Женская карта

Евгений Греков, 2000

Детектив, а скорее триллер. В нем две сюжетные линии с двумя главными героями: одна завязывается в исправительно-трудовой колонии и прослеживает авантюрную историю заключенного, объявившего себя внедренным агентом КГБ (идея сюжета, к слову, основана на реальных событиях, произошедших в провинциальной колонии в конце 80-х); другая раскрывает картину преступления, замаскированного под самоубийство подпольного дельца, и будни следователя Елены Ясновой, пытающейся найти концы запутанной истории. Герои, как и следовало ожидать, встретятся в кульминационный момент. Это четвертое произведение в серии из пяти детективов данного автора. Каждая книга – отдельное дело, расследуемое главными героинями – сотрудниками правоохранительных органов, следователями, матерью и ее дочерью: Обручевой Татьяной и Еленой Ясновой. Содержит нецензурную брань.

Глава вторая

Подполковник Залихванов, маленький, но крепко сбытый и шустрый, то и дело прикладывал руку ко лбу, по-видимому таким образом измеряя свою температуру и пытаясь унять боль, и не переставал хлестать из графина воду.

Вчера они с Устрицыным ездили на рыбалку и, хотя ни черта не поймали, если не считать пяток малявок, что сразу же пошёл на уху, зато от души набрались «Посольской». А утром ещё жена расшумелась на Василия Никитича, и на работу он заявился не просто с больной головой, но и злым.

Отчего раскричалась жена, Залихванов знал, и «Посольская» тут была не при чём. Вместо неё могла оказаться и «Русская», и «Пшеничная», и зловонючий самогон. Ну что тут ругаться зря, если Василий Никитич употреблял. Дело в том, что он обещал жене заказать у себя на работе кухонный шкаф для дочери Марианны, однако же позабыл, а ответить положительно на вопрос супруги не сообразил. Тяжело было с утра — не до того. Чтоб избежать другого скандала подполковник сразу послал дневального за бригадиром столярки Пашкой Съедалиным; и тут выяснилось, что того ещё вчера перед отбоем посадили в ШИЗО по суточному постановлению, и теперь вот ему, хозяину, придётся решать, что с Пашкой делать дальше. То, что у Съедалина нашли при шмоне 6500 — сущий пустяк. Хуже, что он обложил матом инспектора оперчасти, да ещё откуда-то разузнал, что сдал его осуждённый по фамилии Оськин, ну и естественно, и безотлагательно разукрасил тому физиономию.

«Непримеров-то, Непримеров — сыщик сраный! Сколько раз им всем говорил и оперативникам в том числе: не трогайте мне бригадиров и мастеров! Вон ползоны отрицаловки шляется, в секциях почти что в открытую деньгами трясут!.. Нет, засранец, он принялся шмонать передового бугра, а ведь не сегодня-завтра женится и побежит: дядя Паша, стульчик надо! Дядя Паша, разделочную доску сделайте! Распустил Лёня своих подкумков, придётся и ему втык сделать. Без стукачей ни хрена не умеют работать! Что там за Оськин ещё выискался?!»

Залихванов щёлкнул клавишей внутренней связи:

— ДПНК! В зоне сейчас, должно быть, в жилой, есть такой Оськин… Не знаю, в каком отряде! Тебе что, ещё отряд сообщить?! — рявкнул на дежурного помощника подполковник. — Привести ко мне в кабинет!

Заключённый Оськин Валентин Лукич, двадцати трёх лет от роду, отирался около бани и, не смотря на недавно приобретённые побои, вновь выслеживал новую информацию для своего патрона, который, как и обещал, приволок ему бутылку вина, из которой правда же сам и отпил полный стакан, но зато дал и сигарет. Осведомителем Валентин стал совершенно случайно и до знакомства с тюремной системой абсолютно не обнаруживал в себе склонность к ябедничеству, а тем более к доносительству. Вступить на этот нелёгкий, да к тому же презираемый путь Валю побудили его же друзья по несчастью или иначе, соседи по нарам. Веснушчатый и пухленький, с большой головой и короткими ножками, Оськин довольно комично выглядел, а если учесть ещё, что передач ему никто не приносил, а драться он и вовсе не научился, то его положение среди сокамерников становилось и впрямь незавидным. Отбывал Оськин по статье 113 УК, и своих два года он получил за то, что три года систематически истязал жену. Если в камере он выглядел не иначе, как чучелом, то дома представлял из себя дебошира и деспота. В конце концов молодая жена не выдержала и, не без помощи соседей по подъезду, написала на благоверного заявление, в результате чего тот в камере и оказался. В кругу мужиков — лишь дай слабину, будь то хоть на воле в обычной бригаде или, тем более, на армейской службе; но закалку Валентин как раз-то и не испытал по причине банального плоскостопия. И не избежал он самого страшного — среды уголовников. А они-то мигом в нём распознали объект для развлечений, к чему, как им казалось, даже располагало его женское имя. И не миновать бы Оськину исполнения песен, восседая верхом на параше, не умудрись он вовремя улизнуть из камеры. Записавшись на приём к зубному врачу и, лишь стоило надзирателю вывести его в коридор, он тотчас, обливаясь слезами, попросил сержанта сопроводить его в оперчасть, объяснив, что иначе его изнасилуют уголовники.

Кум следственного изолятора человеком оказался сметливым, отзывчивым на чужие слёзы и добрым. Он не только дал Оськину закурить, но и напоил настоящим кофе с кусковым сахаром, а потом в течение двух часов объяснял, как и с кем себя лучше вести и обучал основным премудростям конспиративной работы. На прощание капитан подарил Вале стограммовую пачку чая и целых две пачки сигарет с фильтром. Туда, где Оськин сидел, он не возвратился — его поместили в другую камеру в совершенно противоположном крыле тюрьмы. Буквально через месяц Валя с поразительной лёгкостью и невесть откуда в нём взявшимся профессионализмом закладывал капитану соседей по шконцам. Чтобы у сокамерников не возникало подозрений, где он в действительности бывает, его выводили под самыми разными предлогами: то к адвокату, то к врачу, а однажды, по предварительной договорённости с капитаном, его даже сажали в карцер, и Валя долго возмущался и орал, чтобы об этом слыхала хотя бы половина тюрьмы. Но однажды, по недоработке оперативников, Оськин всё-таки прокололся. Возвратившись от капитана в очередной раз, причём с чаем и куревом, он бодро заявил зэкам, что наконец-то подписал обвиниловку, ну а следователь и расщедрился на радостях. Однако стукач не мог знать, что в его отсутствие в камеру заглядывала инспекторша из спецчасти и выдала его чуть ли не с потрохами. А дело в том, что Оськин был уже осуждённым, и та собиралась ему вручить поступившую из канцелярии суда копию приговора, не имея ни малейшего понятия о том, почему Валя сидит среди подследственных. Другая бы инспекторша и не догадалась искать его в этом крыле здания, всегда помня об особой специфике сей работы и назубок зная суть формулировки: «по распоряжению оперчасти…». Но эта молодая девушка оказалась не искушённой в тюремных тонкостях, зато достаточно настырной в своём желании всучить заключённому приговор. Тогда-то сокамерники и задали вопрос Оськину, у какого такого следователя он был и то ли подписывал, если по факту давно осуждён. Валентин стушевался, заволновался, испугался, но при этом высказав сам себе невиданную прыть, подскочил к двери и стал отчаянно в неё молотить. И благо, что надзиратель не ушёл далеко от камеры. На другой день во избежание осложнений капитан быстренько распорядился этапировать Оськина в колонию. И сделал он это весьма вовремя, потому как на стенах предбанника и привратки столь же быстренько появились надписи: «Опасайтесь Оськина — пашет на оперчасть. Кто выловит, без разборок загонять в стойло».

Ну а по прибытию в исправительно-трудовое учреждение Валентин Лукич сам, по проторенной дорожке, юркнул в оперчасть, да так и познакомился со своим патроном лейтенантом Непримеровым.

… Валя обеспокоился сразу, как только заметил, что в его сторону бежит ДПНК, сопя и отдуваясь, как бегемот. Точно ли так отдувается бегемот, Оськин, конечно, не знал, но то, что ДПНК с заплывшими глазками и налившимся кровью лицом смахивал на гиппопотама, казалось бесспорным.

— Срочно к начальнику колонии! — разъярённо заорал он ещё метров за десять, — Лазишь где-то, чертила поганый! — но тут вдруг вплотную приблизившись к осуждённому и потянув носом воздух, проговорил совершенно ласково: — Да ты никак пригубил, голубчик… Ну-ну! Влип ты, дружок, влип, — но в следующую секунду вновь заорал: — Поживей, поживей шевели броднями, вошь бельевая!

Так, всё время подгоняя съёжившегося Оськина, дежурный офицер и втолкнул его в начальнический кабинет.

— Пьяный, товарищ подполковник! — с порога доложил ДПНК и принялся переминаться с ноги на ногу за спиной доставленного.

— Да ну?! — скорее для порядка удивился Залихванов, даже не поднимая глаз на вошедших, и тут же распорядился: — Отвести в санчасть, пусть освидетельствуют. Ко мне доставить Съедалина!

— Есть! — козырнул дежурный, со спины ухватывая зэка за робу, и так, сам пятясь задом, выволок его в коридор из подполковничьих апартаментов, тут же поддавая щедрого пинка, потому что Оськин надумал вдруг упираться, пытаясь что-то объяснить начальнику колонии.

Когда к Залихванову привели Съедалина, он отпустил конвоиров и молча указал провинившемуся бригадиру на стул. Но поговорить с заключённым хозяину помешали, так как в дверь поразительно настойчиво постучали, а затем, в образовавшуюся в проёме щель, просунулась голова лейтенанта Непримерова.

— Разрешите по срочному делу, товарищ подполковник!

— Валяй! — по-простецки отозвался Залихванов.

Оперативник поспешно скользнул в дверь, как скорпион в расщелину, а вслед за ним шагнул и какой-то худущий осуждённый.

— Нам нужно остаться втроём, товарищ подполковник, — не слишком смело попросил лейтенант, не глядя в сторону бригадира столярки.

— Съедалин, погуляй пока в коридоре, — буркнул начальник.

Как только тот вышел, тощий зэк, не испрашивая разрешения, небрежно уселся на стул, а Непримеров, по-прежнему стоя чуть не на вытяжку, сказал:

— Тут неординарная ситуация приключилась, товарищ подполковник! Этот гражданин, — он мотнул головой в сторону сидящего, — вовсе не заключённый, а майор комитета государственной безопасности, внедрённый в нашу колонию по секретному заданию из Москвы! — выложил он на одном дыхании.

— Ась?! — Залихванов, так и не глядя на представителя столь почтенного ведомства, упёр свой взгляд в Непримерова. — Как-как?! — не иначе, как таким образом повторно выразив своё недоумение, Василий Никитович так и застыл с приоткрытым ртом.

И тогда, торопясь, волнуясь и захлёбываясь, лейтенант принялся объяснять начальнику суть дела.

— Да вы не нервничайте, Викентий Антоныч! — вдруг подал свой голос зэк, не меняя вальяжной позы. — Наши люди доподлинно установили о непричастности к «золотому делу» подполковника Залихванова…

Олег оборвал свою фразу, почувствовав её неуместность, а ещё то, что всё затеянное вот-вот потерпит фиаско, а поэтому, ещё более развалясь на стуле, спокойно достал сигарету, не торопясь прикурил и пустил струйку дыма в сторону начальника лагеря.

— Ты в своём уме, Непримеров?! — как-то само собой вырвалось у подполковника. Неопохмелённая голова отказывалась работать вместо принятия правильного решения, поэтому он перевёл свой взгляд на ненормального зэка, прочитывая у того на бирке фамилию.

И тогда Дунаев пошёл ва-банк.

— Вы в чём-то усомнились, Василий Никитович?! — он театрально усмехнулся. — Так я хочу предостеречь вас, что у меня нет лишнего времени, чтобы убеждать в том, что только что изложил инспектор. Я, как представитель комитета госбезопасности, вполне официально заявляю, что если в результате вашего неумения логически мыслить будет провалена эта крупномасштабная операция, то вам придётся расстаться не с одной лишь должностью… У меня вообще начинает возникать подозрение, что работники областного УКГБ представили о вас в Москву не очень-то достоверную информацию, характеризуя как грамотного офицера и руководителя! — говоривший повысил голос. — Неужели они ошиблись, — интонация странного визитёра приобрела вкрадчивый оттенок, — когда рекомендовали нам вас, щедро наделяя столь лестными эпитетами, как прозорливый, наблюдательный и достойный?..

Подполковник Залихванов напряжённо потёр руками виски, затем глухо выдавил из себя:

— Попробуй-ка сразу разобраться во всём, что там понапридумывают в этой Москве… Сидишь тут в глуши…

Из этой фразы следовало одно — подполковник сдался.

— Ты личное дело товарища Дунаева проверял? — начальник колонии немигающе и тяжело уставился на лейтенанта.

— Так точно, товарищ подполковник! Но вы-то ведь в курсе, как они фабрикуются для агентов! Комар носа не подточит! — отрапортовал Непримеров, испытывая в эту минуту чувство умиляющего облегчения, сравнимого разве лишь с тем, когда выходишь из общественного туалета, который до этого, казалось уже безуспешно, искал в незнакомом городе.

— В курсе, как и ты, в курсе… — с трудом ворочая языком, пробормотал Залихванов.

— Замкните дверь, лейтенант, — негромко, но явно в приказном тоне сказал зэк, а точнее, совсем уже признанный агент КГБ.

Когда тот послушно щёлкнул предохранителем на замке, Дунаев вытащил из-за пояса бутылку водки и, громко стукнув, водрузил её посреди стола. Потом извлёк из кармана плитку шоколада, ту, что подарил ему прапорщик Леденцов, и которую он так предусмотрительно сохранил.

— Доставай стакан, подполковник! Будем знакомиться по-мужски! — майор КГБ привстал со своего места, располагаясь вплотную к столу. — Вообще-то мне понравилась твоя бдительность! — обращаясь к начальнику лагеря, который застыл истуканом, признался Дунаев и широко улыбнулся. — А так устал я, Василий Никитич, чертовски устал!.. Ты за мою резкость уж извини. Полгода работаю у вас в зоне по графику первой секретности, а это и поговорить, кроме как с зэками, ни с кем было нельзя. Конспирация, — он вздохнул. — Лейтенант, ты что такой недогадливый? Кто младший по званию, тому и разливать! — бросил он в сторону Непримерова и откровенно счастливо засмеялся. — Теперь-то уж, слава богу, разрешили установить с вами контакт! Через месячишко сами, без моей помощи будете передавать для центра шифровкой свежую информацию. С шифром никто не работал? Научу! — и тут же подстегнул оперативника: — Да ты что, лейтенант, наливай полнее! Или нам с подполковником учить тебя надо?!

Распив полбутылки и зажевав шоколадом, троица молчала, усваивая горячительное.

— Я сейчас дам команду, чтобы из столовой прислали котлеток горяченьких, обмякая телом и расслабляясь от напряжения заговорил Залихванов.

— Да постой ты с котлетками, подполковник! — отмахнулся Дунаев от столь заманчивого предложения, хотя сразу же ощутил, как щемяще засосало в желудке.

— А что?! — вскинулся приободрившийся Василий Никитич.

— А то, что сначала бутылку надо допить, а потом Непримеров за второй сбегает. Вот тогда и котлетки в пору! — хохотнул агент.

Разразившись в поддержку сказанного дробным и подобострастным смешком, Непримеров подумал с полным восторгом: «Ну вот и свершилось! Ура! Я пью на равных с самим Залихвановым!» — и окончательно расхрабрившись, воскликнул:

— Верно, пора бы и остальное допить! А в магазин я сейчас мигом!

— Сообразительный парень! — Дунаев покровительственно хлопнул оперативника по плечу и при этом подмигнул начальнику лагеря.

Когда опустошили бутылку, Залихванов через стол потянулся к агенту и доверительно поинтересовался:

— Что от меня-то требуется, майор?

— А вот он всё тебе объяснит! — кагэбэшник мотнул головой в сторону Непримерова. — У нас в комитете он уже зачислен на штатную должность, и звание старшего лейтенанта ему присвоено. Пусть и начинает отрабатывать свой хлеб!

— Ты погляди-ка, растёт бельевая вошь! — одобрительно констатировал Залихванов и коротко хохотнул. — Да ты не обижайся, как тебя, старший лейтенант теперь… Это наш ДПНК Попов так выражается, а я по-отечески…

— Сейчас необходимо освободить из ШИЗО Усковца Демьяна Ивановича — это наш человек, капитан по званию. И далее решайте вопрос, как вывести нас на бесконвойку, — сам всё выложил Дунаев, зараз решив вдруг немедля взять быка за рога. — Но о делах завтра. Сегодня… — он выразительно щёлкнул ногтем по порожней бутылке.

— Верно, верно, — согласился подполковник и потянулся в карман, доставая оттуда бумажник.

— Ну что вы, Василий Никитыч! — испугался новоиспечённый старший лейтенант, буквально подскакивая со стула. — Сегодня я угощаю!

— Ну, дуй тогда! А если самому лень, отправь Корявого! — легко подытожил Залихванов.

Когда Непримеров покинул кабинет, хозяин убрал в стол стаканы и пустую бутылку, потом, нажав на кнопку, вызвал дневального.

— Скажи Съедалину, чтобы топал на работу, — объяснил он появившемуся в дверях рассыльному. — Передашь, что я его амнистировал, до первого предупреждения. Постой! — задержал хозяин метнувшегося было выполнять его приказание осуждённого — сбегай ещё до столовой и притащи котлет или рыбы, ну что там у зава есть.

Пьянка продолжилась, как только Непримеров появился с двумя бутылками «Столичной». То и дело обнимая Дунаева, он, прямо-таки захлёбывался от восторга, без конца выражая тому свою признательность, а точнее, чуть ли не объясняясь в любви.

— Я, когда ты ещё только-только прибыл этапом, вмиг заприметил, что в тебе скрывается что-то не зэковское! — с вдохновением орал инспектор оперативной части. — Я зафиксировал всё! Нет, думаю, в этом человеке есть какая-то интеллигентность! Да-да! — он погрозил пальцем перед самым носом у расхваливаемого, роняя окурок прямо в котлеты.