ВРЕМЯ ЛАСТОЧЕК. Роман о первой любви

ЕКАТЕРИНА БЛЫНСКАЯ

Действие в основном происходит с весны через всё лето и до глубокой осени в одной из южнорусских деревень Антоново и её живописных окрестностях, однако произведение насыщено самыми разными колоритнымисобытиями. И они вполне искупают отсутствие закрученного на парадоксах и неожиданностях сюжета. Перед нами обнажённо-безжизненная, местами даже колющая глаза наползающая разруха и проступающая обречённостьсоседствуют – по Высоцкому – «с гибельным восторгом» не собирающейсясдаваться жизни.

Глава четвертая

Наймы

Утренние заботы по устройству быта перешли в дневные, и весь день почему-то Лиза думала о том, что здесь, в прежде незнакомом и неродном месте, становится хорошо. Она несколько раз выходила со двора, видела круглоголового Отченаша в арабском платке, очень странного пятидесятилетнего дядьку. Видела щенка, которого он пообещал им дать для охраны. Щенок веселился и кусал Отченаша за ноги, а тот взбрыкивал, что выглядело очень забавно для мужчины его возраста. Потом Отченаш заговорил с ней о политике, сально глядя маленькими черными глазками. Одет он был в рубашку, застегнутую на все пуговки, как американский амиш, и в черные штаны, заправленные в самые дешевые галоши. Напротив его дома незнакомые ребята, тоже иногда во время отдыха поглядывающие на Лизу, вырубали ясени для установки одонков для будущих стогов. Лиза договорилась брать у жены Отченаша молоко и прогулялась дальше, до шумного двора дядьки Мешкова. Мешковы растили троих детей, два веселых сына, Степку и Макса, и старшую красавицу дочь Ульяну. Ульяна жила в отдельной комнате, за перегородкой, была гладкой и круглобокой девушкой и заканчивала девятый класс.

Мешковы пили все выходные, дети их еще ходили в школу, каникулы пока не начались. За Мешковыми на дороге играл маленький мальчик с торчащим ежиком волос такого же цвета, как у Глеба, в одних желтых шортиках и босой. Он копал яму на дороге. Лизе показалось, что нужно познакомиться с ним.

— Привет, — сказала она, присаживаясь, чтобы быть к мальчику поближе. Мальчик исподлобья глянул на нее и хмыкнул. Под носом его, сурово натертым кулачком, было грязно и мокро.

— Ну скажи, я вот Лиза, а ты?

Мальчик нехорошо улыбнулся, поднял с дороги увесистый камушек и бросил в Лизу. Лиза отшатнулась, но все равно камень угодил ей прямо в лоб. Лиза встала.

— А вот так делать нельзя! — сказала она, оглянувшись, не увидал ли кто.

— Яська, — ответил мальчик.

— Очень приятно, Яська. А я Елизавета. Для тебя Борисовна. Так что хорошо, что познакомились. Приходи, конфету дам.

Лиза быстро пошла домой смотреть, что осталось на лбу, а Яська обратно сел на дорогу и продолжил копать.

***

Вечером на лавочке у Лелькиного двора собрались девки. Лиза внезапно познакомилась с младшей сестрой Глеба, Маринкой. Сестра не уступала брату, хоть ей и было всего четырнадцать. Такая же поджарая и стройная, как мальчишка громкая, с огромными песочно-зелеными глазами, как у ящерицы, с короткой стрижкой и усиленной жестикуляцией. Ее лучшая подруга Любка Ватрушка, маленькая, полная и улыбчивая девчонка с челкой, хохотала на всю улицу. Лизе даже стало удивительно, что она сможет дружить с девчонками, ведь в Обуховке она была одна: кума с сестрой жили на соседней улице, через пастбище, и уже невестились, Лиза приезжала к ним редко, особенно теперь, когда кума вышла замуж и родила. Но пока кума не родила, они трое не особенно и дружили, так, только общались на девичьи темы.

Майские жуки-хрущи с тихим стуком падали на жестяную крышу летней кухни, роилась мошкара, Дроныч, еще не остывший от похмелья, травил байки про армейку, Лелька в обнимку с ним сидела на вытертой дождями до пепельно-серого цвета скамейке и улыбалась. Маринка и Ватрушка, сидя на корточках, терли, как опасно стало теперь на селе. Лиза, сложив руки, слушала и радовалась наступившему теплу и хоть какому-то развлечению.

— А мы едем, а тут кореневский непонятный кто с горы на мотоцикле и прямо к нам… Девки, а поехали кататься. Кататься, ага! Вон как завезут на базу, в баню, хрена с два убежишь. Вот было… же, да Лель? А этот вон! Старый хрыч Максимыч Отченаш! Он же нас постоянно зовет в гости! Типа чаем хочет напоить.

— А что, не чаем? — заржала Лелька.

— Знаем его чай, — подхватила Ватрушка, и на ее маленьком вздернутом носу от смеха появились частые складочки.

— Нет, она ж из Москвы, ей-то что бояться! Ее все бояться будут! — поддакнула Лелька. — Это мы тут от кобелей не отобьемся.

— Вот Серега Пухов, вон он уже про тебя спрашивал, — крикнула Маринка, — а шо, и парень хороший… богатый… с мотоком…

— Он подарил мне зажигалку! — добавила Ватрушка.

Лиза сидела, улыбаясь. Глеб неожиданно появился из леса. На нем была светло-бесцветная майка и серые штаны. Он прямиком направился к лавочке.

— Маринка! Иди, мать тебя зовет, — бросил он резко.

— Да не гони ты!

— Вали, говорю, овца! Она на поезд опаздывает, а ты тут сидишь! Или возьми Яська и вернешься, — Маринка, прошипев что-то матерное, подхватив Ватрушку, потрусила домой.

«Ага, — подумала Лиза, — значит, этот полудурочный мальчик-камнеброс их братец?»

— Че ты приперся, а? — спросила Лелька. — Чего надо? Пьяный, опять нажрался?

— Не богуй. Я не к тебе пришел.

И Глеб упал на лавку и положил голову на колени Лизе, толкнув с другого конца Дроныча с Лелькой. Те, едва не упав, что-то промычали и ушли во двор. Глеб подхватил Лизину руку, приподнятую в замешательстве от его наглости, и сунул себе под майку.

— О, холодная. Как лапка саранчи. Или лапка лягушки. Все, не трогайте меня, я так буду лежать, — сказал Глеб и закрыл глаза.

Лиза не знала, то ли столкнуть его, то ли, наоборот, придержать. Лелька выскочила уже без Дроныча из калитки, держась за столбик. На ее круглом раскрасневшемся лице была написана плохо сдерживаемая злоба.

— Эй, ты! Уйди от нее! — заорала Лелька. — Хватит под хатой торчать!

Лиза в недоумении посмотрела на нее.

— Да ладно, пусть полежит, — сказала она и почему-то положила вторую руку на соломенные, изжелта-выгоревшие волосы Глеба. В самом деле, не держать же ее на весу. — И почему все разбежались?

Лелька, онемев, еще постояла, пытаясь порассуждать о наглости местных хлопцев и понимая, что Глеб не где-нибудь, а под ее двором, на ее лавочке «кадрит Москву», ушла, пыхая, как уличный мартовский кот. Глеб, сложив руки, словно покойник, и закинув ногу на ногу, не двигался с места. Лиза, опустив на секунду глаза, скользнула по его рыжеватым ресницам, и снова что-то дрогнуло в ней.

— Вы знаете… — сказала она осторожно, — что ваш брат… или кто он там вам… меня сегодня чуть не убил.

— А! — промычал Глеб. — Да, есть такое…

— И как это понимать? И вот еще… вы брали молоко у Отченаша? Хорошее?

Глеб улыбнулся, не открывая глаз.

— Разводят. Не бери.

Через пару минут вышла мать Лельки, хлобыстнув калиткой.

— А ну-ка ты, хлопец, вали от дивчины. Эта дивчина не для тебя! — торжественно сказала она, подняв черные брови.

Глеб мгновенно поднялся.

— А, так? Вчера замуж звали, а сегодня… все, да? Вали-и… — передразнил ее Глеб.

— Кто тебя звал! В какой замуж! Нашелся тут! Зять — ни дать ни взять.

Лиза, воспользовавшись моментом, хоть и некрасивым, просочилась к себе.

Немного поругавшись, скорее для красного словца, Глеб погреб к дому. Лиза, подглядывая в окошко, ощутила, как в глубине тела что-то дрожит и пульсирует, словно непокой, пришедший неожиданно на смену ее ровной жизни, теперь заполнил собой пустоту. Словно маленький взрыв потряс ее. Она побежала к отцу, делавшего будку для маленького щенка Бима.

— Пап, а нам нужен работник? — спросила она.

— По-хорошему — да, с тебя помощи как с козла молока. А что? — хитро улыбнулся Григорьич в пушистые усы.

— Тут предлагает один. Спрашивал.

— Ну увидишь, гони его ко мне, я тут соображу, как и что с ним делать.

Лиза поцеловала отца в небритую щеку и побежала смотреть Бима. Завтра он должен был переехать от Отченаша, от своей матери, черной овчарки Руты, к ним на постоянное местожительство.

***

На другое утро Нина Васильевна и Лиза, прогуливаясь, завернули на почту, позвонить Ленусе и ее мужу Мишуне.

— А что у тебя голосок такой загадочный? — спросила Ленуся, она снова сидела дома, дожидаясь Мишуню из командировки.

— Просто так, — заурчала в трубку Лиза, — тут же село… все слушают… очень внимательно нас. Тут есть странный чувак с фамилией Отченаш.

— Пипец!

— Да и вообще… много людей разных. Тут много молодежи.

— А! Ну ладно, ладно… поняла… Твоя стихия! Дерёвня! Тебе только в этом колхозе жить!

— Ничего ты не поняла… — выдохнула Лиза. — передаю трубку маме.

Нина Васильевна все положенные пятнадцать минут рассказывала старшей дочери про рыбу, дождь, сено, дом, соседей… Лиза вышла ждать ее на «центер», где из центровых зданий желтело свежевыкрашенное одноэтажное здание сельпо, привалившись к липам, догнивал фельдшерский пункт и еще держался крепкий синий домик почты. Лиза принялась, отчего-то волнуясь, рвать огромные пуховки одуванчиков, слушая дальние гудки мотоциклистов, собирающихся возле клуба, и визг девок… Интересно, ходит этот Глеб в клуб?

Но Глеба там не было. Он с похмелья болел и лежал в углу своего свистящего сквозняком дома, привязав на голову капустный лист. Назавтра он собирался идти наниматься к москвичам и страшно боялся, что ему откажут.

***

Утром он встал не так рано, около восьми. Лиза, конечно, в это время еще спала, безучастная ко всем проблемам. Глеб, чисто выбритый, наодеколоненный каким-то ярым «Шипром», в чистой рабочей одежде и даже причесанный, стоял под яблоней около палисадника и поглядывал на часы. Вот ударило восемь, и он, услышав негромкий звон посуды, стукнул в затвор.

Тяжело подошла Нина Васильевна, отперла. На гладком и толстом лице ее выразилась приветная улыбка. Глебу она сразу понравилась.

— Добра дня вам в хату, — выдавил Глеб, поправляя воротничок.

— Здравствуйте.

— Мне сказали, что у вас можно поработать.

— Да, можно… но это к мужу… Борис! — позвала Нина Васильевна, поправляя фартук. — Заходите, песик у нас еще щенок. Не укусит.

Песик, напротив, скакал и ласкался к Глебу. Тот схватил его в объятия.

— Бимка, ах ты стервец такой, тоже к москвичам переехал, да? Ну, теперь тебя тут откормят хоть.

Ушастый Бимка лизал Глебу лицо.

— Это ж я его спас… у Отченаша сука ощенилась, Рута… да вы видели ее… семь щенков было… вот одного я отбил, домой его брал… выкормил… потом, когда он такой красавец стал, ну какой же ты красавец вырос… всем стал нужен, да?

Бим, словно поддакивая, погавкивал и радовался, подрагивая палевой шкурой, и вместе с хвостом от радости заносило его задние ноги. Нина Васильевна хотела спросить, кто же еще переехал к москвичам, но не посмела. Тут уже подошел Григорьич. Огромный мужик с бородой и очень щербатыми зубами. С прищуром и подозрением он протянул руку. Глеб поздоровался.

— Однако… — хмыкнул Григорьич на твердое рукопожатие Глеба, словно оценив его. — Я Борис Григорьевич. И что ты умеешь?

Нина Васильевна отошла, оставив их вдвоем.

— Все умею.

— Нет, так не говорят… Ты скажи, можно я покажу свои… ну, навыки, а вы посмотрите и решите, нужен я вам или нет?

Глеб улыбнулся.

— Можно Машку за ляжку и козу на возу, а у нас так не пойдет. Вы говорите, что вам надо, и я все сделаю.

— А! Так ты еще и поговорить… ну, хорошо… Ты договорись тогда с кем-нибудь… барашка мне.

— Ярку или барана?

— Да что той ярки… давай барашка. Хорошего только. Молодого.

— К коему часу вам того барана?

— Ну… чем быстрее, тем лучше.

Глеб с улыбкой вышел со двора. Дело выгорело, будет он с работой.

***

Ночью Глеб, экипировавшись во все черное, пошел на овчарню за барашком. Повязав голову серой рубахой, с засученными рукавами и босой, чтобы не издавать звуков, Глеб переметнулся через изгородь. Где-то в селе залаяли собаки. В сторожке светилось окно. Сторож спал, наработавшись в колхозных сараях. Глеб еще днем к нему приходил с хорошим таким путячим самогоном, от которого его самого можно было вынести, как барана.

Отара спала, перебекиваясь между собой, словно считала: ты здесь? первый, первый, я второй, и я здесь. Второй… я третий… Старый алабай Яша умер в зиму, и сторож, хоть и не был доволен тем, что у него постоянно пропадают барашки, не спешил брать нового. Ему было жалко на свои деньги кормить огромного пса, а колхоз не выделял на это дело никаких средств… Словом, то, что колхоз лишался периодически голов скота, сторожу было наплевать. Да и тише было без собаки. Радовало это и Глеба.

Тишина висела над яром. Плотина поблескивала водным зеркалом, похожим с высокого берега своей формой на вареник. Рыба плескалась в теплоте лунной дорожки. Глеб, оглядывая пушистые камни овец, неслышно, словно жук-плавунец, под вздохи стада нашел барана покрупнее у самой изгороди и достал из-за спины мешок. Баран странно себя вел, он смотрел одним глазом, но не двигался.

— Т-с-с… — шепнул Глеб, — я убью тебя не больно, — и, вытянув начищенный до серебряного блеска штык-нож, ударил единственно верным ударом в шею. Баран вздохнул, и ноги его медленно поехали из-под свалявшихся боков в разные стороны. Глеб подождал пару минут, пока кровь перестанет биться струей, быстро перекинул барана на плечо, перепутав ему ноги и перевалив его через изгородь, насунул ему мешок на голову и шею, чтобы запах крови не разбудил стадо. За скирдой его ждала невидимая в темноте, смирная лошадка Рёва. Бросив барана через ее спину, Глеб прыгнул следом и неслышно погнал лошадь за плотину, на бетонные плиты, чтобы обескровить еще теплого барана в безопасности и тишине.

***

Вечером за Лизой приехали местные на мотоциклах…

— Лизка, выходи! — крикнул Серега Пухов, самый высокий и симпатичный кудрявый парень, что наливал ей у Лельки.

Лиза вышла. Приехавших было трое.

— Поехали гулять… — сказал Пухов, которому Лиза нравилась, но он боялся один подходить к ней.

— А то ты засиделась тут… Клуб-то работает пока… а вот закроет его Коляныч, и так и не узнаешь, что да как, — поддакнул худой и длинный Корявый.

— Нет, не пойду… Поздно… — сказала Лиза, подергивая плечами.

— Ну, чего поздно, мы тебя батьке вернем в целости и сохранности… — не унимался Сергей.

— Не пойду, — повторила Лиза.

— Чего?

— Не хочу гулять…

— Ну ладно, не хочу… гуляешь же! Чего там! — вставил самый младший парень, Кочеток, приглядевший Лизу еще пару дней назад, когда резал ясени у Отченаша.

— Тебе-то что… — отмахнулась Лиза. — И вообще, я же сказала, что не езжу и не гуляю ни с кем… Езжайте, возьмите других.

Со двора вышла Лелька, услыхав журчание мотоциклов.

— О, Борона, уговори ее гулять! — крикнул ей Сергей. — Чего она не ходит с девками-то, не ездит в клуб…

— Шо ей ездить, к ней же Глеб ходит, — отозвалась Лелька.

— Да ну, ладно заливать! — засмеялся Кочеток, и Корявый как-то мерзко заржал, сразу окинув Лизу жалостным взглядом.

— А, ну если Горемыкин, то тогда мы перед этим фраером пасуем… Он у нас же… тут самый главный этот…

— По бабам! — прыснул Кочеток. — Ой, ты извини… но как же так… А мы не знали…

Лиза хотела провалиться сквозь землю. Она побледнела через веснушки до серого цвета и, сверкнув глазами, сказала:

— Езжайте, и нечего тут грохотать своими мотоциклами!

От такой наглости Сергей вскинул свой и без того чуть вздернутый девчачий нос.

— Ладно! Мы поедем! Но если твой Глебка нам встретится, мы ему бока оботрем, уж извини…

— Он не мой! Вон его невеста, — вспыхнула Лиза и, ударив дверью, заперла двор.

— А, мы и здесь не в курсах! Вот те парочка, гусь да гагарочка! — и ребята снова заржали.

Все трое прыгнули на свои мотоциклы, подняли рев, и через минуту только пыль над дорогой напоминала об их щекотливом предложении.

Лелька как ни в чем не бывало стояла у воротины и, ковыряя землю пяткой, ждала корову из стада. Ей было обидно и страшно, что Лиза переманит всех ее женихов.

— Сучка… — выругалась Лиза, заходя на веранду. — Только бы мне насолить!