Чернила в бокале. Драматическая повесть

Евгений Владимирович Кузнецов, 2022

Об этом не хочется говорить как бы со стороны… Почему? А вот заметил: как-то странно, даже жутко, и прямо сказать – отвратительно было когда-то рассказывать, как ты, следователь, вёл уголовное дело. Ведь ты его буквально – писал!.. Страсти. Судьбы. Решения. Что вообще вдруг происходит от одного касания пера к бумаге, пальца к клавиатуре?.. Тайна для Тайны! «– Талант – это тот, кто говорит: «Возьму и напишу!» А гений – это тот, кто… ничего не говорит!» Автора интересует прежде всего человек как таковой. Рассказы публикуются в авторской редакции. На обложке фото из личного архива автора.

Памяти писавших

Я пишу — вижу…

И вижу, и слышу, и всё-всё ощущаю — уж что есть, то есть.

Лишь бы — реальность, по мне, самую конечную.

Разве что не вижу, как сам я… сижу вот и пишу!..

Что, что?!..

Лишь подумал — и стыдно.

Но… почему стыдно, почему?..

Говорить — да, об этом случается. При общении-то… О том, как у меня с бумагой и ручкой-то… И слушать, и читать, и повторять чужое об этом доводится. Отчего бы и нет иногда?.. То есть я о собственно писательстве всегда — только устно, устно.

Но чтобы писать… о том, как я пишу!.. Почему-то кажется нетактичным… и ещё каким-то «не»… Как — и о миге бы зачатия меня самого!.. Даже страшновато.

Однако… Мне ведь вздумалось сейчас написать всего лишь… про свою руку и про свою авторучку!

Недаром и сделалось так неуютно…

Действительно: тогда уж тут — только одни языки да одно общение.

И — опять же… Значит, это всё хоть как-то меня волнует!..

…Вот, вот!..

Сейчас пишу… Какое-то новое своеволие в руке!.. Вижу…

Сцена…

Сцена?!..

Сцена. Какие — в театре.

Каково тебе?..

Ну… прежде всего: я не боюсь!

Вижу так вижу — и скажу себе обычное: на этот раз!

Значит, нужна — при данном настрое житейском — она, сцена…

И — придётся смотреть.

Что ж, сцена, даже просто одна пустая сцена, как я понимаю, уже — говорит: а именно, что она — открыта, открыта!.. Что она сама по себе суть разоблачение.

Герои, тем более, будут, некуда теперь деваться, причастны к этому самому — к моему деятельному виденью: к писательству…

И — да, да: если хоть в какой-то мере к этому причастны — только и будут болтать!..

…Я же сию минуту — в моём взыскующем наваждении! — уже не вижу и почти не ощущаю — именно того: как вот я сейчас сижу… как шевелю рукой…

…Сцена.

Обыкновенная, по всему, комната в обыкновенной, стало быть, квартире… Стол, стулья, диван… Два окна?.. Нет — одно…

Здесь — уж не чувствуется ли озабоченность о возможном… режиссёре?!..

Но он, как всегда у меня, уже есть: режиссёр — произвол правды.

Я, бывает, пишу на колене — а замечаю написанное… когда через неделю листаю записную книжку.

Двери… Дверей — три.

Необычно! — И всё же…

Теперь — обитатели…

Та-ак… Кабинет писательский непременный… Есть ли он где-то тут?.. Вернее всего… справа…

А дверь-то — и от-кры-вается!..

Жуть!..

Вожделённая жуть…

Прозаик Николай Васильев!..

(Значит — так оно и есть!.. И таковы даже его имя и фамилия…)

Он выходит в распущенной рубашке и в домашних тапках… с всклокоченными волосами…

(Да уж вижу!)

Ему, по внешности (или как?), лет сорок…

Николай (почему-то всё-таки именно — Николай):

– — Я!..

(Подчеркнул, кстати, сейчас имя в рукописи — раз герой столь своеволен и… и раз он сам голос подал…

Кстати: для удобства — ведь мне же потом и текст править! — намечу: подчеркивать буду имена, когда герои явятся на это место, так сказать, действия впервые и когда они будут что-нибудь… ну, изрекать… Если — появятся… если — будут…)

Николай — он двигается вяло, настороженно… у него то ли забытая щетина, то ли хилая бородка… он несёт бутылку водки за горлышко… (вот как!) обращается — в пространство:

– — Я напишу роман! Он будет начинаться так: «Уж извините, я — талантливо. Современный сей роман. Ну и, конечно, о любви. О чём же и писать? Хотя — и современный…»

(Вот чьи слова?.. чей характер?..

Жизнь героя и есть жизнь героя… В присутствии его у меня даже почерк, кажется, изменился… Да и вообще речь персонажа я стал бы писать чернилами другого цвета!..)

Жена Николая Мария!.. (что ж — тут как тут!) она вбегает ловко с тарелками, рюмками, вилками… из двери, что слева… привычно размещает всё на столе — который, конечно, посредине… она в праздничном платье, сверху его кухонный передник… спрашивает торопливо, не глядя на мужа:

– — Ты сегодня чего делать будешь? Что делать будешь?..

(Свидетель я… невольный… Или — вольный?..)

Николай, не глядя на Марию, отвечает кому-то устало:

– — Нет! Я напишу пьесу. Начинается так: «На сцене лишь те предметы и лица, которые пожелал, упомянув их, автор».

Вдруг… (Вдруг — и всегда-то вдруг.)

Несколько мгновений на сцене (или: «в комнате» — как реальнее-то?..) отчётливо звучит телевизор: голос диктора передачи новостей, а именно — о внешней политике.

(Поневоле представляю я сейчас… что в комнате в этой, есть, стало быть, телевизор и что он, понятно, включён… Только — где вот он?..)

Итак: новости — лишь несколько мгновений!

(Оговариваюсь зачем-то: цитата из телепередачи прозвучала… самая корректная.)

Мария показывает пальцем прямо (на меня! — ведь я зритель-то!..) — в тот, значит, угол комнаты, где находится телевизор:

– — Я тоже когда-то могла делать шпагат!

(Та-ак… И — что?..)

Николай виновато трёт свою щеку:

– — Нет, я напишу рассказ. Начало: «Они подумали о возможном поцелуе уже после поцелуя».

Мария, всё не глядя на Николая, кивает головой понятливо:

– — Тебе надо больше есть мяса и фруктов… чтобы у меня тоже было вдохновение!

(Смотрю, смотрю!..)

Николай слабо машет ладонью:

– — Я напишу повесть: «Под лежачий талант талант не течёт»…

Мария простирает руки (опять в мою сторону):

– — Вона! Уж ладно все эти острова! Побывать бы хоть на одном-то каком-нибудь острове!

Николай — вполголоса, то есть сам себе:

– — Несомненно, я нынче в полёте… В каком-то!..

(Сами с собой — это важно, важно! — все говорят. И часто — негромко вслух.)

Николай подымает бутылку на вытянутой руке и крутит её за горлышко… потом с горечью ладонью вытирает рот.

(Жеста этого, по мне, вполне достаточно!.. Ну чтоб выразить-то…)

Мария — вполголоса сама себе:

– — Почему я так волнуюсь?..

(Речь их, героев, — быстрая, импульсивная… Что же, так оно — среди именно таких — и есть.)

Дочь их Лиза (похожая, да, на отца!) входит в ту же, что и мать, дверь… из своей, всего вероятнее, комнаты… входит вяло… подаёт Николаю, не глядя на него, яблоко… садится на диван — который в комнате чуть справа.

Лиза смотрит прямо… (я чуть смущён… но что поделать, раз тут телевизор!..) она в джинсах и в блузе… берёт с дивана пульт, нажимает кнопку за кнопкой…

(Кнопки-то у неё… А мне, однако, известно… да вот хоть по одному её выражению лица!.. что она именует пульт — «лентяйкой».)

Мгновение за мгновением чередуются отрывки передач, которые даже трудно определить…

Лиза говорит дремотно и ни к кому не обращаясь:

– — Я-а ха-чу-у носить кимоно и составлять икебану!.. Но — где?!..

Николай трёт яблоко о рубашку, нюхает его… и убирает в карман брюк… указывает пустой бутылкой прямо (и этот!):

– — Выключите эту дрянь!

(Привычно и напрасно…)

Мария любуется сервировкой стола, говорит же — с удовольствием-то — сама себе:

– — Ты зарабатывать не хочешь! Работать не хочешь!

Николай — Марии равнодушно:

– — Ты что там… где-то… говоришь?..

(Хочу не хочу — а они все прямо-таки тараторят!..)

Между прочим: в пространстве комнаты, как раз над столом, висит люстра о пяти, что ли, лампах, и на округлой стойке одной лампы…(ну не грезится же это мне!) висит мужской галстук!..

Мария — испуганно сама себе:

– — Я? Говорю?..

Вдруг несколько мгновений слышен недублированный иностранный фильм — мужские серьёзные голоса…

Это всё — посредством пульта — устраивает Лиза.

(Хорошо заметно — мне, то есть, заметно: речь героев и звук телевизора никогда не совпадают! — Это тоже для того удобства?..)

Мария — Николаю грубо:

– — Ничего я не говорю!.. Ты чо, уже — того?!..

(Ну балаболы!..)

Впрочем, слышен звонок — тот самый, разумеется, какие у входной двери.

(Эти двери — из трёх дверей средние… То есть — всем тут, как и мне, не до квартирной планировки…)

Однако — все лениво молчат…

(Опять же, известно мне: входные двери, по обычаю этого дома, в такой ситуации не заперты.)

Мгновение — реклама прокладок. (Женских, женских!..)

Мария наконец косится на Николая и внятным голосом намекает ему на его любовь к языку (это понятно и простительно…):

– — Ты про-спался или вы-спался?

Николай, однако, вдруг отчаянно говорит в пространство:

– — Главное — начать новую вещь и — не останавливаться!

Ещё звонок.

Мария — Николаю уже машинально:

– — Ты чего делать будешь? Чего делать будешь?

Николай — торопливо сам себе:

– — Все хорошие вещи пишутся сразу!

(Терплю, терплю!..)

Молодой поэт Эдуард входит широко… (ну, ему около тридцати…) он в костюме, с папкой в руке… говорит значительно и громко — сначала Николаю, здороваясь с ним за руку:

– — Друга своего я привёл. Как и обещал. Которого ты так требовал!.. Всех — приветствую… Вырубите же свой звонок совсем!

Мария — Эдуарду участливо:

– — Я его рассказы прочитала. Про-чла! Он — талантливый?

(Ой, как тут у них всё и споро, и пестро, и круто!..

Со стороны-то — будто мне и в новость.)

Николай вдруг, ни к кому не обращаясь, заговорил тоном дискуссии:

– — Я вообще не понимаю, что значит это… «со-вер-шенствоваться»!.. Совершенствоваться может только круг, чтобы быть ещё круглее!

Мария — Эдуарду озабоченно:

– — Он — интересный?

Николай продолжает тем же тоном:

– — Ведь только круг может иметь представление о… о круге.

Эдуард, глядя на Николая, недовольно вздыхает… аккуратно достаёт из папки нетолстую рукопись, церемонно подаёт её Николаю:

– — Как и предупреждал…. Перехожу на прозу!

Николай только тут… (вот когда!) ставит пустую бутылку на пол за диван… берёт же рукопись величественно:

– — Переходи.

Эдуард вскидывает левую руку вверх, трясёт ею, поправляя браслет часов, на которые, однако, не смотрит… усмехается скованно:

– — Уж что скажете…

Мария между тем подходит к зеркалу, которое возле двери, что слева… поворачивает к нему щеку — как бы для поцелуя… говорит о чём-то своём:

– — Может быть, может быть…

Лиза, не моргая и не шевелясь, отвечает ей с дивана понятливо и привередливо:

– — Ага-а!..

Эдуард, не сводя глаз со своей рукописи, — Николаю суетливо:

– — Или ты… занят?!..

Николай садится на диван, где дочь, небрежно листает рукопись:

– — Конечно.

Эдуард — завистливо:

– — И — чем?

Николай — помолчав:

– — Как всегда. Затрудняюсь выразить свои чувства.

Эдуард, сразу глянув на Марию, произнёс громко:

– — Надеюсь — к своей половине?!..

Николай — полусонно:

– — Ну не к масонам же каким-нибудь.

Мария — Эдуарду мечтательно:

– — Наш писатель снова в состоянии… нестояния!

Эдуард тотчас подходит к Марии очень близко… (в самом деле — очень близко!) вскидывает невысоко руку, трясёт браслетом:

– — Народная поэзия делает вас такой раскованной!

Мария — кокетливо:

– — Я и сама раскую любую… и — любого!

Лиза нервно играет пультом телевизора.

Мгновение слышен прогноз погоды… Мгновение — реклама дезодоранта… Мгновение — мультфильм…

(Как они, однако, тараторят!..

Заскучал?..

Да я и всегда-то наблюдал всех… со стороны!..)

Николай, откинувшись на диване и махая рукописью, — опять неожиданно и азартно:

– — А что такое мораль. Мораль — это такая ритмическая мелодия, под которую обнять тело другого пола объяснимо и допустимо…

Все молчат — и каждый, как видно, о своём…

Николай — с ещё большим энтузиазмом:

– — Мораль — такая сладкая мелодия, при которой вдруг заплакать или засмеяться не стыдно!..

Слышен звонок — тот же звонок у той же двери.

Николай, повернувшись на звук звонка, всё-таки договаривает:

– — Мораль — такая триумфальная мелодия, после которой убить себе подобного даже иной раз похвально!..

Опять звонок…

Мария — неожиданно страстно в потолок, словно во сне:

– — Ещё! Ещё! Н-ну же!..

Эдуард — вполголоса сам себе:

– — Э-э! Надо мне с нею… поконструктивнее!

Молодой прозаик Иван входит, почти крадучись… (ему, по всему, тоже около тридцати) он в тёмном свитере; спрашивает смущённо:

– — Я… ваш новый друг?.. Или хотя бы гость…

Все засмеялись. Даже Лиза. (О!..)

Мария — охотно и приветливо:

– — Мы не возражаем! Здрасьте!

Николай встаёт, говорит сам себе:

– — Вот — следующее за мною поколение!

Иван — оглянувшись на дверь:

– — Здрасьте… Здравствуйте!

Николай подходит к Ивану, кладёт ему руку с рукописью на плечо:

– — Знай, ты — дома! «Братья-писатели, в нашей судьбе…»

Эдуард — всё следя за свой рукописью:

– — «…что-то лежит роковое»!..

Мария быстро уходит и быстро приносит бутылку водки, ставит в центр стола:

– — Садитесь! Прошу садиться!

Все расселись. Кроме Лизы.

Известная заминка…

Эдуард — тоном рекомендации, указывая вытянутой рукой на Ивана:

– — Кстати. Всё умеет делать: строить, колотить!..

Иван — уже спокойно:

– — Да.

Все смеются. Кроме Лизы.

Мария вдруг встала, медленно и наглядно сняла с себя кухонный передник, бросила его на свой стул, села…

Николай указывает рукопись в сторону — в ту же, прямо:

– — Выключите же эту!.. эту!..

Мария — Лизе с привычным, по всему, укором:

– — Лизавета!..

Мгновение — по воле Лизы — чередуются отрывки каких-то передач.

Мария — Лизе:

– — Ты скажешь хоть слово?..

Лиза демонстративно усаживается на диване, поджав под себя ноги:

– — Ска-ажу! Не ска-ажу!

Эдуард — находчиво и покровительственно:

– — Господа, я… собрал вас… неужели всех?!..

Все смеются.

Николай, сунув рукопись под мышку, по-командирски открывает бутылку, звенит ею о рюмки… (достаточно и этого звука!) говорит с пафосом:

– — Он пишет прозу молодую, восторженную, благодарную Богу за дар!

Все почему-то оглядываются на Лизу…

(Мне — всё равно… в некоторой степени… так что я, опять же, не слышу известного бульканья!..)

Все, наконец, смотрят на Ивана.

Николай добавляет скромно:

– — А ведь это был тост…

Все охотно подымают стопки, чокаются.

(Для меня означает — и выпивают.)

Стук вилок о тарелки. (Означает…)

Все, однако, опять смотрят на Ивана.

Иван — стараясь держаться достойно:

– — Я однажды начал было рассказ: «Родня вся дома — и орут». И вижу — всё сказано.

Все захохотали. Кроме Лизы.

Николай — ободрённо и активно:

– — И я!.. и у меня!..

Мария — Ивану активно:

– — А о чём вы пишите?

Иван — спокойно:

– — О том, как умею писать.

Мария — довольная:

– — Ха! А-а… о ком вы пишете?

Иван — машинально оттягивая пальцем ворот свитера:

– — О том, кто пишет.

Ещё замечаю: между входной дверью и дверью в кабинет имеется картина Левитана «Над вечным покоем» — и имеется криво!..

Мария — увлекаясь:

– — То есть… то есть…

Все смеются.

Мария — догадавшись:

– — О себе?!..

Николай кивает восторженно Лизе.

Лиза, не глядя на него, крутит головой, смотрит всё туда же — прямо.

Николай, наливая как бы между прочим, интонацией предлагает своё начало рассказа — экспромтом:

– — «Прилетели на Марс. Только сели. Ещё дух не перевели. Вдруг — стук в дверь!.. — Николай отчётливо постучал по столу. — Снаружи-то аппарата. Астронавты переглянулись: «Кто… тут?.. Кто ещё тут?!.. А?!.. Кто бы это?..»

Мария, в полной тишине, вдруг словно бы отвечает — и тут же зажимает ладошкой рот:

– — Иди вагоны разгружай!..

Все промолчали — под предлогом глотков…

Расселись (как принято выражаться — «повторив»), чуть свободнее.

Иван призывно выпрямился, глянул по сторонам и — опять же тоном какого-то начала:

– — «В комнате — ни пишущей машинки, ни портрета классика»!

Все всё-таки засмеялись…

Эдуард тоже выпрямился, потряс браслетом, произнёс, будто диктуя, раздражённо и громко:

– — А я псевдоним взял по имени дочки: Асин. Ну и, как знаете, кто-то добавил впереди… две этакие буковки!..

Все осведомлённо закивали.

Мария же — гадательно, негромко:

– — Бласин?.. Блясин?..

Все смеются.

Мария горделиво оправдывается:

– — Я тоже рисовала плакаты. В школе. Печатными буквами.

(Тараторят и тараторят…)

Эдуард — инициативно, уводя разговор куда-то:

– — Есть такое — социальный заказ!

Иван на это — то ли возражая, то ли сам себе:

– — В искусстве «как» и есть «что».

Николай морщится от цитат и, прерывая всех, — ни с того ни с сего гневно в пространство:

– — Были у него… жена, ребёнок, квартира, работа!.. А он стишки с молодости, как водится, пописывал. И вот его в газете и напечатали! — На беду, на беду!.. Да ещё и в областной, да ещё и не раз, да ещё и заплатили… Ну! — Он купил костюм-тройку, машинку — беда! — и стал ухаживать за поэтессами. Что ж, жена прогнала его обратно к матери, подала на развод!.. И началось: он всё что-то стучит, мать всё чего-то бурчит… Или соберутся у него такие же и — «по красному»!.. Даже кто не пишет — меж собой: «Идём на Виляева!»… Ну напечатали ещё раз… Дальше-то что?!.. Подался он в другой город, к друзьям, что ли… Несколько лет тому… И слышу недавно — случайно, случайно! — помер там, помер!..

Все молчат неумело…

Эдуард вскидывает руку.

Иван оттягивает пальцем ворот свитера.

Мария поерзала непоседливо:

– — Лиза!

Лиза — не шевелясь и нарочито тихо:

– — Я — здесь.

Эдуард — искушённо и будто продолжая специальный разговор:

– — Надо видеть своего читателя!

Иван — тихо:

– — Надо подняться над материалом.

Николай снова брезгливо морщится, крутит головой с всклокоченными волосами…

Все вдруг скованно повторяются поочерёдно, словно совершая какую-то перекличку — скороговоркой и чуть испуганно:

Мария:

– — Лиза!

Лиза:

– — Я здесь.

Эдуард:

– — Лишь бы записать — потом выстроить.

Иван:

– — Лишь бы искренно.

Молчание опять…

Но… что это?!..

(Ещё раз спроси!)

Что, что это?!..

(Да чего уж спрашивать…)

Дух… прозаика… Ни-ко-ла-я Васильева!.. (или кто?!..) подымается медленно… откуда-то из-за стола!..

(Я — не сплю?..

Готов, значит, к этому был!..

К реальности-то… которая — конечная…)

Глаза его, Духа, — вытаращены!.. Ладони — обхватили голову!..

Дух Николая — это ещё один Николай… но он не просто очень похож на Николая, а именно — страшно похож… Тот же Николай ростом, сложением и лицом… но черты его лица — обострены, усугублены… движения те же, но — то ускорены, то замедлены… одежда та же, брюки и рубашка, но — свободнее, словно велики размера на два…

(Пишу — вижу… Пишу — вижу…

Впрочем… я же сам… взывал и призывал!..)

Николай — между тем — нервно встал… горестно сел…

Все тревожно и стыдливо переглянулись…

Дух Николая… стоит вплотную за столом… нависая чуть даже над ним… обхватив голову, выставив локти вперёд… кричит плаксиво — голосом, пугающе похожим на голос Николая:

– — Я!.. родителям!.. посвятил!.. мою первую книгу!.. а родители мои родные прочитали мою книгу, да и говорят мне: «Хорошую ты книжку, Коля, написал, но когда же ты по специальности-то устроишься?»!..

(Так вот для чего в этот раз — сцена!..)

Николай вдруг хватается за бутылку!

Мария — ему с вежливым укором:

– — Николай Михайлович!..

Николай бутылку громко ставит.

Дух Николая указывает обеими ладонями в упор на Николая:

– — Так он — я! — думает сейчас. Хотя и не знает вполне, что он сейчас так думает!

Само собой разумеется (почему-то разумеется!) — дух героя не способен касаться самого этого героя, ни кого-то другого.

(Хотя иной раз, может, и хотел бы!..

Правда, правда… Я всегда, может — с самого детства, знал… ощущал… что всё видимое, если — человеческое, окружено чем-то невидимым, тоже человеческим… Притом вокруг каждого — это самое невидимое своё, своё…

Признаюсь ещё… Я к этому так и не привык… И — можно ли?..

И — нужно ли?!..)

Иван — сам себе:

– — Как бы покурить!.. Что же они все тут не курят?..

Мария встаёт, подходит к зеркалу, подставляет ему щеку… садится и весело сама подымает рюмку:

– — Так и быть, погнали гусей!

Николай — тут как тут.

Все подымают рюмки.

(Вот! — Как можно жить — не зная, не ведая?!..)

Дух Николая одной рукой опять берётся за голову, другой — всё указывает на Николая:

– — Некуда мне — как зачастую повторяю — пойти!

Мария — привередливо:

– — А тост?!.. Мужчины!

Все смотрят на Ивана.

Иван — стараясь раскованно:

– — Теперь — за хозяйку!.. Э-э… За хозяев… За хозяйку!..

Все чокаются и — в один голос намекающе:

– — О-о-о!..

Николай — сам себе:

– — Пусть думаю, он с дочкой сойдётся… может, поженятся!.. Уж талантливый — так талантливый!

(Нет!.. Все ощущают… наверно… хоть в какой-то мере…)

Дух Николая прошёлся по комнате, копируя жесты Николая пародийно; говорит умудрённо и чётко:

– — Не-ет! Не о том ты думаешь… не о том я думаю… Я вижу, прежде всего, что парень этот — деревенский, спокойный, надёжный. Главное — здоровый! Дочка моя избалованная — так потом ему, в случае чего, можно будет ему сказать, мол, что ж ты за мужик, с бабой совладать не в силах!.. А что он пишет нехудо — так хоть бы и совсем не писал: лишь бы семя его было чистое!..

Мария — виновато оглядывая стол:

– — На свадьбу, помню, нам сервиз подарили, так из шести чашек осталась две!..

Иван — сам себе:

– — А у меня дома — ужас! — их шести стопок осталось одна…

(Чего же ещё и ждать…

Но — чего-то опять жду!..)

Дух Лизы!.. вдруг выскакивает!.. из-за спинки дивана!.. (пошло дело…) перемахивает через спинку, садится рядом с Лизой, так же подобрав ноги!..

(Сцена — это… это аквариум прозрачный: всякая живность видна — подлинная.)

Дух Лизы — та же Лиза, но — не две капли, похож не просто, а — страшно: одет в джинсы и блузу, которые очевидно ему велики; движения его — угловатые.

Дух Лизы подпрыгивает на диване, кивает на Лизу, пародийно копируя её жесты; голос его — визгливый:

– — Дура! И не знает об этом! И — знаю об этом! А думает — так, думаю — так: па-апочка, зачем меня сдаёшь?!.. Меня! Вот ещё!.. Скорей! Скорей бы!.. Не хочу, не хочу!.. Нет, скорей, скорей!.. — Вдруг он срывается с дивана, подскакивает к столу, в упор таращится на Ивана — Он — дурак!.. Но он, наверно, опытный!.. Но мама — дура! Поэтому папа — дурак!.. Лучше всего — в первый раз!.. Нет, лучше всего — опыт!..

Духи людей говорят отчётливее самих людей.

(Даже можно бы объяснить, почему…

Главное же — какая возможность теперь для меня, для пишущего…

Сам-то хоть лукавь. — Какая возможность — мне!.. в жизни — моей!.. жить осведомлённо, проникновенно!..)

Мария, косясь на Ивана, — сама себе:

– — Это, допустим, мой… зять!..

Дух Николая — он, между прочим, брезгливо сторонится духа Лизы… встаёт, как бы прячась, за спиной Николая, говорит теперь спокойнее, но всё-таки нервно:

– — Все спрашивают меня при встрече: как жизнь, как дела?.. Хотя ведь, бестолочи, знают, что я — писатель! Что я — пишу! Так и топайте в библиотеку или в магазин, берите мои книги — и читайте! О том, какое у меня настроение-то! И состояние. А то ведь — будто я пишу не о себе, а о ком-то! Или вру о себе. Любой вопрос ко мне обо мне суть оскорбление! Вот ещё — буду я о себе скрывать или врать! Вот ещё — буду я писать о ком-то!.. И я — всё думаю и думаю, что обо мне все так думают. И — бо-ле-ю этим!..

Дух Лизы — единственный тут герой, слышащий Духа Николая, — со скукой помахивает ладонями: мол, говори, говори…

Когда духи молчат, они всё-таки пребывают… (это, право, даже как бы навязчивое видение!..) в постоянном движении: то как в замедленном кадре кино, то — как в бешенном, притом каждый — в движении, характером именно для него.

Мария вдруг захохотала:

– — Моя знакомая работает в киоске газетном. Покупатели спрашивают — она отвечает: это — хорошая газета, это — плохой журнал!.. Все и слушают. А у неё… за шторой… любовник сидит!.. Невидимый-то! И ей знай диктует!

Все смеются. Кроме, опять же, Лизы. И ещё — Николая, который теперь смотрит в рукопись.

Эдуард трясёт рукой…

Иван оттягивает ворот…

(Знаков! Знаков восклицания мне!..

Но ведь я и всегда-то всё это ощущал… не зная никаких знаков.)

Дух поэта Эдуарда!.. влетает в комнату, горбясь и падая, — будто его во входную дверь втолкнули!..

Дух Эдуарда — так же: страшно похож на самого Эдуарда, одет тоже объёмно.

(Всё так просто…

Потому что — не всё так просто!..)

Дух Николая и Дух Лизы — таращатся на него.

Дух Эдуарда чуть не сбивает стол, машет руками перед Николаем, словно ощупывает его вокруг, говорит голосом глухим, воющим:

– — Он!.. мою!.. ру-ко-пись!.. за столом!.. пьяный!.. при всех!.. И даже видно: не каждое моё слово, не каждую мою строку читает!..

Оказывается, у всех духов есть ещё и такая страсть — время от времени, даже молча, небрежно копировать жесты героев: это, конечно, от досады, что герои их не видят… (Наверно!)

Эдуард напоминает Ивану машинально:

– — Надо — так!

Иван пародирует, намекая ему на своё:

– — Надо — так!

(И всё — тараторят, тараторят!..)

Дух Эдуарда только тут увидел Духа Николая, ещё больше согнулся, сказал же — ему, Николаю, и — с расстановкой:

– — Умирают обычно ранним утром!..

Дух Николая, не подымая головы, — Духу Эдуарда спокойно:

– — Ты даже не вошь, а зуд от воши.

Духи (это, при их свободе, даже странно) так и не касаются друг друга.

(Они, наверно, ещё успеют — в Вечности-то!..)

Эдуард неволится что-то рассказать:

– — Сейчас моя очередь!.. Впрочем — я без настроения…

Николай, всё читая, кивает на Ивана — сам себе:

– — Главное — душевный. Я давно слежу. Этот — не Эдька.

Лиза на диване — сама себе:

– — Чего они там бормочут?!.. А ещё — компания!

Дух Лизы прыгает на диване:

– — Папочка! Мамочка! Вы ничего не знаете! Вы всё знаете! Таблетки, резинки у меня всегда с собой!

Дух Эдуарда подходит к Николаю высокомерно, говорит и отчаянно, и ехидно:

– — Он пишет как Шекспир. А я… как внучатый племянник… Шекспи-ира!..

Эдуард засмеялся нервно:

– — Впрочем!.. Начал я на той неделе читать «Бесов». Почитал — и бросил. Не сумел осилить.

Все смеются как смеются на очередную шутку.

Дух Николая встаёт опять над столом:

– — Я говорю другу своему, мол, ты теперь в бизнесе, сделай мне хоть вот такую сумму, книжку издадим, я твоё имя увековечу на ней в истории, а друг-то мне и говорит: «А ты постой пока сторожем на воротах в нашей фирме, а там увидим».

Николай — непоседливо:

– — Хорошо ещё, что я теперь не курю!..

Мгновение — песня на иностранном языке.

Эдуард — Николаю словно бы безучастно:

– — Хорошо?..

Дух Николая продолжает своё:

– — Ладно бы друг мой сам был в прошлом сторож али дворник. Но ведь мы университет вместе оканчивали. У него библиотека домашняя втрое больше моей!

Мария — неуёмно:

– — Мальчики, я — девочка!

Дух Николая пытается остановить её жестом:

– — А книгу-то очередную не подари ему — друг тот обидится!

Николай — вдруг ни с того, ни с сего:

– — Ведь токарь точит детали на заводе — и не дарит же их своим друзьям по штуке!

Мария — капризно:

– — Коля! Хватит критиковать!

Все смеются словно шутке.

Дух Николая — неугомонно:

– — Ещё мой друг — тот сидел в изоляторе больше года! Выпустили. Я ему: расскажи — напишу. И он мне — как там всё. Я написал. Напечатали. Отец его прочитал и, якобы, сказал ему: «Ну, теперь посадят и тебя, и Васильева!» Я гонорар получил, говорю другу прямо: ты сидел, я сажал, бери, дескать, половину. А он — и взял!.. Хотя ведь я его судьбу отлил в нетленное — и ему бы мне заплатить-то!.. Не зря, видать, он-то и сидел!..

Эдуард — сам себе:

– — Все — молчат!..

Иван — сам себе:

– — А что, у них повадно…

(Пишу — вижу…

И что же вижу!

Люди — они так и устроены. Одно — говорят вслух, себе и всем. Другое — только себе, боятся сказать всем. Третье — боятся сказать даже самим себе!..

Так только лишь это и надо мне всегда видеть!..)

Дух Николая — как заведённый:

– — Меня задержали «за появление». То да сё — бумага в газету о штрафе. А редактор — которому я лет десять все свои рассказы новые отдаю! — мне: «Ты газету позоришь!»

Мария — неутомимо:

– — Ну, кто запоёт?!..

Все смущённо переглядываются… Хотя и запьянели…

Эдуард вдруг подымается, говорит Николаю и Марии:

– — Извиняюсь! Хочу ему кое-что договорить.

Отводит Ивана в сторону.

Духи зашевелились особенно настороженно…

Эдуард Ивану, в углу комнаты, негромко и тоном всегдашней темы:

– — По-че-му ты не женишься?

Иван — улыбаясь:

– — Ты опять за своё!

Эдуард:

– — У моей жены — прекрасная подруга!

Иван успокаивает:

– — Значит — счастлива!

Эдуард — азартно:

– — Дружили бы семьями!

Иван — утомлённо и извинительно:

– — Не хо-чу!

Эдуард, после паузы, — зло:

– — Но я-то — женился!

Иван — строго:

– — Но я — не хочу!

Эдуард — напористо:

– — Но ведь все-то — женятся!

Иван, после паузы, — гневно:

– — Так потому и писатель-то — я, а не все!

Эдуард и Иван продолжительно смотрят друг другу в глаза…

Мгновение слышен репортаж о заготовке картофеля.

(Мои герои — говорят и говорят…

«Мои»!..

А сам-то я, небось, больше смотрю — да, на их духов…

Как они… отвратительны…

Как… восхитительны…

Какие они — притягательные!

Вот-вот-вот. — Неотвязны, неизбывны…)

Между тем…

Мария и Николай о чём-то спорят, кивая на бутылку.

Дух Эдуарда ходит вокруг Эдуарда и Ивана.

Дух Николая безучастно бродит.

Словом, духи явно томятся, что недосягаемы друг для друга. (Пока-то!..)

Лиза сидит на диване теперь нога на ногу, говорит сама себе:

– — Что вы ко мне все пристали!.. Я читаю только — зарубежную, притом — фантастику!

Дух Лизы сидит рядом с Лизой тоже нога на ногу:

– — Ведь не может же быть так, что в одном городе со мною есть кто-то умнее меня! Значит — и не могу зря тратить время!.. А как думать иначе? — Не хочу и знать, как можно думать иначе!

Эдуард и Иван возвращаются к столу молчаливые.

Мария, глядя на них, озабоченно напевает:

– — «Не могу я тебе в день рожде-ения!»… А?!… Или — могу?!..

Эдуард расчётливо молчит…

Иван, чтобы не молчать, заговорил:

– — На семинаре на одном… литературном… обо мне стали говорить… одобрительное, да… И у меня, чувствую, иголочки щёки закололи… А это я — покраснел!.. Да… А почему? — От стыда? — Нет!.. Если честно — от возмущения! Унижение, значит, ощутил… Мне не надо… э-э… отметок. Мне нужна лишь — оценка. И только. Я просто писал — и вознаграждён уже!

Все застыли от некоего непонимания…

Все духи медленно сошлись к Ивану, в том числе и Дух Лизы.

Эдуард — тихо среди тишины:

– — Ну вот, у тебя и язычок прорезался…

Николай, глядя на Ивана, — задумчиво сам себе:

– — Меня тоже, молодого, на совещания разные посылали. И тоже хвалили…

Дух Николая перебивает Николая:

– — Я вернулся — бахвалюсь. Прославился! А писатели здешние мне однажды: «А могли бы и не посылать!»…

Николай крутит головой, всё глядя на Ивана, и — сам себе:

– — Но вот так, как он, об этом я пока не думал…

Дух прозаика Ивана (его, его!) входит, из средних дверей, спокойно; похож на Ивана страшно, одет свободно; подходит к столу, спрашивает Эдуарда чётким голосом, с расстановкой:

Конец ознакомительного фрагмента.