Колдовская метка

Дэн Патрик, 2018

Драконы давно уничтожены, как и опасная магия. За континентом Винтерквельд неусыпно бдят Зоркие. Все дети обязаны пройти Испытание. В отдаленном северном городке живут брат с сестрой. Стейнер занят кузнечным делом, Хьелльрунн помогает по хозяйству. Но все меняется, когда Зоркие обнаруживают на одном из них отголосок магии… Что, если Зоркие заберут не того? Приготовьтесь к мрачному и захватывающему приключению, где каждый скрывает под маской свой секрет.

5

Хьелльрунн

«Многое и по сей день остаётся для нас тайной, но трактаты утверждают, что у колдовских меток четыре направления, по главным стихийным элементам. К примеру, прорицание и телепатия рождаются со знаком ветра».

Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском Синоде

Стейнер ушёл, и вновь воцарилась долгая тишина, которую Хьелльрунн отчаянно хотелось нарушить. Она стояла в дверях кузницы, едва сдерживая крик. Пусть весь город знает о её боли. Пусть мёртвые в Хеле оглохнут от её вопля. И пусть брат вернётся, а колдовская метка исчезнет.

Взгляд притянули фонари в гавани. Они нежно покачивались на волнах, обозначая фрегат, но скрывая его очертания. Хьелль чувствовала, как море гладит корабль, так же ясно, как и касание ветра на коже. Утром кроваво-красное судно заберёт Стейнера, и помешать она бессильна.

— Не стой на холоде, — велел Марек, затем положил руку на плечо дочери и неумело обнял.

Хьелльрунн неохотно покорилась, хотя её душила ледяная ярость — он подозревал в ней колдовство, но молчал об этом.

— Я правда на неё похожа?

Вопрос скрывал не тоску, а гнев, что истина открылась так поздно.

Узнавать что-то новое о маме нужно по крупицам и со слезами счастья, а не разом перед расставанием со Стейнером.

— У тебя её глаза, да и волосы тоже, только ты ленишься причёсываться.

— Где она теперь?

— Её забрала Империя, — ответил Марек.

Он отстранился, избегая смотреть на дочь, и устремил взгляд во мрак снаружи.

— Мы недолго пробыли вместе, но успели дать жизнь двум прекрасным детям, и всё это время она жила с оглядкой и постоянно ждала.

— Что её найдут Зоркие, — догадалась Хьелль.

— От них не спрячешься, рано или поздно всё равно отыщут. — Марек пнул сапогом наковальню. — В конце концов она сбежала. И к лучшему.

— А имперцы знали, что у неё есть дети?

— Нет, само собой. — Марек закрыл дверь и задвинул засов, отрезая от взора ночь. — Иначе убили бы вас в пример другим.

— Кому — «другим»?

На вопрос отец не ответил, но задал свой.

— Какие… — Он нахмурился и повторил: — Какой у тебя дар?

— Дар? — с отвращением переспросила Хьелль, криво усмехнувшись. — Никакого дара у меня нет. Я просто чувствую. Знаю, когда пойдёт дождь, к примеру, или угадываю прилив.

— И всё? — изумился Марек, отчего Хьелль кольнул стыд.

— А ты думал, твоя дочь — могучая колдунья?

— Прости, Хьелль. Я ведь не знаю, как это устроено, и совсем забыл, что тебя никто не учил.

— А ещё забыл, что мне всего шестнадцать.

— Да, извини. — Отец прижал уголки глаз кончиками пальцев, и по лицу явственно растеклась усталость. — Значит, просто чувствуешь?

— Лучше всего мне в лесу, там я ощущаю свободу. Воображаю, как под землёй по своим норкам и ходам бегают разные зверьки.

— Может, всё это и правда?

Марек долго смотрел на дочь, точно подбадривая, а потом жестом поманил на кухню.

Вернер сидел за столом и коротким ножом чистил ногти. Он оторвался от своего занятия и без всякого выражения взглянул на племянницу. Стейнер говорит, что Хьелль — любимица моряка. Но ей до этого нет дела. Отец, например, больше выделяет брата, так что всё по-честному, насколько вообще в семьях это возможно.

— Не бойся, дядя. Я не стану насылать на твою лодку бурю, когда ты снова выйдешь в море.

Вернер без улыбки отложил нож и отвернулся к очагу, где мерцали алым угли.

— Не стоит этим шутить. Многие люди страдали и умирали из-за этого дара.

— Думаешь, я не страдаю? — отрезала Хьелль с ледяной беспощадностью Холодеющего океана. — Моего родного брата обрекают на верную гибель.

— Мы не знаем этого наверняка, — возразил Вернер, поднимаясь. — А если не растеряется и будет начеку, может, и разузнает что.

— Его нельзя отправлять на остров. — Девушка в упор посмотрела на рыбака. — Я не позволю.

Отец с дядей переглянулись, и на их лицах проступила озабоченность.

— Мы не в силах ничего изменить, Хьелль. Иного способа остановить имперцев, увы, нет.

Марек с мольбой протянул к дочери руку, но та не приняла её, не желая мириться с человеком, который столько скрывал. Хьелль вновь захотелось кричать, выть, подобно загнанному зверю. Она стиснула кулаки, и комната вдруг наполнилась приглушённым сиянием. Голова закружилась, и потребовалось сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Империя хочет отнять у меня брата.

Кухонная дверь скрипнула на петлях и с размаху распахнулась, грохнув о стол позади. В очаге разом потух огонь, и в полумраке комнаты серо-оранжевыми всполохами взметнулся вихрь золы и пепла. Старая тряпка рвалась на ветру, как белый флаг поражения. Марек и Вернер попятились, кто-то из них даже вскрикнул. Зажмурившись, Хьелль пронеслась по кухне и чуть кубарем не скатилась с порога.

Задыхаясь от кашля, Марек бросился следом, но Хьелль увернулась от рук отца — нельзя столь вольно обходиться с правдой, когда она так нужна.

— Дочка, пожалуйста. Ты не представляешь, что тебя ждёт. — Голос срывался — кузнец боялся, что на тихой улочке их подслушают. — Колдовство не приживается, оно сжигает тело. Я видел людей, которые навсегда обратились в камень.

— Я не позволю его забрать, — громко выкрикнула Хьелльрунн, и на окнах по соседству кое-где заколыхались занавески.

Она мчалась по улице и радовалась, что вырвалась из кузницы, прочь от тяжёлого металлического духа и жара, наслаждалась свободой вдали от кухни с нависающим потолком и столом-громадиной. Втайне, не признаваясь даже самой себе, Хьелль ликовала, что наконец осталась в одиночестве. Люди. Её тяготило их общество, даже собственного отца и дяди. Мирное уединение среди деревьев куда лучше.

Ветер завывал, эхом разносясь в иззубренных скалах. Он стонал и пел, и душа Хьелль наполнялась глубоким беспокойством. Серая метель слепила, и девушка с трудом пробиралась по сонному городку, кралась переулками и пряталась в тени от имперских дозорных.

Было уже поздно, извилистые улочки тонули в густой темноте, а Хьелль не захватила ни фонаря, ни факела, чтобы освещать дорогу. Мрак едва разгоняли серебристые брызги света от окон и сияющий блеск золотых лент на мостовых и снегу. Интересно, сколько семей живут в Циндерфеле? Сколько их, тех, кто прячется за ставнями в своих домах? Тех, у кого все мысли заняты лишь повседневными хлопотами? Где взять деньги? Раздобыть еду, найти покой и уют? Здесь, под соломенными крышами, спят эти простые люди. Их не тревожат древние секреты и мистические силы. Покой их нарушает лишь завывание ветра и вечный холод, и душа Хьелль вдруг взорвалась завистью.

Таверна Бьёрнера, как маяк, разгоняла тьму: из окон лился гостеприимный свет, приглашая всякого, кто отважится взобраться по крутой дороге к крыльцу. Зубы у продрогшей девушки стучали, но она упрямо шла вперёд. Заходить ей не хотелось, но иного места, где бы Стейнер стал искать приюта, на ум не приходило. Трактир взорвался хохотом, грубым и враждебным, и в нос ударили столь же недружелюбные запахи. Хьелль поморщилась и, сдвинув щеколду наверх, толкнула дверь плечом.

— Кажется, сегодня не стоит ждать ни тепла, ни добродушия, — пробормотала она вполголоса, надеясь, что ей хватит смелости отыскать Стейнера и привести его домой.

Не успела она опасливо заглянуть в таверну, как со спины налетел ветер и широко распахнул дверь. Все взгляды тут же обратились на Хьелль. Она сжалась от стыда, борясь с тяжёлой створкой, но никто не поспешил ей на выручку и не проронил ни слова.

Из-за стойки, нервно вытирая руки тряпкой, вышел Бьёрнер. Он пытался скрыть изумление, но глаза его сразу же выдали.

— Хьелльрунн Вартиаинен, — произнёс он в полной тишине.

За спиной хозяина появился мясник Хокон, а две дюжины людей просто глупо таращились, разинув рты, будто пойманная в сети рыба.

— Я ищу брата, — ответила Хьелль, но в тишине слова прозвучали едва различимо.

— Ему здесь не рады, — отозвался Бьёрнер. — Как и тебе, Хьелльрунн.

— Кто-нибудь видел его? — Девушка обратилась к посетителям, но они избегали встречаться с ней взглядом и утыкались в кружки или виновато разглядывали пол. — Кто-нибудь видел Стейнера? — повторила она, и голос прозвучал оглушительно в удушающей тишине.

— Шла бы ты домой, — посоветовал Хокон, оглаживая свою огромную бороду.

Хьелль в отчаянии огляделась.

— Вы же наверняка его видели.

— Уходи, — велел Бьёрнер.

Хьелльрунн вновь оглядела собравшихся и вскинула четыре пальца.

— Горите в Хеле. Я желаю вам всем попасть в Хель.

Дверь с грохотом захлопнулась, и девушка крадучись направилась обратно, осыпая людей проклятиями.

Ему здесь не рады, как и тебе, Хьелльрунн. Бьёрнер имел в виду только таверну или весь Циндерфел?

— Значит, не нашла, — догадался Вернер.

Бороду он запачкал молоком, и вид имел престранный. Перед братьями дымились кружки с горячим молоком.

— С чего это вы пьёте молоко, как престарелые тётушки? — спросила Хьелль. — А я думала, вы уже прикончили всю медовуху.

— Придержи язык, — проворчал Марек. — Плохая затея — напиваться в такие времена. А согреться надо. Будешь вести себя хорошо, и тебе нальём.

Хьелльрунн выдвинула стул, тяжело плюхнулась на сиденье и, сложив руки на столе, устроила на них голову.

— Где ты была? — мягко спросил Вернер.

— У Бьёрнера, конечно, — ответила Хьелль, не меняя положения. — Где же ещё?

— Тебя явно не встретили с распростёртыми объятиями, — догадался дядя.

— После такого вообще не стоит ждать радушия, — заметил Марек. — Повезёт, если позволят остаться в городе.

— Почему колдовство — это плохо? — спросила Хьелль. — Разве я опасна? Девочка шестнадцати лет, которая предсказывает погоду.

— Ты же знаешь сказки, Хьелль, — ответил Вернер. — Сколько помню, ты всегда требовала истории о драконах и колдовстве.

— Но ведь это всего лишь истории. Сказки. Драконы мертвы уже сто лет.

— Семьдесят пять. — Марек налил из кастрюли горячее молоко в кружку. — Остались ещё те, кто помнит войну, Хьелль. У многих воевали отцы и передали память своим сыновьям.

— Разве чародейство опасно? — нахмурилась Хьелль. — Это ведь просто сказки, которые со временем приукрасили.

— «Приукрасили», — усмехнулся Вернер. — Даже говорит, как мать.

— Этим словечкам она точно не у меня научилась, — согласился Марек.

Хьелльрунн обхватила кружку руками и почувствовала тепло.

— Империя винит драконов в появлении колдовства, — сказал Марек. — И потому они не успокоятся, пока не уничтожат его полностью.

— Даже убивая детей? — спросила Хьелль.

Мысли возвращались к Стейнеру, хотя он вряд ли теперь сойдёт за ребёнка.

— Даже если нужно убивать детей, — кивнул отец. — Они сделают всё, чтобы колдовство не попало в руки простых людей.

Хьелльрунн пила, делая частые глотки, но молоко горчило, поэтому она отставила кружку. Марек и Вернер не спеша потягивали напиток, глядя на огонь, будто хотели разглядеть там судьбу Стейнера.

— Допивай, — велел отец, и Хьелль послушалась.

Лестница на чердак показалась бесконечной, до чего же тяжело было взобраться. Почему она так устала? День и правда выдался длинным, но на кровать девушка упала не раздеваясь, и сил вновь встать уже не было. Она скинула обувь и свернулась калачиком.

— Где же ты, Стейнер? — прошептала Хьелльрунн в темноту, но ответа не получила.