Парадоксы. Сборник мрачных рассказов

Евгений Валериевич Захаров

Все рассказы в этом сборнике так или иначе парадоксальны. Мистика это или детектив, чистый хоррор или же триллер, объединяет их одно – неожиданная концовка в лучших традициях Роберта Блоха и Стивена Кинга.

Защитники Отечества

— Встать!

Одеяло — на пол. Щурясь от света, бьющего в глаза, я заслонился трясущейся рукой.

— Пижаму снять!

— Трудно мне…

— Разговоры! Куртку! Штаны! Быстро!

Двое стаскивают с меня штаны. Я изо всех сил стараюсь вытащить руку из рукава. Не слушаются руки.

— Быстро, быстро, быстро! Штаны — вон. Куртку — вон.

— В чем…

— Разговоры!

В голову мне летит рубашка.

— Одеть!

Я начинаю торопливо застегивать пуговицы. Потом просто просунуть голову — и готово. Пальцы режет циркуляркой. Проклятый артрит…

— Две пятнадцать.

— Не успеваем…

Я нечеловеческим рывком натягиваю рубашку, едва не воя от боли.

— Брюки. Брюки одевай, скотина!

— Ребята, я ж быстрее не могу…

— Не наше дело. Товарищ капитан, он не подчиняется!

— На!

Что-то врезается мне в спину. Сразу вспомнились щупальца центавросов — хлесткие, но не очень болезненные удары.

— Я уже, товарищ капитан! Я уже…

— Пальто! Шапку! Живее, обезьяна!

Я шарю руками по полу.

— Чего тебе?

— Ботинки…

— В тапках пойдешь!

Накидываю пальто, натягиваю шапку, пытаюсь дотянуться до рукавиц на шкафу, но вновь получаю по плечам. Чем это они?

— Ногами работай, дедуля!

Бегу, спотыкаясь, вслед за мерно колышущимися спинами с цифрами на зеленых камуфляжах. В мою спину то и дело тыкается дуло.

— Давай, давай!

— Ступеньки, ребята!

— Ничего, прыгай!

Проклятая тапочка слетает с ноги.

— Дайте поднять…

— Не нагибаться! Марш, марш!

Бегу, стараясь больше наступать на обутую, правую ногу. Левую тут же начинает жечь холод.

— Товарищ капитан! Вот его тапка!

— Потом оденет, не укладываемся!

— Да что же…

— Разговоры!

На четвертом этаже заминка.

— В строй! В строй!

— Жека!

— Андрюха!

— И ты?..

— А ты…

— Разговоры!

Дальше бежим бок о бок. Вот так же бок о бок всю Великую Центаврскую прошли. А вместе мы с Андрюхой еще с гражданской.

— Знаешь?

— Не знаю.

— И я без понятия.

— Может, мобилизация?

— Вряд ли. Одеться бы дали.

— Значит?..

— Разговоры!

Второй этаж. Разворот. Половина камуфляжей — в окна. Ждать возле подъезда.

— Это же мы тогда, помнишь? Так же цефистов брали!

— А причем тут мы? Сейчас-то?

— Так, слушай мою команду! Из подъезда — бегом!

— Товарищ капитан, у меня одна нога!

— Знаю, разута.

— Нет. У меня вообще одна нога!

Это точно. Андрюха разминировал свой дом, бывший штабом у центавросов. Ошибся… Теперь вот на протезе.

— А, это ты, что ли, инвалид? Ничего, помогут.

— Спасибо!

Вылетаем из подъезда. По бокам — бластерчики. Дула — прямо в глаза.

— В колонну — стройся!

— А-а-а!!!

Сзади на меня падает пудовая тяжесть. Не удержавшись, валюсь на снег.

— Что там?

— Одноногий.

— За что вы его?

— Ну мы же обещали помочь!

Голос капитана лучится добротой.

— Да, в двадцать шестом попался бы ты мне…

Хлещет по спине «щупальце»…

— Подъем! Подъем! Чего разлеглись!

— Поспать захотели!

— Ха-ха-ха!!!

— В могиле отоспитесь!

За шиворот — рывком — на ноги. В руку тычется тапочек.

— Оденьте, товарищ!

— Митрохин! Стать в строй!

— Есть!

Но тапок уже на ноге. Понемногу отходят сведенные судорогой пальцы. На плечо — рука.

— Андрюха, держись!

— Кх-х-ха…

Кровь на щеке.

— Товарищ капитан, может, его здесь?

— Ни в коем случае! Был приказ — на площади!

— Давай ногу! Ставь на мою, ставь, не бойся!

— Я с-с-с… сам-м-…

— Ставь, говорю! Пошли! Раз! Два! Раз! Два!

— Торопимся, граждане! Шевелим копытами!

— Евгений, твою мать, и ты тут!

— Паша, сукин ты сын!

— Жека, здоров!

— Пока да, Вань.

— Черный юмор, блин!

— Разговоры!

Наша колонна соединяется еще с двумя из соседних домов. Я знаю почти всех. С кем-то служил, с кем-то учился… А вон Санька! Ого, и Коляныч тут!

— Что ж они, решили всех наших собрать?

— Ни одного лишнего, товарищ капитан!

— Давайте, немного осталось!

— Не могу-у-у!

— Кто это?

— Можешь, можешь!

— Да кто там?

— Игорь, кто же еще?

Опухший, валится на снег Игорь. Он совсем плохой. Ну еще бы — три года центаврской на тылах подъедался. Пусть теперь вместе со всеми поскачет!

— Не дойдет он, точно вам говорю!

— Два квартала осталось! Вставай, сволочь!

— Не м-м-м…

Один выстрел. Второй. Оплавленный снег. Крови почти нет — испарилась.

— Кто еще отдохнуть захотел?

— Мы идем, идем!

— Вот именно. А надо бежать!

— Бежим, товарищ капитан…

— А это кто у нас тут такой филантроп?

Хлещут то по мне, то по Андрюхе. Рычим от боли, но надо идти.

— Как тогда, Жень, помнишь? В Роще?

— Помню, Андрюха, ты молчи давай…

Как забыть Рощу? Половина деревьев срезана, как ножами. Центавросы, как макаки, носятся по ветвям. Чувствуешь себя персонажем «Дума». Лупишь во все, что движется. И бежать, бежать. В беге — спасение. От пня до пня, от куста до куста. Дым — глаза текут, дышать только через фильтр. Как мы тогда выжили, одному Богу известно…

— Полквартала! Живее, дохляки!

— Идем, идем! Паша, держи Леху, он заваливается!

— Лешка, твою мать, ты че?

Леха, с которым мы пять лет оттрубили в одном институте, хрипит и валится на бок. Ноги мечут снег. Клацанье затворов.

— Сто-ой! Не стреляй!

— Отойди, а то и тебя…

— Отставить!

— Товарищ капитан, скажите ему!

— Не стрелять! Он уже и так…

Леха бестолково пялится в небо. Снежинки аккуратно укладываются у него на лице. Одна, особо наглая, садится прямо на зрачок. Я отворачиваюсь.

— Дошли! Товарищ капитан, дошли-и-и!

— Стройся! Все в строй, я сказал!

— В одну шеренгу — ста-ановись!

Толкаясь, торопливо выстраиваемся в шеренгу. Я смотрю вдаль. Ох, как нас много! Вроде бы столько лет прошло!

— Ого, сколько их! — охранники бормочут.

— И не сдохнут никак!

— Точно!

— Тишина! Ти-ши-на!

— Слово предоставляется…

По площади голос из динамиков — как раскат грома. Тишина звенит, потрескивает, как копящийся разряд молнии.

— Товарищ…

Площадь начинает трясти. Грохот аплодисментов. Овация. Вопли. Шум. Андрюха тоже лупит в ладони. Невольно поддавшись общему настроению, я ору:

— Да здравствует…

Шум падает так же, как и поднялся. Негромкий, суховатый голос.

— Дорогие товарищи! С чувством невероятно глубокой признательности хочу выразить вам свою личную благодарность. Вы, и только вы…

Я смотрю на людей, стоящих в шеренге. У многих трясутся руки, подкашиваются ноги, но на лицах сияют улыбки, по морщинистым щекам — дорожки от слез.

–…Орда воинствующих центавросов вероломно, без объявления войны…

Мои друзья безмолвствуют. Пашка стоит, закусив губу. Точно такое же было у него выражение лица, когда он вколачивал крест у изголовья свежей могилы своего брата, который закрыл его своим телом от выстрела в спину.

–…В этот праздничный, светлый день разрешите пожелать вам…

Бластерчики с каменными лицами. Солдаты, которые только что гнали нас ударами хлыстов, смотрят на ряды ветеранов с завистью и одобрением. Товарищ капитан не скрывает слез.

— Поздравляю вас с праздником вас, дорогие мои! С Днем защитника Отечества! Ура!