслом.

Дверь открывается, и мы оказываемся в уединенном царстве. Его неустанный творец и владыка, вечно юный и всех превосходящий, еще в 1912 году — до войны, революции и сменявших друг друга «измов» бунтарски пророчествовал начало новой эры, новой духовности. Нас захлестывает круговорот больших и маленьких, вечно обновляющихся волшебных миров, доведенных мастером до степени совершенства, они — как спелый фрукт, любовно наколдованный в масляной краске и темпере, акварели и гуаши».

Уединенное царство — это мастерская. Меня всегда поражают фотографии художников, сделанные в начале прошлого века. Они даже на природу ходили в костюме. Не могу понять, как они не пачкались! Вот и Кандинский был чистюлей. «Он обладал выраженным стремлением к чистоте и порядку. Эта черта характера особенно проявлялась в его мастерской. «Если художник терпит в своей мастерской грязь, это свидетельство дурного вкуса. Я смогу заниматься живописью и в смокинге», — вспоминала Нина Кандинская.

В Дессау Василий Кандинский пережил необычайный творческий подъем: «… этот период был, скорее всего, самым продуктивным в его жизни. Между 1925 и 1933 годами были созданы 289 акварелей и 259 картин. <…> Между 1925 и 1928 годами выделяется так называемая «эпоха круга». На годы работы в Дессау выпадает и открытие Кандинским романтической абстракции». В это время его работы активно начинают приобретать музеи — в частности, музей Гуггенхайма.

Кандинский пользовался необычайной популярностью в Дессау. Он был желанным гостем в доме наследной принцессы Элизабет Анхальт-Дессауской, которая высоко ценила его искусство. О том, с каким почтением к Кандинскому относились в городе, говорит то, что к его 60-летнему юбилею здесь была организована его персональная выставка.

Позолоченная стена в гостиной «дожила» до наших дней. Ее и оригинальный пол из триолина — пластика, который в середине 1920-х годов использовался в Германии вместо дорогого линолеума — с гордостью показывает сейчас посетителям смотритель родом из Ирана.

Мы наконец в доме. Комнаты пусты, только в гостиной и мастерской установлены экраны, на которых демонстрируются фотографии, сделанные в те славные времена. Но воображение дополняет все остальное. Поражаемся встроенным шкафам. Представляем, как выглядела кухня. Любуемся соснами, которые видны из каждого окна. И не можем понять, как Кандинские умудрялись устраивать в небольшой гостиной званые вечера.

«Дважды в год в нашем доме бурлили события — на Новый год и во время карнавала. На Новый год мы приглашали обычно несколько семей: Клее, Гроте и Альберсов. Иногда к гостям присоединялись Мухе с женой. Кандинский, обычно никогда не танцевавший, на Новый год делал исключение. К полуночи он превозмогал себя, как и Клее, и шел со мной на танцевальную площадку. Нашим коронным танцем всегда был вальс Штрауса «Голубой Дунай». Я готовила гостям холодные закуски, с которыми подавали шампанское. А 24 декабря мы праздновали в узком кругу — только с семьей Клее».

Вообще балы и вечеринки в Баухаусе любили. И подходили к их организации творчески. Когда новое здание Баухауса в Дессау было построено, 2 декабря 1926-го в актовом зале состоялся праздник, в котором участвовала тысяча гостей из Германии и из-за границы. В балах Баухауса принимал участие и молодой принц Анхальтский, «прекрасный танцор», как вспоминала Нина Кандинская.

А у самих Кандинских костюмированный праздник состоялся 8 марта 1927 года, в день, когда они получили немецкие паспорта. Режиссуру праздника взял на себя легендарный Оскар Шлеммер, который нашел для преподавателей маскарадные костюмы в Театральном фонде Дессау. Клее был на празднике восточным шейхом, Фейнингер — махараджей, Мохой-Надь надел униформу князя Леопольда Анхальтского, Марсель Брейер сам сшил костюм, пародировавший моду разных времен. Нина Кандинская надела короткое тюлевое платье, а Василий Васильевич — баварские шорты и фрак.

Семья Клее была самой близкой для Кандинских и в Веймаре, и в Дессау. «Тонкая стена отделяет рабочее пространство Кандинского от мастерской Пауля Клее», — писала Фаннина Халле. Кандинские и Клее даже не разделяли подвальные — технические — помещения и садовые участки. Но часто разделяли… трапезу.

Нина Кандинская описывает воспоминания сына Пауля Клее, Феликса: «Обычно за едой принято общаться. Только не у Кандинских. Кандинский сидел за столом как пророк, держа рядом с собой книгу, и во время еды читал. Я до сих пор помню, что на ужин был жареный картофель и ветчина. На каждый кусочек Кандинский намазывал толстый слой острейшей горчицы. Я был озадачен, потому что у Кандинских все было не как у нас. К ужину полагался крепкий черный чай. Еда была священнодействием — культом. Это произвело на меня необычное впечатление».

Еще один забавный момент случился во время обязательного дневного отдыха Кандинского. Нина в это время крепила на двери дома табличку «14.00–15.00 — закрыто». Но однажды именно в это время в двери постучал нищий. Нина рассердилась, подошла к окну и крикнула ему: «Вы что, читать не умеете? Между двумя и тремя часами не открываем!» На что нищий ответил: «Я не буду из-за вас прерывать свой маршрут».

Мы еще раз обходим дом, поднимаясь по узкой лестнице. Я держу в руках книгу Нины Кандинской:

«Нельзя сказать, чтобы мы с Кандинским были счастливы жить в архитектуре Гропиуса. Она имела ряд недостатков, делавших нашу жизнь не слишком комфортной. Например, Гропиус сделал в холле огромную прозрачную стену, так что любой мог заглянуть с улицы внутрь дома. Это мешало Кандинскому, который всегда тщательно ограждал свою частную жизнь. Недолго думая он закрасил стену изнутри белой краской.

Гропиус протестовал против использования цвета в своей архитектуре. Кандинский, напротив, очень ценил жизнь в окружении цвета, поэтому мы поручили перекрасить стены, и в частности столовую, взяв черный и белый за основу. Представители Баухауса считали, что будет мрачновато, но получилось с точностью до наоборот: контраст черного и белого создал радостную атмосферу.

Гостиная была выкрашена в бледно-розовый, а стены ниши покрыты листовым золотом. Спальня приобрела миндально-зеленый оттенок, мастерская Кандинского — светло-желтый, а комната для гостей — светло-серый. Стены моей маленькой комнаты сияли бледно-розовым цветом. Все оттенки были подобраны Кандинским интуитивно очень точно, и благодаря такому удачному выбору наша квартира в Дессау казалась светлой и просторной».

Почти все эти цвета воспроизведены в доме Кандинского сегодня. Жаль, что нет мебели — знаменитой мебели гениального Марселя Брейера, венгерского еврея, который в Веймаре был учеником Баухауса, а в Дессау — уже преподавателем. Как и Кандинский, я тоже влюбился в мебель Брейера с первого взгляда. Правда, сейчас она стоит «немного» дороже… А тогда Брейер сначала сделал для Кандинских эскиз обстановки столовой и спальни, а потом и саму мебель, которая по просьбе Кандинского, переживавшего в ту пору «эпоху круга», содержала как можно больше элементов в форме окружности. Нина Кандинская вспоминала: «Я однозначно склоняюсь к черному и белому цветам», — сообщил он Брейеру, который, точно следуя пожеланиям Кандинского, создал мебель на века. Я до сих пор пользуюсь ею в своей парижской квартире, и она всегда вызывает живую реакцию гостей. Кандинский восхищался надежностью, скромностью и простотой изделий Брейера. Впервые он увидел его мебель на выставке Баухауса. На выставке 1925 года он был в таком восторге от выставленных металлических кресел и стульев, что недолго думая приобрел одно из кресел и два стула. Он был в числе первых покупателей этих моделей Брейера. В 1960-е годы кресла по таким образцам начала производить мебельная фабрика в Болонье. По желанию Брейера металлическое кресло вошло в модельный ряд под названием «Василий».

Сейчас оригинальные, созданные Брейером кресла стоят около пятидесяти тысяч долларов, а их реплики производятся многими компаниями. Четыре таких кресла торжественно стоят в холле второго этажа здания Баухауса в Дессау…

Иногда случается так, что в одно время в одном месте собирается группа гениев. И тогда то, что они делают, становится эпохальным. Баухаус, вне всякого сомнения, стал главной школой архитектуры и дизайна ХХ века. Конечная цель, к которой стремился Вальтер Гропиус — помочь студентам объять жизнь во всей ее космической полноте, объединить все виды художественного творчества, все художественно-производственные дисциплины «как неразрывные части универсального творчества». «Конечной, пусть и далекой, целью Баухауса является создание синтетического произведения искусства — огромного строения, в котором нет границ между монументальным и декоративным искусством», — писал он.

Задуманное удалось. И пусть Баухаус просуществовал всего четырнадцать лет (в 1933-м его разогнали нацисты), и пусть там сменились за это время три директора, и пусть все они придерживались разных взглядов и на искусство, и политических — но из школы вышла целая плеяда гениев, которые реализовали свои навыки и свой талант в разных странах. Преподаватели и выпускники Баухауса построили «белый город» Тель-Авива и небоскребы в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго и Торонто. Великолепные жилые дома — чего стоят «Вилла Тугендхат», построенная в Брно третьим директором школы Мисом ван дер Роэ, или его же «Стеклянный дом» дом в Штатах. Университеты в Нигерии и Чикаго. Музеи и галереи — тот же Мис ван дер Роэ построил здание Новой национальной галереи в Западном Берлине, Марсель Брейер с коллегами — Музей Уитни в Нью-Йорке. Среди работ Брейера — и здание ЮНЕСКО в Париже.

Влияние Баухауса огромно — воздействие его идей на свое творчество признают Норман Фостер, Заха Хадид и десятки знаменитых архитекторов всего мира. Даниэль Либескинд, известнейший мастер деконструктивизма, сказал недавно:

«Я ходил в школу в Нью-Йорке, в «Cooper Union», и многие из моих учителей были выпускниками Баухауcа. Профессор Ханнес Бекманн, например, который преподавал мне теорию цвета и дизайн, был художником и фотографом, которого учили в Баухауcе, и учил нас по записям Василия Кандинского и Пауля Клее. Вы можете в это поверить? Он показал мне свои записи с комментариями этих удивительных художников.

Таким образом, у меня был точный курс, который преподавали в Баухауcе, и я изучил красоту и глубину его идей. Иногда Бекманн исправлял нас, используя слова Кандинского, которые я узнал позже, читая его книги. Я думаю, что мне повезло, что я получил удаленное образование в Баухауcе через выпускников в Нью-Йорке. Я бы никогда не сделал то, что делаю, без этого.»

Ну, а в Дессау стоит приехать минимум на два дня. Чтобы успеть не спеша посетить новый, только что открывшийся в самом центре города музей Баухауса с его 49 тысячами экспонатов. Чтобы побродить по историческому зданию Баухауса и полюбоваться светом, заливающим его залы. Увидеть построенные Гропиусом в районе Дессау-Тертен дома и старую биржу труда. Зайти в «Дома с выходом на балкон», построенные вторым директором Баухауса, Ханнесом Майером. Удивиться «Стальному дому», спроектированному Георгом Мухе и Ричардом Пауликом — красивому, но совершенно непригодному для жизни. Полюбоваться стоящим на берегу Эльбы ресторанным павильоном «Корнхаус» (Kornhaus), построенным Карлом Фигером.

И, конечно, зайти в гости к Кандинскому.

«Пфундс Молкерай». Дрезден

В дрезденском Нойштадте, в который часто не добираются приезжающие в город туристы (и совершенно напрасно, кстати) — находится один из самых удивительных молочных магазинов, которые я видел в своей жизни. Хотя — чего уж там, — самый удивительный. Называется он «Пфундс Молкерай», молочный магазин Пфунда, и, согласно книге рекордов Гиннесса, является самым красивым молочным магазином в мире.

Пауль Пфунд, сын торговца топливом и успешный фермер из Райнхольдсхайна, в 1879 году решил осуществить идею по снабжению Дрездена свежим и гигиенически чистым молоком. Что же он сделал? Для начала — приехал в Дрезден с женой Матильдой, шестью коровами, шестью свиньями и гениальными идеями. Молоко доставлялось из окрестных деревень на открытых повозках, что никак не соответствовало представлениям Пфунда о гигиене. Поэтому в своем первом магазине на Görlitzer Straße он устроил своего рода шоу — клиенты могли через окно в торговом зале наблюдать за тем, как доили коров, а молоко дважды процеживали через тонкую ткань и охлаждали. Молоко продавали и в магазине, и доставляли покупателям домой. Постепенно число клиентов увеличивалось, и магазин переехал на Bautzner Straße, 41. Там и началось настоящее триумфальное шествие ныне известного предприятия, вышедшее за пределы Дрездена.

В 1880 году в бизнес вошел брат Пауля, актер Фридрих Пфунд, а позже — сыновья Пауля, Курт и Макс. Фирма сильно расширилась, к ней относились, кроме коровника, фабрика по производству картона, печатная фабрика для наклеек и рекламных плакатов, кузнечная мастерская для подковывания сотни собственных лошадей, мастерская сантехника, малярка, портняжная и прачечная для стирки служебной формы сотрудников. Пфунд вообще хорошо относился к персоналу — его сотрудники могли жить в служебных квартирах и отдавать своих детей в фирменный детский сад.

Сначала магазин продавал ежедневно около 150 литров молока; в 1930-х годах в нем перерабатывалось и продавалось уже около 60 000 литров молочных продуктов.

Пфунд стал первым производителем сгущенного молока в Германии, он также продавал молочное мыло и детское питание.

Сегодня магазин находится по адресу Bautzner Straße,79. Он был построен в 1891 году и благополучно пережил бомбежку Дрездена в 1945 году. На облицовку магазина пошло двести пятьдесят квадратных метров расписанной вручную плитки в стиле неоренессанса, которая была изготовлена фирмой «Villeroy & Boch» в сотрудничестве с дрезденскими художниками. В 1972 году магазин перешел в государственную собственность и был закрыт в 1978 году. К счастью, в 1990-х удалось возобновить традицию: сегодня в нем продаются молочные продукты и проводятся дегустации сыра.

Ну, а в книгу рекордов Гиннесса магазин внесен в 1997 году.

Магазин магазином, но ведь это не все. На втором этаже над ним расположен еще и ресторан, где все готовят из молочных продуктов и где можно съесть, например, шницель из сыра. Очень вкусный. Я пробовал.