Игры мудрецов

Дэлия Мор, 2017

Сколько я буду искать своё место в жизни? Метаться и не знать, что делать? Возможно, если бы мы с генералом родились не на этой планете, в ином времени и под другими звездами, то все было проще. А пока есть мудрецы, правители, легенды, идеи, цели и жестокие игры, я буду мотыльком лететь на его свет с закрытыми глазами. Иначе на самом деле сойду с ума.Обложка создана Ольгой Волковой с использованием изображений с сайта shutterstock.

Глава 3. «Убей меня снова»

Спокойно обдумать услышанное пророчество, спускаясь в лифте, мне не дает Юрао. Дух настойчиво стучится в сознание короткими репликами:

«Нужно срочно что-то делать! Никаких «исчезнет»! Ты всем нужна живой!»

Перестаю расстраиваться, что не знаю полного текста пророчества, не поможет он. Исчезнуть можно десятком различных способов, но смерть среди них — самый логичный.

«А вот и нет! Может быть, тебе спрятаться?»

Накрыться картонной коробкой и надеяться, что Вселенная обо мне забудет? Возмущенно фыркаю от подобной глупости и понимаю, что вслух.

— Мыслями вся в работе? — спрашивает Наилий.

Смотрит на меня так внимательно, словно чувствует что-то. Сам хмурый и дерганный, как ему сказать?

«Наилий, пророк предсказала, что я умру, сделай что-нибудь!» — подсказывает дух.

Отмахиваюсь от него, как от стаи мух, которых в лифте главного медицинского центра никогда не было.

— Ты поругалась с Поэтессой? — продолжает спрашивать генерал. — Вы обе выглядели расстроенными. Не молчи, пожалуйста, я уже понял, что у кого-то из вас проблемы.

Не могу ему врать и правду сказать не в силах. Спасает мелодичный звон остановившейся кабины лифта.

— Дома поговорим, хорошо? — прошу Наилия, и он кивает.

До парковки идем молча, а я вспоминаю, какая пытка мне сейчас предстоит. Все равно, что нырнуть в горный ручей и поплавать там. Нет, ничего серьезного, просто генерал подарил мне свой воздушный катер и научил его пилотировать. А я вместо эйфории от полета и свободы чувствовала настоящий ужас. Нет, с управлением я справлялась, могла взлететь и сесть на площадку возле особняка, но каждый раз через подвиг. Никакого удовольствия, только страх, что нажму не на ту кнопку, уроню катер в штопор или врежусь в деревья. В моих кошмарах даже появились новые сюжеты. Например, я лечу одна, нет уверенного голоса Наилия над ухом, управление отказывает, и катер падает с немыслимой скоростью. Может быть, именно так я должна исчезнуть?

Катер размером чуть больше автомобиля. Когда припаркован, почти не отличить. Тот же серебристый металл корпуса, синие вставки по бокам и фары с габаритами. Крыша откидывается наверх, а внутри единственное кресло. Генерал привычно ложится в него, а я устраиваюсь сверху. Порядок действий помню наизусть. Запускаю двигатель, представляя, как днище катера освещается ровным синим цветом, убираю стояночные опоры, перевожу управление в ручной режим и кладу ладони на прозрачные полусферы. Набираю высоту, а машина заваливается носом вниз.

— Стоп, — тихо говорит Наилий, — давай я поведу.

Складываю руки на груди и убираю ноги с педалей. Хотя бы до дома долетим спокойно. Сейчас не до красот ночного города, поэтому я переворачиваюсь на бок и утыкаюсь носом в шею генерала. Согреваюсь теплом его тела и думаю, как признаться.

«О чем тут думать? Расскажи, как есть».

«И он охрану ко мне приставит, каждый шаг начнет контролировать. Я живу с параноиком, забыл?»

«У этого параноика армия в тридцать миллионов и личный легион солдат, а ты помирать собралась гордо и молча».

«Иногда даже тридцать миллионов ничем не помогут».

Дух замолкает, но от попыток меня разубедить точно не откажется. Юрао связан со мной крепче, чем пуповиной. Не станет хозяйки — умрет ее паразит. Забавно, мертвый дух боится смерти больше, чем я живая.

«Я просто знаю, что там».

«Расскажи».

«Нельзя мне».

Серьезная проблема в нашем общении, да. Не свободен Юрао. В мире за потенциальным барьером есть своя иерархия и очень жесткие законы. Тайна посмертия охраняется строже всего. Глобальные надзиратели имеют возможность заткнуть моему духу рот, когда пожелают. Он также бесправен, как я. Но именно потому, что я его слышу, могу представить, какого это остаться без тела, болтаться в пустоте и не иметь возможности действовать. Больше, чем просто «не станет».

«Хватит думать о смерти! Как выкручиваться будем из пророчества?»

Спрятаться не выйдет даже на другой планете. Есть вариант лечь в анабиоз. Пророчество исполнится, появится мужчина-тройка, и меня можно будет вернуть в мир живых. Хотя я ведь во сне не перестану быть собой. И вернется обратно все тот же мудрец Мотылек. Не получится.

«Отрекись от себя, — советует Юрао, — брось все и просто живи рядом с генералом. Называйся Дэлией и не вспоминай, что когда-то была Мотыльком».

Наилий будет рад, я думаю. Не женское это дело — формулировать Великую Идею, сидеть в генеральном штабе и руководить горсткой сумасшедших. Любовница генерала должна сидеть дома и рожать детей. Я хочу подарить Наилию сына. Неважно, что он станет двадцатым нилотом и тридцать пятым ребенком Его Превосходства, но и здесь есть проблемы. Моя шизофрения передается по наследству. Шанс, что ребенок родится здоровым, есть, но пока я не готова так рисковать. Во мне стоит барьер.

«Ты ведь расскажешь генералу о пророчестве?»

«Не сейчас».

Понимаю, что Наилий имеет право знать, но признанием я привяжу его к себе, как к постели умирающего больного. «Вроде бы жив, но еще день, неделя, цикл, сколько?» Не хочу стать обузой. Смотреть в глаза Наилия и видеть страх, что уснув вместе со мной, утром он проснется один. Я уйду в бездну, а он будет все так же летать к звездам, устроит еще один осенний бал и встретит другую.

Генерал сажает катер мягко и по-своему красиво. Завидев нас, у ворот особняка выстраивается охрана, а мне сейчас точно не до колких взглядов майора-стервятника. Все проблемы кажутся ничтожными, когда есть, с чем их сравнить.

Ужинаем на третьем этаже. Я спрашиваю Наилия о проблемах с эриданами и слышу, что переговоры продолжаются, но все идет к еще одной военной операции уже за наш счет. Теперь понятно, отчего полководец такой хмурый. Незапланированные расходы никому не нравятся.

Думать ложусь в горячую ванну. Вернее, наливаю воду в чашу душевой кабины и устраиваюсь там. Ванная комната в особняке больше, чем два моих карцера в центре. Отделана белым мрамором и украшена вставками из черного кварца. На хромированных держателях висят белоснежные полотенца, и половину стены занимает зеркало. Огромная ванна на высоком пьедестале со ступенями тоже есть, но мне больше нравится в кабине. Здесь теплее, и можно рисовать узоры на запотевших дверцах. Обычно я вычерчиваю что-нибудь абстрактное, чтобы освободить разум. Волны, круги, треугольники. Стираю рисунок ладонью и вижу через матовое стекло силуэт на пороге.

— Ты намеренно тянешь время, чтобы я лег спать и забыл про разговор? — недовольно спрашивает Наилий, открывая дверцы и протягивая полотенце.

Так ведь и до допроса можно домолчаться. Интересно, а меня в браслеты закроют? В подвал поведут? Или где обычно Рэм зверствует?

— Нет, — отвечаю генералу, — но давай я все же выйду из кабины и оденусь.

Поднимаюсь из воды, сбивая с тела мыльную пену. Наскоро вытираюсь и заматываюсь в махровую ткань.

— Одеваться не обязательно, — говорит генерал и легко подхватывает меня на руки. Несет до кровати молча и, только уложив на прохладное покрывало, задает следующий вопрос:

— Поэтесса сделала неприятное предсказание?

Попадает в цель, и я ежусь от дурных предчувствий, но не удивляюсь почти. Логично и очевидно. Что еще мог сказать мудрец с даром пророка, чтобы расстроить? Или в квартире Публия тоже есть камеры и микрофоны, а я напрасно пытаюсь что-то скрыть? Пора решаться.

— Более чем. Поэтесса стих написала, а бумагу порвала. Но общий смысл такой: «Тройкой станет мужчина. И появится он после того, как исчезнет Мотылек».

— Лучше бы вы просто поругались, — вздыхает Наилий и садится на кровать ко мне спиной.

Опускает изрисованные шрамами плечи и сутулится. Уже в домашних штанах, волосы растрепаны. Действительно собирался спать, а тут я со своим пророчеством. Поправляю полотенце на груди и перебираюсь к нему ближе. Прижимаюсь пылающей щекой к плечу. Уже перегорела сама и ничего не чувствую, а от него тянет злостью и раздражением. Жаль, я не умею читать мысли, и успокаивать, что все будет хорошо, тоже не умею.

— Наилий…

— Подожди, а ты уверена, что предсказание настоящее?

Не замечаю, как впиваюсь ногтями в предплечья генерала, оставляя красные полумесяцы на коже. Сердце быстрее гонит кровь по венам, а выстроенные в уме варианты рушатся один за другим. Не может быть! Сознание отчаянно сопротивляется, ведь я почти смирилась.

— Не может быть, — повторяю вслух, — Поэтесса не ошибается.

— Разумеется, — подтверждает генерал, — солгав, пророк перестает быть пророком. Не поэтому ли она порвала бумагу? Чтобы не сдавать в архив под гриф «секретно» заведомо несбыточное предсказание? Не портить себе статистику.

Озноб пробирает, и комната качается, как на волнах. Откидываюсь на подушки, закрывая лицо ладонями. Мало мне Создателя, ставшего врагом? Теперь я Поэтессы должна лишиться?

— Несуществующие боги, зачем? — не то крик, не то стон, и такой громкий, что Наилий оборачивается.

— Дэлия, я опытный параноик и старый интриган, но в мотивах мудрецов разбираюсь слабо. Хотя чем выше по склону горы они лезут к правителям, тем проще становятся. Зачем Создателю конкурент? Ты своим побегом опору из-под него выбила. Как он теперь доказывает Агриппе, что по-прежнему важен?

Снова разумно, и от этого еще страшнее. У Создателя нет способностей, кроме умения думать и делать выводы. Из нас всех он больше всего похож на обыкновенного психа с манией величия и навязчивыми идеями. К тому же ничем не подтвержденными. Он назвал меня тройкой, чтобы сделать символом грядущего преобразования мира, и ошибся. Не захотела я играть по его правилам. Теперь нужно дать задний ход, а как это сделать? Простого заявления: «Я передумал», явно мало. Нужны гарантии, что новый кандидат будет окончательным. А пророчество справится с этой задачей лучше всего.

— Выходит, он и Поэтессу решил использовать? — тихо спрашиваю я, хотя ответ очевиден.

— Возможно, — задумчиво тянет Наилий, — но я не вижу ее мотивов. Постелила мягко, о твоем убийстве речь не идет, скорее об уходе от дел.

— Почему ты так уверен?

— Иначе в пророчестве звучала бы смерть.

Мысленно возвращаюсь на кухню в квартире капитана Назо. Мудрец — не звезда, чтобы так убедительно изображать скорбь и плакать настоящими слезами. Поверила в собственную ложь? Неприятно думать так о Поэтессе. Ничего кроме поддержки, понимания и ласки я от нее за время нашего соседства по палате в центре не видела. Но еще месяц назад я точно так же говорила о Создателе. А теперь мы в разных секторах и, судя по всему, по разные стороны баррикад. Стоило разрушиться замкнутому мирку секретного военного центра, как распалось и то общее, что нас связывало. Теперь все на свободе, и каждый сам по себе.

— Ты же ведь не станешь снова запирать меня в особняке? — осторожно спрашиваю генерала.

— Это бессмысленно, — пожимает он плечами, — ты и так всегда со мной и под охраной.

Прекрасная новость. Лучшая за этот вечер. Снимаю надоевшее полотенце и ныряю под покрывало. Наилий провожает взглядом, но ложиться рядом не спешит.

— День исполнения пророчества, конечно же, не указан?

Мотаю головой, что нет. День, месяц, цикл, двадцать циклов. Может быть, речь шла обо всей моей жизни, и тройка появится, когда я скончаюсь на сто первом цикле. Слишком долго.

— А если поторопить события?

— Это как? — хмурится генерал.

Идея безумная, но какие еще они бывают у шизофренички?

— Объяви меня мертвой, как уже сделал один раз, забирая из психиатрической клиники в военный центр. Тогда появилось даже свидетельство о смерти и урна с прахом. Её передали моей матери вместе с известием о самоубийстве дочери. Мое имя уничтожили, и я стала Мотыльком. Сделай так еще раз.

Наилий закрывает лицо руками и глухо рычит. Тяну носом воздух, ищу аромат апельсина, жду, что включится харизма, генерал начнет давить и отговаривать, но нет.

— Мне не нравится эта затея, — цедит он сквозь зубы, — что мы выиграем? Заставим Создателя и Агриппу сделать следующий ход? Допустим. Но что получим взамен? Тебя действительно придется запереть в особняке и прятать ото всех. Ты же мечтала о свободе, а добровольно сдаешься.

— Я мечтала о Великой Идее, но раз тройкой буду не я, то что остается? Дать пророчеству исполниться и ждать, кто придет на мое место. Раз я собралась искать мудрецов, то, может быть, это не просто так?

Генерал снова рычит и бросается ко мне, вжимая телом в кровать. Между нами покрывало и больше ничего. Он разгорячен от нервного напряжения, а я остыла мокрая после ванны.

— Плевал я на Великую Идею, — выдыхает Наилий, — ты мне нужна и только! Хочешь, поиграем. Срежиссирую я этот спектакль. Натурально будет — все поверят. А как потом тебя оживлять, ты подумала?

Обнимаю его за шею и тяну к себе. Целую жадно и долго, через покрывало чувствуя, что заводится. Не успеваю насладиться яростью, как Наилий расслабляется.

— Подумаю, — шепчу я, выгибаясь, когда целует в шею, — потом, не сейчас.

Путаю пальцами пряди его волос, веду языком по губам, где еще остался мятный привкус зубной пасты. Не получится сегодня выспаться. Снова.

Генерал отстраняется и сдергивает с меня покрывало. Привыкла к своей наготе, теперь нравится, что он смотрит голодным взглядом, обводит ладонями силуэт по талии и бедрам. Некуда спешить, можно наслаждаться теплом прикосновений. Закрываю глаза, когда Наилий гладит по внутренней стороне бедра. Медленно, нежно. Касается губами кожи и рисует языком дорожку, останавливаясь только для того, чтобы положить мои ноги себе на плечи. Стоном встречаю ласку. Ощущения будоражат и заводят, даря легкость во всем теле, разливаясь сладкой истомой. Бесстыдный поцелуй, дразнящий. Сбиваю дыхание, глотая воздух открытым ртом, а Наилий проникает в меня языком. Дрожь прокатывается волнами.

— Подожди… нет, — всхлипывая, прошу я.

Слишком ярко, слишком быстро достигну пика.

— Нет? — с улыбкой спрашивает генерал и ложится рядом.

— Да, — не поддаюсь на провокацию. Облизываю прикушенную губу и говорю, глядя в голубые глаза, полные тумана: — но теперь я хочу дарить тебе ласку.

Опрокидываю Наилия на спину, освобождаю от брюк и накрываю ладонью его каменное возбуждение. Горячий, твердый, пахнет мускусом и яблочным мылом. Ласкаю рукой и перекатываю на языке, выпивая прозрачную каплю влаги с самого кончика. Терпкая и чуть солоноватая на вкус. Генерал заводится, живот поднимается и опадает судорожными вздохами. А я заглатываю так глубоко, как могу, а потом отпускаю. Не выдержу больше, собственное возбуждение спазмом, голова плывет, и желание захлестывает. Сажусь верхом и любуюсь сильным телом Наилия на темных простынях. Пшеничным золотом волос, веснушками, как брызгами корицы. В моей любви всегда было много специй. Острых, волнующих, с оттенками боли и отчаянья. Но она моя. И он тоже.

Опускаюсь вниз, принимая в себя. Резко, до той самой боли. Всегда слишком много, но больше это не пугает. Раскачиваюсь, входя в ритм. Ощущение власти над генералом кружит голову. Пусть мимолетное и только на эти мгновения, неважно. Будет, как я хочу. Наилий гладит по ногам широкими, размашистыми движениями. Обнимает и тянется вверх, захватывая поцелуем. Долгим, тягучим поцелуем-укусом. Запускаю пальцы в его волосы, не отпуская от себя. Держу крепко и двигаюсь все быстрее, выбиваясь из сил, пьянея от жара. Нет ничего кроме этого удовольствия. Сердце колотится, воздуха не хватает, тела покрываются испариной за миг до взрыва. Меня ломает судорогой, кричу на одной длинной протяжной ноте и чувствую горячую пульсацию внутри себя. Генерал обнимает и не дает пошевелиться, пока не отдаст все до последней капли.

В изнеможении кладу голову ему на плечо и роняю руки, скользя пальцами по мокрой спине. Теперь точно только спать. Наилий бережно укладывает меня на подушки, прохладная простынь дарит еще одно блаженство.

— Устала? — тихо шепчет он, и я не успеваю ответить, проваливаясь в сон. Густой, вязкий, без единого сновидения.

От него утром болит голова и кажется, что только что закрыла глаза, а светило уже пробивается лучами через затененное стекло.

— Опаздываем? — бормочу я, поднимая голову с плеча Наилия.

— Нет, но нужно спешить.

Ночью был дождь, стало прохладнее, и теперь мой шарф в радость. Прячу нос в складки ткани и пытаюсь дремать, пока служебный автомобиль везет нас в штаб. Полеты на катере генерал решает отложить до лучших времен. Не возражаю, с таким предсказанием паранойя уместна. Пока мы будем ставить спектакль с мнимой смертью, я могу по-настоящему разбиться в аварии.

Не опаздываю, прихожу вовремя, но Флавий уже стоит возле двери моего кабинета с планшетом в руках и гарнитурой на ухе.

— Капитан Прим, — приветствую я.

— Дарисса Дэлия, медики подтвердили готовность списков единичек, — офицер заходит внутрь и уверенно направляется к стулу для посетителей, но не садится, пока я не устроюсь за столом. — Нужно выбрать день первой встречи и от него распределить остальные.

Опускаюсь в кресло, достаю планшет из кармана платья и замираю. Анкету я и «мертвая» разработаю, но кто будет ходить на встречи? В стекло перегородки деликатно стучат, и на пороге появляется сияющая Поэтесса в ореоле золотых кудряшек и шифона зеленого платья.

— Не помешаю?

Вчерашняя догадка Наилия про недостоверное предсказание больно бьет обидой, и я против воли опускаю взгляд.

— Дарисса, — Флавий встречает мудреца поцелуем вежливости и провожает к другому стулу.

Мне нужно отвечать на вопрос капитана и решать проблему моего возможного отсутствия на долгое время, а внутри клокочет и пузырится болотной жижей предательство подруги. Почему бы им всем сразу не переметнуться к Создателю, раз я как тройка ни полом, ни опытом не вышла? Куда логичнее ждать Великой Идеи от мужчины, чем от глупой женщины. Включить логику и предсказания о тройке станут не нужны.

Последним из тех, кто мог прийти, появляется Эмпат. По-прежнему в светлом костюме, но не такой дерганный как вчера. Мудрец тянет носом воздух и широко улыбается:

— Поругаетесь сейчас. Ставлю на Мотылька. Она сильнее взвинчена и кричать будет громче.

— Ставлю на благоразумие и плодотворную работу, — парирует Флавий, кивком предлагая Эмпату садиться.

Мудрец принюхивается к капитану, как собака, и радостно восклицает:

— Ох, жаркая была ночка, умеешь стресс снимать, уважаю.

За отсутствие такта у мудрецов давно стыдно, но Флавий остается невозмутимым:

— Чем выше должность, тем глубже стресс, и тем тщательнее его полагается снимать.

Эмпат смотрит на него влюбленно и послушно садится рядом, с шумом придвигая стул. Ныряю в мудреца и улавливаю свежую желтую привязку. Очарован, мечтает дружить, доверчиво тянется сам. Мы часто ведем себя как наивные дети, когда дело касается отношений. В этой части жизни мудрецы уязвимее всего. Отвыкли в психбольницах от городских джунглей с хищниками, но за Флавия переживать не стоит. Все привязки спокойны, гнева я не вижу, а с дружбой они позже сами разберутся. Мне бы понять, что делать с моей.

— Рада, что все в сборе, — говорю я, — жаль, что мы только начали, а я уже исчезаю на неопределенный срок.

Поэтесса морщится и обнимает себя руками. Эмпат дергается в ее сторону, но молчит, чуть ли ни потирая ладони в предвкушении. Любит яркие выбросы эмоций, живет ими и питается, как мой дух-паразит похотью.

— Поэтому я прошу вас распределиться на встречах с мудрецами-единичками так, чтобы вас всегда было двое. Поэтессе нужно сделать проблему своей, тогда пойдут связанные с ней предсказания. Эмпат по эмоциональному фону будет определять тех, кто прошел пик кризиса и адекватен настолько, чтобы расти до двойки, и позже я в помощь сделаю анкету.

— А куда ты собралась? — спрашивает Эмпат. — В командировку?

— Можно сказать и так, — киваю в ответ, а мудрец опять наклоняется к Поэтессе.

Фантазия рисует мне комара, сосущего кровь из бокала через соломинку. Ест с огромным удовольствием, разве что не причмокивает.

— Хорошо, дорогая, мы все сделаем, — соглашается Поэтесса.

— Начнем через три дня, за это время я выдам первую анкету, — продолжаю формулировать задачу, — я решила не гнаться за универсальностью, а готовить вопросы раздельно по этапам и уровням. Среди мудрецов-единичек будущих двоек больше всего, они сейчас в приоритете.

Флавий делает пометки в планшете, а Эмпат качается на стуле, разглядывая лампы на потолке.

— Сейчас мы можем тебе чем-то помочь? — спрашивает Поэтесса.

— Мне, наверное, нет. Капитан Прим, вы не откажетесь от добровольных помощников?

Знаю, как Флавий загружен согласованиями. У мудрецов доступа во внутреннюю сеть военных нет, но звонить по телефону и составлять таблицы они могут.

— Да, буду чрезвычайно признателен, — улыбается капитан.

— Тогда у меня все на сегодня.

Эмпат пружиной подскакивает со стула и цепляется к Флавию:

— Куда пойдем? Что делать?

— Ко мне, там удобнее будет.

— Я тоже пойду… очень скоро, — бесцветно добавляет Поэтесса, не сводя с меня обеспокоенного взгляда.

— Следующая дверь по коридору направо, дарисса, — говорит Флавий и уходит из кабинета вместе с Эмпатом.

— Как ты? — Поэтесса подходит к моему столу и кладет руку на спинку кресла. Трусливо прячу от нее глаза, радуясь, что она не видит привязок, как я, и не чувствует эмоциональной бури, как Эмпат. Может быть, позже предскажет в стихах нашу ссору, но не сейчас. Наилий мог ошибиться и увидеть корысть там, где ее никогда не было. Не хочу сгоряча разрывать связывающую нас нить. Но и открывать свою задумку с инсценировкой смерти не стану, иначе она потеряет смысл. В итоге мысленно отправляю подругу по ту сторону баррикад.

— Жива пока, как видишь, — пожимаю плечами.

— Куда ты, на самом деле, хочешь… исчезнуть? — с трудом выговаривает мудрец.

— Останусь с любимым мужчиной, как ты советовала.

— Правильно, — вздыхает Поэтесса и целует меня в макушку, — держись, дорогая, все будет хорошо.

— Обязательно, — шепчу я.

Гадко и пусто внутри. Вот и начались мои прощания. От крыльев Мотылька оторвался первый кусок, и ветер унес его в бездну.