Самая неслучайная встреча

Дэни Коллинз, 2017

Американский миллиардер Ставрос Ксенакис мечтает вырваться из-под опеки своего богатого деда, который постоянно учит его жизни. Вот и сейчас старик требует от внука скорее обзавестись семьей. Устав от постоянного контроля, Ставрос соглашается на авантюру, предложенную его другом Себастьеном: он должен приехать на свою родину, в Грецию, и устроиться чистильщиком бассейнов в особняк, в котором когда-то жил. Правда, есть несколько условий – Ставросу нельзя брать с собой деньги и кредитные карты. Также ему временно приходится сменить имя. На своей новой работе Ставрос знакомится с очаровательной экономкой Калли. Девушка когда-то столкнулась с предательством мужчины, и единственное, чего она сейчас по-настоящему желает, – вернуть своего ребенка. Для этого ей нужно отправиться в Нью-Йорк, и Калли решается на фиктивный брак со своим новым знакомым, Ставросом…

Глава 2

Наступил третий день. Ставрос был раздражен. Он прилежно работал, но работа не доставляла ему удовольствия. Десять часов он разбивал кафель кувалдой и вывозил осколки на тачке. Затем он обменялся несколькими эсэмэсками с Антонио. Компания его друга занималась в том числе и строительством самых высоких зданий в мире.

«Я могу использовать отбойный молоток?» Далее следовало фото.

«Я не стал бы. Это может нарушить целостность бассейна».

У Ставроса все равно не было денег, чтобы арендовать отбойный молоток. Он бы арендовал автомобиль, но не молоток. Сегодня утром он проехал какой-то отрезок пути автостопом на грузовике, перевозящем кофе, а дальше шел пешком до места работы. Что себе думал Себастьен, придумывая задание? Что именно Ставрос должен был вынести из этого урока?

Но нет, это был не урок! Это была очень тяжелая работа. И эта женщина! Он хотел ее.

— Калли, — сухо ответила она, когда он спросил ее имя. Она показала ему плитки, которые треснули из-за корней дерева. Поскольку и эти плитки, и это дерево предстояло удалить, хозяева переделывали всю зону вокруг бассейна. Точнее, он переделывал.

Он зашла в дом. Периодически ее силуэт мелькал за прикрытой дверью, слышно было, как она говорит по телефону. В какой-то момент она начала готовить еду, аромат которой только раззадорил его голод.

В первый вечер он хорошо поел, но потом, подсчитав расходы, понял, что экономнее будет делать бутерброды самому. Поэтому запах орегано и чеснока, ягнятины и перца просто сводил его с ума.

Для кого она готовила? Было десять часов утра, кроме них, никого в доме не было. Даже того мужчины, который упрятал ее на острове в Эгейском море. Предположительно, женатого мужчины.

Ставрос не мог заставить себя перестать думать о ее мужчине. Или о том, как она выглядела, когда, как богиня, поднялась из воды. Физическое притяжение, которое он испытал в тот момент, было ему ранее неизвестно. Он чувствовал, что ему надо подойти ближе и дотронуться до нее. Его тело все зудело от желания.

Но она хотела убить его на месте за то, что он был американец.

Это было как пощечина, в том числе и потому, что большую часть своей жизни он пытался определить, кто он все-таки был. А именно с тех пор, как его дед выдернул его с этого райского острова и поселил на острове из бетона, именуемом Манхэттен.

Он всегда был чересчур греком, по мнению его деда, и недостаточно греком, по его собственному мнению. А тут еще и Калли уколола его в больное место.

Это заставило его еще раз вспомнить тот момент, когда она открылась ему, что хочет его. Женщина и мужчина, все остальное не имело значения, прежде всего тот, кому она принадлежала в данный момент.

Он не испытывал бессильной ярости, как в первое время после переезда в Нью-Йорк, когда ему пришлось жить так, как он не хотел. И в первый раз в своей жизни он хотел что-то доказать женщине. Заставить ее признать, что между ними проскочила искра.

Он хотел схватить ее за руки и начать целовать ее, пока она не уступила бы его натиску, показать ей…

Он слишком глубоко погрузился в свои мысли и яростно бил молотком, вкладывая слишком много силы в каждый удар. Осколок кафеля отлетел и чиркнул по коже его голени, оставляя за собой яркую линию. Вначале он не почувствовал боли, но затем его как током ударило. Ставрос выругался.

Калли по тону его голоса поняла, что что-то произошло. На протяжении нескольких последних дней она старалась не обращать на него внимания. Но она не могла проигнорировать его возглас. Она инстинктивно выключила газовую плиту и подошла к двери, ведущей во двор.

Он стоял с обнаженным торсом и обматывал свою футболку вокруг голени. На ярко-желтом полотне проступали пятна крови.

Она схватила аптечку и побежала во двор.

— Что случилось?

Она быстро сообразила, что произошло. Когда он появился утром, на нем были прочные рабочие ботинки и джинсы, но день был очень жарким, и час назад он переоделся и работал в шортах. Да! Она заметила это. И вот осколок кафеля вонзился ему в ногу.

— Дайте, я посмотрю.

Она открыла было свою аптечку, но, когда он убрал футболку с ноги, Калли поняла, что она ему помочь точно не может. Хорошо, что она не была слабонервной.

— Эту рану необходимо зашить.

— Пластырем тоже можно заклеить.

— Нет, рана слишком глубокая. Ее нужно тщательно прочистить и перевязать. Вам делали прививки?

Он снисходительно посмотрел на нее:

— Я регулярно наблюдаюсь у врача и прекрасно себя чувствую.

Ей показалось, что он говорит не о столбняке, но не захотела уходить от темы. Последние шесть лет она работала под руководством слишком требовательного босса и спасала от бед его избалованную дочь. Она научилась отстаивать свою позицию, если обстоятельства этого требовали.

— Вы знаете, где находится клиника? Это не настоящая больница, и она открыта только в дневное время. Поэтому вам лучше поехать туда сейчас, или вам придется оплачивать вызов врача на дом через пару часов, или искать лодку до материка, чтобы обратиться в больницу там.

Она старалась не обращать внимания на изгибы его обнаженного торса и запах его тела, когда он потянулся за марлей в своем ящике с инструментами.

— У меня нет машины.

— Хотите, я позвоню вашему работодателю?

— Никому не нравятся стукачи. — Ему удалось прочно обмотать футболкой ногу и зафиксировать ее с помощью марли и строительных зажимов.

— Никому не нравятся заляпанный кровью кафель. — Она кивнула на кровь, просачивающуюся из-под марли. — Я имела в виду, что он должен приехать и отвезти вас в клинику. Я заметила, что сегодня вы прибыли без машины.

— Он скажет, что я должен завершить свою работу. Что я и делаю.

Это был выпад в ее адрес, но она видела, что он работал настойчиво, явно стараясь закончить работу вовремя. Да, она часто выглядывала и скрытно наблюдала за ним. Его отношение к работе меняло ее представление о нем как о завзятом донжуане.

— Давайте я вас отвезу.

— Смотрите. — Он ущипнул себя за переносицу и выругался себе под нос. — У меня нет медицинской страховки. И у меня нет денег, чтобы заплатить сейчас врачу. Понимаете?

Калли поняла, что он пожалел о сказанном. Пожалел не о том, что признался в нехватке денег, но о том, что его положение в целом было тяжелым. В нем не было ни тени скромности, но он обладал такой уверенностью в себе, как те люди, деньги у которых били фонтанами. Как Такис, например. Кем же был этот мужчина? Что произошло с ним, что он оказался здесь?

— Вы думаете, что Йоннес уволит вас, если вы заявите о травме на рабочем месте? Он не такой. Но я скажу, чтобы врачи направили свой счет на этот адрес. Мы приложим его к счетам за ремонт. Мой босс не будет против, — сказала она, но не произнесла вслух, что оплатит этот счет из собственного кармана.

Когда она оказалась в сложной ситуации, Такис спас ее. С тех пор она всегда старалась помочь другим людям.

— Мне все равно нужно купить кое-какие продукты.

Это была еще одна маленькая ложь, и Калли даже не знала, к чему она это сказала. Может быть, чтобы пощадить его чувство гордости, потому что ей было знакомо чувство утраты самоуважения наряду со всем остальным.

А может быть, она хотела провести время рядом с этим мужчиной. Но почему она решила, что ему что-то от нее было нужно, например ее благосклонность? Эта врожденная жестокость в его облике придавала его красивому лицу властное выражение. Он был прекрасен. Она была им очарована и казалась себе жертвой хищной птицы. Застыв в благоговейном ужасе, она была на верном пути к собственной гибели.

— Ваш босс?

Сексуальное напряжение спикировало и прочно заняло свое место между ними. Она ощутила покалывание на коже, ее грудь напряглась, и ей стало тесно в бюстгальтере. Кого она пыталась обмануть? Желание немного утихло только потому, что она пряталась в доме три дня. Если он думает о ней, как и все остальные, что она любовница хозяина дома, она оставит его в неведении.

Она была напугана. Ее сердце билось о ребра, как кулак стучит по стене. Ей нужна была защита, потому что она никак не могла забыть ту свою ошибку молодости. Она запрятала ее далеко-далеко в своем сознании, но он сумел найти ее. Он нашел то, что доставляло ей боль, вытащил это на свет Божий, сдул с него пыль и спросил: «А это что?»

Ее желудок завязался узлом, а кровь едва текла по венам. Однако Калли постаралась изобразить на лице равнодушие и даже возмущение.

— Такис Каралис. — Она неловко засунула марлю и ножницы обратно в аптечку. — Владелец этой виллы. Я его экономка. А почему вы спрашиваете? Что вы подумали?

Он скользнул по ней взглядом, как бы оценивая ее заново. Это должно было обидеть ее, но вместо это в ее теле разлилось тепло. Ей хотелось, чтобы он обнаружил этот тайный источник жара в ее теле.

В этот момент она хотела быть той женщиной, которая бы ему нравилась, она хотела бы более легкомысленно относиться к вопросу интимных отношений и физических наслаждений. Его глаза обещали так много. Такое невысказанное наслаждение!

Но это был зыбкий путь, ведущий к катастрофе, это она знала слишком хорошо. И она должна была не забывать об этом.

— Вы не первый, кто думает, что я его любовница. — Она не стремилась переубедить всех заблуждающихся относительно нее, так как в те дни, когда Такис предложил ей это место, ее репутация была уничтожена. Она спокойно вынесла бы еще один презрительный комментарий, отпущенный за ее спиной.

Она должна была держать этого мужчину на расстоянии во имя своей собственной безопасности.

— Это сексизм — думать, что я живу здесь только потому, что сплю с владельцем этого дома. Или думать, что я не могу сама быть владелицей.

Он не двигался, но молчал, и это молчание сводило ее с ума.

На самом деле было глупо меряться силами с этим мужчиной. Держать его на расстоянии тоже вряд ли получится.

Эта мысль была настолько возмутительной, что Калли только и смогла сделать, что выпалить:

— Я жду вас у машины.

Она ушла в дом, где быстро переложила мусаку, которую только что закончила готовить, в контейнер и поставила его в холодильник. Когда она искала свои ключи и кошелек, она почувствовала, что ее руки дрожат.

На улице она обнаружила, что он заблокировал ее машину ящиком с новой кафельной плиткой и бочкой с осколками старой. Нет, она могла повредить автомобиль. Калли бросила взгляд на его самодельную перевязку. Должно быть, он испытывал адскую боль, но переносил ее стоически.

— Нам придется взять скутер. — Она направилась к гаражу и взяла свой шлем. Ему она протянула шлем Офелии. Оба шлема были розового цвета, как и мопед «Веспа».

— Он слишком маленький, — сухо сказал Ставрос.

— Я уверена, вы правы. На вашу большую голову трудно найти подходящий шлем, — сказала она и сразу же одернула себя: «Заткнись, Калли!» Она отложила в сторону его шлем и не стала застегивать свой. — Вы доберетесь сами?

— Да я не знаю, где клиника! Я могу истечь кровью, до того как ее найду. Нет, как бы то ни было, отвезите меня.

В его голосе слышался сарказм, но последние слова прозвучали мягко, как бархат. Калли почувствовала слабость. В ее воображении возникли картинки, которые она никогда не решилась бы описать словами. Она вывела мопед с места стоянки и завела его.

Ставрос занял вдвое больше места, чем Офелия. Он, не смущаясь, обхватил ее руками и поплотнее уселся, зажав ее между своих бедер.

Она напряглась и наклонилась вперед, но из-за этого ее копчик оказался еще ближе к его паху. Она не могла увильнуть от жара, исходящего от его обнаженного влажного торса и крепких бедер. На ней были шорты и майка-борцовка. Их тела имели слишком много точек соприкосновения. Он опустил свои руки ей на бедра, слегка вдавив кончики пальцев в ее тело.

Она перестала дышать. Ей показалось, что по ней пробежал электрический ток, стимулируя все ее эрогенные зоны.

Его щетина царапала ее обнаженное плечо, а его дыхание обжигало чувствительную кожу в том месте, где шея переходит в ключицу.

— Может, нам стоит поторопиться, чтобы успеть спасти мою жизнь?

— Я как раз раздумываю, стоит ли она того, чтобы ее спасать.

Он рывком придвинулся вперед и прижался к ней еще плотнее, зажав ее ягодицы между своих ног.

Она в отчаянии тронулась с места, испытывая некое облегчение от того, что шлем был снабжен звукоизоляцией, а мотор ревел достаточно громко, и поэтому она не услышала его смех за своей спиной, хотя и почувствовала, что он смеется.

Она чувствовала, как он смотрит по сторонам, в то время как они проезжали по наиболее живописным уголкам острова, мимо экстравагантных вилл на вершине холма. Затем, когда они спустились с холма, дорога начала петлять по побережью и подобралась к крутому утесу. Со стороны горы над их головами каменная изгородь не давала пасущимся овцам выйти на дорогу. Но Калли все же на всякий случай снизила скорость. Запах плодов лимонных деревьев наполнял утренний воздух, и она невольно расслабилась, когда прохладный бриз скользнул по ее коже.

Большие пальцы его рук переместились на ее теле, и она вновь почувствовала растущее напряжение. Трепет предвкушения пронесся по ее груди, заставляя ее желать, чтобы он поднял руки, накрыл и успокоил ее ноющие груди и теснее прижал бы ее к себе.

Откуда она могла знать, какие ощущения она испытала бы, если бы все это произошло в действительности? Ее сексуальность угасла, еще не успев расцвести. Она не хотела желать прикосновений этого мужчины. Это было безумие.

Они спускались вниз по крутым поворотам. Входя в поворот, она невольно ближе прижималась к нему и практически теряла голову. Она выбрала этот маршрут, потому что он был короче, но обычно она выбирала другие пути для поездок в город. Это место было слишком оживленным, толпы туристов досаждали ей.

К сожалению, эта дорога вывела ее напрямую к кафе, где сидели местные мужчины и наблюдали за проходящими мимо людьми. Ее отец часто сидел в том кафе, и Калли, подъезжая к заведению, взяла себя в руки и стала смотреть строго перед собой.

Скорее всего, он не признал бы ее, особенно из-за мужчины, который сидел за ее спиной. Он просто проигнорировал бы ее появление точно так же, как она бы проигнорировала его.

Они выехали на деревенскую улицу, и она была рада, что они поехали на скутере. Скутер позволял ей объезжать дорожные пробки по дороге в клинику. Наконец они прибыли, и она припарковала мопед на заднем дворе клиники, где стояли машины персонала.

— Кто такая Офелия? — спросил он, когда они слезли с мопеда.

— Как… — Она проследила за его взглядом и увидела шлем, который она повесила на руль мопеда. — Ах да, я забыла про шлем.

Она стерла выцветшие слова на задней части своего шлема, которые она написала после того, как Такис купил мопед: «Офелия, прекрати!»

Калли была всего на девять лет старше девочки. У самой Калли не было братьев и сестер, поэтому она воспринимала Офелию как свою младшую сестренку. Но чаще Калли испытывала к ней глубокие материнские чувства. Она любила Офелию и ужасно скучала по ней, несмотря на то что иногда девочка становилась совершенно невыносимой.

— Офелия — дочь Такиса. Я присматриваю за ней. Такис много времени проводит в поездках, а ей только что исполнилось четырнадцать, и она смогла убедить его отправить ее в школу-интернат. Сейчас она со своими бабушкой и дедушкой, они покупают все, что необходимо для школы. Она выросла из этого острова много лет назад!

Но Такис не хотел признавать этого. Потеряв свою жену, он хотел как можно дольше держать при себе свою дочь. К сожалению, это привело к тому, что девочка начала бунтовать и устраивать истерики.

И Такис наконец-то разрешил девочке расправить крылья. Это ослабило узел, сплетенный из благодарности и подлинной любви, который удерживал Калли на этом месте, заставляя заниматься воспитанием девочки в то время, когда она тосковала по собственному ребенку.

— Значит, вы няня. — Он произнес это так, как будто не мог поверить, что Калли могла быть няней.

— Да, я няня, экономка, организатор мероприятий. Я делаю то, что требуется Такису. — Она направилась к клинике. — За исключением того, что вы предположили.

— Хорошо, — он шел быстрее, чем она, и открыл дверь в клинику, пропустив ее первой. При этом она не смогла отвести глаз от его рельефной груди, поросшей мягкими черными волосами, его загорелой бронзовой кожи, его темно-коричневых сосков. — Я рад, что вы ни с кем не встречаетесь.

— И я не собираюсь что-либо менять в своей жизни, — хрипло заявила она, хотя пыталась произнести эту фразу убийственно надменным тоном.

— Так даже лучше будет.

Это было как удар под дых. Калли тряхнула головой, проходя мимо Ставроса.

— Я должна была дать вам одну из старых рубашек Такиса. Я куплю вам что-нибудь в магазине через дорогу. После того, как мне выпишут счет.

* * *

Ставрос вышел на улицу, пряча в карман рецепт на антибиотики. Лечение в клинике оказалось на редкость примитивным. Он мог бы сообщить врачам название гораздо более эффективных лекарств, недавно разрешенных к применению, но тогда он рисковал бы раскрыть свою личность.

Еще когда он бинтовал свою рану, он понял, что не сможет воспользоваться своей международной медицинской страховкой, которая была выписана на имя Стива Михаэлса, наследника международной фармацевтической корпорации. Но указывать свое греческое имя в анкете клиники было тоже рискованно. Медсестра, женщина предпенсионного возраста, начала внимательно разглядывать его, когда увидела его имя на анкете, и в результате заявила, что ходила в школу с одной женщиной, которая впоследствии вышла замуж за Ставроса Ксенакиса. Не родственники ли они, случайно?

Очевидно, что последствия будут хуже, чем ноющая боль в его голени. Кроме того, Антонио прожил две недели под чужим именем, так и не дав себя разоблачить. Ставрос не мог позволить себе проиграть в игре, из которой его друг вышел победителем.

Он увидел Калли, стоящую в тени рядом с мопедом. Когда он подошел к ней, он заметил ее восхищенный взгляд, скользнувший по его обнаженному торсу. Этот взгляд выдал, что пренебрежительное отношение Калли к нему было притворством. Калли развернула и протянула Ставросу футболку. На ее лице застыло выражение обиженной матери семейства.

На футболке был изображен греческий флаг: белые полосы флага развевались по голубой ткани. Надо сказать, что этот дизайн понравился Ставросу, он мог бы и сам выбрать себе именно эту футболку, если бы носил футболки с логотипами.

— Я думал, на ней будет написано «Греция».

— Я практически уже купила футболку с надписью «Сделано на Олимпе», но, знаете, зачем заявлять об очевидных вещах?

— Осторожно, Калли. Это звучит так, как будто вы считаете меня привлекательным! — Он пожал плечами, глядя на футболку, и сказал себе, что это его бунтарская натура заставляла его провоцировать Калли. Боже мой, она была няней! И эта та, которая так надменно разговаривала с мастером по ремонту бассейнов! Она была для него забавным развлечением, но не той, из-за которой стоило потерять голову.

— Можете и дальше убеждать себя в этом, — Калли отвернулась, чтобы взять шлем.

— Да это вы убеждаете меня в моей привлекательности. — Он схватил ее за руку и дождался, пока она взглянет на него. — Каждый раз, когда смотрите на меня.

Он схватил ее за вторую руку и оттянул ее локти назад. У нее была возможность отпрянуть, но она этого не сделала даже тогда, когда ее груди слегка прижались к его торсу.

Она затаила дыхание и уперлась руками в его грудную клетку, задрала подборок, демонстрируя сопротивление, но не сказала ни слова, чтобы он остановился. Ее ресницы слегка подрагивали. На шее билась жилка, но она не была испугана. Она была возбуждена.

Она бросала ему вызов.

Вот почему он потерял голову. Примитивное, мощное желание нарастало в нем, как ответ на ее манящую песню сирены.

— Я распознаю знаки, которые подает женщина. — Он посмотрел вниз и увидел, что ее соски затвердели под мягкими чашечками бюстгальтера. Он захотел прикусить их зубами прямо через ткань. — Эти знаки везде на вашем теле. Так же как и вы чувствовали мое возбуждение всю дорогу, пока мы ехали сюда. Это наша реакция друг на друга. Зачем отрицать это?

В его паху снова возникло мощное возбуждение, особенно в тот момент, когда он увидел, как она разомкнула свои губы. Он ожидал ее слов, но она только шумно дышала.

Импульсивное желание впиться в ее губы накрыло его. Но сначала он попробовал на вкус кожу ее шеи, с удовольствием услышав тоненький вскрик удивления, который она издала, почувствовав его горячий язык на своей коже, пахнущей кокосом и лавандой. Она таяла под его губами.

Когда он добрался до ее губ, она беспомощно вскрикнула и прижалась к нему всем телом, прижимая свои мягкие груди к его груди. Ее губы были самыми мягкими и отзывчивыми из всех, целованных им раньше. Он буквально изнывал от желания. Она сводила его с ума, она снилась ему каждую ночь, и вот, наконец, она принадлежала ему.

Ставрос отпустил ее руки и скользнул своей рукой вниз, чтобы обхватить ее ягодицы и прижать ее мягкий живот ближе к пульсирующему очагу желания между своих ног. Другую руку он запустил ей в волосы, заставил ее откинуть голову и снова впился губами в ее шею, наслаждаясь осознанием того, что ее колени слабели, и она была вынуждена обхватить его шею руками и беспомощно повиснуть на нем, прижав свой холмик к его возбужденному члену.

Он хотел спрятаться с ней в тени и взять ее там, у стены клиники, но услышал звук машины, паркующейся на гравии за их спинами. Он заставил себя поднять голову и дождаться, пока она поднимет тяжелые веки и посмотрит на него своими золотисто-карими, медовыми глазами.

— Может, ты отпустишь еще один комментарий о моем финансовом положении, чтобы поставить меня на место? — Его голос был невозмутим, но он не позволял никому, оскорбившему его, уйти безнаказанно. Не важно, какая роль полагалась ему в сценарии Себастьена. Он по-прежнему был мужчиной, а не слабаком.

Она побледнела и оттолкнула его, опуская глаза от стыда.

— Это было наказание? Не тебе меня учить!

Горечь в ее голосе, как хищная птица, схватила его за внутренности. Она натянула шлем на свои черные блестящие волосы, избегая его взгляда, но он видел, как дрожали ее густые ресницы.

Он привык к утонченным женщинам, которые без лишнего смущения предлагали себя ему. А когда стало известно, что его дед пожелал женить его, вокруг Ставроса стали косяками кружить прекрасные пираньи, обещая ему любое плотское удовольствие за кольцо на пальце.

А эта женщина стояла перед ним с выражением смятения на лице и губами, распухшими от поцелуев, в невзрачной одежде на теле, которое было здоровым и подтянутым от физических нагрузок, а не от изнурительных диет и вмешательства пластических хирургов. Когда она ответила на его поцелуй, это не было уловкой женщины, пытающейся завлечь мужчину своим телом. Она была горячей и изнывающей от желания, полностью потерявшей контроль над собой, почти как и он сам.

Он положил руки на ее плоский живот, заставляя ее замолчать и посмотреть на него.

— Я поцеловал тебя, потому что хотел этого.

— Ты поцеловал меня, потому что думал, что имеешь право на это. — Она схватилась за застежку шлема на подбородке. — Я поняла в первый же день, когда увидела тебя, что ты за человек.

Она схватила его пальцы и с презрением сбросила его руку со своего живота.

— Я забылась, но больше не допущу такой ошибки.

— Это потому, что я американец? То есть недостаточно грек для тебя?

Презрительная ухмылка на ее лице, как нож, вошла в его тело.

Конец ознакомительного фрагмента.