ВРЕМЯ ЛАСТОЧЕК. Роман о первой любви

ЕКАТЕРИНА БЛЫНСКАЯ

Действие в основном происходит с весны через всё лето и до глубокой осени в одной из южнорусских деревень Антоново и её живописных окрестностях, однако произведение насыщено самыми разными колоритнымисобытиями. И они вполне искупают отсутствие закрученного на парадоксах и неожиданностях сюжета. Перед нами обнажённо-безжизненная, местами даже колющая глаза наползающая разруха и проступающая обречённостьсоседствуют – по Высоцкому – «с гибельным восторгом» не собирающейсясдаваться жизни.

Глава пятая

«Не невеста»

На другой день Лелька прибежала к Лизе, зачем-то сильно икая и прищуриваясь.

— Ну что, заслал сватов к тебе этот змей? — спросил Григорьич, впуская соседку.

Возмущенная мать Лельки, обкладывая в их доме камин, как только не поливала Глеба. В основном ее удивило, что он сделал предложение Лельке, даже не влюбившись, да и что это за пара! Глеб Горемыкин был гол как сокол. А разве Лельке такой бы подошел?

— Да там! Мамка меня взамуж не пускает… А Лизка где? — прыснула смехом Лелька.

— Ну так когда на свадьбе будем гулять?

— Да какая свадьба, дядь Борь! Одни портки на хозяйстве, да и хозяйство-то… — засмеялась Лелька, пока Лиза выходила к ней, обувая тапки.

Лиза, понимая, что нужно сделать как можно более равнодушный вид, сказала вскользь:

— Я уже думала твоей подружкой быть.

— А, дружкой? Нет, передумала я. Ну ладно, пошли. Пошли, говорю!

Лелька с сильным нетерпением схватила Лизу за руку и потащила по улице к пустырю, где Глеб косил молодую траву.

— Мы вчера так надрались, что я не знаю, как он на работу пошел. А все хочу его увидеть, одной как-то сказать не могу, ты постой со мной. Я же ему не говорила, что я замуж не пойду. А мать… ей моего первого брака хватит. Говорит, обсохни от одного, а потом другого бери! Но на самом деле мне нужно торопиться! Я ж не буду вечно молодой и красивой!

— А что ему ты собиралась сказать? — переспросила Лиза.

— Ну, чтоб больше не приходил пока. Он же, ну, мать моя против, короче.

— Против чего?

— Против свадьбы! — Лелька опустила голубые глаза, яркие, как цветки цикория.

— Почему?

— Ну почему! Потому! Просто против. И я еще думаю.

— А что думать-то? Любишь… выходи замуж. Все просто, — сказала Лиза, приостанавливаясь.

— Да кого там любить! — пыхнула Лелька и засмеялась прокуренными зубами.

— А… тогда другое дело… — замялась Лиза. — Ну, к нам вечером приходи на шашлык, отец баранины купил.

Лелька исподлобья глянула на Лизу.

— Баранины? Я не ем баранину.

— Даже плов?

— Вообще не ем. Тем более… этих баранов, — Лелька не договорила, а прибавила шагу короткими толстыми ножками.

Лиза и Лелька быстро пошли по зеленой траве прирезка, которую впереди ловко убирал косой Глеб. Его голый торс, будто сделанный из рыжеватого мрамора, без единой складки, и повязанная банданой из рубашки голова, повернутая чуть набок, виднелись издали.

Лиза остановилась, наблюдая, как Лелька подбежала и Глеб, увидев ее, перестал косить, как он ей что-то сказал, как она что-то сказала, потом она замахнулась на него, он отвел ее руку, засмеялся, повернулся и неожиданно заметил Лизу на краю прирезка.

— Эй, иди сюда! — крикнул он ей. — Поди-ка!

Лелька, подпрыгнув, что-то провизжала Глебу и побежала на Лизу, но мимо, горячо дыша перегаром. Лиза и Глеб остались одни на огороде. Лиза попробовала тоже уйти, но Глеб крикнул:

— Ну, ты! Дивчина! Куда! Погодь мени!

И, куда-то исчезнув на минуту, появился из кустов уже рядом с ней, протягивая ей ладонь.

Сейчас Лиза хорошо его разглядела. Он был трезв. Узкие глаза и прямой взгляд, красивое тонкое лицо, без всяких изъянов, наполненное каким-то неподвластным ей знанием, лицо, на которое можно смотреть вечно. Обветренные губы, словно выписанные, такие же четкие, как у его сестры Маринки. Они с Маринкой были очень похожи, несмотря на разницу лет.

Глеб протянул крепкую, но тонкую руку с раскрытой ладонью, на которой лежало что-то розовое и чуть живое, с лапками.

— Тоже уйдешь? — серьезно спросил Глеб, но его глаза лучились. — Смотри, это тхорь… маленький.

— А что такое тхорь? — спросила Лиза, разглядывая маленькое и розовое. — Хорек? Это малыш хорька?

Наверное, она стала совсем похожа на ребенка, открыла рот и смотрела, закусив язык, как на твердой ладони чуть движется неизвестное существо. И, взяв малыша двумя пальцами, переложила себе в ладонь. Глеб кашлянул в руку, обняв косу.

— Что будешь делать с этой коростой? Эта короста вырастет и начнет высасывать у курчат мозги. Мамку я перерубил косой… а он на краю гнезда лежал…

Лиза взглянула на Глеба.

— Вы тут бессердечные люди в деревне живете…

— Да подохнет он без мамки…

Лиза вздохнула.

— Зачем тогда вы мне его дали подержать?

Глеб пожал плечами.

— Да не зачем… Просто хотел посмотреть… что ты скажешь.

— И что, теперь вы с Лелькой не помиритесь?

— Я с ней не ссорился… — равнодушно сказал Глеб, оглядывая полотно косы. — Вот пусть она теперь сама думает… Ладно. Мне надо работать, а то отава уже сухая, и так ее особо не зацепишь… а тут уж и роса сошла.

Лиза так и стояла с раскрытой ладонью.

— Спасибо за барашка, — сказала она, понимая, что кругом стало слишком тихо, только птицы пели как оглашенные.

— Да, я же теперь ваш работник… — улыбнулся Глеб уголком рта.

— Это что у вас тут, крепостное право? — усмехнулась Лиза, сдвинув тонкие выгоревшие брови.

— Да обыдное дело. У Отченаша я работаю, в колхозе пособляю, а остальное время у меня холостое.

— Не надорветесь с такой работой?

— Нет… куда мне… если не работать, начинаешь всякое думать, а это плохо много думать. Задумаешься… страшно…

— Что страшного, что человек думает? Разве не надо?

— Эх, дивчина, откуда ты только свалилась…

Лиза кивнула и пошла с прирезка на тропинку, к дому, поглядывая на младенца-хорька, который за время их разговора перестал дышать. Лиза, поискав глазами, нашла муравьиную кучку, носком шлепанца разрыла ямку и, положив сверху зверька, провела рукой, прикрывая его землей.

Она сейчас думала о стольких вещах сразу, что не успела пожалеть ни хорька, ни его маму, лежащую теперь где-то на меже… Лизе было тепло и спокойно, но по-новому, не как обычно. Это тепло, наверное, называлось счастьем. Глеб тоже был доволен. Он теперь хорошо посмотрел на новую соседку вблизи, и она его чем-то удивила.

***

Но эта встреча на прирезке и ссора с Лелькой все-таки не давала ему покоя. На неделю он пропал на пастбище, работая без смены, чтобы ему дали двухнедельный отпуск, и тем временем наступила жара. Лелька уехала к брату Андрею в райцентр клеить обои в новой квартире. Лиза без нее скучала, хоть, конечно, и радовалась. А вот Глеб словно выдохнул без этой Лельки. Временами Глеб замирал и смотрел в одну точку, словно не наблюдал кречетов, летающих над дальней пашней, не видел пятна буро-белых коров, далеко отбредшего бычка Мишку, протяжно гудящего в знойном оводняке.

Казалось, что с того дня, как он увидел Лизу, сидящую на скамейке у Лелькиного дома, перестало существовать все вокруг, кроме нее. И только она шла на ум, и только в мыслях о ней, о ее царапинке на шее, о ее покусанных комарами коленках, о ее завитых в тугие мягкие кольца вспотевших за ушами волосах он хотел думать. Порою эти думы доводили его до того исступления, когда хотелось кинуться в ледяной колодец, но их не было, таких ледяных, что могли бы его остудить. А теплая вода реки еще больше будила спящую тоску, пахла первобытной водяной травой, гиблой верхоплавкой, и никакая сила не могла удержать от парения в тяжелой мути неожиданно напавшей тоски…

Глеб закуривал «Приму», пускал колечки в серебряные мглистые листья низко склоненных ив и думал лишь о том, сколько он сможет сдержаться. Не погибнет ли совсем с этим новым чувством. До вечера, пока на выпасе его менял Борька Гапал, Глеб думал о том, что теперь только сырая земля спасет его от мук. Ведь ему ничего не светит. Лиза не может быть его. Она появилась тут на погибель его сердцу. А еще раз они приходили кататься на коне, Лелька, замудренная, молчаливая, и Лиза, тонкая, розовая и яркая. Он смотрел, как Рёва везет Лельку, болтал ерунду, и Лиза улыбалась на его слова… Потом он подтягивал веревочное стремя для Лизы и ставил ее маленькую ножку с прозрачными ноготками в железную скобу. Он дотрагивался до нее нечаянно, потом они с Лелькой смотрели, как она скачет вдоль протоки и волосы ей падают на спину и будто бы хлопают по лопаткам. Как крылья, как есть золотые крылья. Вот бы их потрогать.

— Давай лучше осенью… там мать передумает, все как-то разрулится уже… — говорила Лелька, полулежа на его курточке и играя зажигалкой. Глеб смотрел на Рёву, несущую Лизу, и у него кружилась голова.

— Вы больше не приходите с ней. Вообще не ходите сюда, бык у меня подрос, он такой дурак, оторвется, запорет… Он же вас не знает…

Потом они уходили, и Лиза, как и Лелька, махнула ему рукой, блеснув глазами, в которых желтого было больше, чем зеленого. Вся она, чистая, рассыпающаяся на снопы искр, и плавала, и прыгала перед его глазами, и он ничем не мог прогнать видение, понимая отчаянно, что он как трава, а она как цветок над этой травой. И трава и цветок могут расти из одной земли, но смешаются они вместе, только умерев. И отчасти он был прав.

Вечером, разогнав коров по концам села, он садился на Рёву и ехал к реке. Но даже там постоянно встречал Лизу. В тот последний день работы на пастбище он снова приехал на Гончарку. Лелька и Лиза гонялись на лодке за плывущим ужом. Лелька в полосатом халате нависала над водой, а Лиза, неуклюже и неумело орудуя веслом, пыталась нагнать ужа, который лавировал меж блюдец лилейника и пытался уплыть.

— Глуши его, глуши! — верещала Лиза своим детским и звонким голосом, от которого у Глеба в голове мутилось.

Лелька, погрубее, верещала тоже. Лиза, с мокрыми волосами, облепившими ее спину, со спавшей лямкой купальника, в намокшей юбке, смеялась, пока не увидели подъехавшего к Гончарке Глеба. Тот соскочил с Рёвы, стащил с нее самодельное седло с культяпыми стременами и бросил его на мокрый песок около лодок.

— Веселитесь? — спросил Глеб важно, скидывая курточку и пытаясь сделать лицо посерьезнее. — Конечно, что вам еще робить!

Лелька, бросив весло в лодку, махнула Лизе.

— О, выискался, черт с рогами! Кадриться пришел. Иди, плавай туда.

И указала на кусты поодаль. Лиза гребла к берегу, тоже пытаясь держать спину ровно, не смотреть в сторону Глеба и помалкивать. Она волновалась. Сердце ее стучало в ушах.

— У тебя конь дурак! Он сейчас прядаться начнет! — крикнула Лелька и выхватила весло у Лизы.

— Ну вообще-то это лошадь! И не тронет она тебя. На красивых девок не прядается, только на страшных, — засмеялся Глеб и одним движением заскочил на спину Рёвы. Та коротко заржала и стала осторожно входить в воду, хоть и сгорала от нетерпения выкупаться после жаркого дня. Рука Глеба несколько раз прошла по рыжей шерсти Рёвы. Лиза это заметила и отвернулась. Она выпрыгнула из лодки, и юбка ее надулась колоколом вокруг колен.

— Все, идем домой… — сказала она Лельке. — Мамка моя волнуется.

Глеб и Рёва были уже на середине реки. Лелька вытянула лодку и завозилась с цепью.

— Чертова лодка… замок потеряла… слушай… я сейчас сбегаю домой за замком, а ты посторожи, чтоб никто не спер.

— Беги, посторожу, только недолго, а то темнеет.

— Вот и я о том. Нельзя ее без привязки оставлять. Упрут.

И Лелька недоверчиво кивнула в сторону Глеба.

— Ты с этим не болтай. Он знаешь какой?

— Какой…

— Ты его не знаешь! — вздохнула Лелька горько.

Мелькая голыми ногами, она ловко поднялась по берегу и, выкрутив полу халатика, побежала к тропинке.

Глеб и Рёва плыли рядом, отфыркиваясь от воды. Лиза села в лодку и, поддернув юбку, опустила ноги в воду, казавшуюся теперь теплой. Глеб вышел на берег. Он так и плавал в своих штанах, которые сейчас прилипли к телу. Лиза снова отвела взгляд и, вздохнув, спросила:

— А на тот берег можно выйти? Там нет тины? — в голосе ее звучала беззаботность.

— Можно… — прыгая на одной ноге, ответил Глеб. — Если доплывешь.

— Да разве это далеко?

— Ну, так… прилично.

— А ты плаваешь?

— Шо мне там одному делать? Если б с кем-то…

И Глеб хитро подмигнул Лизе. Лиза смешалась.

— Нет, я туда не пловец. Я не доплыву.

— Я тебя спасу, если тонуть начнешь, — сказал Глеб, перестав прыгать.

— Вряд ли ты меня спасешь, — сказала Лиза и отвернула голову, подумав: «Скорее, наоборот».

— Вряд ли спасу? Или вряд ли потонешь? — Глеб похлопал Рёву по шее. — За фиг тогда спрашиваешь?

Лиза плюхнула ногами по воде.

— Просто так, интересно.

Глеб снова улыбнулся и, поймав морду Рёвы, чмокнул ее в нос.

— Ах ты моя басечка родная… идем отдыхать…

Напялив на мокрое тело потрепанную «полевую» клетчатую рубашку, Глеб махнул Лизе, уводя Рёву с накинутым седлом.

— Лелька еще подумает чего, скажи, что я ушел… скажи, что спать поехал. Завтра в полчетвертого вставать, а уже десятый час, пока управлюсь.

Лиза удивленно спросила:

— А ты ей обо всем докладываешь?!

Глеб остановился, согнал с шеи комара и ответил лениво:

— Ну нет… тем более она же не жена мне.

— Но невеста же, — глухо сказала Лиза, глядя на серебряную от сумерек воду.

Глеб, накинув седло на Рёву, прыгнул на ее крутую спину.

— Не невеста, и давно, — ответил он коротко.

Стукнув голыми пятками лошадь, он разогнал ее с места в галоп и полетел по краю берега в сторону парома.

Лиза почувствовала, как неведомая тяжесть скользнула с души и, заулыбавшись, переметнула волосы на грудь, чтобы выжать их от воды.

Лелька прибежала, пыхтя.

— Чего, поехал? — кивнула она в сторону парома. — Че сказал?

— Передал, что спать поехал.

— Опять? Ну вот, блин… жених называется… спит да работает, а больше ничого.

— И не жених он тебе, — еле слышно сказала Лиза.

Лелька молча опустила голову, насупив брови.

— И тебе не жених, — буркнула она, но Лиза услышала.

Домой они возвращались уже в полной темноте. В домике Глеба окна уже не светились, все спали. У забора валялся страшный велосипедик Яськи с ободранной рамой.

— Конь педальный, — проворчала Лелька, глянув на окно его веранды. — Дрыхнет.

Лиза молча прошла мимо, но тоже бросила взгляд на его окно. Как там, внутри? Бедность и убожество? Окна, закрытые газетами… перелатанная жестяная крыша с обшелушенной краской…

Лелька сухо попрощалась и пошла до ворот. Лиза скрипнула калиткой, и, перед тем как зайти, притулилась головой к шершавой доске ворот, чтобы принять обыкновенный вид и согнать волнение, охватившее ее. Теперь и ей было не уснуть. Да еще выслушивай мать за позднее возвращение с реки…