Девочка без прошлого

Евгений Башкарев

Эта книга о девочке, наделенной редким даром. Она способна слышать голоса тех, кого уже нет на этом свете. Беззащитная, но стойкая, маленькая, но значимая. Она не умеет читать и писать, но знает все наперед. Ее ищут и ее боятся.Однажды она стучится в дом обычного рабочего и начинается цепь событий, от которой бросает в дрожь.Жуткая, ироничная история о том, как мистика рушит ход обычной жизни, раскрывает преступления и наказывает виновных. Но чем придется за это заплатить?

Глава 1

Бродяга

АЗС «Уфимнефть», как и большинство автозаправок города, обеспечивала топливом все виды транспортных средств. По ночам, когда персонал автозаправки сокращался до двух человек и парковочная зона пустела, сюда съезжались мотоциклисты. На смене оставался охранник — усатый седоволосый мужчина лет пятидесяти, чью сущность характеризовали безропотность и лень; и кассир — молодая привлекательная девушка с длинными крашеными в оранжевый цвет волосами. Девушка и охранник прекрасно знали, что по соседству с ними находится криминальное заведение, и ночные клиенты на черных байках имеют к нему непосредственное отношение. Эти двое привыкли не обращать внимания на странности мотоциклистов, не запоминать их лица и номерные знаки и, по возможности, ни с кем не разговаривать.

В один из ноябрьских вечеров две тысячи восемнадцатого года все так и было. Охранник, проводив взглядом последний мотоцикл, перекрестился и отправился за здание АЗС покурить. А девушка-кассир покинула свой пост, чтобы уединиться в туалете, где она долго пыталась забыть лица, ухмыляющиеся ей из-под стекол шлемов. Те лица так и говорили: скоро и за тобой придем. И только попробуй нам отказать.

Шел мелкий холодный дождь. С гор задувал ветер, и на раздольях его порывы походили на темные ручища, способные сбить с ног всякого, кто еще сомневался в их силе. В обе стороны Сухумского шоссе неслись грузовики. Окатывая грязью бордюры и остановки, они довершали страшный сон пешехода, невесть по какой причине очутившегося не в то время не в том месте. Я возвращался с работы и мечтал только об одном: поскорее добраться домой, включить обогреватель, поесть и лечь в постель. Я промерз до костей, чувствовал боль в висках, и мне казалось, что солнце больше никогда не подарит то тепло, с которого начинался сегодняшний день. Погода переменилась настолько резко, будто кто-то в потаенном уголке дернул рукоятку из лета в зиму. Игра закончилась, и на улицы опустился купол мглы, сырости и холода.

Обычно я ходил по левой стороне шоссе, где имелась широкая дорожка и встречались люди. Но сегодня, в разгар ненастья, тротуар наполнился лужами, и идти там стало невозможно. Грязевые потоки, стекая с гор, превратили полоску для пешеходов в бурную реку. Ветки деревьев срывали шапки с прохожих, плитка шевелилась под ногами, а когда мимо проезжал грузовик, дрожь земли ощущалась, как на вулкане. Другая сторона шоссе была немного приподнята над дорогой. Вода на тротуаре не скапливалась, горели фонари, и поздним вечером идти по ней виделось комфортней. Дождь избавил улицу от пешеходов. Я шел один и только машины, курсирующие в обоих направлениях, создавали препятствия и неудобства.

В районе автобусной остановки я должен был пересечь дорогу по пешеходному переходу. Но задумавшись, я пропустил его из виду, и вспомнил, уже добравшись до «Закусочной для моряков». Несколько человек стояли под козырьком здания и курили. Еще двое вышли из-под крыши и смотрели в небо. Слышалась иностранная речь и смех.

Я миновал закусочную и очутился в сине-зеленых огнях «Уфимнефти». Пешеходные переходы в этой части Сухумского шоссе отсутствовали. Чуть дальше начинался скоростной участок дороги, плохо освещенный фонарями, но ровный, как взлетная полоса. Грузовики там разгонялись, и безопасно перебраться на другую сторону можно было только по мосту. До моста идти я не захотел.

Я уже ступил на бордюр и собирался перебегать дорогу, когда под куполом АЗС увидел… бездомного. Он сидел в такой позе, будто у него нет ни рук, ни ног, ни головы. Если хорошенько не присматриваться, его можно было спутать с мусорным мешком. Со стороны моря донесся длинный гудок, и человек внезапно ожил. Он поднял голову, покрутил ей, точно проверяя, не унес ли его ветер, и снова согнулся до колен. Какое-то время он ворочался, пытаясь обзавестись удобной позой, после чего прижался к столбу, укутался в одеяния, чьи размеры явно превышали размеры его самого, и вновь превратился в камень.

Я никогда не давал деньги бездомным. И причиной тому служит вовсе не моя скупость или брезгливость. Просто я не хотел этого делать, точно так же, как многие люди не хотят пить кофе вместо чая, носить рубахи вместо футболок или пить из стакана вместо бутылки. Не знаю, что заставило меня остановиться, но в тот момент я твердо решил, что не обеднею, если оставлю бродяге на хлеб немного денег.

Очередная фура пронеслась по шоссе. Грохот колес прошелся по асфальту так, что в заправочных автоматах задрожали пистолеты. Холодный свет стал ближе. Я ступил под козырек и, избавившись от назойливого дождя, ощутил странную тяжесть. Бездомный смотрел на меня из-под капюшона, закрывающего все его лицо, кроме узкого остренького подбородка. Я тоже не сводил с него глаз, и между нами, будто бы пролегла линия. Мне казалось, что он разглядывает меня с целью прочесть какую-то информацию, и пока процесс продолжался мне было ужасно неловко. Сознание говорило, будто не он зависит от меня, а я от него. На долю секунды ситуация меня рассмешила, но как только я вновь воззрился на глубокую черноту под капюшоном, по спине побежали мурашки. Вокруг было пусто, за дверями кассы темно, и даже возгласы и смех со стороны «Закусочной для моряков» прекратились. Я внезапно ощутил себя в ином месте, и мне стало страшно от царящего здесь безмолвия.

— Возьми, — выдавил я из себя и бросил деньги ему под ноги.

Меня не покидало ощущение, будто кто-то считывает мою память. Под взглядом незнакомых глаз я чувствовал себя скованным, хотя физически меня ничто не держало.

Так прошло несколько секунд.

Какого было мое удивление, когда бродяга, вместо благодарности, отвернулся и стал кутаться в куртку. Он обхватил колени, сжался в комок, заворочался, как младенец в простыне. Схватка с одеждой продолжалась около минуты. Наконец, он замер, и в тот же момент я избавился от тяжести, словно навалившийся на меня камень перенял кто-то другой.

Я подошел к бездомному ближе и увидел, что его куртка изношена до дыр, и сквозь них просвечивается смуглая кожа. Плечи были острые, как углы столешницы, и по их ширине можно было догадаться, насколько человек мал и худ.

Ветер взвыл, и брошенные на асфальт купюры ожили. Одна из них прибилась к ботинку бездомного, другая понеслась по территории автозаправки. Вскоре купюра перелетела через бордюр и скрылась во тьме за парковкой. Настал час, когда мое сердце дернулось, но уже не от жалости.

— Эй, тебе не нужны деньги? У тебя под ногами было две сотни. Вряд ли кто-то из здешних даст тебе больше.

Бездомный не ответил. Он точно онемел, и лишь ветер шевелил полы его куртки, полупустых рукавов и штанин.

— Ты слышишь?! — я хотел коснуться его, но, почуяв отвратительный запах, отстранился.

Моя мать всегда отдавала нищим мелочь. Она учила меня добросердечности и говорила, что, помогая людям, мы помогаем самим себе. Она говорила, что однажды мы тоже будем нуждаться в чьей-то помощи и бог пошлет нам ангела, чтобы спасти. Моя мать — женщина, проработавшая на государство больше тридцати лет, отдавала свои крохи людям, пальцем не двинувшим, чтобы найти работу. Все они видели и слышали, у них были руки и ноги, и они не испытывали затруднений в физическом развитии. И вот я, по примеру матери, впервые в жизни решил проявить себя милосердным. Поступил, как повелел внутренний голос, сжалился, отдал свои крохи, а теперь наблюдал, как ветер уносит их в море.

Я чуть не рассмеялся. Наверное, между добросердечностью и милостыней тоже пролегала какая-то линия, но увидеть ее у меня почему-то не получалось.

Я махнул рукой и пошел прочь от бездомного.

Напротив АЗС «Уфимнефть» располагался маленький продовольственный магазин. Там я купил кое-какие продукты к ужину, расплатился, и, перед тем как пуститься к дому, решил еще раз взглянуть на бродягу.

Я свернул в проулок и взобрался на холм. Отсюда хорошо просматривалась зона, окружающая автозаправку, и черное, как смоль, море. Промчалась фура. За ней другая. В противоположную сторону прополз КАМАЗ. Косой дождь сменил направление, и теперь капли летели под купол АЗС. Молодая девушка-кассир стояла в дверях здания и смотрела на дорогу. Недалеко от нее, как шпион, притаился мужчина в костюме охранника. Под купол так же попала бродячая собака. Никто из персонала заправки не торопился ее кормить, равно, как и сама собака не торопилась что-то просить. Картина словно одеревенела, и я подумал, пройдет час, прежде чем в ней что-то поменяется.

Место, где сидел бродяга, пустовало.

Я посмотрел по сторонам, надеясь увидеть его где-то поблизости, но никого, кроме молодой пары, заехавшей на заправку на стареньком пикапе, не обнаружил. Через несколько минут у той же колонки пикап сменил тягач. Дождь усилился. Ветер хлестал по щекам, и я решил не задерживаться на открытом пространстве. Очень хотелось поскорее очутиться в тепле.

Я свернул в свой переулок и вскоре добрался до дома. Калитка была заперта на цепь. Пока я боролся с замком, из темноты выплыла тень.

— Здравствуй, Бен, — сказал я коту. — Рад тебя видеть снова.

Пять лет назад я подобрал его на свалке возле цементного завода. У него была огромная рана на морде, кончики ушей и хвоста покрывали клещи, и, вероятно, он бы умер, если бы в тот день я не шел мимо. Подкинул ли Господь мне этого кота или так совпало, но случилось то, что случилось. Я взял его на руки и понес в ветлечебницу. К своему роковому дню Бен был не молод и уже тогда демонстрировал скупой неудовлетворительный для любителей ласки характер. Поразительно было то, что он не мяукал, не мурчал, и вообще не выносил из себя никаких звуков. Только спустя время, мы, сначала ветврач, а потом я, догадались, что кот был полностью глухой.

В ветеринарной клинике его отмыли, прокололи, откормили. Кот окреп, и, спустя неделю, я принес его домой. Сейчас Бен встречал меня на крыльце каждый день. Я кормил его, потом он убегал на улицу, и в следующий раз я видел его только на следующий день после работы. Сегодняшний вечер не стал исключением. Бен проскочил в дом и устремился на кухню, потому что хотел есть не меньше меня. Прежде чем стрелка часов перевалила за одиннадцать, мы плотно поужинали и перемыли тарелки, оставшиеся еще с завтрака. Кухня превратилась в светлое пятно, где пахло прелыми полами и сырой бумагой. Но главное, здесь было тепло. Прошло еще несколько минут, я взглянул на часы и уже собирался ложиться в кровать, когда услышал стук в окно.

«Дождь», — первое, что пришло мне в голову.

Конечно же, стучал дождь. Хлесткий, холодный и равнодушный. Дождь — приятное явление перед сном. Под дождь я быстро засыпал и крепко спал. Мне ничего не снилось, и утром можно было легко встать без будильника.

Я вернулся в спальню, расстелил постель и присел. Телевизор не работал, и в тихой комнате отчетливо слышалась какофония ночного ненастья. Все смешалось в один шум, и сквозь тихий монотонный гомон, созданный дождем и ветром, я вновь услышал стук. На этот раз звуки неслись от двери, и у меня не было ни единого сомнения, что стучал человек.

Переулок, где находился мой дом, вел к «тропе самоубийц», и я знал, что по ночам туда ходят люди, от которых хорошего ждать не приходится. За промысел в народе их прозвали «плохими парнями», и пока над горой стояла ночь, один дьявол знал, что происходит за черными ставнями многострадального леса. В тот момент, когда стук повторился, я вспомнил о них и невольно вздрогнул. Прошла минута, прежде чем я осмелился подойти к окну и выглянуть во двор.

На крыльце горел свет. Блики падали на дорожку и освещали пространство до забора. Глядя на распахнутую калитку, я проклял себя за то, что забыл повесить цепь обратно. Я всегда запирал калитку перед тем, как ложился спать, и только сегодня почему-то об этом забыл. Впрочем, сейчас сожалеть было поздно. Калитку раскачивал ветер, а перед ней на дорожке маячил человеческий силуэт. В полутьме я не мог его разглядеть, и лишь по росту догадывался, что незнакомец невысок.

Прошло несколько минут, а человек за окном все так же стоял на тропе перед домом. Дождь усилился, и в какой-то момент я потерял силуэт из виду. Он растворился, как дым, а потом вновь появился, как дым, на том же самом месте, у калитки. Один. И так он стоял долго-долго, а я смотрел на него через тонкую щель в занавесках, не решаясь ничего сделать. Только когда дождь закончился и человек вдруг отвернулся от лампы на крыльце, я понял, что ко мне пожаловал тот самый бродяга с автозаправки. То была его куртка с глубоким капюшоном, его ботинки и парусиновые штаны. Мокрая одежда сделала его еще меньше. Неуклюжие движения еще комичнее. Он подошел к крыльцу и вновь остановился, точь-в-точь Бен, перед тем как его выпустят во двор.

Я одернул занавеску и вышел на крыльцо.

Услышав отворяющуюся дверь, бродяга сделал несколько шагов назад. Он тяжело переносил ноги, и виной тому были ботинки, совершенно не подходящие ему по размеру. Он волочил их за собой, как длинный тяжелый хвост. А штаны, промокнув от дождя, лишь добавляли неудобства его и без того не прытким движениям.

— Зачем ты за мной следил? — спросил я с порога.

На смену испуга пришла злость. На смену добросердечности — жесткость и равнодушие. Я заранее решил, что больше ничем не стану ему помогать. Более того, я больше не хотел видеть его в своей жизни. Вокруг порта побирались десятки бездомных. Очень часто они побирались вокруг «Закусочной для моряков», но никто из них не поднимался по своей воле на холм, откуда начиналась «тропа самоубийц». Это место было для них под запретом.

— Зачем ты следил за мной? — повторил я, не дождавшись ответа. — Что тебе нужно?

Бездомный молчал, и в черноте под капюшоном все было так же смиренно и мертво, будто передо мной стоял не человек, а камень.

— Уходи, — строго сказал я. — Мне нечем тебе помочь. Возвращайся туда, откуда пришел. Ты меня слышишь?!

И вновь молчание в ответ. Ни единого движения, ни единого звука. Только ветер трепал полы его куртки, и штаны из парусиновой ткани то надувались, то опадали на тонких ногах. Но вот бездомный шевельнулся. Его руки вынырнули из карманов, продемонстрировав пустые манжеты. Он попытался просунуть в них кисти, но тщетно. Рукава были слишком большие, а руки слишком маленькие. И тогда он изловчился, просунул руки под курткой, и расстегнув две верхние пуговицы на груди, стянул капюшон.

От неожиданности я едва не лишился дара речи.

Передо мной стояла девочка лет десяти. Напуганная, измученная и истощенная. Замерзшие губы не шевелились и только веки хлопали, когда на них попадали капли дождя.